Одолев полудрему, Ларри Брюстер окинул задумчивым взглядом россыпь окурков, пустые пивные бутылки и смятые спичечные картонки на столике, за которым сидел. После некоторого размышления он поднял руку и слегка поправил одну из бутылок. Вот. Теперь эффект – как раз тот, что требуется.
Джазовый оркестрик в дальнем углу «Уинд-Ап» шумно наяривал диксиленд. Резкие звуки джаза, гул множества голосов, полумрак, звон бокалов у стойки… Ларри Брюстер сладко, удовлетворенно вздохнул.
– Просто-таки нирвана, – констатировал он, подкрепив собственные слова неторопливым согласным кивком. – Или как минимум седьмой круг дзен-буддистского рая.
– В дзен-буддистском раю семи кругов нет, – со знанием дела поправили его.
Властный, безапелляционный женский голос прозвучал прямо над головой.
– Факт, нет, – поразмыслив, согласился Ларри. – Это всего лишь метафора, а метафоры не стоит понимать буквально.
– Выражаться нужно точнее. Говорить именно то, что думаешь.
– И думать именно то, что говоришь? – хмыкнул Ларри, поднимая взгляд. – Имею ли я удовольствие быть с вами знакомым, леди?
Стройная девушка с золотистыми волосами уселась напротив. Глаза ее – колючие, зоркие – ярко поблескивали в полутьме бара, адресованная Ларри улыбка слепила белизною зубов.
– Нет, – отвечала она, – прежде мы не встречались. Наше время началось только что.
– Э-э… «наше время»?
Не без труда приподнявшись, Ларри расправил узкие костлявые плечи. Уверенный, властный взгляд незнакомки внушал смутную тревогу, пробивавшуюся даже сквозь блаженство алкогольного угара.
Слишком уж безмятежно, слишком уверенно улыбается… а с чего бы?
– О чем вы? – пробормотал Ларри. – Что это значит?
Девушка сбросила пальто, явив его взгляду полные округлые груди и изящную тонкую талию.
– Я выпью мартини, – объявила она. – И, кстати, зовут меня Эллисон Холмс.
– Ларри Брюстер, – представился он, смерив девушку пристальным взглядом. – Э-э… что, говорите, вам заказать?
– Мартини. Сухой, – с хладнокровной улыбкой напомнила девушка. – Да, и второй, для себя, разумеется, заказать не забудь.
Негромко крякнув, Ларри махнул рукой официанту:
– Сухой мартини, Макс.
– О’кей, мистер Брюстер.
Спустя пару минут Макс вернулся и выставил на стол бокал мартини. Дождавшись его ухода, Ларри подался к светловолосой девице.
– Ну а теперь, мисс Холмс…
– А как же твой мартини?
– А я обойдусь.
Девушка, пожав плечами, поднесла мартини к губам. Ладони ее оказались миниатюрными, узкими, и вообще выглядела она очень даже неплохо… но от спокойствия и уверенности в ее взгляде становилось как-то не по себе.
– Так что же там за дела с «нашим временем», которое якобы только что началось? Просвети уж и меня.
– Все проще простого. Увидела я тебя здесь, за столиком, и сразу же поняла: ты и есть он. Тот самый. Несмотря на весь этот мусор, – добавила Эллисон, сморщив носик и оглядев пустые бутылки вперемешку с окурками и спичечными картонками. – Почему ты не попросишь тут прибраться?
– Потому что мне лично так нравится. Стало быть, ты сразу же поняла, что я и есть он. Тот самый. Что бы это значило? «Тот самый»… кто? – с нарастающим интересом спросил Ларри.
– Ларри, в моей жизни настал очень важный момент, – объявила она, оглядев бар. – Кто бы мог подумать, что ты отыщешься в подобном месте! А, впрочем, со мной всегда так. Всего лишь еще одно звено огромной цепи, уходящей в прошлое на… э-э… по крайней мере, насколько мне хватает памяти.
– Что же это за цепь?
Эллисон, рассмеявшись, подалась к нему. В ее прекрасных глазах чертенятами заплясали озорные искорки.
– Бедный Ларри! Ты же ни о чем не подозреваешь. Видишь ли, я знаю кое-что, неизвестное больше никому – ни одной живой душе в этом мире, а узнала об этом еще девчонкой. Дело в том…
– Минутку. Что значит «в этом мире»? По-твоему, есть и другие миры, лучше нашего? Как у Платона? А наш мир – всего-навсего…
Эллисон сдвинула брови.
– Разумеется, нет, Ларри! Этот мир и есть лучший. Лучший из всех возможных.
– Вот оно как. Стало быть, не Платон. Стало быть, Герберт Спенсер.
– Лучший из всех возможных миров… для меня, – с холодной, загадочной улыбкой уточнила она.
– Только для тебя? Почему же?
Миловидное, прекрасной лепки, лицо Эллисон даже не дрогнуло – только глаза сверкнули едва ли не хищным огнем.
– Потому что это мой мир, – с прежним спокойствием ответила она.
