Золото Хравна - читать онлайн

2 Глава

Когда Вильгельмина проснулась, было уже светло, и Кальв гремел дровами в сенях – растапливал печи. После строительства дома в Нидаросе пять лет тому назад Стурла привез мастеров и на Еловый Остров. За лето они переделали часть старого дома, пристроили к нему новое жилье и кухню, а вместо открытых очагов сложили камин и несколько печей кирпичной кладки.

За ночь спальня выстыла. Вильгельмина посидела еще немного, закутавшись в одеяло. Лучи утреннего солнца пробивались сквозь мутные слюдяные ячейки окошка – Кальв еще на рассвете выходил открыть ставни. Светлые пятна лежали на полосатом половике, на черном косматом боку Буски. Пес почуял, что хозяйка не спит, и вскочил, виляя вправо-влево султаном косматого хвоста.

Вильгельмина потянулась, щурясь на солнце. Косички за ночь расплелись, пушистые светлые пряди рассыпались по плечам. Солнце золотило волосы, ресницы и брови Вильгельмины. Теплый луч коснулся ее тонкой переносицы и веснушчатой щеки.

– Пора вставать, девочка! – Кальв постучал в дверь. – Солнце уж высоко.

– Доброе утро, Кальв! – отозвалась Вильгельмина, спустив с кровати маленькие узкие ступни. Не будь в комнате так холодно, можно было бы еще полежать. Не так много дел ждало зимой хозяйку хутора, на котором она жила с двумя старыми слугами, собакой, кошкой, лошадью, двумя коровами и пятью овцами. Кальв уже наверняка задал корму скотине, а Оддню подоила коров и приготовила завтрак – молоко, лепешки и сыр: на Еловом Острове на Йоль строго не постились, и белая еда26 была всегда в ходу.

Ежась от холода, Вильгельмина поплескалась в небольшом деревянном корытце, что стояло на поставце вместе с кувшином воды, поближе к боку печки. Камни пока не прогрелись, но печь на ощупь была теплая, точно живая.

Вильгельмина наскоро растерлась полотенцем и стала одеваться. Сначала – полосатые, связанные Оддню чулки: одна полоска темно-коричневая, как корочка коврижки, другая бежевая, как овсяная похлебка, третья красная, как вишня. Нижнюю льняную сорочку Вильгельмина шила сама и сама вышивала по вороту, подолу и рукавам светло-голубыми подснежниками. После двух стирок нитки выцвели, и подснежники на ткани стали едва видны. Мышиного цвета шерстяная юбка от тонкой Вильгельмининой талии расходилась вниз к просторному подолу, по краю которого они с Оддню по очереди вышивали простой стебелек. Там, где прошлась игла v Оддню, стебелек тянулся ровно, а у Вильгельмины шов, как она ни старалась, уходил вкось.

Она сунула ноги в башмаки на деревянной подошве и, накинув на плечи теплую узорчатую кофту, прошла на кухню.

Кальв уже гремел там дровами, напевая себе под нос:

Печка гудела, дышала жаром. На столе Вильгельмину ждал завтрак: теплые лепешки, сыр, молоко и мед.

Прежде жители хутора, как все, пользовались обычной поварней во дворе, но мастера пристроили к дому просторную кухню с тремя выходами – одна из дверей вела на двор, другая в горницу, третья в баню, которую Кальв топил каждую субботу, а при надобности и чаще. Печь занимала чуть не половину кухни. Печники заверяли Стурлу, что в свое время клали печи в епископском дворце в Нидаросе и в усадьбе господина Ботольва, сына Эйнара Кобылья Нога, – барона и королевского дружинника. Правда то была или нет, неведомо, но печь тянула крепко, тепло держала долго, обогревала не только кухню, но и соседние с ней горницы. Да и те каши, пироги и лепешки, что пекла и варила на ее огне Оддню, выходили на славу.

На полках по стенам расставлены были глиняные, деревянные, медные тарелки, миски и плошки, блюда, чашки, стаканы и горшки – вся рабочая утварь. Здесь же во множестве стояли лари, бочонки, кувшины, мешки с самыми разными припасами. С потолка свисали пучки кореньев и пахучих трав, из которых Оддню составляла разные приправы или добавляла в пиво и вино.

Оддню оставила для Вильгельмины лепешки в расписной глиняной миске на столе и налила молоко в тот серебряный стаканчик, что некогда подарила Вильгельмине ее крестная, баронесса из Бергена. Стакан покрывала тонкая гравировка: бегущие олени, летящие птицы, стебли цветов. По краю его проходила ребристая полоска, Вильгельмина привычно провела по ней пальцем.

Остальная парадная посуда – несколько фарфоровых блюд, серебряная ваза и два синих веницейских кувшина, которыми так гордился Стурла, – занимала почетное место в гостевой горнице.

Пока Вильгельмина завтракала, Кальв складывал дрова и бубнил себе под нос свою лихую песенку.

– Скажи, Кальв, ты ничего не слыхал ночью?

– Нет, милая, ничего.

Кальв был высокий крепкий старик, в молодости он и сам ходил на стругах в Исландию, на Фарерские и Оркадские острова28 и сражался с пиратами у Согнефьорда, а теперь любил о той своей жизни порассказать. Вернувшись домой, он женился на Оддню – не самой умной, зато самой высокой и статной девушке в округе. Денег на свое хозяйство они не имели и долгое время арендовали дальний хутор у деда Вильгельмины – Сёльви, сына Орма Бычья Шея. Кальву не везло: в амбаре сгорел урожай зерна, в тот же год коровы, которых он купил в рассрочку, умерли от поветрия одна за другой. Не везло и самому Сёльви, дальний хутор пришлось продать. Оддню и Кальв остались работать в усадьбе своего хозяина, а потом стали служить его сыну Стурле. После смерти жены Стурла распустил всех слуг и батраков и оставил лишь Кальва и Оддню, чтобы те вели хозяйство и присматривали за Вильгельминой в его отсутствие.

– А что слыхать было ночью-то?

– Рыжая беспокоилась в конюшне, и Буски ворчал. Думаю, приходил волк.

– Я и то смотрю – кобыла вся в мыле.

– После завтрака надену лыжи и обегу изгородь, – сказала Вильгельмина. – Надо посмотреть, нет ли где пролома.

