Часть первая Из цикла «Рассказы про Варвару»
В автобусе
Был час пик, и потому в автобус набились, как сельди в бочке. Варвара, зажатая в проходе, пробиралась к дверям. Полезла в карман за лапатником1 и – о ужас! – его нету. Денег в нем было пять лар, на это еще можно было плюнуть. Но там лежала очень ценная вещь – иконочка Божией Матери «Всецарица». Отец Вячеслав из храма Александра Невского2 подарил ее в тот последний визит к нему, незадолго до смерти. Только и сказал:
– Ты ведь по ночам ходишь. Пусть Матерь Божия тебя хранит.
И откуда только узнал дорогой батюшка про ее, Варварины, ночные походы? Ему неуемная трещотка такие мелочи не рассказывала.
Это было еще в 1998 году, при Шеварднадзе. Варвара очень дорожила памятным подарком, не расставалась с иконой, прикладывалась к ней время от времени – и вот на тебе, посеяла-таки.
Варвара резко повернулась и заметила: за ней какой-то парень трется, подозрительный. «Он и потянул!» – мелькнуло в голове.
– Эй, давай мой кошелек! – заорала Варвара и вцепилась в руку парня этакой разъяренной бульдожкой. Причем самой страшно: вдруг на профессионала-карманника нарвалась, а он и бритвой полоснуть может.
– Гижиа3! – отбивался парень.
– Там икона!!!!
Подозреваемый вдруг поменялся в лице, сунул Варваре ее бумажник, словно он обжег ему руку, извинился и выскочил в открывшиеся двери.
Варвара так и онемела. Не ждала ни от карманника такой реакции, ни от себя, трусихи, такой смелости.
Может, это и есть – грудью на амбразуру, защищая святое?..
Освященное яйцо
…Разговляться на Пасху 1998 года у Елены собралось неожиданно много народа. Молчун Семен, завязавший криминал Гоча с семьей, беспоместная княгиня Нино со чадом, хранительница общих денег Элисо и Варвара собственной персоной.
Сели за стол, на котором высились центральные символы праздника: двухкилограммовые куличи, сыр из козьего молока и, конечно, крашеные яйца – частично от Елениных кур, частично принесенные из города.
Среди разговоров и тостов хозяйка подкинула собравшимся такую идею.
– Давайте прошлогоднее освященное яйцо разрежем и попробуем. Оно должно быть съедобное.
– Да что от того годичного яйца осталось? Пыль одна, наверное, – фыркнула Варвара.
Остальные присутствующие как-то замялись. Догма догмой, а законы естества никто не отменял.
– Вот сейчас и посмотрим, – Елена тут же достала из святого угла слегка запыленную куриную «визитку».
Вся честная компания сгрудилась и стала внимательно наблюдать за процессом удаления скорлупы.
Яйцо разрезали по числу присутствующих на части.
– Вот попробуйте! – Елена раздала всем по кусочку. – Ну. Христос воскресе!
– Воистину воскресе! – ответили гости на автопилоте, опасливо поглядывая на предложенное угощение.
– А мы, того, не траванемся? – забеспокоилась Варвара.
– Нет, – и хозяйка отправила в рот свою мизерную порцию. Гости последовали ее примеру.
Годичное освященное яйцо и на вкус оказалось свежайшим.
Королевский дог
Шли как-то Елена с Варварой вдвоем по проселочной дороге. Вокруг ни души. Вдруг на перекрестке, видят, летит на них во весь опор черный королевский дог, захлебываясь лаем. Хозяина не видно. Наверное, выпустил собаку побегать, а сам сидит где-то в тени. Внутри у Варвары все оборвалось. Бежать бессмысленно, прятаться негде.
– Не бойся, – сказала ей Елена и перекрестила собаку, которая уже была в трех метрах от них: – Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Остановись!
Собака стала, как вкопанная, и замолчала.
Деньги списали!!!
Варвара шла к Невской4 в редком благодушном настроении. Но на полпути встретила Назико Кутаисскую. (Назико – студентка, вся в зубрежке и конспектах, а между лекциями по церквям ходит.) Глаза заплаканные, вид отключенный. Сразу видно, человек в скорбях, как в шелках. Как тут не полезть с сочувственными расспросами.
– Что случилось?
Назико разрыдалась по новой и кое-как поведала возмутительное:
– У меня только что в церкви деньги украли… Сто долларов. Мама с маршруточником как раз сегодня передала за квартиру заплатить. Я зашла помолиться, а сумку с деньгами на скамейке в притворе оставила…
Благодушное настроение у Варвары моментально испарилось. А раздражение родное, оно тут как тут.
– Да кто ж деньги в сумке носит?! Вот смотри, как я. Все в карманах. Никакой щипач не подберется!
