Рагиль
– С вас двести пятьдесят мер, – сказала девушка, поставив передо мной белую кружечку и блюдце с печеньем в качестве комплимента.
Я ошарашенно посмотрел на официантку, решив, что она, должно быть, шутит. Двести пятьдесят мер за кофе? Это в пять раз больше, чем пару месяцев назад!
– И давно у вас такие цены? – я достал купюру и вручил официантке, не скрывая недовольства в голосе.
Девушка пожала плечами и положила деньги в передник.
– Сейчас кофе везде так стоит. Люди стали чаще брать чай.
Чай… чай я и дома попью. А вот хорошо приготовить кофе могут только в кафе.
Сделав глоток обжигающе горячего напитка, я бросил взгляд в окно и потер тяжелые веки. Небо заволокло свинцовыми тучами, город вот-вот снова зальет. В этом климате выжить без кофе или, на худой конец, без крепкого чая практически невозможно. Уверен, что люди ходят на работу и как-то выдерживают нашу погоду только благодаря этим эликсирам бодрости.
Нет, с ценами на кофе надо что-то делать.
Я поставил кружку и принюхался. Витающий в зале аромат жареных кофейных зерен смешивался с тусклым древесным запахом. Откуда он исходит? Ах да, это же запах засохшей веточки каштана, которую я оставил на стуле. Там же, где и дневник Кавы, в котором лежал этот сухоцвет.
Я вложил веточку обратно в листы, закрыл блокнот и замотал кожаным шнуром. Отпил еще кофе, горького, как мои мысли. Сегодня я прочел последнюю запись в дневнике Кавы, и меня можно торжественно поздравить с освобождением из плена иллюзий, в котором я пребывал не один год. Это ли не очевидная польза от наглого заглядывания в чужую душу? Впрочем, почему наглого, если Кава сама рассказала мне о дневниках? Интересно, она подозревала, что своими записями снова сделает мне больно? Правда, эта боль была не такой острой, как после нашего расставания. Тогда Кава по живому резала, сейчас же скорее омертвевшие участки кожи сдирала. Ощутимо, но терпеть можно.
Если бы меня попросили составить рейтинг вещей, которые по-настоящему волновали Каву, то я бы оказался на предпоследнем месте, аккурат перед модой или политикой, а первые три позиции заняли бы наука, этика и реджкандротеки. Гравитационное поле этих тем было такое сильное, что, читая посвященные им записи, я сам заражался ее эмоциями: то радостью и волнением от очередного открытия, то отчаянием и бессилием при столкновении надежд с бетоном реальности. А что до меня… Моя же скромная персона удостаивалась только кратких, протокольно отстраненных упоминаний: Рагиль на работе, Рагиль ездил со мной к родителям, рассказала Рагилю про намечающуюся экспедицию. В то время как я думал о ней постоянно, она не думала обо мне вообще.
Не думала и не хотела ничем делиться. Кава ведь даже не сказала мне о том, что узнала про мою связь с проектом «Новое поколение»! Хотя, если говорить по правде, может, это и к лучшему: меня бы такая новость выбила из колеи.
Получается, мы толком ничего не знали друг о друге. Было ли будущее у двух незнакомцев с общими бытом и кругом общения? Кажется, что нет. Когда я это осознал, меня накрыло ощущение абсурдности. Как будто все эти годы я играл не ту роль, которая мне предназначалась, и узнал об этом, только когда спектакль провалился.
Но был от чтения дневников и явный положительный эффект. Мое расследование мотивов Кавы сдвинулось, и теперь я отчасти понимаю, почему она подожгла Корпус. Так поступают с прогнившим лесом. Его выжигают, чтобы напитанная углем почва обновилась и на ней выросли новые здоровые деревья.