– Дельно, – одобрил Кальв. Его лицо, покрытое множеством мелких, точно усыпанных крупой морщин, разъехалось в радостной улыбке. – Я всегда говорил молодому хозяину Стурле: девочка-то наша будет доброй хозяйкой. Всякому честь станет – такая женушка. Пора, пора подыскать тебе подходящего мужа. Это теперь принято сидеть в девках аж до двадцати годов, а в наше-то время и моложе тебя невест брали. Пусть бы наш местер29 расстарался да нашел бы там у себя в Нидаросе сына лендрмана али барона какого. Приданое-то за тобой он немалое даст, это уж точно. Наш молодой хозяин для своей доченьки ничего не пожалеет!..

Вильгельмина фыркнула. С тех пор как ей минуло два года, Кальва было хлебом не корми – дай только порассуждать, что-де во всей округе едва ли найдется парень, достойный такой невесты, как его обожаемая принцесса, дочка местера Стурлы. Не иначе, придется искать ей жениха «в дальних франкских иль аглицких землях», потому как у нас-то настоящие парни давно повывелись.

Вильгельмина мазала мед на свежие лепешки и не думала ни о каком женихе.

«Сейчас обойду усадьбу, – говорила она себе. – Потом помогу Оддню готовить обед. После обеда возьму Буски и побегу к „Красному Лосю“. И надо сказать Оддню, чтобы не ждала меня к ужину: может, останусь ночевать у Агнед. Мы будем весь вечер говорить с Торлейвом, я расскажу ему, как напугалась ночью. Он скажет: я же говорил тебе, а ты смеялся надо мной, Рагнар Кожаные Штаны. Да ты настоящий заяц! Рагнар Кожаные Штаны не должен ничего бояться! А я отвечу: посмотри на себя, Хрольф Пешеход!30 Ты назвал трусом меня, Рагнара Кожаные Штаны, и теперь должен держать ответ: я вызываю тебя на битву. А он: что ж, так тому и быть, но да вспомянем обычай наших славных предков – поссорившись на пиру, битву откладывать до утра! А потом Агнед принесет нам горячего сбитня и пирогов. А утром мы подеремся, и я выиграю, как всегда».

Закончив завтрак, она надела отцову теплую куртку – темно-коричневую, лохматого сукна. Красивая куртка, прошитая по швам синей тесьмою, и из такой же тесьмы застежки, а пуговицы выточены из оленьего рога. Прежде отец всегда ходил в ней по усадьбе, но в последние годы она стала ему тесна, Вильгельмине же была велика что в длину, что в ширину. Зато, надевая ее, она будто становилась ближе к отцу.

Она подпоясалась красным кушаком и заткнула за него красные рукавички. Ее шерстяная лапландская шапочка, привезенная когда-то Стурлой с севера, также была красной и напоминала колпачок озорника ниссе – с красной кисточкой и клапанами, прикрывающими уши. Вильгельмина обула свои маленькие лохматые остроносые пьексы31, взяла сумку с инструментами, пучок дранки и, толкнув тяжелую дверь, вышла на двор.

Воздух был свеж и чист. Солнце сияло, заливая снег слепящим светом; точно бело-золотой сверкающей глазурью покрыты были двор, и выгон, и скаты крыш. В кустах рябины перекликались воробьи и синицы. Надо будет насыпать им зерен и крошек: в такую погоду тяжело добывать корм. В усадьбе Стурлы к Йолю всегда вывешивали для птиц сноп ржи или даже пшеницы. Но до Йоля еще три недели, а воробьи хотят есть уже сегодня.

Маленькие лыжи Вильгельмины застоялись под навесом. «Как приятно будет им сейчас скользить по нетронутому снегу, прокладывая вдоль забора две светлые борозды», – думала Вильгельмина, завязывая ремни.

Она побежала вперед, оглядывая изгородь на ходу. Снег поскрипывал, сумка с инструментами хлопала по бедру. Усадьба занимала почти весь остров – кроме обширного выгона, где летом пасся хуторской скот.

Вильгельмина миновала старую поварню и дровяной сарай, пробежала за амбаром и стабуром – большим, в два жилья. Внизу стабура помещалась обычная кладовая, но деревянная лестница, которую за ночь совсем завалило снегом, вела на галерею с резными перилами. Через галерею можно было попасть в верхнее жилье. Там в огромных сундуках хранились пуховые перины, одеяла, подушки, нарядные сарафаны и платья ее прабабки по отцу, Асты, и бабки – Ракели, дочери Вильхьяльма, в честь которого Вильгельмина получила свое имя. Было там и подвенечное платье Кольфинны – рыжевато-бурое, как осенняя листва, вышитое золотой нитью по подолу. В особом ларце, заботливо обернутая тканью, хранилась венчальная корона. Оддню раз показала ее Вильгельмине. Корона была бронзовая, украшенная янтарем и цветными бусинами. Позолота, покрывавшая ее зубцы и обруч, давно осыпалась. И все же Оддню благоговейно разворачивала таинственный покров, слой за слоем, а Вильгельмина ждала с замиранием сердца. Корона оказалась слишком большой и тяжелой, чтобы Вильгельмина могла представить ее на своей голове. Такая впору была бы высокой статной невесте, а Вильгельмина знала, что никогда такой не станет.

Верхним жильем стабура в усадьбе пользовались как летней спальней – там стояла большая просторная кровать. Покуда Стурла не перестроил старый дом, Вильгельмина и Оддню летними ночами всегда спали в стабуре: не так душно. А в прежние времена в стабуре стелили постель молодоженам после свадьбы; возможно, когда-нибудь постелят и ей – если, конечно, найдется для принцессы подходящий принц, из дальних ли краев или из ближних, «сын лендрмана али барона какого».

Изгородь повсюду была цела, только справа от северных ворот, что вели к выгону, прутья плетня разошлись. Едва ли кто крупнее зайца проскользнул бы в эту дыру, но порядок есть порядок. Вильгельмина высыпала на снег дранки и взяла киянку – большой деревянный молоток, с которым она ловко умела управляться. Надо было вбить несколько дранок в плетение изгороди. Закончив работу, она поднялась с колен и отряхнула юбку от снега, но тут Буски ощетинился и заворчал.