Назико, всхлипывая, продолжала:
– Пока все иконы любимые обошла, свечки тут, там зажгла. Вернулась, полезла за мелочью, смотрю – нет сотки.
И опять в слезы.
– Я и представить не могла такое-е-е… В святом месте…
Ясно было, что человек не просто из-за денег убивается. Крушение идеала церковного братства ее добивает.
– Короче, – перебила ее Варвара, не любительница мокроты. – Как ты действовала?
– Я… я… Подождала, пока служба закончится. Подошла к мальчику в стихаре, попросила позвать батюшку, сказала про кражу. Батюшка после службы был занят, еще не кушал. Потом все прихожане разошлись, а батюшку на отпевание увезли.
– Ооо! – застонала Варвара от такой классической бестолковости. – Надо было оба выхода заблокировать и всех обыскать. Выпускать по одному. Ведь дело принципа! Твою сотку не козел с улицы списал, а свои верующие потянули.
Назико молча хлопала бесхитростными глазами.
– Так ведь служба шла. Как блокировать?
– Э, да что говорить, – распсиховалась Варвара. – И почему вы, верующие, все такие пыльным мешком из-за угла битые – недобитые? – И, не прощаясь, зашагала в церковь в испорченном донельзя настроении. Зло повтыкала несколько свечей в подсвечники и помчалась на гору к Елене излить свой праведный гнев на всех и вся.
Это не первый раз такое. Как что в церкви случится, Варвара бегом к Елене – возмущение свое высказывать. И к борьбе призывать. К конкретным действиям.
И на этот раз Елена выслушала горячечную обличительную речь без эмоций. Только перекрестилась, как обычно.
– Помоги Господи! Утешь рабу Твою Назибролу. Видишь, уязвил враг кого-то. Бывает.
– Овчарку надо было по горячим следам привезти – след взять! – не унималась Варвара, вся кипя от такого всепрощения.
– Куда собаку? В храм? – переспросила Елена. – Да его же заново освящать надо будет. Думай, что говоришь. За своими грехами лучше смотри…
Пришлось Варваре, пыхтя и негодуя, сменить пластинку…
Истории, говорят, свойственно повторяться. Прошло несколько лет. Варвара позвонила Зине – всемирной обличительнице – узнать церковные новости.
Уж на что Зинаида боевая (день-деньской всем вокруг замечания раздает), а тут в ответ на простой вопрос замялась и голос понизила:
– Неприятность в церкви вышла… Только смотри, никому не говори…
Варвара после такого вступления, само собой, пристала к ней пиявкой, не желая успокаиваться, пока все не вызнала.
– Наши бабки деньги батюшке собрали, на день ангела. Галина при свидетелях их алтарнику вручила. Потом через два дня спросила, передал ли он батюшке. А тот отрекся: «Какие деньги? Понятия не имею».
Гале чуть с сердцем плохо не стало. До того она всегда сборы делала, честнейший человек. А теперь говорит: «Я больше не возьмусь за это дело».
– А вы что?
– Ничего. Разошлись. Господь все видит.
– Почему вы к настоятелю не пошли? Надо было вывести этого типа на чистую воду. Дело принципа!
– Глупости не говори. Человек не сегодня-завтра священником станет, а мы тут с этим. Какое наше дело? Ты смотри не сболтни никому. И так люди от церкви отходят. Смущение одно. Лучше молчать.
Варвара только хмыкнула. Спорить не стала. Поумнела, стало быть. Только подивилась: люди разные, и церкви разные, а реакция у потерпевших одна и та же.
Вспомнила, что говорила ей Елена, цитируя святых отцов: алчешь чужого – потеряешь свое. Но ведь и преподобный Амвросий Оптинский говаривал: «Никто как Бог, да сам не будь плох»…
Ложка дегтя в бочке меда
Странную закономерность подсекла как-то скудоумная Варвара: хочу, как лучше, стараюсь изо всех сил сделать хорошее, а выходит не пойми что и сверху бантик…
…Засиделась однажды Варвара вечерком у своей соседки Нино за чаем. Распивали ее любимый – из сушеного инжира.
Нино, княжна – крестьянка по совместительству, возьми и поделись своей головной болью:
– Так хочется помочь Гии Илуридзе! Он золотой человек. Всегда мне помогает: и за пчелами моими присматривает, когда я в городе, и виноградник опрыскивает за компанию. Пропала б я без него! Не знаю, как отблагодарить. Бедняга в этом году не знает, куда свой мед продать. Наши деревенские не возьмут, а в Тбилиси везти – времени нет. Работы невпроворот.
Варвара тут же включила мозги на максимальную мыслительную мощность и предложила блистательную комбинацию:
– Я Семену предложу оптом пятьсот килограммов. Он всегда при деньгах. У него они напрасно лежат. Семьи нет. А капитал не должен простаивать. И потом он весь год потихоньку будет мед реализовывать среди своих сотрудников. За двойную цену. В итоге все в выигрыше.
