Утро бледными жемчужными накрапами стекало по стеклу…
За окном было тихо. Казалось, все вокруг затаилось и чего-то ждет.
Мирослава встала рано. Разбила яйца и вылила их в миску, которую тотчас забрал у нее Морис.
Вздохнув, она принялась резать очищенный от шелухи лук.
Морис, глядя на ее слезы, уже собрался и лук сам нарезать, как вдруг она сказала:
– Шура после завтрака поедет в дом Бельтюкова. И я с ним.
Миндаугас кивнул.
– Я бы хотела, чтобы ты поехал с нами. Поедешь?
– Куда же я денусь, – усмехнулся он, – ведь вы – моя работодательница.
– Тогда взбивай яйца быстрее, – усмехнулась она. – Наполеонов, едва продрав глаза, затребует завтрак.
В подтверждение ее слов из коридора раздался голос Шуры:
– Мы завтракать скоро будем?
– Как только ты умоешься.
– Так я уже!
– Тогда режь хлеб.
– Эксплуататоры, – проворчал Наполеонов, беря в руки хлебный нож.
На кухне вкусно запахло жареным луком, ветчиной и скворчащей на сковороде яичницей.
– Ты какой сыр будешь, – спросила Мирослава, открывая холодильник, – голландский, белорусский, немецкий молочный тильзитер или сулугуни брянский?
– Мне все равно, – отозвался Шура, но потом опомнился и проговорил: – Лучше всего нарежь.
Морис и Мирослава обменялись понимающими взглядами.
– И нечего там переглядываться! – буркнул Шура.
– У тебя и на затылке глаза?
– А то! И вообще я вас насквозь вижу!
Ответом ему был веселый хохот.
– И чего смешного?!
– Представили картинку.
Около девяти утра Наполеонов сел за руль своей белой «девятки» и выехал со двора. Следом за ним последовала «Волга» Мирославы. На пассажирском месте сидел Морис.
Проводивший их пристальным взглядом Дон чихнул, почесал нос лапой и отправился досматривать кошачьи сны.
Первое, что они увидели, въехав в усадьбу, была огромная статуя рядом с воротами.
Морис, выбравшись из машины, долго ее рассматривал:
– Кажется, это Меркурий…
– Он самый, – подтвердил встретивший их Филипп Яковлевич Бельтюков.
Судя по его статной фигуре, выправке и гордой посадке головы, Мирослава решила, что Филипп Яковлевич – бывший офицер.
Хотя, наверное, бывшими офицеры не бывают…
Наполеонов предъявил документы и представил Мориса и Мирославу, назвав их детективами. И не уточнил, что детективы они частные.
Появление Мориса произвело неизгладимое впечатление на женщин, обитающих в доме миллиардера.
Миндаугас попросил разрешения осмотреть дом, ему любезно позволили, прикомандировав в сопровождающие хромого помощника садовника Осипа Белавина.
Красивый статный детектив мгновенно завоевал расположение Осипа тем, что спросил его имя-отчество и стал обращаться к нему исключительно как к Осипу Михайловичу, позволив называть себя в связи с молодостью просто Морисом.
Они комната за комнатой осматривали весь дом, не пропуская лестницы, коридоры, кладовки и прочие помещения.
Осип охотно разъяснял Морису их предназначение и незаметно для себя разговорился и об обитателях дома.
Первым делом он похвалил Захара Борисова, сообщив, что тот – человек ответственный, хорошо знающий свое дело и пользующийся доверием хозяина.
– А как Борисов относится к Бельтюкову?
– Как, как, – проговорил Осип, – со всем уважением, но без раболепства. Захар Петрович себе цену знает.
– А какие отношения у Борисова были с Евгенией Бельтюковой? – небрежно поинтересовался Морис, осматривая высокие окна гостиной.
– Как он мог к ней относиться? – удивился Осип. – Как к хозяйской дочке.
– Возможно, девушка нравилась ему?
– Шутите?! Захар Петрович – человек разумный, зачем ему неприятности на рабочем месте? Девиц и без Евгении Бельтюковой пруд пруди.
– Мало ли… – неопределенно протянул Морис, – все-таки брак с Евгенией…
– Брак?! – перебил его, захохотав, Осип. – Это только в сказках Андерсена свинопасы превращаются в принцев.
И, тотчас смутившись от вырвавшегося у него сравнения, проговорил:
– Я не это хотел сказать.
– Не волнуйтесь, Осип Петрович, я понял, что вы имели в виду, – Морис дотронулся до плеча старика, – и не в моих привычках передавать разговоры тем, о ком они ведутся.
– Спасибо, – проговорил приободрившийся Осип и добавил: – Я бы скорее поверил, что дочка Бельтюкова на Захара засматривается. Да только мираж все это.
Морис не стал выяснять, что именно имел в виду помощник садовника. Не желая спугнуть старика, вместо этого он спросил:
– Я вижу, что у вас в доме живет много народа. Хозяин так любит свою родню?
– Да вроде того, – замялся Белавин.
– Насколько я понял, у ворот нас встретил брат хозяина…
– Двоюродный, – поправил его Осип.
– Он постоянно живет в доме?
Белавин кивнул:
– Как я пришел, Филипп Яковлевич уже был здесь. – Осип подумал и добавил: – По-моему, он поселился у брата сразу после отставки. А раньше-то на службе в армии был.
– Он одинокий?
– Один как пень, – и Осип грустно вздохнул, – совсем как я, хотя у Филиппа Яковлевича есть еще брат и племянник, а у меня – только свояченица с дочерью.
– Наверное, вы из-за привязанности к дому Бельтюкова с родственниками редко видитесь, – сочувственно проговорил Миндаугас.
– Как раз наоборот, как стал служить у Бельтюковых, свояченицу почти каждый день вижу, да и дочку ее часто…
– Вот как? – удивился Миндаугас.
– Ну, конечно, – всплеснул руками Осип, – моя свояченица – Серафима Оскаровна Нерадько. Она меня сюда и пристроила. Сама-то она, почитай, уже лет двадцать шесть, ежели не больше, в доме Бельтюковых домоправительницей служит.