Зимнее солнце слепило глаза, Вильгельмина прикрыла их ладонью. Через выгон к усадьбе приближались двое лыжников. Надежда, зародившаяся было в сердце Вильгельмины, быстро погасла – стало ясно, что ни один из пришельцев не отец и не Торлейв.

Поначалу она не ощутила никакой тревоги. Летом путники редко заглядывали на Еловый Остров: к нему можно было только подплыть на паромной ладье, на которой отец перевозил скот, или на лодке; но зимой усадьбу навещали охотники, бродячие торговцы, странствующие музыканты, монахи-проповедники, паломники. Многие сворачивали с Дороги Конунгов, чтобы попросить воды, еды, а иногда и ночлега. Наведывались и соседи – жители ближних усадеб.

Вильгельмина ждала, глядя поверх ворот. Лыжники приближались, и один из них, тот, что шел впереди, даже помахал ей рукой. Коренастый и крепкий, он прочно стоял на лыжах. Короткий подбитый зайцем кафтан зеленого бархата поперек плотного торса перехвачен был широким охотничьим поясом с крюками для подвешивания добычи и всякой всячины. У левого бедра – меч в красных сафьяновых ножнах, на правом – широкий финский нож в футляре с серебряными бляшками. Крест-накрест пересекали фигуру охотника два ремня – один от старого ягдташа, другой от кожаного чехла, висевшего за спиной. Какая-нибудь другая девица, возможно, и не догадалась бы, что это за чехол, но Вильгельмина сразу узнала очертания самострела. В свое время Стурла научил ее метко бить в цель. Сколько мишеней они вместе расколотили в щепки тяжелыми болтами – не счесть.

Второй путник ростом был много выше первого, но на лыжах стоял неважно и передвигался не слишком быстро. Голову его обтягивала круглая завязанная под подбородком шапочка. Длинный, ниже колен, стакр32 был темно-бур, плечи покрывал черный плащ, обшитый истрепавшимся лиловым шелком, а у правого плеча поблескивал серебряный аграф33 в виде клубка переплетенных змей. Капюшон черного куколя34 был откинут, шлык его свисал до самого пояса.

Его узкое худое лицо хранило мрачное выражение и казалось еще у́же из-за куцей, торчавшей вперед бороденки. Впалую щеку от уха до рта пересекал ровный розоватый шрам, как от удара мечом. Странный человек этот сжимал в руке длинный посох, на который опирался при ходьбе, и, когда путники приблизились, Вильгельмина поняла, что причина неловкой его походки – хромота.

У первого никаких шрамов не было. Его круглый подбородок был выбрит, как и голова, и весь он лоснился, точно морж, и широко улыбался. Оба они Вильгельмине не понравились, особенно маленький.

– День добрый, крошка! – приветствовал он ее. – Ну и погодка была вчера ночью! В лесу замело тропы, засыпало все следы. Верно ли, что это Еловый Остров, усадьба Стурлы Купца, сына Сёльви?

– Верно, – сердито отвечала Вильгельмина. – Это его усадьба. Но я не крошка.

– Что ж, любезная девица, не стану называть тебя крошкой, – рассмеялся охотник. – Я вот Стюрмир Грош, сын Борда, трёнд35 с мыса Хравна. А это Филиппус Финн, сын Ореккьи. А тебя как звать?

– Мина, – ответила Вильгельмина: этим именем звали ее отец и Торлейв. Ей вовсе не хотелось открывать незнакомцам, кто она и как ее зовут.

– А что, хозяина-то твоего нету дома?

– Какого хозяина?

– Да ты, видать, совсем дурочка, – покачал головой Стюрмир Грош. – У тебя что, много хозяев? Я про того, которому ты служишь! Про старого моего друга и родича Стурлу Купца, сына Сёльви. Ведь это его усадьба, я так понимаю?

– Так.

– Ну вот, я и говорю. Его ведь нынче-то дома нету?

– Нету, – согласилась Вильгельмина, внимательно глядя в маленькие ржавые глазки Стюрмира.

– А где ж он?

– В Нидаросе. По делам уехал.

– Да уж, видать, дела его плохи, коли у него такие малые девчонки, как ты, занимаются починкой заборов. Кто ж послал тебя? Хозяйская дочка? Не обижает она тебя?

– Не обижает, – не моргнув глазом отвечала Вильгельмина и даже не слишком при этом соврала.

– Ладно, – вздохнул Стюрмир. – Раз твоего хозяина дома нет, так уж ты впусти нас. Нам тут надо кое-что посмотреть. Мы бы, вон, у амбара походили, ничего бы не тронули да и ушли себе.

Сердце Вильгельмины дрогнуло каким-то недобрым подозреньем.

– Посмотреть? – удивилась она. – Что посмотреть?

– Мы охотимся на волков, – внезапно произнес Филиппус Финн сиплым простуженным голосом. Вильгельмина заметила, что глаза его цветом отличаются друг от друга: левый, слегка косивший, – зеленый как трава, правый – темно-карий. – Хотели глянуть у вас на дворе, нет ли следов, – закончил он, кося на Вильгельмину своим зеленым глазом.

– Были ночью волки, – подтвердила Вильгельмина. – Но метель замела следы. Я прошла вдоль ограды, там ничего нет.

– Ты внимательно смотрела, Мина?

– Я искала, где они могли подкопать плетень, и смотрела очень внимательно.

Сиплый голос Финна пугал ее. Ей даже показалось, что она недавно его слышала, только не могла вспомнить где.

– А скажи, покуда ты ходила за амбаром да за сараями, не находила ли там чего? – спросил Стюрмир. Он глядел на Вильгельмину сощурясь, глаза его превратились в маленькие щелочки.

– Чего не находила?

– Ну, чего-нибудь, чего там прежде не было.

Вильгельмина подняла светлые брови.

– Ничего я там не находила. А что там такое могло появиться?

– Это не важно, – проговорил Стюрмир с приторной улыбкой. – Ты впусти нас, Мина. Мы глянем и сразу уйдем. Будь дома Стурла, уж он точно принял бы нас, напоил бы пивом да предложил ночлег. Мы ведь с ним родичи. Да и должен он мне кое-что.