Я убрал дневники в портфель, запретив себе думать о них. Довольно. Я гонял эти мысли по кругу уже несколько дней, нужно сдерживать свои мазохистские порывы, иначе сойдешь с ума. А еще стоило бы помнить, что я больше не увижу Каву, а значит, копить претензии и обиды бессмысленно: она о них никогда не узнает. Этот увесистый мешочек жизненных разочарований и личного несчастья пора сдернуть со своей шеи и выбросить куда подальше.
Стремясь как-то отвлечься, я огляделся. Кофейня, несколько пустая в это пасмурное утро, постепенно заполнялась людьми. Я поморщился от новоприбывших запахов и, чтобы перебить их, поднес к носу чашку и глубоко вдохнул аромат кофе. Официантка настроила стоящий в углу телевизор и отправилась выполнять заказ.
Начались новости. Диктор вещал что-то про отравление чаем, а на выпуклом экране появилась женщина. Камера снимала ее со спины, и можно было разглядеть только светло-розовое платье, шляпку и темные волосы. Женщина присела на больничную койку, наклонилась вперед и прижала к себе какого-то мальца, чья голова тут же появилась над ее плечом. Мальчик был так слаб, что напоминал тряпичную куклу. Она поцеловала его в макушку и отпустила, а камера сдвинулась и показала ее сбоку.
На экране была Меллар. И я не мог оторвать от нее взгляд.
Удивительно, как эта женщина умела преображаться. В первый раз я увидел ее уверенной в себе главой государства в помпезном кабинете. Увидел – и сразу же невзлюбил. Она пыталась разговорить меня, используя свои женские чары, а я такое терпеть не могу. Потом мы отправились в Корпус, и там место политика заняла испуганная и беззащитная женщина. Но все такая же настырная. Я вспомнил, как она потащила нас в подземные лаборатории и ковыляла там с травмированной лодыжкой. Почему-то потянуло улыбнуться, хотя веселого в этих воспоминаниях мало.
А сейчас, среди белизны больничной палаты, рядом с этим светловолосым ребенком и его родителями, стоящими по обеим сторонам кровати, она напомнила мне героиню детских сказок. Фею, которая легким касанием пробуждает мальчика к жизни, избавляя от проклятия, наложенного колдуньей. Фею, которая очаровывает одной своей улыбкой.
Я оторвался от телевизора и скользнул взглядом по лицам в зале. Потер лоб. Что за глупости лезут мне в голову?
Отвернувшись к окну, я стал рассматривать стоящий через дорогу дом в классическом алинском стиле, белый, невысокий, с серыми оконными рамами и выступающими козырьками, на которых сидели нахохлившиеся голуби. Я смотрел на дом слепым, невидящим взглядом, а мысли мои продолжали блуждать вокруг Меллар, чей яркий образ почти вытеснил из головы потускневший лик Кавы. В памяти всплыла наша последняя встреча: тесный салон дорогого автомобиля и заполнивший его запах, который явно отдавал влечением. В животе тут же стало щекотно, а по телу прокатился жар. Я собрал свои вещи и выскочил наружу, натягивая по пути куртку.
На улице было душно. С дороги раздавался шум проносящихся машин, пахло выхлопными газами и приближающимся дождем. Я перекинул портфель через плечо, залез на свой велосипед, крутанул педали и поторопился домой. В ушах загудел ветер, создавая заслон от звуков города и запирая меня в собственных мыслях, но сосредоточиться на чем-то еще не получалось. В сознании по-прежнему властвовала Меллар.
Надо быть честным с самим собой и не отрицать очевидное: она меня привлекала. Меллар красива и умеет пользоваться своей красотой. И она умна, конечно же. Глупые люди не достигают таких высот. А еще она по другую сторону баррикад в моей картине мира. И дело даже не в деньгах и власти, которые у нее есть, но которых у меня, по крайней мере в том же количестве, нет. Дело в том, что она из среды людей, которых я презираю больше, чем преступников. Преступники в большинстве своем не скрывают, что им нужна исключительно нажива. А вот политики из Совета будут красиво говорить о патриотизме и высоких достижениях Брэйе, хотя их цели ровно те же – получить еще больше денег и влияния. А может быть, войти в историю. И к этим же кругам принадлежит Меллар.