– Хорошо, когда родственники рядом, – заметил Морис.
– Да, неплохо это, – согласился Осип.
– А кем приходится хозяину молодой человек, что так неприветливо на нас посмотрел?
– Неприветливо? Это вам показалось, – проговорил Осип. – Это племянник Валентина Гавриловича, Мирон. Очень он переживает из-за дяди.
– А сестру ему не жаль? – удивился Морис.
– Как не жаль! – всплеснул руками Осип. – На нем, когда он спустился вниз после того, как увидел убитую, просто лица не было. А Серафима Оскаровна рассказывала, что он вечером как заперся в своей комнате, так и не выходил. Она несколько раз к двери подходила: то молока ему приносила, то поесть. А он ей так и не открыл. Из-за двери сказал: «Оставьте меня в покое».
– А она?
– Что она, повздыхала да ушла, мне вот потом пожалилась, сказала, что вроде слышала глухие рыдания, видать, плакал он. Погоревали мы с ней вместе, да и разошлись каждый к себе.
Про себя Морис подумал, что племянник от смерти двоюродной сестры выигрывает материально. Если он самый близкий родственник миллиардера, то теперь все перейдет к нему. Интересно, конечно, взглянуть на завещание Бельтюкова, много ли он оставил другим своим родственникам, тому же брату и…
– А мужчина и симпатичная женщина, что жалась к нему, – тоже близкие родственники Валентина Гавриловича?
– Не сказать, чтобы близкие, – Осип почесал подбородок, – Василий Афанасьевич – отчим Мирона, а Вера Максимовна его вторая жена.
– Странно, что Бельтюков приютил их в своем доме.
– Мне ничего про это неведомо, – пожал плечами Осип, – и мое дело – маленькое, занимайся оранжереей и помалкивай.
– Конечно, конечно, – согласился с ним Морис, – но теперь, после гибели Евгении, полиции приходится совать нос повсюду, иначе убийца может остаться безнаказанным.
– Вот гад! – вырвалось у Осипа.
– Кто?
– Да тот, кто убил девку! Она, конечно, взбалмошная была, но ведь молодая совсем. И как рука только поднялась?
– А вы никого не подозреваете?
– Да кого же я могу подозревать? – удивился старик.
– И все же.
– Я думаю, что это кто-то пришлый. Забрался в поместье, увидел открытое окно и полез!
Морис вспомнил, как Наполеонов сказал Мирославе, что след от обуви, оставленный на клумбе под окнами, не подходит никому из проживающих в доме мужчин. И в то же время полиция сомневалась, что кто-то посторонний мог незаметно проникнуть на территорию поместья, тем более среди белого дня.
Хотя ночью, когда включают сигнализацию и выпускают целую стаю свирепых собак, сделать это злоумышленнику еще тяжелее.
Наполеонов тем временем беседовал с родственниками жертвы, выбрав для этой цели малую гостиную, хотя Филипп Яковлевич предложил им поначалу расположиться в большой гостиной.
Но следователь посчитал, что большие помещения расхолаживают свидетелей, а обилие вещей отвлекает их внимание от главного, то есть от его вопросов.
Мирослава сидела поодаль и наблюдала за входившими по одному в гостиную родственниками.
Она почти не вмешивалась в беседу.
Первым на правах старшего в доме был приглашен Филипп Яковлевич Бельтюков.
Высокий, статный, седой, со спокойным и несколько печальным взглядом светло-голубых глаз, он вызывал невольную симпатию.
Мирославе Волгиной этот человек понравился с первого взгляда.
Она редко ошибалась в людях. И в этот раз, надеясь на честность и объективность дяди погибшей, старалась не пропустить ни одного слова из сказанного им.
Филипп Яковлевич подробно изложил события рокового дня, начиная с самого утра, и теперь смотрел на следователя, ожидая его вопросов.
– Вы не припомните, ничего странного, настораживающего не произошло в тот день?
– Нет, – покачал головой Бельтюков.
– И вы утверждаете, что все родственники были после обеда у вас перед глазами?
– Да, мы все оставались сидеть в гостиной. Только Мирон вышел прогуляться, но его было видно из окна. Там же прогуливалась Инна, дочь Серафимы Оскаровны.
Наполеонов кивнул.
– Правда, потом Инна пошла дальше по дорожке и скрылась из виду.
– Она могла незаметно войти в дом, пробраться на второй этаж…
– Нет, не могла, – перебил его Филипп Яковлевич, – да и зачем ей убивать Евгению?
– Мало ли… – неопределенно отозвался следователь.
– Потом, она девушка, – сказал Бельтюков, – и навряд ли обладает силой, которая помогла бы ей справиться с другой девушкой.
Наполеонов мог бы поспорить на тему физической силы девушек, но делать этого не стал.
– Вы утверждаете, что Мирон вошел в дом и сразу присоединился к остальным?
– Да, утверждаю, – кивнул седой породистой головой Филипп Яковлевич.
– Я понимаю, что мой вопрос может показаться вам некорректным, – задумчиво проговорил следователь, – но все-таки ради установления истины постарайтесь ответить на него честно.
– Задавайте свой вопрос, – грустно улыбнулся Бельтюков.
– Были ли какие-либо ссоры, конфликты, столкновения интересов в вашем семействе?
– Ничего такого я не припомню, – помедлив несколько секунд, проговорил Филипп Яковлевич.
– Что, все всегда были довольны друг другом? – не поверил следователь.
– Нам просто нечего было делить, – пожал плечами мужчина, – к тому же Валя не потерпел бы в своем доме никаких свар, косых взглядов и особенно скандалов.
– То есть члены семейства могли иметь претензии друг к другу, но сказать об этом вслух или даже предъявить претензии просто не решились бы, опасаясь гнева хозяина?
– Ничего подобного! – искренне возмутился Бельтюков. – Я же говорю вам, у нас не было причин для недовольства друг другом.
– Так не бывает, – заметил следователь, – порой даже пустяки могут раздражать, и время от времени ссорятся даже очень близкие люди.
Филипп Яковлевич вместо ответа пожал плечами.
