– Ну, что там? – вяло поинтересовался Пантелей, медленно опуская за борт транспортера небольшую рыбацкую сеть. – Случилось чего?
– Никак нет, товарищ старший сержант, – отрапортовал его лопоухий напарник, глядя в бинокль на корабельного сигнальщика, – спрашивают, когда возвращаемся.
– Во как братву достали сушеные концентраты, – усмехнулся Пантелей, поглядывая на подрагивающие на мелкой ряби поплавки. – Не успели отойти, а уже подавай им к столу свежую рыбку. Семафорить умеешь?
– Так точно, товарищ старший сержант, – бойко отозвался подчиненный.
– Тогда ответь, что сеть только что поставили. Протралим, и с добычей домой. Через часик пусть ждут. – Закончив установку, он глянул на часы, потянулся и широко зевнул: – Мать честная, только начало девятого, а жарища стоит, как у нас в середине июля. Даже похлеще.
– Это все из-за близости Аравийской пустыни, – поддержал беседу рядовой Курочкин, закончив семафорить. – Это у нас северный ветер – холодный, из арктических широт, а здесь наоборот – горячий.
– Слышь, ты, профессор, я тебя спрашивал?
– Никак нет, товарищ старший сержант, – смутился подчиненный.
– Ну так и помалкивай, – посоветовал Пантелей, – дембель сам знает. А когда надо будет, спросит. Понял, салабон?
– Так точно.
– Ладно, земеля, устраивайся, загорай, – смягчился Пантелей, – нам тут еще не меньше часа болтаться. Можешь прикемарить.
– Я спать не хочу, – бодро отозвался Курочкин.
– А я вот, когда был «духом» вроде тебя, только о том и думал, как бы урвать для сна минут триста. Это вам сейчас лафа, а нас дрючили… – Пантелей выпятил нижнюю губу и покачал головой, что должно было означать нечто вроде: «Не приведи господи!»
– Товарищ старший сержант, а почему одни называют вас «дембель», а другие – «гражданский»? – поинтересовался Курочкин, воспользовавшись добродушным настроением Пантелея.
– Ты сколько служишь? – насмешливо поинтересовался Пантелей.
– Почти четыре с половиной месяца, – тихо ответил Курочкин.
– Для тебя, Гриша… Как тебя по отчеству?
– Сигизмундович, – еще тише отозвался Григорий.
– Так вот, – продолжал Пантелей, – для тебя, Григорий Сигизмундович, как для земляка, сделаю исключение и поясню, хотя другой на твоем месте за подобное незнание уже давно получил бы в ухо. Ты, Гриша, где служишь? – поинтересовался Пантелей.
– В морской пехоте, – бодро откликнулся рядовой.
– Главное слово тут какое? – снова спросил старший сержант.
– Пехота, – без запинки отчеканил Курочкин.
– Молодец, – похвалил земляка сослуживец, – сразу видно – из интеллигентной семьи. Не то что я. И ты, Курочкин Григорий Сигизмундович, и я, Максаков Пантелей Филиппович, служим в пехоте. Называть себя можно как хочешь: морская или, вон как десантура придумала, – крылатая, – Пантелей саркастически улыбнулся, – а все одно – это пехота. Звания у нас, как в пехоте, сроки службы и все такое прочее – как в пехоте. Ну разве что с небольшими особенностями, – пояснил он, поудобнее устраиваясь на небольшом куске брезента. – Моряки – каста особая. У них все по-другому, не как у нормальных людей. Служат подольше, потому и названия другие. У нас ты, скажем, «дух», а у них был бы карась, потом подгодок, годок, полторашник, ну, и так далее, пока не дорос бы до высшей ступени воинской иерархии – «гражданского», что по-нашему означает – «дембель». Поскольку мы с тобой сейчас несем службу на борту малого десантного судна, где экипаж состоит из моряков, то они из уважения ко мне называют меня на свой манер – «гражданский». А для своих я – «дембель». Понятно?
– Так точно, товарищ старший сержант, – Курочкин усердно кивнул.
Произнеся свою тираду, в которой многократно упоминались столь сладкие уху Пантелея слова «дембель» и «гражданский», старший сержант улыбнулся.