Нино возликовала и бросилась душить в объятиях тщедушного генератора идей.
На другой же день Варвара выловила в церкви Семена – мойщика офисных стекол – и в красках разрисовала ему план сказочного обогащения.
– Сперва возьмешь первые полтонны. За три месяца продашь с наценкой. Потом вторые полтонны. Деньги некуда будет складывать. Божье дело! Это скольким бабкам можно будет помочь! Аж дух захватывает!
Осмотрительный Семен сперва запросил баночку на пробу. Потом, еще раз все взвесив, заказал начальные две бочки сладкого золота.
На автовокзал встречать маршрутку и Нино с драгоценным грузом Семен с Варварой пришли за полчаса. Непризнанная миром финансистка, чтоб не терять времени даром, стала изливать на молчуна-заказчика дальнейшие радужные перспективы:
– …А потом ты еще прополис закажи. Этак килограммов десять. Нет, лучше сразу двадцать. Тоже выгодное дело. С руками оторвут. Нино еще из прополиса мази умеет делать – эффект потрясающий…
Тут подъехала маршрутка, и Нино с трудом выгрузила неподъемные бочки на разбитый асфальт.
И тут Семен разлепил наконец-то уста, впервые за все утро:
– Нино, я… это самое… ну …короче… Возьму только одну бочку… Пока…
Нино хлопнула себя по бокам:
– Как одну?! Мы же договорились! А вторую куда я дену?
Обороняющаяся сторона после непродолжительного мычания с трудом сформулировала причину:
– Я не уверен, что смогу продать… Вот чувствую так… Меня Ангел предупреждает…
Нино широко перекрестилась и призвала Варвару в свидетели нарушения договора:
– Видишь, что делается!
Семен стоял перед ней, как провинившийся школьник, не отрывая глаз от собственных туфель.
– Это нечестно! – Нино дала волю справедливому гневу. – Это не по-христиански!
У Семена уши стали цвета знамени победившего пролетариата. Он позорно молчал.
Варвара чувствовала себя очень неловко. Именно она на днях пела хвалебные оды Семеновой пунктуальности.
Через неделю новый владелец бочки отозвал Варвару после службы в уголок и сказал убитым голосом:
– Что мне делать? Я предлагал и на работе, и здесь, нашим. Никто не берет. Кто-то сказал, что там сахар. Фальшивка.
Было от чего схватиться за голову.
По церкви тем временем пополз слух. Семена, честнейшего трудолюбивого человека, аферистка Варвара кинула в деньгах – всучила негодный мед. Причем интерпретации множились и обрастали новыми подробностями. (Про Нино и производителя Гию никто ничего не говорил, так как их в церкви никто не знал, а балаболка Варвара была тут, у всех на виду.)
Нино, со своей стороны, по вечерам клялась и божилась, по сотому разу осеняя себя крестным знамением, что ее сосед Гия – олицетворение порядочности и мед продал «чистый, как слеза ребенка».
Если есть такой бес национализма, то он тут же стал плести новые сети.
Семен, пытаясь сбагрить товар, выдал Варваре при встрече новое умозаключение:
– Грузины все такие. Так и норовят бедного армянина обставить.
Нино, как ни странно, тоже стала синхронно рассуждать в подобном ключе:
– Видишь, какой Семен непорядочный. Армяне все аферисты. Не надо было с ним связываться!
Варвара на другой день понеслась на гору к Елене – изливать израненную душу.
Отшельница поневоле, выслушав всю эту эпопею, только уточнила:
– А вы на это дело благословение брали или нет?
Возмутительница покоя уставилась на нее, как в детской игре «замри-отомри»:
– Н-нет, а что?
– Вот враг и подложил вам свинью. Надо было с батюшки начинать…
Варвара с тех пор избегала посредничества в чем бы то ни было. Семен еще долго мыкался со злосчастной бочкой, а потом пожертвовал ее в детдом.
Хоть там его успокоили:
– Наши все сметут. Не проблема! Если что, несите еще…
Если вам захочется в монастырь
Весна 1997 года. Елена прочитала доставленное из рук в руки письмо со слезами на глазах и бросилась к красному углу, крестясь на Спаса Нерукотворного.
– Благодарю Тебя, Господи мой, за утешение! – и только потом обернулась к Варваре: – Антонина из монастыря на побывку едет!
Варвара знала Антонину по рассказам. Дескать, была такая тбилисская девчонка, ходила вместе с Еленой в церковь Иоанна Богослова. В начале 90-х годов уехала в Москву поступать в институт, затем резко с первого курса ушла послушницей в Свято-Успенский женский монастырь в Александрове. Провела там шесть или семь лет, и теперь она инокиня с каким-то мудреным именем из Римской эпохи. В общем, живая легенда в Варварином представлении. Вот бы познакомиться поближе!