Если смотреть на вещи реалистично, проблема ведь не только в ней, но и во мне. Что я могу ей предложить? У меня за спиной лишь распавшийся брак, два года самобичевания по этому поводу, багаж нереализованных из-за нюха амбиций, фобия стать подопытной крысой, связанная с ней мания преследования… а еще работа без особых перспектив, кредит на квартиру и так и не завершенные отношения с соседкой!
Когда я заводил велосипед в дом, казалось, от меня должен идти пар: настолько злым я себя чувствовал. Злым на самого себя за очередной приступ самобичевания, глупые надежды и неумение выбирать женщин. Я захлопнул дверь квартиры, разделся, оставшись только в майке и штанах, и подошел к окну, услышав стук капель по козырьку. Вовремя успел спрятаться.
Накрывший город дождь постепенно усиливался, и по лобовому стеклу стоящего возле дома темно-синего автомобиля задвигались дворники. Я присмотрелся к машине, понимая, что где-то ее уже видел. Перевел взгляд на металлическую эмблему на капоте, пытаясь разобрать, какой она формы. Крылатый змей? Неужели здесь снова машина члена Совета?
В дверь постучали, и я вздрогнул от неожиданности. Принюхался. Покрутил головой, разминая шею и пытаясь попутно понять: может ли мне чудиться запах Меллар на лестничной площадке только потому, что я думал о ней весь последний час? Стук повторился, став настойчивее, и я поспешил открыть дверь.
Это действительно была Меллар, и первые секунды я просто стоял и смотрел на нее, как на невиданное явление.
– Здравствуйте, Рагиль. – Меллар постучала по полу зонтиком-тростью, стряхивая с него капли, и бросила на меня смущенно-удивленный взгляд.
И тут я вспомнил, в каком виде встречаю гостью. В майке, как какой-то… рабочий! Сначала стало неловко, а потом внутри царапнуло раздражение. Почему я должен смущаться, я ведь в собственном доме! Это она заявилась без приглашения.
– Здравствуйте, госпожа председатель.
– Просто Меллар, я больше не председатель, – сухо поправила она и стрельнула глазами в сторону квартиры. – Мы можем поговорить?
Поколебавшись пару секунд, я открыл дверь шире.
– Проходите.
Меллар перешагнула через порог, и аромат ее волос и тела, усиленный влажным воздухом, шлейфом расстелился следом. Запах ощущался как бархатный и глубокий, но вместе с тем легкий и свежий, вызывая ассоциации с раскрывшимися после дождя бутонами роз.
Чертов запах.
Я пристроил зонт в углу, помог Меллар снять плащ и проводил в гостиную. Быстро прошелся критическим взглядом по поверхностям. Вроде похоже на порядок.
– Можно на диван, – сказал я, приглашая ее присесть.
Меллар устроилась на самом краю и расправила фалды юбки. Я невольно поежился. Госпожа-бывшая-председательница была, как всегда, при параде, а я, в домашней одежде, чувствовал себя перед ней все равно что голым. Интересно, о чем она хотела поговорить? Надеюсь, не учинить очередной допрос. Она вполне могла стребовать отчет о моем посещении квартиры Кавы. Если так, придется снова врать, потому что про дневники я ей рассказывать не собираюсь.
– Обстоятельства моего появления в вашей квартире опять какие-то нерадостные, – пробормотала Меллар, осматриваясь. – Вы будете стоять?
«Да, я буду стоять», – захотелось ответить мне. Но это было бы совсем по-детски. Вместо этого я сел рядом на диван, чем вызвал у Меллар удовлетворенную полуулыбку. Можно было подумать, что сейчас она заведет светский разговор, если бы не ее пальцы. Они были так крепко сплетены в замок, что аж костяшки побелели.
– Я почему-то так и думала, что у вас нет телевизора, – проговорила она.