– Не могу, – выговорила Вильгельмина, которой вдруг сделалось так нехорошо от сладкого взгляда Стюрмира, что засосало под ложечкой.

– Я тебе дам пеннинг36.

– Нет, – твердо помотала головой Вильгельмина. – Мне ваших денег не надобно.

– Да ладно, я же свой, я Стурле самому родня. Мы быстро, нас никто и не увидит! – заверил Стюрмир, улыбаясь еще слаще. – А у тебя будет пеннинг. Даже два. Хочешь, я дам тебе два пеннинга?

– Зачем они мне? – нахмурилась Вильгельмина.

– Мы ведь можем и сами войти, – вмешался Финн. – И ты, сколько ни кричи, ничего не сделаешь. Мы же знаем: ни Стурлы, ни его секретаря Кольбейна дома нет. Двое старых слуг, хозяйская дочка да ты, маленькая служанка. Кто нам помешает?

И тут почувствовала себя Вильгельмина совсем как в том сне, где ётуны смотрели на нее сверху. Она вспомнила, где слышала этот голос. Вот так же сипло звучало тревожное завыванье, вплетавшееся в вой ветра прошлой ночью.

Мурашки побежали у нее по спине.

«Иисус, Мария!» – взмолилась она про себя и посмотрела на охотников сурово и исподлобья.

– Мой пес не любит чужих. А с ним шутки плохи.

– Со мной тоже шутки плохи, – неожиданно угрожающе проговорил Стюрмир, сын Борда. Сладость растворилась в сузившихся зрачках и исчезла. Улыбка сошла с лица, рот сжался, взгляд потемнел, стал жёсток и прям, и жутью повеяло на Вильгельмину от этих перемен. – Мой самострел, – Стюрмир тронул висевший за спиной арбалет, – усмирял и не таких зверюг, как твой пес, сколько б он ни рычал и ни скалился на нас.

Вильгельмину охватило отчаяние. Она и сама не могла бы объяснить, почему ей так не хотелось впускать в усадьбу этих охотников. Она стояла, смотрела на свои лохматые коричневые пьексы. Надо было что-то сказать или сделать, но что? Она подняла глаза, не зная, что произнесет в следующую минуту, – и едва не вскрикнула от радости. Через выгон к воротам спешил на лыжах Торлейв, он был уже совсем близко.

Она помахала ему рукой, он ответил. Стюрмир глянул через плечо и коротко выругался.

– Черт побери, это еще кто?

– Мир вам, добрые люди! – на бегу крикнул Торлейв. Длинные сильные ноги несли его легко; подкатив, он с удивлением оглядел всех. – Я Торлейв Резчик, сын Хольгера с Пригорков, а вы кто будете?

– Резчик с Пригорков – звучит внушительно, – ухмыльнулся Филиппус Финн.

– Ах да, я же видел вчера вас обоих в «Красном Лосе», – вспомнил Торлейв. – С вами был государев человек – Нилус Ягнятник из Гиске. И еще двое-трое.

Стюрмир, сын Борда, зло покосился на Торлейва снизу вверх, но ничего не ответил.

Торлейв был высок, не ниже стоящего рядом Финна, широк в плечах, худ и поджар. Широкая мягкая куртка его подпоясана была пестрым тканым кушаком и поверх него – кожаным поясом. Скреплявшая ворот пряжка давно отлетела, вместо нее в петлю застежки продета была остуганная щепка. Из-под куртки виднелся подол линялого синего кьёртла37 с тесьмою, затканной красными и белыми фигурками оленей.

Худые ноги Торлейва были обтянуты длинными вязаными паголенками38 и обуты в туго зашнурованные высокие пимы. На поясе справа висел нож в ножнах с медными заклепками, рядом с ним – поясная сумка, а слева – небольшой топор в кожаном чехле. Торлейву и в голову не пришло бы, что кто-то может принять его рабочий инструмент за боевую секиру, но Вильгельмина, замершая от напряжения и страха, заметила, что Стюрмир бросил на топор быстрый оценивающий взгляд. Торлейва же меч на бедре охотника нисколько не удивил: после случившегося с лесорубом никто в округе не выходил из дому без оружия, и даже сам сюсломан39 Маркус глядел на такие нарушения сквозь пальцы – лишь бы не вышло драки или смертоубийства.

Длинное смуглое лицо Торлейва было открыто: капюшон коричневого куколя болтался за спиною, темные жесткие волосы припорошил снег. Серые глаза смотрели серьезно и прямо: он еще издали увидал гостей и торопился выяснить, в чем дело.

– Кажется, я тоже видел тебя в «Красном Лосе», – с ухмылкою просипел Финн. – Ты собирал за нами кружки и миски.

Торлейв кивнул, нисколько не смутясь.

– После смерти дяди гостиницу держит моя тетка Агнед, – сказал он. – Ей тяжело справляться с хозяйством, а работник ее вчера захворал. А что за дело у вас, хёвдинги40, здесь, на Еловом Острове?

– Теперь и я припоминаю, – усмехнулся Стюрмир. – Один старик даже будто бы сказал, что ты хороший резчик и плотник, можешь сладить хоть корабль.

Торлейв приподнял широкую бровь.

– Ну, корабль – едва ли… Так что надобно вам, хёвдинги?

– А что за дело плотнику с Пригорков до нашей надобности на Еловом Острове? – неприязненно поинтересовался Финн.

Торлейв повернулся к нему.

– Я воспитанник и друг Стурлы. Приглядываю за его дочкой Вильгельминой и за порядком на хуторе, покуда хозяин в отъезде.

Финн смерил Торлейва насмешливым взглядом:

– Такому, как ты, я бы свою дочку не поручил.

Торлейв сделал вид, что не расслышал этих слов.

– А вы-то сами кто будете, хёвдинги?

– Мы охотники, – сказал Стюрмир. – Здесь мы по просьбе господина Ботольва, лендрмана. Мы с ним старые знакомцы. Он прознал, что мы промышляем неподалеку, и призвал нас выследить волков и убить их. Ты, хоть и с Пригорков, о волках-то, поди, слыхал?

Торлейв хмуро кивнул.