– Вы знали о том, что Валентин Гаврилович составил завещание?
– Да, мне это известно.
– От кого?
– Валя сам мне сказал.
– А само завещание вы видели?
– Нет, конечно.
– Значит, вы знаете о нем только со слов брата? – уточнил следователь.
Филипп Яковлевич согласно кивнул.
– Брат не рассказывал вам, кому он завещал основную часть своего капитала?
– Это и так понятно – Евгении.
– А вам он что-то завещал?
– Да, на усмотрение Евгении: право жить в этом доме до конца моих дней либо сумму на покупку хорошего жилья.
– Сумма оговорена?
– Да.
– Насколько она велика?
– Не пытайте меня, – скривил губы Бельтюков, – Валя жив, и я не собираюсь информировать вас о его завещании без его согласия.
– Скажите хотя бы, сумма достаточна для того, чтобы купить приличное жилье?
– Скажу больше – она так велика, что племяннице было бы выгоднее разрешить мне до конца моих дней проживать в этом доме.
– Понятно. – Наполеонов постучал обратной стороной ручки по листку бумаги, лежавшему перед ним, и спросил: – Надеюсь, племянника он тоже не обидел?
– Не обидел, – подтвердил его предположение Бельтюков. – Мирон после смерти дяди не только будет обеспечен хорошим жильем, но и станет получать ежемесячную выплату в течение пятнадцати лет.
– Почему пятнадцати? – спросил следователь.
– По разумению Вали, за это время Мирон уже должен сколотить свой собственный капитал.
– А если не сколотит?
– У него остается еще неплохое наследство после матери.
– А велика ли ежемесячная выплата, которую он будет получать в течение пятнадцати лет?
– На безбедное существование всей семьи вполне хватит.
– Какой семьи? – удивился Наполеонов.
– Ну, Мирон же не будет один всю жизнь куковать. Скоро он женится. А там и дети появятся.
– Что, и невеста уже имеется? – поинтересовался следователь.
– Имеется, – невольно улыбнулся Бельтюков.
– И кто она, если не секрет?
– Какой же тут может быть секрет, тем более от правоохранительных органов?
– Я весь – внимание, – нотки нетерпения прозвучали в голосе Александра Романовича.
Мирослава тоже навострила уши.
– Невеста Мирона – Зиновия Витальевна Бочарова.
– И чем она занимается? – спросил Наполеонов, так как имя невесты Порошенкова ни о чем ему не говорило.
– Пока Зиновия учится на дизайнера.
– То есть невеста капиталами похвастаться не может?
– Невеста, может, и не может, – губы Бельтюкова тронула тонкая усмешка, – а отец ее – человек небедный.
– И кто же он у нас?
– Виталий Константинович Бочаров.
– Так, так, – поторопил следователь.
– Уж не владелец ли консервного завода «Бычок»? – тихо спросила Мирослава.
– Он самый, – бросил на нее цепкий взгляд Филипп Яковлев.
– И невеста согласна? – спросил Наполеонов.
– Конечно, – кивнул Бельтюков.
– Вроде бы дочка владельца консервного завода могла бы найти себе женишка и побогаче, – недоверчиво проговорил Наполеонов.
– Молодой человек, вы забываете о любви! – воскликнул несколько пафосно Филипп Яковлевич.
Следователь хмыкнул:
– Вы, конечно, извините меня великодушно, но в любовь богачей я не верю.
– Ну и напрасно, – почему-то обиделся мужчина.
– Папаша невесты тоже влюблен в будущего зятя?
– Александр Романович, – вклинилась Мирослава, – вы упускаете из виду связи.
– Чьи связи? – не сразу понял Наполеонов.
– Дяди будущего зятя.
– Это что же выходит, – недоуменно проговорил следователь, – племяннику смерть дяди не только невыгодна, но и может обернуться для него катастрофой?
– Катастрофой не катастрофой, – вздохнул Филипп Яковлевич, – но ничего хорошего она Мирону не сулит, это точно.
– Ага. – Наполеонов что-то черкнул на листке.
– Филипп Яковлевич, к вам у меня пока больше вопросов нет.
– Я могу идти? – спросил мужчина, приподнимаясь.
– Да, пока можете. Если вы мне понадобитесь, то я навещу вас еще раз.
– Я и сам могу к вам приехать в управление, – ответил тот.
– Можно и так. Просто я подумал, что вам удобнее…
– Мне, может, и удобнее, но частые приезды полиции вредят имиджу дома и тех, кто в нем проживает.
– Разве вашему имиджу, Филипп Яковлевич, может что-то повредить? – усмехнулся Наполеонов.
– Моему – нет, – отчеканил тот, – но в доме этом, как вы могли заметить, я проживаю не один.
– Извините, не хотел вас обидеть.
– Я и не обиделся, – ответил Бельтюков и уверенной походкой военного человека направился к двери.
– Пригласите, пожалуйста, Василия Афанасьевича Артамонова, – крикнул ему вслед следователь.
– Хорошо, – ответил Филипп Яковлевич, не оборачиваясь.
– Серьезный старик, – вздохнул следователь, когда за Бельтюковым прикрылись двери.
– Да, что есть, то есть, – согласилась Мирослава.
Дверь тем временем приоткрылась, и в гостиную шагнул высокий, широкоплечий мужчина средних лет с едва припорошенными сединой висками.
– Позвольте? – проговорил он и шагнул к столу.
– Да, конечно.
– Василий Афанасьевич Артамонов, – представился мужчина и перевел взгляд с Мирославы на Наполеонова.
– Мирослава Игоревна Волгина, детектив, а я – следователь, Александр Романович, – решил представить себя и Мирославу Шура – исключительно для лучшего установления контакта. Ведь и так уже все знали, кто они.
– Присаживайтесь, Василий Афанасьевич.
Артамонов бросил взгляд на диван и кресла, потом взял стул, обитый зеленым плюшем, поставил его напротив следователя и сел.
– У нас к вам несколько вопросов.
Артамонов согласно кивнул.
– Расскажите нам, пожалуйста, как можно подробнее, начиная с утра, о том дне, когда была убита Евгения.