– Твой? – Ларри приподнял бровь, но тут же расплылся в добродушной улыбке. – Ну разумеется, детка, ведь этот мир принадлежит нам всем, поровну! – воскликнул он, широким жестом указывая на всех вокруг. – И мне, и тебе, и тому парню, бренчащему на банджо…
– Нет, – твердо оборвала его Эллисон, покачав головой. – Нет, Ларри. Этот мир мой и принадлежит одной мне. Здесь все – и живое, и мертвое – мое, и только мое.
С этими словами она придвинула кресло вплотную к нему. Ноздри защекотал теплый, сладкий, дразнящий аромат ее духов.
– Понимаешь? Мое. Все это существует только ради меня. Ради моего счастья и благополучия.
Ларри слегка отодвинулся от нее.
– Вот как? Ну, знаешь ли, обосновать такую философскую доктрину довольно-таки затруднительно. Согласен, Декарт говорит, что мы познаем мир только посредством собственных ощущений, а наши ощущения отражают наше же собственное…
Узкая изящная ладонь Эллисон коснулась его плеча.
– Нет, я совсем не об этом. Видишь ли, Ларри, миров существует великое множество. Миллионы и миллионы всевозможных миров. Столько же, сколько и людей. Собственный, личный мир, существующий только ради него, на радость ему одному, есть у каждого. И этот – так уж случилось – принадлежит мне, – пояснила она, скромно потупив взгляд.
Ларри задумался.
– Любопытно, весьма любопытно, но как же насчет остальных? К примеру, насчет меня?
Крохотная ладошка стиснула его плечо крепче прежнего.
– А ты, ясное дело, существуешь исключительно на радость мне, о том-то и речь. Едва увидев тебя, я сразу же поняла: вот он, тот самый. Около недели думала, что самое время ему появиться. Тому, кто создан как раз для меня. Человеку, предназначенному мне в мужья – чтоб мое счастье обрело полноту.
– Э-э! – запротестовал Ларри, отодвигаясь от нее еще дальше.
– В чем дело?
– А как же я? – осведомился он. – Нечестно выходит. Выходит, мое счастье в расчет вовсе не принимается?
– Отчего ж, принимается… но не здесь. Не в этом мире, – ответила Эллисон, неопределенно взмахнув рукой. – У тебя есть другой мир, твой собственный, а тут ты – просто часть моей жизни. Тут ты даже не вполне настоящий. Полностью настоящая здесь только я, а вы, все остальные, существуете для меня. Вы… вы реальны только отчасти.
Ларри, неторопливо откинувшись на спинку кресла, почесал подбородок.
– Вот оно как. Получается, я существую одновременно во множестве разных миров. Чуточку там, чуточку сям, смотря где понадоблюсь. Как, например, сейчас в этом мире. По которому шляюсь вот уж двадцать пять лет, причем только затем, чтоб оказаться под рукой, когда тебе будет нужно.
В глазах Эллисон вновь заплясали веселые, озорные искорки.
– Именно! Суть как раз такова. Однако… – Она осеклась и взглянула на часы. – Однако время позднее. Пожалуй, нам пора.
– Пора?
Поспешно поднявшись, Эллисон подхватила крохотную сумочку и надела пальто.
– Да, Ларри! Нас с тобой ждет столько дел! Столько мест, где нужно побывать! – пояснила она, подхватив его под руку и потянув к себе. – Идем. Идем же скорее.
Ларри медленно поднялся.
– Послушай…
– А сколько веселья у нас впереди! – щебетала Эллисон, увлекая его к двери. – Так, дай-ка подумать… Для начала, пожалуй…
Опомнившись, Ларри остановился и полез в карман.
– А счет?! – раздраженно прорычал он. – Не могу же я уйти, не расплатившись! С меня следует этак…
– Нет-нет, сегодня – никаких счетов. Сегодня мой, особенный, вечер, – возразила Эллисон и повернулась к Максу, очищавшему освободившийся столик от мусора: – Разве я не права?
Старый официант не спеша поднял взгляд.
– В чем, мисс?
– В том, что вечер сегодня не из обычных и платить по счетам ни к чему.
– Да, мисс, – кивнул Макс, – сегодня у нас без счетов. День рождения босса. Напитки за счет заведения.
Ларри невольно разинул рот:
– Что?
– Идем!
Потянув Ларри за рукав, Эллисон вытащила его за роскошные массивные двери, на холодную, темную нью-йоркскую улицу.
– Идем же, Ларри, у нас с тобой столько дел!
– Я так и не понял, откуда взялся этот кеб, – пробормотал Ларри.
Кеб тронулся с места, отъехал от тротуара и на полной скорости умчался во мрак. Ларри огляделся. Куда это их занесло? Темные улицы будто вымерли.
– Во-первых, – сказала Эллисон Холмс, – мне нужна бутоньерка. Ларри, тебе не кажется, что нареченной надо бы преподнести бутоньерку? Я ведь хочу выглядеть на людях как подобает!
– Бутоньерку? Сейчас, среди ночи? – усмехнулся он, широким жестом указав на темные, безлюдные улицы. – Серьезно?
Эллисон, чуть поразмыслив, решительно двинулась через улицу. Ларри покорно последовал за ней. Подойдя к закрытому – дверь на замке, вывеска погашена – цветочному магазинчику, Эллисон постучала монеткой в зеркальное стекло витрины.