В один прекрасный солнечный день Антонина появилась у Елены на даче. Высокая, голубоглазая, с типичным русским лицом, одетая в простое темное платье до пят и подпоясанная широким ремнем, она показалась Варваре неземной красавицей.
– Ты классно выглядишь! – бухнула Варвара с порога, увидев долгожданную «легенду» за столом.
Антонина несказанно удивилась, а Елена, знакомя их, объяснила любознайке:
– Это просто монастырская благодать на ней. Там все матушки такие. Сейчас сиди тихо и не мешай вопросами. Антонина через неделю уезжает.
И инокиня продолжила прерванный рассказ о том, как ездила на богомолье в Саров, на Валаам, в Мурманск, называла местночтимых святых, рассказывала о послушаниях и еще многое другое, чего так жаждала Елена и что для Варвары было занятной диковинкой.
– Неужели домой, в тепло не тянет? – не утерпела-таки Варвара. – От одного снега там у вас одуреть можно.
– Тянет, как нет! – простодушно отозвалась Антонина, перебирая четки. – Родина есть родина. Очень тоскую по фруктам и солнцу. Но я борюсь с унынием.
– Когда снова приедешь? – поинтересовалась Елена.
– У-у, нескоро. Я и сейчас неожиданно приехала. Меня после пострига позвала игуменья и сказала: «Езжай, повидай родню!» Это впервые за все годы. А может, и вообще не вернусь.
«Каникулы Бонифация» пролетели у Антонины как один день. Перед отъездом пошли они с Варварой побродить по базару. Шли через толпу, и Варвара то и дело ловила удивленно-уважительные взгляды прохожих, провожающих глазами статную фигуру Антонины.
– Странно, – удивлялась Варвара, зная специфику базара, – час уже ходим, а никто не пристал.
– А, – отмахнулась инокиня, занятая своими мыслями. – Одежда на мне благословленная, вот и не цепляются.
Варвара с интересом оглядела ее простенькое платье, но так для себя ничего и не уяснила.
Не знали ни та, ни другая, что пройдет всего несколько часов и скромное платье в незаметную крапинку перевернет жизнь молодой инокини ровно на 180 градусов…
В воскресенье Варвара с верной приятельницей Элисо, груженые, как два ишака, мешками с хлебом, поднялись на гору к Елене и застали такую картину.
Елена, бросив на столе неубранную посуду, коленопреклоненная, плакала у красного угла и шептала:
– Вразуми их, Господи, настави на путь истины.
Обернувшись к вошедшим, она сказала, казалось, несусветное:
– Девочки! Антонину украли!
– Как? Кто?
– В день отъезда к ней пришли попрощаться ее одноклассники, а среди них Тенгиз – ее первая любовь. Поднялся шум, кутерьма. Подруги-неверующие заладили: «Да сними ты это убожество! Что ты как бабка старая!» Антонина поддалась на уговоры, сняла платок, переоделась в мирское и… все. Подступил к ней лукавый. Тенгизу, видно, тоже бабахнули по мозгам давно забытые чувства. Он тут же где-то достал машину, посадил в нее Антонину и увез к себе. Потом ночью она позвонила своим домой: «Сдавайте билет, я остаюсь!» Что же она наделала! – и Елена горько заплакала. – Ей же никак нельзя замуж выходить…
Элисо так и осела на грубо сколоченный табурет и захлопала глазами.
– Что ж теперь делать? Вот грех какой!
– Мне надо обязательно ее увидеть, – занервничала Елена, – и уговорить вернуться. Еще не поздно! Потом замолит. Игуменья уже знает, звонит в Тбилиси. Она в ужасе…
– Думает, небось, абрек на коне с кинжалом в зубах, – влезла Варвара не к месту, – увез ее монахиню в горы да в сванскую башню на цепь заковал. Позвоните человеку, успокойте, что дело тут полюбовное. Это не «украл», а «укралась» называется.
Елена не слушала раздражающую трескотню Варвары и продолжала свое.
– Побудьте с моей мамой, пока я в город спущусь и увижу Антонину. Ее спасать надо! Я себе места не нахожу. Вон за ночь как поседела!
И правда, с ее лба свисала седая прядь, которой еще на днях не было. Кто бы тут отказался подменить человека около болящей?
Посеревшая Елена вернулась под вечер с невеселыми новостями. Нецерковная семья жениха, хоть и не в восторге от русской невесты, тем не менее, уважая выбор Тенгиза, вручила ей официальные подарки, причитающееся количество золотых колец и спешно готовится к свадьбе.
В церкви, узнав последние новости, все выражали единодушное осуждение.
– Как она могла?
– Это все равно, что Христа предать!