Я еле удержался, чтобы не закатить глаза. Сначала Летти, теперь Меллар. Все мне сватают этот телевизор.
– А зачем он мне? Пыль на себя собирать?
– Новости узнавать. Вы, наверное, и не слышали про отравления.
– Новости я и по радио послушаю. – И мысленно добавил: это будут именно что новости, четкое изложение событий, а не показательные кадры с политиками. Пусть и такими… фотогеничными. – О каких отравлениях вы говорите?
– О массовых отравлениях чаем.
И тут я вспомнил.
– Подождите, утром в кафе я видел вас по телевизору. Вы навещали мальчика в больнице, и диктор сказал, что он отравился чаем.
– Его зовут Кинни, – сообщила Меллар. – К счастью, скорая приехала вовремя и его удалось спасти. Кинни был первым пострадавшим, но сейчас уже далеко не единственным. За последнюю неделю случаев отравления чаем стало в сотни раз больше. – Меллар понизила голос и посмотрела мне в глаза. – Что-то страшное происходит, Рагиль.
От прозвучавшего в ее шепоте отчаяния по спине прошел холодок. А новая информация сразу породила вопросы:
– И в чем причина отравлений? Это какая-то бракованная партия чая? Может, просто изъять ее из магазинов?
Меллар покачала головой.
– Нет, это не брак. Под видом обычного чая в страну попала отрава. И она действует как наркотик. Вызывает у людей зависимость после первой чашки, вынуждает организм требовать еще. А потом наступает смерть. И таких смертей уже… много.
Повисла тишина, нарушаемая мерным стуком капель по козырькам окон. Раздался гудок машины. Хлопнула соседская дверь. Навстречу вернувшейся домой женщине с радостным визгом побежал ребенок. Скажи Меллар то, что собиралась, позже, и я бы даже не заметил эти звуки. Но сейчас они гулом отозвались в пустой голове.
– Если все так серьезно, почему об этом не кричат на каждом углу? – спросил я.
– Совет медлит с официальным заявлением. Боится, что начнется паника и остановить распространение отравы станет труднее. – Голос Меллар звучал устало и монотонно, и я почувствовал себя тоскливо, как на похоронах. – Я позвонила родным и друзьям, предупредила их о чае. Вашего номера у меня не было, но я запомнила адрес. Тогда, после Корпуса, вы привели меня сюда.
Я удивленно уставился на нее.
– Вы пришли, только чтобы сообщить мне о чае?
Очень хотелось сдержать сарказм, но в прозвучавшем вопросе он вырвался наружу. Невозможно было поверить в бескорыстность ее поступка и в то, что она здесь ради меня. Как бы я этого ни желал.
– А что вас так удивляет? – Меллар нервно усмехнулась и повела плечами. – Я не хочу, чтобы вы пострадали. Вы просто не представляете, с какой бедой мы столкнулись. Это может затронуть каждого.
Если бы силу моего удивления отражал спидометр, стрелка бы давно ушла вправо.
– Да, но вы могли прислать кого-то с сообщением или, в конце концов, найти мой номер в справочнике. А вы пришли сами, хотя у вас очень напряженный график, я полагаю.
Меллар пружинисто встала с дивана и двинулась в сторону коридора. Ее статуэточно прямая спина кричала об обиде.
– Знаете что, – она резко развернулась, – могли бы хоть спасибо сказать, а не вздергивать брови! Кто я, по-вашему? И почему не могу найти время прийти в дом к… – Меллар запнулась.
– К кому? – я тоже встал.
– К кому-то, кто мне небезразличен! – выпалила она.
Я опешил. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, и пока я соображал, что должен сказать, и совпадает ли это с тем, что я хочу сказать, Меллар крутанулась на каблуках.
– Где ваша кухня? – спросила она, двигаясь, в общем-то, в правильном направлении.
– А зачем вам? – я настиг ее уже у шкафчиков.
– Доставайте весь чай, что у вас есть, – скомандовала она. – Доставайте, доставайте.