– С ума сошла? – зарычал Ларри. – Ночь на дворе, нет там, внутри, никого!
Однако в дальнем углу цветочного магазинчика показался темный силуэт. Неторопливо подошедший к витрине старик снял очки, спрятал их в нагрудный карман, наклонился и отпер дверь.
– В чем дело, леди?
– Мне нужна бутоньерка, лучшая из всех, что у вас есть.
Бесцеремонно ворвавшись в магазинчик, Эллисон оглядела выставленные на продажу цветы и ахнула от восторга.
– Не обращайте внимания, приятель, – пробормотал Ларри. – Не стоит хлопот. Она малость…
– Ничего, все в порядке, – вздохнув, ответил старик. – Я как раз корпел над налоговой декларацией, и перерыв мне вовсе не повредит. А бутоньерки найдутся готовые. Сейчас, холодильник открою и поглядим.
Спустя пять минут оба вновь вышли на улицу, и Эллисон, вне себя от счастья, еще раз оглядела огромную орхидею, приколотую к пальто.
– Просто прекрасно, Ларри! – прошептала она, крепко сжав его руку и заглянув в глаза. – Огромное тебе спасибо. Ну а теперь идем!
– Куда? Может, со стариканом, засидевшимся до часу ночи за подсчетом налогов, тебе и повезло, но больше на этом богом забытом кладбище уж точно ничего не найти.
Эллисон огляделась по сторонам.
– Дай подумать… ага, туда. Вон к тому большому старому дому. Нисколько не удивлюсь, если…
Звонко стуча высокими каблучками о мостовую в ночной тишине, она потащила Ларри вперед.
– Ладно, – с легкой улыбкой пробормотал он, – ладно, веди. Это уже интересно.
С виду огромный, угловатый дом, выбранный Эллисон, был темен и тих: сквозь глухие ставни на окнах не пробивалось наружу ни звука, ни лучика света. Каким-то чудом отыскивая путь в темноте, Эллисон быстрым шагом миновала дорожку, ведущую к парадному входу, и поднялась на крыльцо.
– Эй! – внезапно встревожившись, окликнул ее Ларри.
Однако она уверенно повернула ручку, толкнула дверь, и та распахнулась.
В глаза обоим ударил слепящий свет и волна шума, ропот множества голосов. Огромный зал за плотной занавесью оказался полон людей, и все они – мужчины в смокингах, женщины в вечерних платьях – толпились вокруг длинных столов, у буфетной стойки, у касс.
– Ого, – выдохнул Ларри. – Похоже, втравила ты нас… такие места не про нашу честь.
И вправду, навстречу им, заложив руки в карманы, выступили три здоровяка со зверскими физиономиями.
– Так, мистер, ты что тут забыл?
Ларри попятился к выходу.
– Понял. Уходим. Я человек не задиристый…
– Вздор! – возразила Эллисон, подхватив его под руку и удержав. Глаза ее заблестели от возбуждения. – Я давно хотела побывать в игорном притоне! Взгляни, сколько столов. Что делают там, вон за тем?
– Идем, бога ради, – в отчаянии прошептал Ларри. – Идем отсюда. Нас здесь не знают.
– Не знают, это уж точно, – прохрипел один из троицы шкафоподобных вышибал и кивнул товарищам: – Взяли!
Оба, ухватив Ларри с обеих сторон, поволокли его к двери.
Эллисон изумленно моргнула.
– Что это вы себе позволяете? Прекратите немедленно! – Сосредоточившись, она беззвучно зашевелила губами. – Дайте мне… дайте поговорить с Конни.
Трое вышибал дружно замерли и не спеша повернулись к ней:
– С кем, леди? Кто, вы сказали, вам нужен?
Эллисон лучезарно улыбнулась.
– Конни, конечно же. Кажется, я ясно выразилась. Конни. Где он? – спросила она, окинув взглядом зал. – Вон там не он ли?
Услышав собственное имя, невысокий вертлявый человечек у одного из столов раздосадованно обернулся и скривился от раздражения.
– Оставьте, леди, не надо, – поспешил вмешаться один из вышибал. – Не отвлекайте Конни, не любит он этого.
Прикрыв за Ларри с Эллисон дверь, он легонько подтолкнул обоих за занавесь, в зал.
– Входите, играйте на здоровье. Приятного вам вечера.
Ларри взглянул на спутницу и устало покачал головой:
– Мне лично не помешало бы выпить… чего покрепче.
– Прекрасно, – согласилась Эллисон, не сводя глаз с рулеточного стола. – Иди, выпей, а я начинаю играть!
Опрокинув пару бокалов изрядно крепкого виски с содовой, Ларри соскользнул с табурета, отошел от бара и двинулся к рулеточному столу посреди зала.
Стол окружала огромная толпа зрителей. Ларри обреченно прикрыл глаза: что происходит, он уже понял. Собравшись с силами, он протолкался сквозь толпу и подошел к столу.
– Что означает вот эта? – спросила Эллисон крупье, подняв над плечом голубую фишку.