– Как посмел этот негодяй взять то, что принадлежит Богу?!
Что именно произошло в ту ночь с Антониной, реально сказать никто не мог. Может, затмила разум старая любовь. Ведь Тенго за ней еще со школы ухаживал. Она столько лет была в монастыре, он знал это, но почему-то не женился. И сама инокиня вовсе не была безответственным человеком, чтобы вот так вдруг разом забыть обо всем. Так и осталось это решение неразрешимой загадкой для наблюдателей со стороны. Но уж точно учудила она подобное не из-за теплого климата или обилия фруктов. Это можно было сказать наверняка.
Зато Варвара протестовала, как могла. Вот уж раздолье для обличения и тренировки ораторских способностей. Прямо-таки бескрайние просторы.
– Ну не смогла она больше в монастыре! Там тяжело! Полюбил человек. Что же она – робот железобетонный, чтоб постоянно в себе гайки завинчивать? Господь ведь – само милосердие!
И так далее, очень эмоционально и не менее громко.
Понятное дело, трещотку никто всерьез не слушал. Все знают, какая из нее верующая. Так, соблазн ходячий и много шума из ничего. Варвара потому защищала беглую инокиню с пеной у рта, что хорошо представляла себя на ее месте. Сама, не успев еще освоиться в церкви, подумывала: «А что, если мне рвануть в послушницы?» Но побывав разок в Ольгинском монастыре5, поняла, что это место не для нее. Да, тихо, хорошо, воздух какой-то особенный, но она бы тут и неделю не продержалась. И хорошо, что идея усохла на корню, а то и ее бы все так же презирали.
И еще был настоящий шок у неуемной Варвары. Даже любвеобильный отец Филарет отказался разговаривать с Антониной на исповеди, когда та к нему подошла спустя месяц после своего замужества.
Ну, а Варваре, конечно, больше всех надо, она и полезла за объяснениями:
– Как это так, отец Филарет, почему вы Антонину не принимаете? Ее же жалко. Что делать, ошибся человек. Типа того, как неправильную специальность выбрал. С кем не бывает. У нее депрессия будет от такой дискриминации. Вы же сама любовь. Вы даже убийц принимаете… – (Тут надо отметить, что про убийц Варвара не с потолка взяла. Был такой факт. Впрочем, это к повествованию не относится.)
– Ты пойми, – объяснял ей батюшка терпеливо, – ну не могу я ее принять. Я сам монах. Я ее когда вижу, мне очень плохо. Ты все равно этого не поймешь. Убийца – это совсем другое. Пусть идет к другому священнику, но только не ко мне. Не должна она была замуж выходить!
(Долго отец Филарет этого решения придерживался, потом все-таки оттаял. Допустил. Что послужило тому причиной, Варвара так и не выяснила, хотя и не очень-то копала.)
Прошло два-три месяца.
Елена получила весточку от Антонины, где говорилось, что семейная жизнь не для нее и она очень хочет вернуться в монастырь, несмотря на беременность.
Само собой, Елена тут же развернула бурную деятельность: не жалея денег, звонила в Россию, обговаривала, как лучше доставить обратно заблудшую овцу.
Варвара скептически наблюдала всю эту суету, обильно сдобренную молитвами, и слегка посмеивалась:
– Давайте спорить, что Антонина здесь останется. Зря только энергию тратите!
Чем и довела Елену до белого каления.
Вскоре из Троице-Сергиевой Лавры с большими приключениями и пересадками приехал духовник Антонины отец Димитрий, чтобы забрать свое чадо в родные пенаты.
На решающей встрече перед отъездом собрались все участники этой истории, чтобы решить вопрос: быть или не быть.
Тенгиз, узнав причину приезда отца Димитрия, очень удивился, а потом сказал:
– Я не держу тебя, Антонина. Хочешь, вернись в монастырь. Любовь невозможно ни купить, ни удержать силой. Я и не знал, что ты не имела права выходить замуж.
Антонина долго думала и… решила остаться. Увидев красноречивые лица представителей потерпевшей стороны, Тенгиз церемонно обратился к несостоявшемуся «похитителю» его жены:
– Отец Димитрий! Мы приглашаем вас к нам на обед! Не обижайте нас отказом!
И тут же, перейдя на грузинский, стал торопить Антонину домой – готовить для гостя сациви.
Антонина возразила, что монах не будет есть мясо. Но Тенгиз, по-прежнему игнорируя русский язык, поставил точку в обсуждении меню:
– Я не разбираюсь в обычаях монахов, но знаю законы гостеприимства. Нельзя человека, который проехал из-за тебя две тысячи километров, отпустить на голом «до свиданья». Наше дело накрыть стол. Тем более что отец Димитрий в Грузии впервые…
Так что не вышло ничего с возвращением в монастырь.