Я послушался, но спросил:
– Что вы будете с ним делать?
– Выкину. Раз уж вы с таким подозрением относитесь к моим словам, я не могу быть уверена, что вы сами избавитесь от чая. Давайте его сюда.
Меллар забрала у меня из рук четыре жестяные банки и поставила перед собой. Деловито огляделась.
– Слушайте, я вам верю. Я выкину этот чай, не утруждайтесь, – сказал я.
– Дайте мне вон ту коробку, за радиатором, – указала она пальцем.
Я вздохнул и достал коробку. Сложил ее и поставил перед Меллар, обреченно наблюдая за ее действиями. Меллар открыла три банки одну за другой и высыпала чай в коробку. Четвертая банка ей не поддалась.
– Давайте, – я забрал у нее банку и не без усилия открутил крышку. Этот чай я ещё не пробовал.
Скрученные листики, терпко пахнущие землей, отправились на дно коробки, покрыв ее, точно ковер.
– Я заберу это с собой, – Меллар взвесила коробку в руках. – И больше не покупайте никакого чая.
– Вообще-вообще никакого? – насмешливо спросил я.
Меллар строго глянула на меня, отбив желание ерничать.
– Слушайте, если серьезно, неужели вы еще не знаете, какой именно чай – ваш наркотик? Не может же быть абсолютно весь чай отравой? – я взял банку и прочитал этикетку. – Вот этот, например, черный пийкрунский. А этот, – я перешел к следующей банке, – красный из Лаомоо. И вот этот тоже лаомооский. И этот…
Я замолчал, замерев с банкой в руке.
Лаомоо. И снова – Лаомоо…
В памяти вдруг всплыли записи Кавы:
«… Бабушка, к счастью, этого не замечала. Она держала меня за руку и рассказывала про свою семью, которую оставила много лет назад в Лаомоо».
Я поставил банку и озвучил свою догадку:
– За этим стоит Лаомоо, да? Это их чай – отрава?
Меллар кивнула. Лицо ее было мрачным.
Я опустился на стул. Осевшие в памяти разрозненные факты стали соединяться невидимыми линиями. Лаомоо распространило отравленный чай. Бабушка Кавы была из Лаомоо. Она оставила ей кольца, одно из которых Кава отдала мне. Кольцо старшего ребенка в знатной лаомооской семье, подтверждающее ее связь с этой страной. А еще Кава подожгла Корпус… И за этим, получается, тоже стоит Лаомоо?
Я решил прямо спросить об этом у Меллар: вдруг она знает.
– В Эльзасе мы обменялись разведданными с пострадавшими от террористов странами Альянса. – Меллар села напротив, поставила перед собой коробку и начала загибать клапаны. – И если говорить кратко, то практически в каждом теракте есть след Лаомоо. Кроме пожара в Корпусе специальных научных исследований. Возможно, эти события не связаны.
Меллар придвинула ко мне коробку, и я побарабанил по ней пальцами.
– Думаю, они все же связаны, – сказал я. – К пожару причастна Кава. – Я решил избегать формулировок, в которых на нее ложится вся ответственность за поджог. – А у Кавы лаомооские корни.
Меллар выразительно посмотрела на меня.
– Да? И давно вы об этом знаете?
Я потер шею.
– Недавно.
– Как же вы это выяснили? – она прищурилась.
Я крепко задумался, что ответить. Отвлекали запахи. Запрятанный в коробку чай из разных сортов то горчил, отдавая дымом и землей, то обволакивал ароматами южных трав и сухофруктов. Еще чай пах своим домом – картоном коробки и металлом жестяной банки. Из угла потянуло запахом его нового пристанища – мусорного ведра и одиноко лежащего в нем огрызка яблока. Пахло сыростью и дождем с улицы. Тушеной капустой из вытяжки наверху. Засохшими хлебными крошками на разделочной доске. Пахло Меллар.