На столе перед ней громоздилась целая груда фишек всевозможных цветов. Зрители оживленно шушукались, переговаривались меж собой, не сводя с Эллисон глаз.
Ларри придвинулся к девушке.
– Как успехи? Приданое еще не спустила?
– Пока что нет. Если верить этому человеку, я в выигрыше.
– Да, ему верить можно, – устало вздохнул Ларри. – Кто-кто, а он-то в этих делах разбирается.
– Хочешь тоже сыграть? – спросила Эллисон, приняв от крупье новую охапку фишек. – Бери себе эти, у меня еще много.
– Вижу, вижу, но… нет, спасибо. Играть – не мое. Идем, – сказал Ларри, увлекая ее из-за стола. – По-моему, настало нам с тобой время кое о чем поговорить. И лучше бы где потише.
– Поговорить?
– Да. Я тут подумал, и, сдается мне, все это зашло чересчур далеко.
Эллисон двинулась следом за ним. Ларри отвел ее к огромному камину в дальнем углу зала. В камине, гудя, полыхал огонь, рядом стояло несколько кресел. Плюхнувшись в одно из них, Ларри указал Эллисон на соседнее:
– Присядь.
Эллисон села, закинула ногу на ногу, поправила юбку и со вздохом откинулась на спинку кресла.
– Мило здесь, правда? Огонь и все прочее… в точности как я себе представляла, – сказала она, мечтательно прикрыв глаза.
Ларри отыскал сигареты, закурил, задумчиво пустил дым к потолку.
– Вот что, мисс Холмс…
– Эллисон! В конце концов, мы с тобой скоро поженимся.
– Ладно, пусть так. Эллисон. Вот что, Эллисон, все это полный абсурд. Сидя у бара, я поразмыслил как следует. Твои безумный теории… не может этого быть.
– Почему? – сонно, рассеянно откликнулась она.
Ларри с досадой взмахнул рукой:
– Я тебе объясню, почему. Ты утверждаешь, будто я реален только отчасти, верно? Будто вполне реальна одна только ты.
– Верно, – кивнула Эллисон. – Так и есть.
– Но вот, гляди! За всех этих… – Ларри пренебрежительно махнул рукой в сторону зала. – За всех этих людей я не поручусь. Может, насчет них ты и права. Может, они и правда только фантомы. Но я-то, я-то вовсе не призрак!
С этими словами Ларри от души грохнул кулаком по подлокотнику кресла.
– Видишь? И утверждаешь, что мой кулак не совсем настоящий?
– Так ведь кресло тоже не совсем настоящее.
Ларри застонал от досады.
– Проклятье, я прожил в этом мире двадцать пять лет, а с тобой знаком всего пару часов и должен поверить, будто на самом деле я… неживой? Будто я… на самом деле не я? Будто я в твоем мире всего-навсего что-то вроде… ходячей куклы? Части пейзажа?
– Ларри, дорогой мой, у тебя тоже есть свой собственный мир. Как и у каждого. Однако этот мир достался мне, а ты существуешь в нем для меня, – ответила Эллисон, широко распахнув огромные голубые глаза. – Возможно, в твоем мире я тоже существую только самую малость, ради тебя. Понимаешь, дорогой, все наши миры пересекаются, накладываются друг на друга. В моем мире ты существуешь для меня. Вполне вероятно, и я существую в твоем для тебя. Величайшему Художнику, как всем настоящим художникам, приходится избегать расточительности, – с улыбкой пояснила она. – Поэтому многие из миров так похожи, почти одинаковы, но тем не менее каждый из них принадлежит лишь одному человеку.
– И этот достался тебе, – глубоко, шумно вздохнув, подытожил Ларри. – О’кей, детка. Раз уж весь этот бред так прочно засел в твоей голове, я тебе подыграю… да, подыграю. Поиграю с тобой в эти игры, пока не надоест, – решил он и окинул девушку в кресле напротив оценивающим взглядом. – А знаешь, выглядишь ты неплохо, очень даже неплохо.
– Спасибо за комплимент.
– Итак, допустим, я клюнул. Может, мы и вправду предназначены друг для друга. Однако тебе придется малость умерить пыл. Угомониться. Ты слишком усердно испытываешь удачу. Если уж хочешь быть со мной вместе, будь добра, сбавь обороты.
– О чем ты, Ларри?
– Обо всем этом. Скажем, об этом заведении. Что, если копы заявятся? Да и вообще. Азартные игры, безделье… Нет, так не годится. Подобная жизнь не по мне. Знаешь, что мне представляется? – Взгляд Ларри устремился куда-то вдаль, лицо озарилось внутренним светом, светом далекой мечты. – Небольшой домик, детка. За городом. Далеко за городом. Ферма среди бескрайних полей… может, в Канзасе, или там в Колорадо. Бревенчатая избушка. Колодец. Коровы.
Эллисон нахмурилась.
– Вот как?
– И знаешь что еще? Вот я, на заднем дворе. Вскапываю огород. Или… или даю корм курам. Ты когда-нибудь кормила кур? О-о! – Ларри, сияя от счастья, покачал головой. – Это ж так здорово, детка! И белки. Ты хоть раз в жизни, гуляя по парку, белок кормила? Серых таких, с пушистым длинным хвостом? Хвосты у них, знаешь, длинней самих белок!