Почему Антонина сама же намутила воду, а потом решила остаться, тоже никакой логике не поддается. Видно, была у нее какая-то особая причина оставаться с безработным мужем и знать наперед, что ничего хорошего в ее жизни не предвидится. Элементарно деньги на хлеб будут или нет – и то под вопросом.
Жизнь продолжалась.
На Антонину было жалко смотреть, когда она с большим животом проходила по церкви, пряча глаза от давнишних знакомых. Варвара видела это и обличала в своей типичной манере Элисо, Елену и всех близстоящих.
– Нет у вас никакой любви! Одни ваши косые взгляды чего стоят! Бедная девчонка так может и к иеговистам двинуть!
Но, как показало время, ни в какие иеговисты Антонина не двинула, а продолжала с завидным упорством по возможности ходить на службы и выстаивать в притворе.
У, какие страсти тогда кипели! Как такое забудешь…
На Пасху 1998 года у Антонины родился сын. Через год – второй.
Увидела ее как-то Варвара на автобусной остановке и не узнала. Вроде те же голубые глаза, нос и улыбка. Но что-то неуловимо прекрасное исчезло. Не было больше той небесной красавицы. Перед Варварой стояла обыкновенная молодая симпатичная женщина, которых тысячи.
– Поздравляю тебя! – бросилась к ней Варвара. – Как здорово! Уже два сына!
– Эх, – безразлично отмахнулась молодая мама, – ты просто не знаешь, как мне тошно. У меня постоянная депрессия. Монастырь по ночам вижу… Настоящая жизнь была там, а здесь что… – и отвернулась.
– Тенгиз у тебя хороший, интеллигентный парень, – лезла Варвара со своими успокоениями. – А дети! Это же такое счастье!
– Тенгиз, да, неплохой, – вяло согласилась Антонина, – любит меня и детей… С работой у него не ладится. Мы очень нуждаемся. Господь, видно, наказывает нас за мой грех. И от вторых родов все никак в себя прийти не могу. Очень тяжело было. Это мне так и надо…
– Да ладно тебе! – пихала ее в бок Варвара. – С родами – это просто совпало так. И финансы тоже у всех поют романсы. Вся Грузия без работы сидит. Время такое. Ничего. Прорвемся!
Антонина только вздыхала:
– Не поймешь ты меня. Мне ничто не в радость. Туда тянет. – Потом слегка улыбнулась: – Тенгиз из-за меня стал посты держать… Венчались мы с ним недавно в грузинской церкви. Эх, не то это все, не то…
– Может, вы, ну, того… не подходите друг другу? – высказалась Варвара, напичканная информацией из сомнительных газетенок.
Антонина только посмотрела на нее долгим тоскливым взглядом, каким обычно удостаивают непроходимых тупиц, и явственно выговорила, как точку поставила:
– Мне оно сто лет не нужно. Не до того. Э-э, все равно на разных языках говорим, тошно мне, очень тошно… Не могу описать.
Хотела Варвара ей для поднятия тонуса анекдот рассказать, да та и слушать не стала. По жизни, значит, человек без настроения. Но тут очередная блестящая идея пришла великой комбинаторше в светлую голову:
– Давай, я тебя с моей Верой познакомлю. Она прикольная типша. Посидим, поболтаем. Хоть немного развеселишься. А то тебе, наверное, и общаться не с кем. Верующие – тяжелые люди.
Антонина, поколебавшись, согласилась на предложенное культурное мероприятие.
Вера, маявшаяся от скуки у телевизора, обрадовалась Антонине с детьми, как новой развлекухе. Она уже была в курсе от Варвары про неудавшийся визит и тут же, расставляя посуду на столе, принялась метать искры справедливого гнева:
– С этими фанатиками не то что в разведку, на дискотеку в ТАУ6 нельзя сходить. Ты, Антонина, не бери в голову их фортели. Если чего надо, я тут. Меня, знаешь, как здесь, в убане7 уважают? – Вера на секунду запнулась, но тут же нашла точное определение: – Ну почти как вора в законе.
Антонина, ободренная неожиданным высоким покровительством, смущаясь, попросила:
– Мне б двадцать лар у кого-нибудь одолжить. За детский сад нечем платить в этом месяце.
И Вера царственным жестом тут же выдала просимое, отмахиваясь от лишних благодарностей.
Короче говоря, хорошо так посидели и расстались с приятным чувством открывающихся новых горизонтов дружбы и взаимопонимания.
Проводив Антонину с детьми, местный авторитет тут же перенесла внимание на Варвару:
– Во человек, не теряется в этой жизни! Насколько младше тебя, а уже двоих имеет. А ты сидишь тут, мух ловишь. Часики-то тикают!
– Отстань, мне нужен христианский брак, – отрезала Варвара, уже понимая, куда подул знакомый ветер.