– По всему видать, не простые это волки, – продолжил Стюрмир. – Говорю тебе о том, плотник с Пригорков, по секрету, ибо просили нас не пугать жителей херада без нужды. Ну да сдается мне, ты не из тех, кого легко запугать.

– Что-то я все равно не понимаю, хёвдинги, при чем тут барон Ботольв? Неужто бондов в нашей округе недостанет для волчьей охоты?

Стюрмир усмехнулся.

– Скажу не хвалясь, плотник с Пригорков: едва ли от Тёлемарка до Нурланда найдется кто-то, кто бы справлялся с такой работой лучше меня и Нилуса Ягнятника из Гиске.

– А про Белую Волчицу ты тоже слыхал, плотник с Пригорков? – с каким-то особенным выраженьем вдруг спросил Финн. Он сощурил один глаз, другим же в упор глядел на Торлейва.

Тот пожал плечами.

– Сказок за свою жизнь наслушался я немало.

– Помалкивай, Финн, – процедил Стюрмир сквозь зубы.

– Однако, – продолжал Торлейв, – какие бы умелые охотники вы ни были, все же мне невдомек, что за надобность у вас на хуторе Стурлы Купца?

– Ночью выследили мы двух этих бестий, – пояснил Стюрмир. – Шли за ними до самого хутора, но тут они как сквозь землю провалились. Полагаю я, что они успели побывать в усадьбе родича моего Стурлы.

– Что-то отец не рассказывал мне никогда о том, что у него есть родич Стюрмир Грош, сын Борда, – произнесла Вильгельмина. Она немедленно поняла, что проговорилась, и покраснела.

Стюрмир живо обернулся.

– Какой отец? Да ты солгала мне, крошка? Ты вовсе не служанка, а дочка Стурлы?

– А вы меня не спрашивали, – дерзко вздернув нос, отвечала Вильгельмина. – Вы сами решили, что я служанка. И к тому же я вам не крошка.

– Так ты и есть Вильгельмина, дочь Стурлы, правнучка старой Йорейд с Таволгового Болота? – Финн склонился над плетнем и вгляделся в лицо Вильгельмины с любопытством и страхом. Казалось, сделай она хоть одно движение в его сторону – он в ужасе отпрыгнет назад. – Что ж, я должен был догадаться, – неприязненно прошипел он. – Ты похожа на свою прабабку и на всю эту вашу породу!

Вильгельмина снова вспомнила то бормотание в ночи сквозь бурю и ветер – и закусила губу.

– Помалкивай! – зло буркнул Стюрмир.

– Не могу я взять в толк, что здесь происходит, – сказал Торлейв и перехватил лыжный шест за середину. – И разговоры ваши мне не нравится, – добавил он, хмуро глядя на охотников. – Может, ты, Мина, объяснишь мне?

– Они хотели войти, а я сказала, что Буски не любит чужих. Тогда вот этот, который утверждает, что он мой дядюшка, пообещал пристрелить Буски из самострела. Я испугалась.

– Зачем же вы пугаете девушку? – спросил Торлейв и прямо посмотрел в глаза Стюрмира.

– Знал бы я, что говорю со здешней хозяюшкой! – рассмеялся тот. – Я тогда и речь бы вел со всем уважением. Следовало тебе, племянница, сразу сказать мне, кто ты есть. Я-то полагал, что она кухонная девчонка. И как мне было разговаривать с нею, плотник с Пригорков, когда этот пес и в самом деле готов был перегрызть нам глотки? Он и сейчас кипит злостью, что твой дьявол.

Торлейв пожал плечами:

– Собака никому не обязана вилять хвостом.

– Ладно, – заулыбался Стюрмир. – Коли так, прости меня, милая Вильгельмина. Мы с твоим отцом и впрямь родичи, знавали друг друга в юности. В прошлые года, бывало, немало времени проводили вместе на охотах да пирах. Правда, когда виделись мы с ним в последний раз, этой весною в Нидаросе, ему было не до пиров… Уж отец-то твой непременно впустил бы меня, хотя бы для того, чтобы отдать долг, что обещал вернуть мне еще до Симонова дня.

– Что это задолжал вам Стурла? – удивилась Вильгельмина. – Он не берет денег взаймы, это его правило, я хорошо это знаю.

– Иногда человек изменяет своим правилам, – вздохнул Стюрмир. – Это случается гораздо чаще, чем ты думаешь, племянница.

– Чем вы ссудили отца? – настойчиво повторила Вильгельмина.

– Сожалею, племянница, но дела я обсуждаю только с мужчинами.

– Так обсудите со мной, – предложил Торлейв.

– О долге Стурлы Купца, сына Сёльви, я стану говорить только с самим Стурлой Купцом.

– Тогда что же еще вас держит здесь? – спросил Торлейв. – Как появится Стурла, так пошлет за вами в «Красный Лось».

Стюрмир смотрел на Торлейва, продолжая улыбаться довольно кисло.

– Пока что я пришел сюда не за этим.

– Всего-то навсего хотели мы поглядеть, нет ли следов за вашим амбаром да у коровника, – встрял в разговор Финн. – И ничего больше нам не надобно.

– Я же говорила вам: снегом занесло всё! – воскликнула Вильгельмина.

– Пусть войдут, Мина, – сказал Торлейв, посмотрев в ее распахнутые глаза, что стали еще ледянее и прозрачнее от гнева. – Пусть войдут и сами убедятся. Придержи Буски.

– Хорошо, – с сомнением в голосе произнесла Вильгельмина. – Раз ты говоришь, пусть будет так.

Она откинула засов и отвела Буски в сторону. Рычанье, которое пес сдерживал лишь из почтения к своей госпоже, клокотало в его широкой груди.

– Спокойно, Буски, спокойно, – говорила Вильгельмина, пока Стюрмир и Финн въезжали на двор. Торлейв вошел последним, прикрыл за собою створку ворот и улыбнулся.

– Не беспокойся, – сказал он. – Я за ними прослежу.

– Что-то мне не по себе от этих охотников, – поежилась девушка. – Я вот думаю: что сказала бы обо всем этом Йорейд?

– А я думаю: почему этот Финн о ней упомянул?

– Должно быть, где-то встречал ее. Мою Йорейд не так легко забыть.

– Мне не понравилось, как он о ней говорил.