– Еще месячишко, и – домой, в Мурманск… – мечтательно проворковал он. – Достала меня эта Африка, это пекло, эта рыбалка… Как ни крути, а дома лучше.
– Товарищ старший сержант, а вы почему на Тихоокеанский флот попросились? – в очередной раз поинтересовался неугомонно-любопытный Григорий Курочкин. – Обычно все дома остаются, на Северном.
– А на фига мне это надо? – удивился Пантелей. – Я что, севера не видел? Или не знаю, что такое полярная ночь? Коль уж загремел на флот, так хоть на такой, где мир повидать можно, косточки под африканским солнышком погреть. Это я сейчас так пою о родном Мурманске, только не такой уж он и приветливый, сам знаешь.
– Так точно, – согласился Гриша.
– Вот ты до службы много в своей жизни стран повидал? – глянул на подчиненного Максаков.
– Пока что ни одной, – ответил Григорий.
– И я ни одной, – сознался старший сержант, – и вряд ли повидаю после службы. Осяду на каком-нибудь заводе, женюсь, детишки, пивко. И – все, прощай жизнь. А так у меня это четвертый поход. И повидал я страны от Южной Америки до Азии и Индии. Теперь вот Африку погляжу. Хоть будет что вспомнить. А вот тебя каким ветром сюда занесло?
– Я хочу стать гидробиологом, – нехотя ответил Курочкин, немного смущаясь за свой выбор.
– Кем?
– Моря изучать, жизнь в них…
– Наши северные, значит, уже изучил, – предположил Пантелей, – теперь решил перебраться, где потеплее?
– Ну, можно сказать, что и так, – согласился подчиненный.
– Ну, земеля, так ты тоже романтик? – насмешливо поинтересовался Максаков и, не дожидаясь ответа, сообщил: – Только вот выбор твой очень неудачный. Сомневаюсь, что морская пехота – это как раз то место, где можно успешно заниматься изучением головастиков. Морская пехота – это…
Несколько длинных автоматных очередей прервали монолог старшего сержанта. Он моментально напрягся и подскочил к борту транспортера.
– Давай к пукалке, – коротко приказал он, старательно вращая головой по сторонам.
Море было чисто.
– Ты что-нибудь слыхал? Или мне показалось? – Пантелей глянул на перепуганного подчиненного, вцепившегося в ручки курсового пулемета.
– Вроде стрельба была… – невнятно пробормотал рядовой, подняв и опустив плечи.
– Точно, – согласился Максаков, – и, похоже, со стороны нашего корабля. Больше неоткуда. Может, наши по банкам или бутылкам шмалякают? – предположил Пантелей. – От скукотищи чего только в голову не придет.
– Наверное, – снова как-то зыбко согласился Курочкин, все еще держа пулемет мертвой хваткой.
– Щас зазырим, – уверенно произнес старший сержант, успокаивая себя и подчиненного и прилаживая к глазам мощный бинокль. Однако едва только в поле зрения оптического прибора попал «Резвый», как уверенность тут же исчезла с лица морского пехотинца. Представшая его взгляду картина, которую он мог рассматривать в деталях, подтвердила его самые худшие опасения. Вся команда малого десантного судна «Резвый» вместе с приданным взводом морпехов стояла на верхней палубе, высоко задрав руки вверх, а рядом с ними находился с десяток африканцев, облаченных кто в поповскую рясу, кто в какие-то нелепые юбочки из пальмовых листьев и травы. Но, несмотря на весь комизм их одеяния, в руках эти люди держали самые настоящие автоматы, а о серьезности их намерений говорили два трупа – мичмана и старшины первой статьи, – лежащих прямо перед строем пленных моряков. Ясное дело, что внутри корабля тоже шел шмон, и жертв могло быть больше. Наверняка убили и вахтенных, и дневальных, посчитав штык-нож грозным оружием.
Один из нападавших поднял вверх автомат, дал в воздух короткую очередь и указал еще дымящимся стволом на один из отдраенных люков, к которому послушно стали двигаться пленники, по одному скрываясь в утробе «Резвого».