– С утра я был занят делами фирмы, – бесстрастно начал мужчина, – но к обеду вернулся домой. Обед прошел как обычно, а после него Женя собиралась устроить нам показ мод, если это можно так назвать.
– Евгения когда-нибудь работала в модельном бизнесе? – спросила Мирослава.
– Ну что вы! – замахал на нее обеими руками Артамонов.
– Почему же показ мод?
– Ну, это условно! Женечка собиралась продемонстрировать нам наряды, которые они накупили во время утреннего шопинга.
– Кто они? – спросил следователь.
– С Женей ездила Верочка. Моя жена.
– Ваша жена тоже должна была участвовать в этом любительском показе?
– Нет, ну что вы. Вера купила всего один костюм, она показала его мне и сразу убрала в шкаф.
– Ваша жена не любительница шопинга? – спросила Мирослава.
– Моя жена – нормальная женщина, – вздохнул Артамонов, – но мы не настолько богаты, чтобы накупать возы, в общем-то, ненужных тряпок.
– А разве Валентин Гаврилович не оплачивал ваши траты?
– Нет, с какой стати? – обиженно спросил Василий Афанасьевич.
– Я просто уточнил, – мягко проговорил следователь, – Бельтюков ведь предложил вам проживание в своем доме?
– Это совсем другое, – ответил Артамонов. – Во‐первых, его сестра была моей первой женой, и мы с ней хорошо жили, во‐вторых, с Мироном у меня тоже сложились дружеские отношения.
– Пасынок называет вас отцом?
– Да. – Артамонов слегка замялся, а потом сказал: – Валентин настоял, чтобы я усыновил мальчика.
– Сами вы этого не хотели?
– Скажем так: эта мысль не приходила мне в голову, но, когда Валя предложил, я не стал спорить.
«Еще бы», – усмехнулся про себя Наполеонов, но на выражении его лица это никак не отразилось.
И Артамонов продолжил:
– В‐третьих, я играю заметную роль в бизнесе Валентина.
– И получаете достойную зарплату?
– Да, – не стал отрицать мужчина.
– Если Бельтюков не выживет, то к кому перейдет его бизнес?
– Этого я не знаю.
– Но не к вам?
– Я бы очень сильно удивился, если бы Валентин завещал мне хотя бы часть своего бизнеса, – усмехнулся Артамонов.
– Может ли бизнес перейти к вашему пасынку?
– Затрудняюсь ответить.
– Валентин Гаврилович говорил с вами когда-нибудь о своем завещании?
– Нет, – сразу ответил Артамонов.
– Может, делал какие-то намеки?
– Нет, он вообще в разговоре со мной никогда не касался темы завещания.
– А вы сами имели предположение о том, кто станет наследником?
– Об этом и думать не надо было. Его единственной наследницей была единственная дочь Евгения.
– Вы не знаете, могли ли быть у Валентина Гавриловича другие дети?
– Нет, – коротко, но решительно ответил Василий Афанасьевич.
– Теперь, когда Евгении не стало, кто может претендовать на наследство Валентина Гавриловича?
Артамонов задумался на минуту, потом ответил:
– Я думаю, Мирон и Филипп Яковлевич.
– Какие отношения были у Филиппа Яковлевича с братом и племянницей?
– Родственные.
– А точнее?
– Да отличные у них были отношения, можете не сомневаться. Это вам любой подтвердит. С братом Филиппа Яковлевича связывали не только родственные, но и дружеские отношения. Валентин, не раздумывая, мог во всем положиться на брата. А в племяннице Филипп Яковлевич души не чаял! Баловал ее. Правда, случалось, что и журил иногда.
– За что журил? – сразу же заинтересовался следователь.
Артамонов прикусил язык и стал сосредоточенно рассматривать свои отполированные ногти идеальной формы.
– Василий Афанасьевич, так за что же Филипп Яковлевич журил свою племянницу?
– Понимаете ли, – нехотя проговорил мужчина, – Женечка была очень увлекающейся девушкой…
– Играла в казино?!
– Ну что вы! – протестующе поднял руку Артамонов.
– На скачках проигрывала деньги?
– Да нет же! Женечка, как бы это мягко выразиться, любила мужчин.
– Мужчин многие девушки любят, – покосился на Мирославу Наполеонов.
– У Женечки из-за этого время от времени случались недоразумения.
– Какие именно?
– Да разные, – отмахнулся Артамонов.
– И все же, – настаивал следователь.
– В восемнадцать лет она поехала отдыхать в Испанию и там увлеклась одним тамошним мачо. Он уверил Женю, что он то ли гранд, то ли барон, и предложил по-быстрому тайно пожениться. Хорошо, что Валю вовремя предупредили, он немедленно полетел в Испанию и привез дочь домой. Женя очень переживала, ссорилась с отцом.
– Барон оказался не бароном?
– Да какой там барон – обыкновенный альфонс, – вздохнул Артамонов.
– Было еще несколько не очень приятных историй. Лет в девятнадцать она увлеклась одним симпатичным малым, который работал официантом в баре. Вале удалось сорвать и эту намечающуюся свадьбу.
– Это все?
– Потом Женя встречалась с мужчинами, но замуж за них уже не собиралась. Пока на горизонте не появился Адам Верещак.
– И кто это?
– Да так, актеришка из цирка.
– Евгения собиралась выйти за него замуж?
– В том-то и дело.
– Но Валентину Гавриловичу удалось воспрепятствовать заключению и этого брака?
– С большим трудом, – признал Артамонов.
– И чтобы больше не искушать судьбу, он взял дело в свои руки и сосватал ей Репьева Марка Анатольевича, сына владельца банка «Гера» и сети обувных магазинов «Стойкий башмачок» Анатолия Константиновича Репьева…
– Откуда вы знаете? – удивился Артамонов.
– Полиции полагается все знать по долгу службы, – строго проговорил следователь.
Артамонов грустно закивал головой, то ли соглашаясь со следователем, то ли порицая его за осведомленность.
– Но и эта свадьба не состоялась? – спросил Наполеонов.