Эллисон зевнула, вскочила на ноги и подхватила сумочку.
– По-моему, нам пора.
Ларри неторопливо поднялся с кресла.
– Ага. Похоже на то.
– Завтра нас ждет много дел. Нужно начать пораньше, – сказала Эллисон, пробираясь сквозь толпу к выходу. – Во-первых, нам, думаю, надо бы начать поиски…
– А фишки? – напомнил Ларри, придержав ее за локоть.
– Что?
– Фишки. Выигрыш твой. Сходи, обменяй.
– На что?
– На деньги… по-моему, так эти штуки теперь принято называть.
– Вот еще, возиться!
Эллисон свернула к грузному человеку за столом для блек-джека.
– Вот, – сказала она, вывалив фишки ему на колени. – Возьмите себе. Все, Ларри, идем!
Кеб затормозил у подъезда Ларри.
– Здесь ты и живешь? – спросила Эллисон, оглядывая дом. – Не слишком-то он современен…
– Это точно, – подтвердил Ларри. – И трубы водопроводные уже так себе, но… какая, к дьяволу, разница?
Распахнув дверцу, он опустил ногу на тротуар, но Эллисон придержала его за плечо.
– Постой, Ларри.
– Да?
– Ты ведь не забудешь про завтра?
– Про завтра?
– На завтра у нас запланировано множество дел. Будь добр, встань пораньше и приготовься к разъездам. Хорошо бы завтра же все и успеть.
Ларри душераздирающе зевнул. Час был поздний, вдоль улицы веяло холодом.
– Как насчет шести вечера? Достаточно рано на твой вкус?
– О нет. Я заеду за тобой в десять утра.
– В десять?! А как же работа? Мне в это время на работе быть нужно!
– Завтра не нужно. Завтрашний день принадлежит только нам.
– Но на какие шиши я, черт побери, буду жить, если меня…
Изящные тонкие ручки Эллисон обвили его шею.
– Не волнуйся, все будет в порядке. Вспомни: это же мой мир.
Притянув Ларри к себе, Эллисон поцеловала его. Губы ее оказались нежны и холодны. Крепко прижавшись к Ларри, девушка сомкнула веки.
Наконец Ларри отстранил ее и высвободился из объятий.
– Ладно, хватит уже.
Выйдя из машины, он поправил съехавший на сторону галстук.
– Значит, до завтра. А о своей старой работе не беспокойся. Спокойной ночи, дорогой.
Эллисон хлопнула дверцей. Кеб тронулся с места и умчался в ночную тьму. Ошеломленный, Ларри проводил его взглядом, пожал плечами и двинулся к подъезду.
В холле, на столике, его дожидалось письмо. Поднимаясь по лестнице, Ларри вскрыл конверт. Письмо оказалось с работы, из «Брей Иншуренс Компани». Графиком ежегодных двухнедельных отпусков, выделяемых каждому из работников от щедрот владельца. Когда начинаются его две недели, Ларри понял, даже не потрудившись отыскать в перечне собственную фамилию.
Ну да. Эллисон же сказала: не беспокойся…
С печальной улыбкой сунув письмо в карман пальто, Ларри отпер дверь квартиры. Стало быть, в десять утра? Ладно. По крайней мере, он успеет выспаться.
День выдался теплым и солнечным. В ожидании Эллисон Ларри Брюстер, присев на ступени, ведущие к двери подъезда, закурил и задумался.
Везет ей, конечно, дьявольски, что да, то да. Чего ни пожелает, все, можно сказать, само в руки валится, словно спелые сливы… так правда недолго поверить, будто весь мир принадлежит тебе! И пользуется она этим везением при любом удобном случае. Ну что ж, бывает. Бывают на свете такие, везучие. На каждом шагу им удача: в телевикторинах выигрывают, бумажники в придорожных канавах находят, на верную лошадь ставят… Бывает. Случается.
Но чтоб ей принадлежал весь мир?
Ларри усмехнулся. Очевидно, Эллисон верит в это всерьез. Интересно… Ладно, он подыграет ей еще чуточку: в конце концов, девчонка она ничего.
Автомобильный гудок отвлек его от размышлений, и Ларри поднял взгляд. Прямо перед ним, у обочины, остановился двухцветный кабриолет с опущенным верхом. Сидевшая за рулем Эллисон помахала рукой:
– Привет! Садись, едем!
Ларри поднялся и подошел ближе.
– Откуда у тебя такой?
Распахнув дверцу, он неторопливо опустился на сиденье.
– Машина? – Эллисон завела мотор, и кабриолет с ревом влился в поток транспорта. – Не помню. Кажется, подарил кто-то.
– Не помнишь? – Невольно подняв брови, Ларри взглянул на нее и откинулся на мягкую спинку кресла. – Итак? Что у нас первым в списке?
– Едем смотреть наш новый дом.
– Чей новый дом?
– Наш. Наш с тобой.
Ларри вжался в сиденье.
– Что? Но ты…
Эллисон, не снижая скорости, свернула вправо.