– В трюм загоняют, – тихо прошептал Пантелей.
Он на секунду задумался, быстро отложил в сторону бинокль, кинулся к хозящику, достал из него два дюралюминиевых весла и, глянув на Курочкина, громко приказал:
– Ко мне, рядовой! Греби, Жора, – сквозь стиснутые зубы приказал Максаков, вручив одно из весел подчиненному. – Греби так, чтобы сердце выскакивало, иначе тебе его могут пулькой продырявить, – добавил Пантелей, закрепляя тонким фалом руль. Закончив, он присоединился к подчиненному, размашисто вспенивая воду.
Транспортер стал неспешно удаляться от «Резвого». Руль Пантелей закрепил так, что ПТС двигался прямо на солнце, которое пока еще висело над водой довольно низко. Это был их единственный шанс спастись. Ясное дело, что минут через десять пираты закончат прочесывать корабль, изолируют экипаж в каком-нибудь помещении и вот тогда осмотрятся по сторонам, если уже этого не сделали. И ничто не помешает им разглядеть на море транспортер. Разве что только слепящее глаза солнце. На это и поставил Пантелей, стараясь как можно быстрее оказаться подальше от захваченного корабля.
После пятнадцати минут сумасшедшей гребли, когда мокрым от пота стало все, даже баночка, «Резвый» медленно развернулся и, набирая обороты, стал удаляться в противоположную от транспортера сторону. Пантелей еще минуты две поработал веслами и, только когда окончательно убедился, что их не заметили, коротким выдохом скомандовал:
– Баста… Суши… весла… – Он опрокинулся на спину, жадно глотая ртом воздух. Рядом повалился Курочкин, с такими же, как у Пантелея, выпученными от напряжения глазами. Дыхание, а вместе с ним и мысли постепенно приходили в норму.
– Ну, от пиратов оторвались, – пробормотал старший сержант, немного отдышавшись, – ура-ура. А дальше-то что?
– Надо сообщить кому-нибудь, – резонно предположил Курочкин.
– Надо, – кисло согласился Пантелей. – Только вот сразу возникает несколько вопросов: как? кому? и куда? – Он окончательно пришел в себя, привстал, глянул вслед удаляющейся точке и скептически оглядел транспортер: весла, НЗ, которого, если растянуть, хватит на несколько дней, пулемет и стометровая рыбацкая сеть. Вот и все имущество. Ни рации, ни лоций, горючки тоже немного. А главное – совсем мало воды. Кто же мог предположить, что пиратам вздумается и, главное, хватит наглости и смелости напасть на военное судно? Во-первых, можно запросто и головы не сносить, а во-вторых, на кой ляд его захватывать? Выкуп за него не попросишь, поскольку ничего ценного из себя малое десантное судно не представляет. Да и такая наглость наверняка аукнется такой отдачей, что мало не покажется. Так что себе же дороже. Да и пленные морпехи – люди беспокойные и шебутные. Того и гляди, что-нибудь учудят и церемониться особо не станут.
– Ладно, Жорик, – вздохнул Пантелей, прерывая невеселые мысли, – влипли мы с тобой в историю, теперь давай думать, как из нее выпутаться.
– Товарищ старший сержант, а зачем пиратам понадобилось захватывать военный корабль? – поинтересовался Курочкин, в голове которого роились такие же мысли, как и у Пантелея. – Наш взводный на последнем занятии рассказывал, что они корсарят по точной наводке. Значит, наверняка знали, что на борту морпехи есть. Да и только слепой не различит гражданское и военное судно…
– Что ты прицепился, как мокрая тельняшка к заднице? – зло огрызнулся Пантелей. – Я что, пират? Почем я могу знать, какая моча им в голову саданула? Ты лучше бы подумал, что нам с тобой делать, поскольку сейчас мы есть самые настоящие нарушители границы: ни документов, ни жратвы, ни воды. Да еще вооруженные, – Максаков кивнул на пулемет. – Того и гляди, как бы вместо ДМБ не оказаться в какой-нибудь местной африканской тюрьме… – Пантелей скорбно вздохнул и с тоской поглядел на простирающийся вокруг океан.