– Не состоялась, – вздохнул Василий Афанасьевич.
– По какой причине?
– Никто не знает.
– То есть?
– Репьев расторг помолвку и не удосужился объясниться.
– Валентин Гаврилович легко смирился с этим?
– Ну что вы! Конечно, нет! Был скандал. Но выносить сор из избы не стали, все замяли по-тихому. И Бельтюкову, и Репьеву не нужны пятна скандалов на имидже.
– Пятна бывают даже на солнце, – философски заметил Наполеонов.
– Сравнили, – хмыкнул Артамонов, – то – солнце, а то – бизнес. Солнце от своих пятен никаких убытков не несет. А бизнесмена всякий в грязи вывалять норовит, дай только повод.
– А Евгения сильно горевала из-за расторжения помолвки?
– Скажете тоже, горевала она, – усмехнулся Василий Афанасьевич, – как только узнала, что жених от нее отказался, сразу на радостях вечеринку закатила.
– Вот как? – озадачился следователь. – И где же проходила вечеринка, и кто на ней присутствовал?
– Подружки ее, наверное, – пожал плечами Артамонов, – где гуляли, не знаю. Спросите у Веры, Женя ей иногда рассказывала о своих делах.
– Вера – это ваша жена?
– Да. Потом может знать Глеб Земской.
– Шофер? – удивился Наполеонов.
– Шофер. Он ее обычно отвозил и привозил. Не садиться же ей, выпившей, за руль.
– Действительно, – согласился Наполеонов.
– А какие отношения были с сестрой у Мирона?
– Отличные были отношения. Они же вместе росли, вместе шалили и взрослели.
– А ссоры между ними случались?
– В детстве случались, как и у всех детей.
– А позже?
– Позже? – переспросил Василий Афанасьевич. – Позже – нет. Чего им, взрослым, делить?
– Мирон мог завидовать сестре…
– Глупости, – отмахнулся Артамонов и тут же, спохватившись, добавил: – Извините.
– Ничего, мы привыкшие, – ответил следователь.
– Я просто хотел сказать, что Мирон – умный, способный парень. У него большое будущее, и он не станет…
– Портить имидж… – проговорила Мирослава.
Василий Афанасьевич пристально посмотрел на девушку и сказал:
– Вы совершенно правы. Дядя бы так и так о нем позаботился и помог крепко встать на ноги.
– Если бизнес Бельтюкова теперь перейдет к Мирону, он его продаст?
Лицо Артамонова приобрело выражение полной растерянности. Было видно, что подобная мысль никогда не приходила ему в голову.
– Но Валентин пока жив, – пролепетал он неуверенно.
– Пока, как вы верно заметили…
– Я думаю, что по закону какую-то часть бизнеса должен получить и Филипп Яковлевич.
– Возможно. Но разве он станет им заниматься?
– Скорее всего нет, – закручинился Василий Афанасьевич.
Следователь не мешал Артамонову как следует обдумать открывшееся истинное положение дел.
– Вы правы, – заговорил Василий Афанасьевич, – куда ни кинь – все клин.
– Хотя, вполне возможно, – решил ободрить его следователь, – Бельтюков выкарабкается и найдет возможность устроить все наилучшим образом.
– Только на это и остается надеяться, – вздохнул мужчина.
– Спасибо вам, Василий Афанасьевич, что вы ответили на наши вопросы. Вероятнее всего, нам придется побеспокоить вас еще не один раз.
Мужчина понимающе закивал.
– А теперь вы свободны. И пригласите, пожалуйста, к нам свою жену.
Артамонов, снова молча, покивал, тяжело поднялся со стула и направился к двери, приволакивая при ходьбе ноги, как старик.
Когда за ним закрылась дверь, Наполеонов, вздохнув, повернул голову к Мирославе и сказал:
– Кажется, я зря сказал ему про возможную продажу бизнеса.
– Почему зря? – не согласилась Волгина. – У него появилось время все обдумать и просчитать варианты.
– Думаешь?
– Уверена.
– Но он вышел отсюда, как мешком накрытый.
– Это у бизнесменов временное состояние, – улыбнулась Мирослава.
Шура еще что-то хотел сказать ей, но тут дверь приоткрылась и приятный женский голос проворковал:
– Вы меня звали?
– Да, да, Вера Максимовна, заходите.
Симпатичная, с высокой грудью, стройными ногами и миловидным лицом блондинка, которой на вид было лет тридцать, грациозно прошествовала от двери до удобного кресла и легко опустилась на него.
Перед мысленным взором Наполеонова нарисовалась бабочка, опустившаяся на чашечку цветка. Он закрыл глаза, потом открыл их и слегка помотал головой.
«Симпатичная жена у Артамонова», – подумала тем временем рассматривающая женщину Мирослава.
– Вера Максимовна, расскажите нам, пожалуйста, как можно подробнее о событиях того дня, когда в вашем доме произошла трагедия.
Артамонова облизала губы и начала рассказывать:
– Утром мы с Женей отправились по магазинам. Она хотела кардинально изменить свой гардероб.
– На то имелись причины?
– На что? – не поняла Артамонова.
– Для покупки нового гардероба?
– Собственно, нет, но Женя время от времени собирала все свои тряпки и отправляла на благотворительные акции, а себе покупала все новое.
Женщина посмотрела на Мирославу и спросила:
– Если деньги есть, то отчего же не позволять себе эти перемены?
– Возможно, дело не только в наличии денег для покупок, – проговорила та.
– А в чем же? – удивилась Артамонова.
– Например, в недовольстве собой, своей внешностью…
– Ну, что вы, – улыбнулась Артамонова, – Женя была очень красивой! Сейчас я вам покажу! – Она встала с кресла, быстро подошла к одному из отсеков шкафа, заполненного красивой посудой, присела на корточки, открыла нижний ящик и достала из него альбом, обтянутый бархатом.
Она подошла к столу, положила альбом перед Наполеоновым и раскрыла его:
– Вот, смотрите!
