А вечер меж тем продолжался. Платье имело успех, и Амалия имела успех, она танцевала с Петром Петровичем, который начал находить свои обязанности чертовски приятными, а потом с хозяином дворца, с генералом Ивановичем, который двигался, как медведь, и едва не отдавил ей ноги, и еще с одним генералом по фамилии Новакович, который наговорил ей столько пошлых комплиментов, что другой женщине хватило бы на целый месяц. От Новаковича ее спас полковник Войкевич, с которым она танцевала целых три раза, а потом ее пригласил сам король Стефан. И его величество пожимал ей руку чертовски значительно, как отметили про себя разом помрачневшие Кислинг и Ракитич.
– В ней есть что-то павлинье, – сказала королева Шарлотта и неодобрительно поджала губы.
– Вы правы, ваше величество, – поддакнула ее невзрачная фрейлина, та самая, которая окрутила красавца-лейтенанта, – ворона в павлиньих перьях!
Но даже граф Верчелли не согласился с таким определением, заявив, что было бы воистину благословением небес, если бы все враги королевства походили на баронессу Корф. К нему подошел озабоченный депутат Старевич.
– Знаете, дорогой граф, – начал он по-итальянски, потому что славянские языки старый реакционер упорно не признавал, – я полагаю, что, несмотря на разницу в наших взглядах, у нас есть и точки соприкосновения. – Он покосился на короля, который был увлечен разговором с баронессой, и добавил: – Я имею в виду Дубровник.
– Вы имеете в виду, Рагузу? – прищурился Верчелли, который терпеть не мог новых названий бывших итальянских городов.
У Старевича так и вертелся на языке резкий ответ, но депутат сумел сдержаться.
– По моим сведениям, эта особа…
– По моим тоже, – ответил желчный граф, не любивший тратить лишних слов.
– А что, если она сумеет…
Старевич оглянулся на ослепительную Амалию и проглотил конец фразы.
– Не сумеет, – ответил Верчелли хладнокровно. – Ей неизвестен характер его величества. Как бы она ни одевалась – или раздевалась, – она ничего не добьется.
– Мне, однако, представляется, – несмело начал депутат, – что его величество весьма подвержен чуждым влияниям… особенно со стороны таких очаровательных особ, как эта.
– Гм! – сказал на это Верчелли. – Боюсь, сударь, у вас превратное понятие о характере его величества.
После чего он преспокойно повернулся к опостылевшему республиканцу спиной и заговорил с Кислингом о погоде.
Бедная маленькая балерина вся кипела от обиды. Но, по опыту зная, что битва за мужчину редко проигрывается в одно сражение, она решила запастись терпением, а для начала – быть со Стефаном в два раза более ласковой, чем прежде.
Весь вечер она искусно лавировала, чтобы не пересечься с соперницей, однако женщины все же столкнулись в дверях, покидая бал.
– Надо же, какое миленькое у вас платье, – не удержалась Лотта. Тон ее притворно кричал: миленькое-то миленькое, но не более того. – А эти блестящие бусинки…
Никто не знает, что именно нашло на Амалию в то мгновение, но она невозмутимо ответила:
– Это бриллианты, мадемуазель, – и тем самым сразила королевскую фаворитку наповал.
Ракитич помог балерине сесть в экипаж и забрался внутрь вместе с собачкой. Талисман блаженно спал. На балу ему удалось несколько раз лизнуть мороженого, и он чувствовал себя на седьмом небе от счастья.
– Как вы думаете, – спросила Лотта внезапно, – это действительно бриллианты?
Ракитич растерялся.
– У баронессы на платье! – пояснила балерина, сердясь на то, что мужчины такие тугодумы.
– Откуда мне знать, мадемуазель? – пробормотал генерал. – Но у этих русских прорва денег, так что я бы не удивился.
Лотта, выслушав его, замкнулась в гордом молчании. Приехав домой, она долго ходила из угла в угол, а ночью не сомкнула глаз.
Что же до Амалии, то, как с ней обыкновенно случалось после больших балов, она сразу же заснула и пробудилась ближе к полудню, когда уже вовсю сияло солнце.
Она долго лежала в постели, перебирая воспоминания о вчерашнем вечере, и хмурилась. Наваждение не отступало, работа не приносила облегчения. Стоило ей подумать о своем любовнике и о том, что он, вполне возможно, счастлив с другой, и ее охватывало холодное бешенство. А еще это платье, которое она заказывала, чтобы понравиться ему…
«Да перестану ли я когда-нибудь каждое мгновение вспоминать о нем? – уже с досадой сказала она себе, отворачиваясь от солнечного света, бившего в окна. – Конечно, я никогда не верила в то, что время лечит – оно просто наносит новые раны, боль которых перекрывают старую. И вообще…»
Ее мысли прервал осторожный стук в дверь. Вошла Зина, миловидная веснушчатая девушка из посольства, которую Оленин определил баронессе в горничные.