– Щас нарисуют тебе два сразу! – Веру всегда злило такое противостояние. Человеку от души добра хочешь, а он носом крутит. И начала с удвоенной энергией: – Мозги имела, давно бы от Нодара-гвардейца родила. Или от Алеко, моего соседа. Ничего бы от их жен не убыло. А я тебе хоть сейчас тысячу долларов на роды и все такое дам. И два года до сада содержать буду. Вон, экспериментируйте у меня, какие проблемы. Подруга я тебе или нет?
Но Варвара, продолжая крутить свою пластинку, уже возилась с собачкой замка. Надо было смываться.
– Ну и дура, – несся ей вслед давно поставленный диагноз. – Пожалеешь потом, да поздно будет.
Спор этот потомственные подруги вели давно, и всегда он оставлял тошнотворный осадок. Слова «участия», как ржавые гвозди, застревали у Варвары в мозгах. Потому и заявилась горе-омбудсменша на другой день к Елене туча тучей, забыв сказать при входе: «Отрицаюсь тебе, сатана…»
Елена только глянула на нее – сразу за святой водой потянулась. Уточнила только:
– Опять в клоаку эту ходила?
– Я хотела Антонину развлечь, поддержку оказать, – неохотно пояснила Варвара, вытирая капли воды.
– Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых…8 Чего вас обеих туда понесло, а? – И Елена постучала легонько пальцем по лбу генератора идей. – Газеты эти развратные читать, грехи новые набирать. Поди, церковь все осуждали, две трещотки! – Потом пообещала: – Погодите, будут вам обеим за это шишки.
Варвара не стерпела подобного прогноза и разоралась, забыв о всяких возрастных приличиях:
– Это какой еще шишкопад вы мне пророчите? Моя Вера со СПИД-инфо, как вы говорите, Антонине уважение сделала, стол накрыла, деньги дала! А вы с понтом «сестры во Христе» даже и не знаете, как эта бедняга прожила этот год! Ах, жалость какая, вы не видели, как ее мальчишки пережаренные пирожки наворачивали! Что так смотрите? Не знаете, что они голодают?! Ее муж в лучшем случае в день три лара делает – на базробе9 железяки какие-то продает.
– Я молюсь за нее, – Елена заговорила тихо, не реагируя на обидные слова. – Значит, такая у нее епитимья от Господа. Никто не гнал ее из монастыря. Я предупреждала, что ничего хорошего в этом замужестве ее не ждет. Пусть терпит и кается. Не бойся, не умрут ее дети голодной смертью…
(Как уж там Антонина каялась и какие искушения очистительные претерпевала, Варвара сказать не могла. Покаяние – не картошка, на весы не положишь и пальцем не поковыряешь. Только со временем выводы можно делать.)
Шишки, обещанные Еленой, посыпались довольно скоро, причем перекрыли путь в Верины апартаменты нерушимой стеной.
Через месяц Варваре пришлось отвечать на риторический вопрос:
– Где мои двадцать лар, что твоя верующая курица утянула?
– Ну, в ауте она сейчас, – засуетилась поручительница. – Отдаст, куда денется. Ну хочешь, я тебе по частям соберу и за нее отдам.
На Веру, видимо, в тот день темные силы психоатаку предприняли, она и понесла на возрастающей ноте:
– Мне твои позорные копейки не нужны! Меня сам принцип бесит. За базар твоя монахиня не отвечает. А мужа зачем возле себя держит?
И пошла грязью поливать все, что было Варваре дорого и близко, от священников до икон.
В итоге так обе сцепились, расплевались, что надолго потом прервали все дипотношения.
Только через полгода Антонина с большим трудом вернула злосчастный долг. Но имидж был подпорчен навеки. А местная акула капитализма занесла ее в свой внутренний черный список.
Через какое-то время позвонила Антонина Варваре и со слезами в голосе попросила:
– Очень прошу, скажи своему Бил-Гейтсу, нам позарез пятьсот лар нужны. На факте газовики поймали, мы счетчик откручивали. Штраф выписали. Зима! Они же трубу отрежут! Мы потом понемногу отдадим…
Варвара всей душой сочувствовала такому аховому положению и ругала газовиков: вот, мол, моду взяли, с коррупцией таким образом бороться: в самый холод, не успеешь заплатить, трубу резать! И никому и дела нет, что у Антонины трое детей задубеют. Но звонить отказалась. Потому как бессмысленно.
Еще время прошло. Распространилась новость: Антонина четвертого родила. Патриарх крестил, как и обещал, что будет крестить каждого третьего и последующего ребенка в венчанной семье.