– Он замечательный, тебе непременно понравится. Вот у тебя квартира большая?
– Три комнаты.
Эллисон от души расхохоталась.
– А там одиннадцать. Три этажа. И участок пол-акра. По крайней мере, так мне было сказано.
– Так ты сама его еще не видела?
– Нет пока. Мой адвокат позвонил только сегодня утром.
– Твой… адвокат?
– Да. Дом – часть оставленного мне наследства.
Ларри не сразу сумел взять себя в руки. Наряженная в ярко-алый костюмчик-двойку, Эллисон блаженно взирала вперед, и ее кукольное личико лучилось безмятежным довольством.
– Погоди. Погоди-ка. Как тебя понимать? Ты этого дома в жизни не видела; адвокат позвонил тебе только с утра; дом – часть твоего наследства…
– Да, верно. От какого-то престарелого дядюшки. Я его и по имени-то не помню, а наследства от него тем более не ждала, но…
Повернувшись к Ларри, Эллисон одарила его нежной улыбкой.
– Но ведь сейчас в моей жизни настал особый момент. Сейчас все непременно должно обернуться как надо, и потому весь мой мир…
– Ага, ага. Весь твой мир. Ладно. Надеюсь, дом тебя не разочарует.
Эллисон звонко рассмеялась.
– Уверена, он мне понравится. В конце концов, он ведь существует для меня, и только для меня.
– Надо же… чистая математика, – пробормотал Ларри. – Что бы с тобой ни случилось, все к лучшему. Ты всем довольна и всему рада, следовательно, этот мир – твой. Наверное, ты просто видишь все в наилучшем свете. Сама убеждаешь себя, что происходящее тебе по вкусу.
– Вот как? С чего ты взял?
Ларри наморщил лоб, погрузился в раздумья. Кабриолет на полной скорости мчался вперед.
– Объясни-ка, – нарушив молчание, заговорил он, – откуда тебе известно об этой множественности миров? И почему ты так уверена, будто этот мир – твой?
– Сама додумалась, – с улыбкой ответила Эллисон. – Я изучала логику, философию и историю, и кое-что постоянно ставило меня в тупик. Почему такое множество жизненно важных перемен в судьбах отдельных людей и целых народов словно бы по воле провидения произошло как раз в нужный момент? Отчего у меня постоянно складывается впечатление, будто мой мир стал именно таким, каков есть, именно благодаря цепи из множества странных событий, уходящей корнями в давнее-давнее прошлое? Да, с теорией «лучшего из возможных миров» я знакома, но все ее изложения, которые мне доводилось читать, не выдерживают никакой критики. Изучала я и историю мировых религий, и научные рассуждения о существовании Создателя, но во всем этом вечно чего-то не хватало – авторы постоянно кое-что не учитывали либо просто упускали из виду.
Ларри кивнул.
– Ну да, конечно. Все проще простого: если этот мир – лучший из возможных, откуда в нем столько страданий, причем совершенно бессмысленных? Если на свете действительно, как полагали, полагают и будут еще полагать многие миллионы людей, существует Создатель, всемогущий и всеблагой, как объяснить существование зла? – с усмешкой сказал он. – А ты взяла и отыскала ответ одним махом, будто опрокинув бокал мартини?
– Ты мог бы выразиться и деликатнее, – хмыкнула Эллисон. – Что ж, ответ действительно проще простого, и додумалась до него вовсе не только я, хотя, очевидно, я единственная в этом мире…
– О’кей, – вставил Ларри, – воздержусь от возражений, пока ты не объяснишь, каким образом пришла к этому.
– Спасибо, дорогой, – кивнула Эллисон. – Видишь, ты уже кое-что понимаешь, пусть даже пока не соглашаешься со мной… хотя это наверняка оказалось бы слишком скучно, а вот потрудиться, подумать, как убедить тебя, куда забавнее. Потерпи еще чуточку, я как раз приближаюсь к сути.
– Весь внимание, – проворчал он.
– А суть проста, как фокус с яйцом, если знать, в чем секрет. Теории всеблагого Создателя и «лучшего из возможных миров» дают слабину, так как строятся на совершенно необоснованном допущении, будто этот мир – единственный в своем роде. Однако попробуем другой подход: если мы полагаем Создателя всемогущим, подобному существу, разумеется, вполне по силам сотворить бесконечное – по крайней мере, на наш взгляд – множество миров, не так ли? Стоит принять это допущение, все сразу становится ясным. Пустив в ход все возможности, Создатель сотворил собственный мир для каждого человека без исключения, и каждый из миров существует только для одного человеческого существа. Да, Он – художник, однако не чужд экономии средств, отсюда и множество повторений, сквозных тем, мотивов, событий, общих для всех миров.