– Слуга господина полковника Войкевича доставил, – объяснила Зина, протягивая на подносе какой-то узкий длинный сверток.
Обрадовавшись возможности отвлечься, Амалия взяла сверток и сняла бумагу. Внутри оказался футляр для веера, а в футляре – сам веер, восхитительная старинная работа с фигурной резьбой, перламутром, ручной росписью и позолотой. В прилагаемой записке полковник выражал надежду, что веер, некогда принадлежавший госпоже Помпадур, окажется достойной заменой своему раненому товарищу, который он поднял вчера на балу. Амалия улыбнулась.
«Господин полковник, до чего же вы проницательны… Госпожа Помпадур! Однако умеете вы делать намеки, милостивый государь…»
И, отпустив Зину, она задумалась, хочется ли ей действительно стать, пусть и на короткое время, королевской фавориткой или лучше попытаться добиться своего как-то иначе.
У Амалии было много увлечений, но до сих пор складывалось так, что она ни разу не шла наперекор своему сердцу. Бывало, она совершала ошибки, но она всегда влюблялась вполне искренне. В отличие от очень многих она никогда не жила с мужчиной ради денег или положения в обществе, и даже работа в особой службе не смогла заставить ее изменить своим убеждениям. Вот и сейчас она представила себе глуповатое добродушное лицо короля Стефана, его курносый нос, блеклые волосы – и состроила легкую гримасу разочарования.
Конечно, приятно, если у твоих ног оказывается монарх какого-никакого, но все же королевства. Но удовольствие это длится от силы минуту, а потом что?
К тому же у Амалии не было никаких оснований верить, что она добьется подписания соглашения о Дубровнике, если сумеет очаровать короля. Ведь Лотта Рейнлейн наверняка пыталась выхлопотать то же самое, но для австрийцев. Однако у нее до сих пор ничего не вышло.
Словом, все было туманно, и на мгновение Амалию охватил соблазн послушаться Петра Петровича, махнуть рукой на Дубровник и попытаться добиться лишь нейтралитета страны. Однако военный министр недвусмысленно дал ей понять, что на нейтралитет иллирийцев с таким колеблющимся монархом они положиться не могут. Значит, надо было каким-то образом добиться своего – и, хотя Амалия не привыкла отступать, она могла признаться самой себе, что пока не видит ни единого способа устроить в Дубровнике на законных основаниях российскую военно-морскую базу.
Вздыхая, Амалия встала с постели, привела себя в порядок и надела светлое домашнее платье, после чего велела подавать завтрак. Едва она села за стол, слуга доложил о приходе Петра Петровича.
– Очень хорошо, проси.
Оленин явился, галантно поклонился и взглядом скользнул по сосредоточенному профилю Амалии, по тонкой руке, которой она поправляла стоявшую в вазе на столе ветку вишни. Но тут баронесса повернула голову, увидела гостя и с улыбкой поднялась ему навстречу.
– Я завтракаю, надеюсь, вы не в претензии? Присаживайтесь, прошу вас…
Петр Петрович объявил, что завтрак – это святое, присел и стал рассказывать, что ему удалось узнать сегодня. Город судачит о вчерашней выходке Войкевича, натянувшего нос немцам, а еще говорят, что на балу у наследника была русская дама, которая произвела на его величество весьма сильное впечатление. Балерина Рейнлейн будто бы кусает от досады локти, рассчитала свою портниху и послала в Париж нарочного с мерками, требуя, чтобы ей как можно скорее изготовили платье, расшитое бриллиантами, да еще лучше, чем у баронессы Корф.
– Бриллиантами? – поразилась Амалия. – Но… Она что, приняла мои слова всерьез?
– Не знаю, что вы ей сказали, госпожа баронесса, – отвечал Оленин, – но Лотта – барышня очень самолюбивая, она не может допустить, чтобы кто-то был одет лучше, чем она.
– Ах вот как! – протянула Амалия.
И многоопытный Петр Петрович невольно насторожился. Интонацию своей собеседницы он не понимал, но было такое впечатление, что она узнала что-то очень важное для себя, а может быть, и для общего дела.
– Вот что, Петр Петрович, – сказала Амалия немного погодя. – Мне нужно точно знать, каково финансовое положение короля и сколько он тратит… ну, скажем так, на капризы своей фаворитки.
Оленин, несколько удивленный, обрисовал положение и сказал, что Стефан – человек щедрый и что для Лотты он не жалеет ничего.