Мирослава подошла и встала рядом. С фотографий смотрела на них прелестная Мальвина. Под изогнутыми луками бровей сияли синие глаза, курносый носик был кокетливо вздернут, губы то капризно поджаты, то приоткрыты в белозубой улыбке. На одних фотографиях пепельные волосы рассыпались по плечам, на других набегали на лоб, а на третьих были подняты вверх и собраны в прическу.
Рука следователя переворачивала одну страницу альбома за другой. И на всех фотографиях Евгения была одна…
– Бельтюкова принципиально всегда снималась в одиночестве? – спросила Мирослава, заинтригованная этим обстоятельством.
– Нет, что вы! – воскликнула Вера. – Просто этот альбом собирал Валя, а он специально выбирал такие фото. Видите, – она похлопала миниатюрной ладонью по обложке, – обит бархатом, короче, сделан под старину, опять же по заказу Валентина.
– То есть существуют фотографии, на которых Евгения с родственниками, с друзьями?
– Да сколько угодно!
– А где они?
– В комнате у Евгении, есть у Филиппа Яковлевича, у Мирона и у нас с Васей.
– С Васей? – растерялся следователь.
– Ну, у нас с мужем моим, Василием Афанасьевичем.
– Ах да, – хлопнул себя по лбу Наполеонов, он как-то не сообразил, что для родной жены Василий Афанасьевич Артамонов – просто Вася…
– Наверняка фото Жени есть у ее друзей.
– И у подруг?
– Подруг у нее не так уж много. Рита Зазулина, Катя Мишлевская, Лена Кокорина, – начала перечислять она, – и… я.
– Вы тоже были подругой Жени?
– Можно сказать и так, – слегка смутилась Вера и, посмотрев на следователя, спросила прямо: – Я кажусь вам старой?
– Ну что вы! – замахал он руками.
– Ну, вот, видите, так что мне ничто не мешало дружить с Женей, тем более что мы жили с ней в одном доме и даже были, можно сказать, родственницами.
– Действительно, можно сказать, – согласился Наполеонов.
– Чего только нельзя сказать? – улыбнулась про себя Мирослава.
– И вы, конечно, были наперсницей Евгении? – спросила она вслух.
– Наперсницей?
– В том смысле, что она доверяла вам свои девичьи секреты, делилась тайнами.
– Иногда, – нерешительно проговорила Артамонова.
– Женя любила своего жениха?
– Репьева?! – искренне удивилась Вера.
– А что, у нее были и другие женихи?
– Ну, не так чтобы женихи, – замялась Вера.
– Хорошо, поставим вопрос так: Вера любила Марка Репьева?
– Нет.
– Она огорчилась, когда он расторг помолвку?
– Нисколечко, – усмехнулась Артамонова.
– Скорее обрадовалась?
– Вот именно, – подтвердила она.
– И поехала отмечать радостное известие в ресторан?
– Нет, в ночное кафе.
– В какое?
– «Веселые бабочки».
– Так…
Вера смотрела на следователя то ли со скрытой насмешкой, то ли с лукавством.
– Вы были на этом празднике жизни? – спросил он.
– Конечно, – кивнула Артамонова, и вдруг неожиданно для Александра и Мирославы ее лицо приобрело выражение озабоченности.
– Что случилось?
– Ради бога, не говорите об этом моему мужу. – Она молитвенно сложила руки на груди.
– Почему? – удивился Наполеонов.
А Мирослава уже догадалась о причине и, отвернувшись в сторону, улыбнулась.
– Потому что, – пролепетала Вера, – мы были там не одни…
– И что с того? – все еще не понял следователь.
– Понимаете, мой муж, он может не так истолковать…
– Что истолковать? – рявкнул уставший от загадок следователь.
Вера кусала губы.
– Там были мальчики по вызову, – пришла ей на помощь Мирослава.
Артамонова кивнула.
– Ну, вы даете, – пробормотал следователь, переводя взгляд с Веры на Мирославу и обратно.
– У меня там ничего ни с кем не было, – прошептала готовая расплакаться Вера.
– Мы ничего не скажем Василию Афанасьевичу, – заверила ее Мирослава и толкнула Наполеонова локтем в бок.
Тот тихо ойкнул и поспешил подтвердить:
– Да, мы не скажем ему об этом ни единого слова.
– Спасибо вам! – Вера подскочила к не ожидавшему подвоха Наполеонову и звучно чмокнула его в щеку.
Она хотела то же самое проделать с Мирославой, но та успела отскочить в сторону и быстро проговорила:
– Не стоит благодарности.
– Вы не понимаете! Вы сейчас только что спасли наш брак.
– Замужним дамам надо бы быть поосмотрительнее, – пробурчал недовольный Наполеонов.
– Я знаю, но Женя такая напористая! Была, – добавила Артамонова, – я не смогла ей отказать.
– В кафе и обратно вас возил Глеб Матвеевич Земской?
– Да.
– Вы уверены, что он будет держать рот на замке?
– Он не знает, кто присутствовал на вечеринке. К тому же он не из болтливых и не любопытен.
– А теперь, Вера Максимовна, расскажите нам об Адаме Сергеевиче Верещаке.
– Об Адамчике? – улыбнулась Вера. – Он – душка!
– Мог ли он убить Евгению Бельтюкову?
– Да что вы такое говорите! – Вера испуганно замахала на следователя руками. – Он любил Женечку!
– Но она его бросила.
– Ничего она его не бросала! – вырвалось у Артамоновой. Она тотчас прикрыла рот ладонью. Но было уже поздно.
– А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, – строго проговорил следователь.
И, взглянув в его глаза, Вера поняла, что придется все рассказать. Совершив оплошность и проговорившись, она сама не оставила себе выбора.
– Хорошо, – сказала Артамонова, поглубже забиваясь в кресло, – Женя и Адам очень любили друг друга.
Женщина вздохнула и продолжила:
– Но Валентин Гаврилович не хотел, чтобы Женя с ним встречалась.
– Почему? – невинно поинтересовалась Мирослава.
– Вы еще спрашиваете?! – не поверила Вера своим ушам.
– Спрашиваем, – кивнул Наполеонов.
– Послушайте, вы что, с луны свалились?
– Нет, а что такое? – округлил глаза следователь.