– Знаешь, я часто думаю о Йорейд, – сказала Вильгельмина, глядя в спины Стюрмиру и Финну, которые уже приближались к банному срубу. – Особенно когда на меня находит, вот как сейчас: чувствуешь что-то, но не можешь объяснить. Наверное, пора ее навестить. Я не была у нее с октября. А сейчас у меня такое чувство, будто она стоит рядом и говорит: «Вильгельмина, берегись этих людей». И за отца я начинаю волноваться. Что это за долг? И почему этот Стюрмир темнит? И вообще, кто он? Смотри, вон они уже подъехали к амбару. И правда ищут что-то…

– Они же сказали: следы волчьи.

– Длинный копает снег своей черной палкой. Он, что ли, раскапывает эти следы?

– Кто его знает. Я не сведущ во всех охотничьих хитростях. Может, он ищет помет? – Торлейв хмыкнул. – И вообще, выше нос, Рагнар Кожаные Штаны!

Вильгельмина понимала, что Торлейв хочет ее подбодрить, но не нашла в себе сил поддержать его шутливый тон.

Меж тем Стюрмир и Финн порыскали за амбаром и перешли к хлеву. Вильгельмина слышала, как они негромко переругиваются сквозь зубы. Их слова не предназначались для ее ушей, но она же не виновата, что слух у нее, как у лисицы.

– Может, он кривой, – проворчал Стюрмир.

– Сам ты кривой! Я все правильно рассчитал! – огрызнулся Финн. – Это чары! Она отвела его с помощью колдовства! Ты когда-нибудь видел, чтоб летело так? – и он описал в воздухе кривую указательным пальцем.

Вильгельмина удивилась.

– Слышишь? – спросила она Торлейва, глядя снизу вверх в его спокойные глаза. – Ты думаешь, они говорят про волков?

– Возможно, – коротко отвечал он. Слово «волки» не было для него пустым звуком, особенно сейчас.

Две недели назад в «Красный Лось» из-за Дальних Дубрав пришли трое лесорубов, которых нанял Откель Дуве для расчистки своего нового владения. Было то на святого Климента, и многие здешние бонды и издольщики после мессы отправились к Агнед пропустить кружку-другую пива по случаю праздника. Так что, когда перепуганные лесорубы вошли на постоялый двор, тот был полон народу. Этих лесорубов знали все в округе. Двое были братья, сыновья Торарина с Бабьего Двора – парни не робкого десятка; третий, Бёдвар из Хёдланда, тоже не из пугливых – здоровенный краснолицый детина, не дурак погулять и подраться. Перебивая друг друга, лесорубы рассказали, что этой ночью волки подходили к самому их костру.

– А вчера, как смеркалось, за холмом вой был такой чудной, – качая головой, прошептал Бёдвар из Хёдланда.

Завсегдатаи «Красного Лося», оставив кружки, подошли послушать. Лесорубы, то поминая всуе имя Господне, то сквернословя, то крестясь, то сплевывая, наконец объяснили, что произошло. К полуночи они ушли спать в свою палатку, одного же, как обычно, оставили караулить у костра – то был Сварт, сын Рунольва. Он должен был разбудить сменщика спустя какое-то время, но не сделал этого. Лесорубы проснулись поутру и подумали, что Сварт уснул у огня, но у потухшего костра его не оказалось. Головешки были разбросаны, будто Сварт пытался защититься ими от большого зверя. Снег тогда еще не выпал, и на мокрой листве и на грязи нашлось изрядно следов, старых и свежих. Бёдвар уверял, что попадались среди них и волчьи, а сыновья Торарина возражали: мол, только лосиные и лисьи да вроде росомаха пробежала стороной.

– Надо искать! – сказал старый Гуннар, сын Эйрика.

Хуторяне и селяне – и хозяева, и арендаторы, – всполошившись, замахали руками, заговорили разом. Вспомнили сотни историй о волках, оборотнях, колдунах, марах41, троллях; припомнили и легенду о Белой Волчице, некогда обитавшей в здешних холмах. Всплыло имя старой Йорейд, и Торлейв, мывший в это время кружки на кухне, уронил одну. К счастью, о старухе вскоре забыли. Отряд, поспешно сколоченный из подвыпивших завсегдатаев, отправиться немедленно в лес не мог – дело шло к вечеру. Решено было дождаться утра. С рассветом у «Красного Лося» собралась лишь половина народу: кроме лесорубов, друзей пропавшего, пришли всего человек десять. Остальные то ли не решились, то ли жены их не пустили. Агнед тоже не хотела отпускать Торлейва: «Что бы мне Вендолин сказала?» – но он рассмеялся, поцеловал ее в макушку, прикрытую темным платком, и ушел.

Они бродили по лесу до заката, но ничего не нашли. На другой день лег первый снег, искать стало труднее, людей на поиски пришло еще меньше. Через два дня вместе с братьями-лесорубами, сыновьями Торарина, отправились лишь Торлейв да старый Гуннар. Обыскали овраг и расщелину за Свалами. Мокрый снег покрывал осеннюю слякоть, ноги глубоко проваливались в грязь, в прелые листья и глубокие лужи.

Ближе к сумеркам они нашли, что искали, но лисы и барсуки сделали это раньше них. Зрелище – не для робкого сердца.

Останки сложили в мешок и отнесли к церкви. Отец Магнус собрал всех, кто был поблизости, чтобы помолиться вместе за упокой души убиенного, от ярости зверя погибшего. Один из лесорубов все время поминал исчезнувший кошель с серебряными монетами, что был у Сварта на поясе, – накануне лесорубы как раз получили плату за расчищенный участок. Кто-то прошептал: «Зачем волку деньги?» «Возможно, это были не просто волки», – сказал кто-то другой. «И правая рука осталась нетронутой…» – добавил третий.

Неизвестно, кто первым произнес слово «варги»42. Но оно прозвучало – и глухим ропотом разнеслось по церкви, заставляя людей истово креститься.

Торлейв едва дождался, когда закончат петь «Requiem æternum»43, и вернулся к тетке. Она хлопотала в поварне. Гостей в тот день было немного, и она готовила ужин для себя, служанки, двоих работников и племянника.

– Знаешь, Агнед, – сказал он задумчиво, – ты ночью не ходи на двор.