– А налогов в этом году рассчитывают собрать больше или меньше? – спросила Амалия.
Резидент, про себя все более и более удивляясь обороту, который принимал разговор, объяснил, что налоги по сравнению с прошлым годом увеличили, но что денег почему-то стало меньше. Ну, тут и славянская манера путать государственные доходы со своими, вы же понимаете…
Амалия кивнула, словно сложившееся положение вполне ее устраивало, и задала следующий странный вопрос.
– Петр Петрович, как по-вашему, король не собирается в ближайшее время бросать Лотту Рейнлейн?
Тут Оленин заерзал на стуле и после небольшой паузы признался, что это вряд ли возможно, разве что Лотта каким-то образом свернет себе шею, танцуя фуэте, или произойдет еще что-нибудь столь же непредвиденное.
– Нет, меня как раз устраивает, что Лотта остается фавориткой короля Стефана, – отмахнулась Амалия. Оленин вытаращил глаза. – Все дело в том, что мне понадобится кое-что.
Она позвала горничную, велела ей принести чернильный прибор и на небольшом надушенном листке написала, что именно ей нужно.
Прочитав листок, Петр Петрович изменился в лице.
– Но это… – начал он.
– Мне было сказано: Дубровник – любой ценой, – сухо сказала Амалия, вновь принимаясь за завтрак. – Впрочем, вы всегда можете запросить у военного министра его мнение по этому поводу. Все дело в том, нужна нам база в здешних водах или нет.
Тут Оленин окончательно перестал понимать что бы то ни было.
– А дешевле не получится? – осторожно спросил он. – Неужели вы всерьез собираетесь… гм… предложить Лотте такие колоссальные деньги, чтобы она покинула короля?
– Нет, – хладнокровно ответила Амалия, – эти деньги я собираюсь истратить сама.
Петр Петрович издал какой-то неопределенный звук.
– Ради Дубровника, – уточнила Амалия.
– На подкуп наших врагов? – мрачно спросил Оленин. Он не был жадным, но тяжело переживал, когда деньги Российской империи уходили неизвестно кому. – Вы хотите, чтобы они надавили на короля и заставили его подписать соглашение? Тогда действительно малой суммой не обойтись. Взять хотя бы графа Верчелли, он настоящий миллионер, хоть и любит, как все итальянцы, жаловаться на бедность…
– Граф Верчелли не получит от меня ни гроша, – твердо отозвалась его собеседница.
– А генерал Ракитич? Просто так он своих друзей-австрийцев не продаст, учтите это!
Амалия поглядела на Оленина, подумала, что объяснять ему свой план слишком скучно, потому что такой основательный человек наверняка выдвинет тысячу доводов против. По правде говоря, Амалия была не вполне уверена, что ей удастся добиться своего, да и вся схема сложилась в ее голове лишь несколько минут назад, но попытаться осуществить план стоило – хотя бы потому, что никакого другого не было и не предвиделось.
В конце концов, пусть резидент думает что угодно, главное, чтобы он ей не мешал.
– Вам известно, что именно мне нужно. Отправляйте срочную депешу в Петербург, я жду их ответа. Без денег и без банкира, который будет в точности выполнять мои указания, я ничего не сумею добиться.
Стоило посылать из столицы хваленого особого агента, печально помыслил Петр Петрович, чтобы она занялась банальнейшим подкупом всех и вся. С такой задачей он и сам прекрасно мог бы справиться.
– Я надеюсь, госпожа баронесса, вы отдаете себе отчет в том, что делаете, – довольно сухо промолвил резидент, даже не пытаясь скрыть своего раздражения. – Потому что в случае провала мы потеряем и Дубровник, и деньги… причем деньги, прошу заметить, вовсе не маленькие.
– Умоляю вас, Петр Петрович, ведь еще ничего не произошло, – ответила Амалия, улыбаясь каким-то своим затаенным мыслям. – Кстати, подыщите мне хорошего повара. Тот, которого вы прислали, то недожаривает, то пережаривает… Я же не могу пригласить к себе князя Михаила, если у меня будет такой скверный стол!
– Князя Михаила? – поразился Оленин.
– Ну да. Я ведь побывала у него в гостях, и ничто не мешает ему нанести мне ответный визит. Конечно, не в эту тесную квартирку, – задумчиво добавила Амалия. Петр Петрович открыл было рот, чтобы напомнить, что в тесной квартирке было семь прекрасно обставленных комнат, но по виду своей собеседницы понял, что лучше с ней не спорить. – Мне нужно нечто совершенно другое. Вопрос только в том, что? – Она повела плечами и ослепительно улыбнулась опешившему резиденту. – Но вы не волнуйтесь, Петр Петрович. Сегодня же я начну искать для себя новый дом!