– А-а, – негромко протянул Ларри, – похоже, я понимаю, к чему ты ведешь. В некоторых мирах Наполеон выиграл битву при Ватерлоо, хотя полностью на его вкус устроен только один, а в нашем ему пришлось потерпеть поражение…
– Знаешь, по-моему, здесь, в моем мире, Наполеона может вообще не существовать, – задумчиво проговорила Эллисон. – По-моему, здесь он – только имя в исторических хрониках, хотя в некоторых других мирах подобная личность действительно существует. В моем мире Гитлер проиграл войну, а Рузвельт умер – разумеется, мне его жаль, но ведь лично я его не знала, да и реален он был… скажем так, не особенно. И Рузвельт, и Гитлер – оба они только образы, занесенные сюда из миров, принадлежащих другим…
– Ладно, – согласился Ларри. – Теперь скажи, неужели у тебя вся жизнь, день за днем, складывалась просто чудесно, вплоть до мелочей? Неужели ты ни разу не болела ничем серьезным, не знала ни потерь, ни голода, ни…
– Знала, а как же, – ответила Эллисон. – И боль, и разочарования, и обиды… но ни к чему непоправимому это не привело. Вдобавок они всякий раз помогали достичь того, чего мне по-настоящему хотелось, или осознать нечто важное. Как видишь, Ларри, логика тут безупречна: все подтверждается фактами. Другого настолько же неопровержимого ответа попросту нет.
Ларри улыбнулся.
– Какая разница, что я обо всем этом думаю? Тебя ведь все равно ничем не проймешь.
Едва взглянув на дом, Ларри замер, скривился от непреодолимого отвращения.
– Это и есть… наш дом? – с запинкой пролепетал он.
Однако Эллисон, любуясь огромной усадьбой, просто сияла от счастья.
– Что, дорогой? Что ты говоришь?
Дом оказался громадной суперсовременной постройкой, последним писком архитектурной моды, изыском из тех, что, наверное, снятся кондитерам в кошмарных снах. Высоченные колонны, соединенные между собой наклонными балками и контрфорсами; комнаты, точно обувные коробки, водруженные одна на другую каждая под своим углом… и все это снизу доверху облицовано каким-то блестящим металлическим гонтом устрашающего масляно-желтого оттенка. В лучах утреннего солнца дом полыхал, сиял так, что больно было смотреть.
– А это… это что? – спросил Ларри, указав на какие-то неухоженные растения, змеями оплетавшие неровные стены особняка. – Это так и должно быть?
Эллисон, моргнув, слегка сдвинула бровки.
– Что, дорогой? А-а, ты про бугенвиллию? Большая редкость! Экзотическое растение с юга Тихого океана.
– А для чего она тут? Чтоб вся эта халабуда не развалилась?
Улыбка Эллисон разом померкла, бровь приподнялась вверх.
– Дорогой, ты хорошо себя чувствуешь? Что с тобой?
Ларри двинулся назад, к машине.
– Знаешь, поехали обратно, в город. Проголодался я зверски. Пора пообедать.
– Хорошо, – согласилась Эллисон, с подозрением взглянув на него. – Хорошо, едем.
Вечером, после ужина, Ларри овладела жуткая меланхолия.
– Идем-ка в «Уинд-Ап», – внезапно сказал он. – Мне бы для разнообразия в привычной обстановке посидеть не мешало.
– То есть?
Ларри кивнул на фасад дорогого, роскошного ресторана, из которого они только что вышли.
– Понимаешь, не по нутру мне все эти заковыристые люстры… и коротышки в униформе, шепчущие прямо в ухо. Да еще и по-французски.
– Ну уж французский-то хоть немного надо бы знать, иначе как сделать заказ в ресторане? – рассерженно надувшись, буркнула Эллисон. – Послушай, Ларри, ты начинаешь меня настораживать. И возле нашего дома странно себя повел, и вещи говоришь какие-то странные…
Ларри пожал плечами:
– При виде этого дома меня постигло временное умопомрачение.
– Всей душой надеюсь, что оно вскоре пройдет.
– Мне с каждой минутой все лучше.
Вскоре они подошли к «Уинд-Ап». Эллисон двинулась внутрь, а Ларри задержался снаружи и закурил. Старый добрый «Уинд-Ап»… даже рядом, у входа, на сердце уже куда веселее! Тепло, полумрак, гомон, заштатный оркестрик в дальнем углу рвано, небрежно бренчит диксиленд…
Предвкушение мира и покоя в уютном обшарпанном баре вмиг подняло настроение. Вздохнув, Ларри толкнул дверь, переступил порог…
…и замер как вкопанный.
«Уинд-Ап» изменился до неузнаваемости. Под потолком ярко сияли лампы. Вместо старого официанта Макса по залу деловито сновали юные официантки в опрятных белых форменных платьицах. За столиками, потягивая коктейли и оживленно болтая, сидело множество элегантно одетых дамочек. Угол, где играл джаз, занял оркестр из музыкантов, ряженных под цыган, во главе с каким-то длинноволосым увальнем в невыносимо фальшивом цыганском костюме, нещадно терзающим скрипку.
Эллисон оглянулась.
– Идем же! – раздраженно прорычала она. – В дверях ты привлекаешь слишком много внимания!
Долгое время Ларри ошеломленно глядел на псевдоцыганский оркестр, на деловитых официанток, на болтающих за столами дамочек, на неоновые лампы, хитро спрятанные в потолок. Наконец он, охваченный прежней апатией, уныло поник.
– В чем дело? – сварливо шепнула Эллисон, стиснув его плечо. – Что на тебя нашло?