Мирослава отлично понимала, к чему клонит Артамонова, но сделала вид, что ни о чем не догадывается.
– Ладно, – махнула рукой Вера, – объясняю для тех, кто все еще не в курсе. Общество у нас давно расслоилось. И богатые не хотят, чтобы их дети встречались с бедными. Адам – всего-навсего артист цирка. А Евгения – дочь миллиардера. Была… – снова поправила сама себя Артамонова.
– Где Бельтюкова и Верещак познакомились?
– Как где?! – Вера округлила глаза. – В цирке!
– Дочь миллиардера посещала цирк? – спросил следователь с хорошо скрытой иронией.
– Представьте себе! Женя обожала цирк с детства.
– И отец разрешал ей посещать его?
– Разрешал. Она уже взрослая девушка, и он не мог постоянно ее контролировать. К тому же Валентину Гавриловичу даже в голову не приходило, что Женя увлечется циркачом…
– Недальновидный отец, – покачал головой Наполеонов.
– Почему?
– Потому, что уже были альфонс и официант…
– Ну… – Вера не нашлась что ответить.
– Хорошо, оставим отцовские промахи на совести Бельтюкова, лучше расскажите подробнее, как состоялось знакомство Адама и Евгении.
– Да очень просто. – Вера нетерпеливо повела плечами. – Жене очень понравилось его выступление. После того как представление было закончено, она пошла к Адаму, вручила цветы и пригласила его отужинать вместе с ней в «Нептуне».
– И он сразу согласился?
– Представьте себе!
– Но ведь там цены кусаются, и, наверное, для артиста цирка не так легко решиться на…
– Да ладно вам! – снова отмахнулась Вера. – Пригласила его Женя, она и платила.
– И он согласился? – не выдержала Мирослава.
– Вы Женю не знали… – повернула голову в сторону детектива Артамонова. – Противостоять ее натиску было практически невозможно.
– А после ужина?
– После ужина они поехали в гостиницу и провели там, по словам Жени, незабываемую ночь.
– Как об их романе узнал отец?
– Очень просто. Адам – весь из себя романтический герой, он повадился по ночам забираться в комнату Евгении по плетям плюща.
– Но как же он обошел собак?!
– Женя заранее отключала сигнализацию и закрывала собак.
– И кто-то сказал об этом Бельтюкову.
– Скорее всего, – пожала плечами женщина, – либо он сам это заметил.
– Скажите, а как относилась к Евгении обслуга?
– Как они могут к ней относиться? С почтением…
– Они недолюбливали ее?
– Не знаю, – задумалась Артамонова, – возможно, но внешне это никак не проявлялось…
– А у них были причины не любить Женю?
– Не думаю… Если только у Инны…
– А какие причины были у Инны?
– Мне кажется, Инна завидовала Жене…
– Хорошо. Вернемся к отношениям Евгении с Адамом. Значит, отец узнал об их романе и запретил им встречаться.
– Да, они тогда с Женей серьезно поговорили.
– И Евгения пообещала отцу не встречаться с любовником?
– Типа того…
– Однако обещание не сдержала?
– Она и не думала его сдерживать.
– А как же ее помолвка с Репьевым?
– На ней настоял отец.
– А Марка, в свою очередь, заставил заключить помолвку его отец Анатолий Константинович Репьев?
– Не могу сказать, так как не знаю. Но уверена, что Женя Марку нравилась. И скорее всего он был не против брака с ней.
– Но ведь помолвку расторг он, а не Евгения.
– Да, он.
– Почему?
– Это никому, кроме самого Марка, и, возможно, Жени не было известно.
– Может она призналась ему, что любит другого?
– Не знаю…
– Что думала делать Евгения, если бы Репьев не расторг помолвку?
– Не знаю, – снова сказала Артамонова.
– Она вышла бы за него замуж?
– Сомневаюсь…
– Вы можете дать нам адреса ее подруг и их телефоны?
Вера задумалась, кусая губы, но уже через минуту согласно кивнула, добавив:
– Вы ведь их все равно установите.
– Конечно, – подтвердил следователь, – но, во‐первых, это займет определенное время.
– А во‐вторых, я утрачу ваше доверие, – кисло улыбнулась Артамонова.
– Да, в какой-то мере.
– Записывайте.
Она продиктовала номера трех девушек – Риты Зазулиной, Кати Мишлевской и Лены Кокориной.
– А против общения с подругами Бельтюков ничего не имел?
– Нет, – улыбнулась Вера, – они девочки из так называемых приличных семей.
– Дочери врачей, учителей, инженеров, артистов, ученых? – не удержавшись, съязвил Наполеонов.
– Ну что вы! Скажете тоже! – рассмеялась Вера. – Нашли элиту! Нет. Рита – дочь Александра Степановича Зазулина – линия косметических товаров «Калинка», Катин отец Харитон Константинович Мишлевский владеет тремя салонами красоты «Глаз не оторвать», папа Лены Михаил Глебович Кокорин – владелец сети мясных магазинов «Му и компания».
Наполеонов задумчиво склонил голову.
– Что-то не так? – насторожилась Вера.
– Все не так, – ответил он.
– Но я…
– Дело не в вас, извините, я о своем.
Позднее, когда Артамонова вышла из малой гостиной миллиардера Бельтюкова, он спросил свою подругу детства:
– Слава, как же мы докатились до такого, что нашей элитой стали владельцы лавок и салонов?
– Думаю, что катиться на самом деле мы начали давно, – проговорила Мирослава задумчиво.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Помнишь, когда мы были маленькими, то не раз слушали миниатюру «Дефицит» в исполнении Аркадия Исааковича Райкина, там есть такие слова: «Уважаемые люди сидят: завсклад сидит, директор магазина сидит, сзади товаровед сидит… Завсклад идет – мы его не замечаем. Директор магазина – мы на него плюем! Товаровед обувного отдела – как простой инженер! Это хорошо?»
– Но ведь дефицита давно нет! – горячо возразил он.
– А уважаемые люди все те же, – невесело усмехнулась Мирослава.
– Черт бы все это побрал! – выругался Наполеонов.