Я не собирался сообщать ей про дневники. И если я хочу, чтобы она ушла и больше никогда не приходила, я ей ничего не расскажу. Казалось бы, все просто. Но я смотрю в ее глубокие карие глаза и все отчетливее понимаю: хочу ведь я совсем другого. Хочу, чтобы она осталась. Чтобы мой дом пропитался ее запахом. Чтобы она говорила со мной так же откровенно, как сегодня. И чтобы смотрела так же зачарованно, как тогда, в машине, думая при этом, что я не замечаю ее разглядываний.
– Вы как будто головоломку в уме решаете, – усмехнулась Меллар и добавила с обидой в голосе: – Не хотите говорить правду?
Чему и научило меня расставание с Кавой, так это тому, что тайны и ложь подточат самые прочные отношения, даже если на это уйдут годы. И что доверие не взрастет, если первым его не посеять.
– Помните, я попросил у вас разрешения на посещение квартиры Кавы? – начал я издалека. Меллар кивнула. – Я отправился туда не поностальгировать. Я искал ее дневники. Мне удалось найти их и вынести парочку с собой. Из них я и узнал, что бабушка Кавы была из Лаомоо.
– Дневники? – удивилась Меллар. – Их кто-то еще ведет? Я думала, это осталось в прошлом.
Я пожал плечами.
– Кава ведь ученый. Она привыкла записывать свои наблюдения.
– Я могу взглянуть на эти дневники? – поинтересовалась Меллар. – Вдруг там еще что-то важное. По-хорошему, их стоит отнести в полицию.
– По-хорошему, это личная вещь, – заспорил я. – И я никуда их не понесу. Поверьте, там не написано, где Кава может прятаться. Но там ее мысли и чувства, которые она не хотела бы раскрывать посторонним.
Меллар несколько мгновений молчала, а потом посмотрела в сторону и пробормотала:
– Да что ж такое, вы снова ее защищаете… А я просто идиотка, идиотка…
Она встала и ринулась в коридор.
– Подождите, – я схватил ее за руку. – На что вы обижаетесь? На то, что я отстаиваю неприкосновенность частных записей?
– Она преступница! – воскликнула Меллар. – Она устроила поджог! Погибли люди! Какая ещё неприкосновенность?!
Я передернул плечами.
– Вам, политикам, это слово не знакомо. Вы легко вмешиваетесь в чужую жизнь.
– Да сколько можно носиться со старыми обидами, Рагиль! Я ведь личность, а не ходячий социальный статус! Я возмущена вашей позицией не как политик, а как, быть может, неравнодушный гражданин. Или как просто женщина, которая… да неважно! – Меллар схватила свой зонт и потянулась к дверце шкафа в прихожей, где висел ее плащ.
– Подождите! – я прижал дверцу рукой. – Покажу я вам эти чертовы дневники, только…
– Что? – Меллар внимательно посмотрела мне в глаза, видно ожидая какого-то условия.
– Только не уходите, – тихо попросил я.
А дальше началось немое кино. Меллар молча вернула на место зонт, и мы снова пошли в гостиную. Она села на диван, я вытащил из портфеля дневники и отдал ей. Меллар полистала их, задержавшись взглядом на нескольких записях, закрыла и отложила в сторону. Наверное, наткнулась на какие-то научные размышления и ни строчки не поняла.
– Там правда нет ничего важного? – спросила она.
– Правда, – ответил я, на тот момент действительно в это веря.
Дневники лежали между нами, и это показалось мне символичным. Недолго думая, я убрал их с глаз и сел поближе к Меллар.
– Вы пришли, только чтобы предупредить меня о чае? – спросил я, разглядывая свои руки. Они показались мне жилистыми и какими-то несуразно крупными.
По ощущениям прошла целая вечность, прежде чем она спокойно произнесла:
– Не только.
Я посмотрел на Меллар и глубоко вдохнул, вслушиваясь в ее запах. И уже через мгновение по моей спине пробежал рой волнующих мурашек.