– Это почему? – удивленно спросила она, перевернув палочкой лепешку на шипящем противне. – Наконец-то ты воротился! Я так беспокоилась за тебя. Сварта-то нашли?

– Нашли, – глухо отозвался Торлейв. У него не хватило решимости рассказать ей, что именно они нашли.

Однако гостей «Красного Лося» никак нельзя было упрекнуть в скрытности. На другой день тетка могла бы объяснить лучше самого Торлейва, почему с наступлением ночи ходить на двор не следует.

Тинг44 собрали спустя пять дней. Нашедшие тело, в том числе и Торлейв, были вызваны как свидетели. Сюсломан Маркус постановил, что убийство совершено зверем, а потому ни кто-либо один из местных бондов, ни все они вместе не должны платить виру45 королевской казне.

Теперь Торлейв даже припомнил, что барон Ботольв, присутствовавший на этом тинге вместе с несколькими своими дружинниками, говорил, что надо бы вызвать охотников – таких как Нилус, сын Сигхвата из Гиске, ибо Нилус – мастер изводить не только лихих людей – маркаманов46 да разбойников, – но и медведей-шатунов, и волков-людоедов. Видимо, господин Ботольв сделал, как говорил. Слово «варг» могло напугать кого угодно, даже Торлейва, хотя он в основном опасался за Вильгельмину. Он и прежде почти каждый день наведывался на Еловый Остров и нередко оставался там ночевать, а после того, что случилось, подумывал, не перебраться ли ему от тетки, которая все-таки живет в людном месте, в дальний хутор на озере до возвращения Стурлы.

– Долго же они ищут, – пробурчала Вильгельмина.

Торлейв подкатил на лыжах к Стюрмиру и Финну.

– Хёвдинги! Сдается мне, что вы давно уже злоупотребляете гостеприимством хозяйки. Пора бы вам и в обратный путь.

– Хорошо, когда у юной дамы есть такой верный рыцарь, – едко усмехнулся Стюрмир.

– Ладно, Стюрмир! – просипел Филиппус Финн. – Оставь. Я сделаю новый. Было бы серебро.

– Мы уходим, – сказал Стюрмир Торлейву и Вильгельмине. – Жаль покидать тебя, племянница. Даст Бог, еще свидимся.

Финн мрачно усмехнулся.

– Скоро свидимся.

Вильгельмина смотрела вслед охотникам, покуда они не скрылись за ельником на том берегу.

Торлейв запер ворота на засов.

– Я так и не поняла, что им надо. Послушай-ка, что случилось со мною ночью, и скажи, что ты думаешь об этом. – И Вильгельмина рассказала Торлейву о ётунах и о том, что голос Финна напомнил ей вой ветра за окном.

Но Торлейв только хмыкнул:

– Пустые страхи.

Торлейв вырос на хуторе Пригорки, вблизи многих других усадеб. Его добрый нрав, а также мастерство резчика, плотника и столяра доставляли ему немало заказов. Его звали, когда надо было построить и украсить дом или стабур, но в основном он получал небольшие заказы. Скамьи, столешницы, табуреты, полки, сундуки, люльки мастерил он быстро и на совесть, вещи выходили из его рук прочные, ладные и служили долго. Молодого резчика часто приглашали то в одну, то в другую усадьбу, так что он был знаком с каждым бондом и крестьянином в округе. Знал он также всех батраков и работников, всех арендаторов, многих охотников, смолокуров и лесорубов, что промышляли в этих краях.

Близких родичей, кроме тетки Агнед, у него не было. Агнед заботилась о нем с тех пор, как он вернулся из монастыря. Она же нашла временных арендаторов для усадьбы Пригорки. Арендаторы не слишком радели о хозяйстве, но их усилий хватало для выплаты ежегодной подати королю и на денарий святому Петру47 оставалось, а большего от них и не требовалось.

На постоялом дворе «Красный Лось» Торлейв с детства слышал много странных историй о старой Йорейд, ее дочерях и внучке. Однако ни его мать, Вендолин, ни отец, ни тетка Агнед, ни сам он никогда не верили этим россказням. Йорейд когда-то немало усилий приложила, чтобы вылечить его отца, и Вендолин часто повторяла, что, если бы не старуха с Таволгового Болота, Хольгер ни за что бы не протянул так долго.

Торлейв не раз вместе с Вильгельминой гостевал у ее прабабки. Ему даже нравилось бывать у старухи: так весело было им с Вильгельминой бежать вдвоем на лыжах, потом греться у простого, в несколько камней очага, слушать истории, которые рассказывала Йорейд. Низкий ее голос обладал удивительной силой и глубиной. Когда Йорейд говорила свои сказки, все вокруг будто исчезало – оставались лишь дверги48, тролли, альвы49, о которых она рассказывала, их волшебные леса и чертоги, заколдованные реки и горы, полные тайн.

Торлейв внимал сказкам сосредоточенно: так деды его когда-то внимали вдохновенным речам скальдов. Однако ум его, скептический и трезвый, далеко не всё принимал на веру. Торлейв смеялся, когда Вильгельмина относила в сени блюдечко сливок для ниссе, и подшучивал над ней, когда, просыпав соль, она зажмуривалась от страха и торопливо бросала щепотку через левое плечо.

Они обошли всю усадьбу и уже возвращались в дом, когда Вильгельмина остановилась у амбара – посмотреть на оставленные охотниками следы.

– И что это еще за новоявленный дядюшка? Никогда я не слышала о нем от отца.

– Сегодня я ночую у вас на хуторе.

– Ты думаешь, я испугалась?

– Нет, Рагнар Кожаные Штаны, ты ведь бесстрашный воин. По правде говоря, испугался я. Может, тебе до приезда Стурлы лучше пожить у моей тетки? Она будет только рада.

– А Кальв и Оддню? – удивилась Вильгельмина. – Как они справятся с хозяйством без меня?

– Значит, я переселяюсь к вам. Заодно и Кальву помогу.

– Что это?

У самой ограды уходило в нетронутый снег круглое отверстие, будто в сугроб ткнули палкой. Вильгельмина запустила руку в снег по локоть и извлекла на свет тяжелый арбалетный болт.

– Взгляни, Торве!

Он взял стрелу из ее руки.