В его кармане зазвонил сотовый.
Следователь, не глядя на то, кто ему звонит, проговорил:
– Абонент занят, подиньдинькайте позже.
Тем временем дверь приоткрылась, и в нее заглянул Мирон Ильич Порошенков.
– Можно? – спросил он слегка надтреснутым голосом.
– Да, заходите, Мирон Ильич, присаживайтесь.
Порошенков сел напротив следователя, тяжело вздохнул и сложил руки на коленях.
– Изложите нам, пожалуйста, подробно события того дня, когда убили Евгению Бельтюкову.
Мирон снова вздохнул, облизал пересохшие губы и повел рассказ бесцветным голосом.
Все, что он говорил, полностью совпадало с рассказами Филиппа Яковлевича и супругов Артамоновых.
– Гуляя в саду, вы никого не встретили? – спросила Мирослава.
Мирон повернул голову в ее сторону и ответил:
– Встретил Инну Нерадько.
– Вы разговаривали с ней?
– Так, обменялись парой фраз, – ответил он.
– Скажите, а как Инна относилась к Евгении?
– Нормально. А почему вы спрашиваете? – насторожился он.
– Может быть, между девушками пробежала черная кошка? – спросил Наполеонов, игнорируя вопрос Порошенкова.
– Никто между ними не пробегал, – почему-то занервничал Мирон.
– То есть они не ссорились?
– Как вы себе это представляете?! – голос Порошенкова перестал быть бесцветным.
– Обычно, – улыбнулся следователь, – девушки время от времени имеют привычку ссориться…
– Может быть, – набычился Мирон, – если они на равных. Но не в том случае, когда одна из них – дочь хозяина, а другая – дочь его служащей.
– Понятно. А какие отношения были у вас с Евгенией?
– Обычные, родственные.
– Вы не ссорились?
– Разве только в детстве, – неожиданно улыбнулся он.
– А потом?
– Что потом? – искренне удивился Мирон.
– Повзрослев, вы ссориться перестали?
– Что нам делить-то?
– Наследство.
– Чье наследство? – не понял Порошенков или, как предполагали Наполеонов и Мирослава, сделал вид, что не понял.
– Наследство вашего дяди, – спокойно пояснил следователь.
– Какое я имею к нему отношение?
– Теперь – прямое, – заметил Наполеонов.
– Что вы хотите этим сказать? – напрягся Мирон.
– Теперь, когда вашей сестры нет, а дядя на ладан дышит…
– На какой еще ладан?
– Это в переносном смысле, – по-прежнему спокойно продолжил следователь, – наследство переходит к вам.
– Что значит переходит? Дядя еще жив! Потом, есть Филипп Яковлевич, Вася, Вера.
– Ну, предположим, ваш отчим и его жена никак не могут рассчитывать на наследство. Филипп Яковлевич сам немолод, и наследников у него нет.
– Я одного не пойму: к чему вы клоните?!
– К тому, что вы заинтересованы в смерти своей сестры и дяди.
– Бред! Я все время был на глазах сразу у нескольких человек. Они могут это подтвердить.
– Могут, – согласился Наполеонов.
– Чего же вы тогда хотите от меня?!
– Ничего. Мы просто ищем убийцу вашей сестры. Вы что-то имеете против этого?
– Нет, конечно! Просто вы как-то странно ищете.
– Ну, так помогите нам.
– Как?!
– Вы сами кого-то подозреваете?
– Нет… Если только Адама.
– Кто это? – сделал вид, что ничего не знает, Наполеонов.
– Отставной козы барабанщик! – выпалил Порошенков.
– В смысле?
– Бывший любовник Жени.
– Почему же они расстались?
– Мордой Адам не вышел, а туда же, со свиным рылом – в калашный ряд.
– Вы что-то загадками говорите…
– Да какие уж тут загадки? Адам Верещак, жалкий циркач, возомнил, что сможет стать зятем самого Бельтюкова.
– А почему бы, собственно, нет? – невинно поинтересовалась Мирослава.
– Потому, что у него в кармане мышь на аркане!
– Бельтюков хотел выдать дочь за денежный мешок?
– Не то чтобы за мешок, но и не за нищего.
– Репьев Марк Анатольевич был подходящей парой?
– Ну, – хмыкнул Мирон.
– А Евгении Марк нравился?
– Она его терпеть не могла.
– Но была согласна на брак?
– А куда ей деваться?
– Она могла выйти за любимого…
– Это только в народном фольклоре с любимым рай в шалаше.
– А в жизни?
– В жизни на то, чтобы комфортно жить, нужны деньги.
– У Адама их не было?
– Совершенно верно, – ухмыльнулся Порошенков.
– Скажите, какие у вас были отношения с Инной Нерадько? – неожиданно спросила Мирослава.
– Что вы имеете в виду? – подскочил в кресле Мирон.
– Только то, что спросила.
– Нормальные у нас были отношения.
– Она вам нравилась?
– У меня есть невеста.
– Да, конечно, Инна же не подходит вам по статусу?
– Я вообще не понимаю, при чем здесь Инна? И какое отношение она имеет к нашей семье? И к убийству Жени?
– Возможно, никакого.
– Вот именно! Зато Адам вполне мог забраться в комнату Жени и убить ее.
– Почему вы так думаете?
– Потому что он – циркач и раньше уже не раз забирался к ней этим путем.
– Какой у него мог быть мотив?
– Банальная месть!
– После того как Марк разорвал помолвку с Евгенией?
– Он мог этого не знать…
– А разве об этом не писали газеты?
– Читаете светские хроники? – усмехнулся Мирон.
Наполеонов покачал головой:
– Я – нет, но Адам скорее всего следил за развитием брачных дел любимой женщины.
– Не знаю я, следил он или нет, но, кроме него, разделаться с Евгенией больше было некому.
– Может быть, это был случайный грабитель?
– Вы сами-то верите в это? – усмехнулся Мирон.
– Мы рассматриваем все версии.
– На здоровье, – буркнул Порошенков. Всем своим видом он демонстрировал, что сказать следователю ему больше нечего.