– Что… что здесь стряслось? – пролепетал Ларри, указав вокруг вялым взмахом руки. – Пожар?
– Ах это. Да, совсем забыла тебе рассказать. Вчера, как раз перед нашим знакомством, я имела беседу насчет всего этого с мистером О’Маллери.
– С мистером О’Маллери?
– Да. С владельцем этого здания, моим старым другом. Указала ему, насколько грязным, отталкивающим становится его заведение, и объяснила, к чему приведет парочка новшеств.
Выйдя наружу, на тротуар, Ларри растоптал каблуком сигарету и сунул руки в карманы.
Эллисон выбежала за ним. Щеки ее раскраснелись, запылали от возмущения.
– Ларри! Куда ты?
– Счастливо оставаться.
– «Счастливо оставаться»? – в изумлении переспросила Эллисон. – Что это значит?
– Я пошел.
– Пошел? Куда?
– Отсюда. Домой. Или в парк. Куда судьба заведет.
Обогнав его, Эллисон в гневе заступила ему дорогу.
– Ты в своем уме? Сам понимаешь, что говоришь?
– Еще бы. Я ухожу от тебя. Мы расстаемся. Все было здорово. Может, еще увидимся.
Красные пятна на щеках Эллисон вспыхнули, точно пара тлеющих углей.
– Минутку, мистер Брюстер. Кажется, вы кое о чем позабыли, – резко, раздраженно сказала она.
– Позабыл? О чем бы это?
– О том, что уйти… дать мне отставку… не можете. Не можете!
Ларри приподнял бровь.
– Не могу?
– По-моему, вам лучше подумать как следует. Подумать и опомниться, пока не поздно.
– Нет, не врубаюсь я в твои намеки, – зевнув, сказал он. – Пойду-ка я лучше домой, к себе, в квартирку из трех комнаток, и спать завалюсь. Устал – сил нет.
– Быть может, вы вправду забыли? – прорычала Эллисон. – Забыли, что не вполне реальны и существуете только как часть моего мира?
– О господи! Снова та же волынка…
– Уж лучше подумайте об этом, прежде чем взять и уйти. Вы, мистер Брюстер, существуете только ради моего блага. Не забывайте: этот мир мой! Возможно, в мире, принадлежащем вам, дела обстоят по-другому, но этот принадлежит мне, и здесь все происходит, как я захочу!
– Ну, все. Бывай, – только и сказал Ларри Брюстер.
– Вы… вы все же уходите?
Ларри Брюстер, на секунду задумавшись, неторопливо покачал головой.
– Нет, – ответил он. – Нет, пожалуй, я передумал. От тебя как-то слишком уж много расстройства. Я остаюсь. Уходишь ты.
В тот же миг над Эллисон Холмс беззвучно сомкнулся, окутал ее величавой сияющей аурой невесть откуда взявшийся шар – сфера из ясного, лучистого света. Еще миг – и шар, с легкостью оторвав мисс Холмс от земли, устремился вверх, поднялся выше крыш и понес ее в вечернее небо.
Нисколько не удивившись, Ларри Брюстер безмятежно смотрел ей вслед. Постепенно светящийся шар с мисс Холмс внутри померк, помутнел и вскоре исчез, превратившись в крохотную, неяркую искорку на темном фоне небес. Вместе с ним исчезла, сгинула и Эллисон Холмс.
Долгое время Ларри Брюстер, машинально почесывая подбородок, в глубоких раздумьях стоял посреди улицы. Ясное дело, по Эллисон он будет скучать. В каком-то смысле она ему нравилась, а первое время с ней было даже забавно. Что ж, теперь ее унесло, а почему? Да потому что в этом мире Эллисон Холмс существовала только отчасти. Та, с кем Ларри познакомился накануне, та, кого он принимал за Эллисон Холмс, оказалась лишь видимостью, фантомом, образом, далеким от полноты.
Но тут вспомнилось еще кое-что: в тот миг, когда сияющий шар понес Эллисон ввысь, он успел мельком разглядеть за ее плечом другой мир – мир, очевидно принадлежащий одной только ей и устроенный полностью на ее вкус. Здания там уж точно казались неприятно знакомыми: пожалуй, этот жуткий особняк Ларри не забудет до конца дней…
Выходит, Эллисон все-таки была настоящей, реальной, действительно существовала в мире Ларри, пока ей не пришло время отправиться в собственный? Интересно, отыщет ли она там другого Ларри Брюстера, со всех сторон ей подходящего?
При этой мысли он невольно вздрогнул. Честно говоря, пережитое несколько выбило его из колеи.
– И ведь с чего бы? – негромко пробормотал Ларри.
Из глубин памяти сами собой всплыли другие малоприятные происшествия, которые неизменно со временем оборачивались новыми радостями: ведь не случись их, как оценить в полной мере другие, приятные, впечатления?
– А, ладно, – вздохнув, рассудил Ларри. – Что ни делается, все к лучшему.
Сунув руки в карманы, он неторопливо побрел домой, нет-нет да поднимая взгляд к небу, будто затем, чтоб окончательно, бесповоротно убедиться…