Болт был короткий, без оперения. Торлейв стряхнул снег, и зазубренный наконечник засиял при полуденном солнце всеми четырьмя гранями. Черенок был глубоко всажен в толстое древко, скрученное из сухой свиной кожи, и обмотан для крепости суровой нитью. На серебре чернели врезанные в металл ряды знаков.

– Руны…

– Он серебряный! – воскликнула Вильгельмина. – И правда руны. Ты можешь прочесть?

– Похоже на старший футарк50, – сказал Торлейв. – Только написана какая-то околесица… Возможно, это финские руны. Или, может, они спутаны нарочно, так бывает.

– Зачем?

Торлейв нахмурился:

– Не знаю. В монастыре меня не учили лопарской тайнописи.

– Торве! Это же колдовство, – упавшим голосом произнесла Вильгельмина. – Руны запутывают, когда хотят усилить заклятье, мне говорила об этом Йорейд. Что же нам делать? – Она с тревогой подняла глаза на Торлейва. – Йорейд читает любые руны! Она знает силу серебра. Она бы объяснила, что все это значит.

– Даже ребенку известно, для чего стреле делают серебряный наконечник, – пробормотал Торлейв, разглядывая находку. – Мы должны вернуть его охотникам и не встревать в их темные дела. Мне все это не по душе.

– Мне тоже, Торлейв!

– Надо сбегать в «Красный Лось» и отдать им их игрушку. В конце концов, эта штука немало стоит. Мы же не воры. Не будь он из серебра, я бы выбросил его в ту прорубь, что утром рыбаки проделали во льду у омута.

– Йорейд говорит, руны бывают добрыми и злыми.

Торлейв пожал плечами.

– Схожу к Агнед и оставлю у нее стрелу; пусть отдаст им, когда они вернутся.

– Пойдем вместе, – предложила Вильгельмина. – Я давно хотела навестить Агнед. Только я останусь в верхнем жилье, вниз спускаться не буду, раз там живут эти охотники. Не хочу с ними снова встречаться.

– Агнед будет рада, если ты придешь. И мне спокойнее за тебя. А охотников нечего бояться. В Городище будет кому за тебя заступиться.

– Пойдем прямо сейчас! Я только скажу Кальву, что не вернусь до утра. И попрошу Оддню, чтобы вечером проверила все запоры: Кальв стал стар, а у нее все же память получше.

– И пусть не выходят на двор с наступлением ночи! – добавил Торлейв.

Вильгельмина рассмеялась.

– Они такие суеверные, Торве, они и сами ни за что просто так не выйдут! Но я удивляюсь тебе: ведь это ты мне говорил, что не существует ни ётунов, ни троллей, ни альвов, ни ниссе… хотя и жаль.

– Я и сам теперь уже ничего не знаю, кто существует, кто нет, – сказал Торлейв, разглядывая болт у себя в руке.

– Ниссе уж точно существует! Кто же иначе кладет на Йоль монетки и пряники в мои башмаки?51

– Стурла Купец! – со смехом отозвался Торлейв, уворачиваясь от снежка, со всего маху запущенного в него Вильгельминой.

Пока она собиралась, Торлейв вместе со слугами ждал на крыльце.

– Стюрмир Грош, сын Борда… – проговорил Торлейв. – Скажи, Кальв, ты знаешь что-нибудь о нем?

Кальв неуверенно почесал в затылке, но Оддню, знавшая всё про весь свет, всплеснула руками и воскликнула:

– Это ж тот самый трёнд, охотник с Воронова мыса, дальняя родня нашего молодого хозяина! Фрида давеча рассказывала, что он промышляет в наших краях вместе с Нилусом Ягнятником. Говорят, сам господин барон Ботольв призвал их выследить тех волков, что задрали Сварта Лесоруба.

Оддню оглянулась через плечо: как бы Вильгельмина не услышала.

– Да уж, темная история вышла с этим лесорубом, – задумчиво проговорил Кальв. – Знать, Белая Волчица покинула наши края.

– Белая Волчица? – переспросил Торлейв. – Что-то я сегодня уже слыхал о ней.

– А прежде неужто не слыхал? – усмехнулся Кальв. – Ты, парень, будто и не в нашей долине вырос!

– Отчего же, слыхал и прежде, – пожал плечами Торлейв. – Еще от своей бабки Турид, когда та была жива. Она, когда загоняла нас с братом в постель, то пугала всякими байками, чтобы мы и носа не посмели высунуть из-под одеяла. Но едва ли это Белая Волчица убила беднягу Сварта. Я ведь был там, когда его нашли, упокой Господь его душу. Ничуть это не походило на сказку. Кетиль, старший сын Торарина, уж на что крепкий малый, но и его рвало, чуть наизнанку не вывернуло. А про меня и говорить нечего.

Оддню перекрестилась.

Кальв помотал головой:

– Белая Волчица наводила порядок в наших лесах. Она была госпожой, а не убийцей. Поговаривали, не простой она зверь. Сам я никогда ее не встречал, хоть разговоры о ней пошли на моем уже веку. Но тех, кто про нее рассказывал, я хорошо знал. И я им верю. Как-то она спасла от обычных волков Симона, сына Эрика, брата Гуннара из Городища. Симон уверял, что с нею был еще один волк, черный как смоль, и они вдвоем прогнали целую стаю. С тех пор люди не однажды видели их в разных местах. Однако давненько я уж не слыхал тех историй. Раз волки вновь распоясались в нашей долине – видать, Белая Волчица ее уже не охраняет.

– Либо она была оборотень, либо колдунья в обличье зверя! – Оддню испуганно поджала губы. – И неизвестно еще, на благо ли, на горе ли встреча с ней. Симон-то, сын Эрика, через три года пошел в горы да и сорвался в ущелье, так-то!

И она вновь торопливо перекрестилась.

– Да, она была госпожой этих лесов. А Симон, сын Эрика, мог бы меньше пить пьяного меда, перед тем как идти в горы, – возразил Кальв. – Не припомню, чтоб Белая Волчица кому принесла несчастье. Хотя многие страшились ее, да я и сам едва ли пожелал бы повстречаться с ней на ночной дороге…

Тут на крыльцо вышла Вильгельмина.

– Торве, я готова! – сказала она и улыбнулась.