Крип проснулся – спустя пять минут, после того как погрузился в чернильный сон, такое было у него "последствие", чаще люди рождались без руки или ноги. А Крип – со сбоем в башке. Засыпал где попало – нарколепсия, говорят.
До имплантации контроллера он вырубался на час, а придя в себя обнаруживал, например, что застыл в шаге от выбитого окна, коими изобиловали здания-гиганты Старого города. Смутно помнил теплые руки матери, гладящие его, незадолго до того, как над ним вспыхнет подсветка операционного стола. Теперь он изредка отключался, теряя пять-десять минут. Мать осталась в Старом городе, там, совсем недалеко от их квартирки в небоскрёбе опустилась Божья Длань, так она говорила. И в тот день все изменилось. А что изменилось – он все равно не понимал. О сложных мыслей всегда пухла башка.
И мир изменился. Но Крип, а тогда ещё полугодовалый, тряс погремушкой, лежа в ветхой пластиковой кроватке. Яркий свет заполнил все вокруг. Свет переставил, как кубики, основы мироздания, разрушил сотни небоскребов и ушел. А Ян, теперь – Крип, остался. Пара кубиков переставлены оказались и в нем.
Крип потряс головой, вокруг не было ни света, ни толком воздуха – типичная улица-тоннель Нового города, Нижнего района. Многослойный палимпсест плакатов на стенах, голопроекторы вдалеке зазывающие в кабаки, шебаршенье крыс над головой – там, в переплетении труб, проводов и покрытых патиной коробов вентиляции. Все это хозяйство, как натруженная жила Города, тянулось вперед и во все стороны. Крипа всегда это завораживало.
Он, собственно, толком не умел думать, но, когда брал в руки карандаш – лихо рисовал, радуясь чувству освобождения, которое появлялось, когда карадаш касался какой-нибудь пластиковой обертки – бумага для него дороговата, а цифровые планшеты Крипу тем более были не по карману. Местные торговцы изредка заказывали у него наброски постеров, вывесок и прочую мелочь. На пиво и крышу на головой ему хватало. И на лапшу, разумеется – куда без нее.
Старик китаец из лапшичной помахал ему рукой – лысина деда сияла пурпуром от голопроектора – красный дракон поедающий лапшу, Крип особенно гордился этой работой. Старик регулярно кормил его отличной лапшой с крилевыми шариками и дешевым пивом. Желудок уличного художника подпрыгнул и заурчал, напоминая о себе. Почесав пятерней белобрысые космы Крип в своей ленивой, расхлябанной манере побрел вперед.
Вдруг защипало, зажгло – кожу на затылке и спине. Он замер. Теплый, точно наполненный каким-то местным газом, вместо кислорода, воздух – совсем скис и встал колом в глотке. Крип хотел было побежать. Но это, что неслось на него сзади, лишало сил.
Медленно, точно в старых снах, где он чаще всего плыл сквозь фиолетовый океан, начал заваливаться вперед. Нечто пронеслось мимо, Крип краем глаза видел движение – сероватое и клубящееся, дымный призрак – зажмурился, сжимаясь в комок. Теперь, оно оказалось спереди, зазудели лоб и руки. Которыми он оплел, схватил себя, что было сил, тёплое заструилось вниз, по лицу. Это чувство вдруг ушло. Старик китаец лопотал над ним на смеси кантонского и английского. Потом стал отнимать руки, судорожно впившиеся в лоб Крипа – отросшие ногти вырыли кровавые борозды в бледной пористой коже.
Все больше людей вокруг, поднимают его, гомонят, несут.
Оно ушло? Щелк! Наступила угольная – бессознательная чернота.
Крип плыл по фиолетовым волнам, тело было особенно лёгким и плыть было легко. Как никогда прежде.