Потом следом опять звонок и плач в трубку:
– Умоляю, скажи Вере, деньги на операцию ребенку нужны, каждый день на счету. – Это как, значит, Антонину приперло, что на свою гордость наступила, помня старый отказ! Вера для нее была чем-то вроде последней двери, куда еще можно было постучаться. – …Взять неоткуда. Ходили в Аверс10, они в рекламе трепятся, что многодетным помогают. Отказали: помощь, мол, только после пятого…
Звонить, просьбы передавать – пустое дело. Тут не то что Вера, но и некоторые прихожанки высказывались нелестно: «Зачем рожала такую кучу, когда на хлеб денег нет? Сидела бы в своем монастыре на всем готовом, и не было бы никаких проблем».
Если бы все-таки заикнулась Варвара вышеупомянутому олигарху про Антонинино горе, ответ был бы вполне ожидаемый:
– Я сама мать-одиночка. Сейчас каждый сам за себя. Отвалите от меня. Тебе понадобится – дам, а ей нет. Вот такой у меня хош11. Мое дело.
Странно устроен человек. Тут с себя рубашку снимет, а за углом «не вижу» сделает. Никакой математической схеме не подчиняется. Хотя чему удивляться – Варвара точно такая же, комок противоречий.
Кое-как дело с операцией уладилось. Каким образом – бесплатный летописец не вникал, но, похоже, тоже что-то чудесно-промыслительное. (Тут надобно пояснить, что виделись они крайне редко, так как совершенно в разных концах города живут.) Главное, выжил ребенок.
Встретились однажды в церкви. У Антонины опять тоска неописуемая в глазах:
– …Дом пришлось за долги продать. Сейчас у родителей Тенго живем. Что-то неописуемое… Уборщицей работаю, но это все равно капля в море. Прости меня, если что… – И – ходу от любопытной к аналою, приложиться к иконе.
Варвара по-своему расшифровала недосказанное. У китайцев есть такой иероглиф, в виде двух женщин под одной крышей. «Большая неприятность» называется. А тут, видно, круче будет: кроме свекрови там еще две золовки незамужние в тесноте крутятся. Так это неприятность в энной степени вырисовывается, никак не меньше. Вопрос к читателю: где нервы купить?
А все искушения и страдания бывшей инокини как описать? Варвара лишь самую малость углядела, но и то увиденное впечатляло.
Варвара смотрела вслед Антонине с выводком и думала: вот человек, живет, кается, как может, с мужем не разводится, четверых растит (в Грузии без льгот и пособий – это особый подвиг). Спаси ее, Господи, и меня ее святыми молитвами…
Недавно Антонина решилась обратиться к одному епископу, и он ее успокоил:
– Когда дети вырастут, сделай то, на что не хватило сил в молодости.
Может, когда-нибудь так и будет…
Про чудеса по заказу и временами верующую атеистку
Перед Варварой с шумом распахнулась высоченная дверь, покрытая резьбой XIX века. И сразу с порога обрушился водопад обличений.
– Заходи, заходи, аферистка! – Вера с раскрасневшимся лицом стояла у порога, уперев руки в бока. – С утра тебя жду, от злости лопаюсь.
Варвара хоть и знала по опыту, что эта поза у потомственной подруги (еще бабушки их дружили) – признак наивысшей точки гнева, все-таки поинтересовалась:
– Да что такого страшного случилось?
– Кто наврал, что твоя соседка видела открытые небеса на Крещение?! А? – И на той же волне совсем прозаическое требование: – Чего встала в дверях? Зайди в дом.
– Она правда видела, – оправдывалась Варвара, шагая длинным деревянным балконом. – Могу телефон дать.
– Не надо «ля-ля»! – грохотала Вера в спину гостье, топая следом по скрипучим неровным доскам. – Вчера было как раз девятнадцатое. Я специально заранее огромный список желаний приготовила, чтоб ничего не упустить. Вот, посмотри, двадцать пунктов! – и ткнула Варваре под нос лист, убористо исписанный каллиграфическим почерком золотой медалистки. – Внеплановую уборку в доме сделала, полдня театральный бинокль искала. Села вчера с семи утра на балконе лицом к Куре. И сижу, в бинокль вцепившись, аж шея затекла, до десяти-то часов. Соседи еще шастают по балкону взад-вперед, издеваются: «Что, генацвале, кого высматриваешь?» А оно не раскрылось!!! – выкрикнула Вера со слезами свою главную обиду и боль. Потом, наскоро осушив руками непрошеную влагу, вернулась к Варвариной личности: – А все ты, негодяйка, со своими сплетнями! Носишься в эту церковь, только балбесничаешь там, дезинформацию распространяешь!
Варвара пыталась было привести точные факты по этой теме, но разъяренная подруга ничего и слушать не хотела.
А зря. Судите сами. Многим людям Варвара в стиле беспроводного радио рассказывала про чудесное явление на Крещение. Кто верил на слово, кто скептически хмыкал. Но нашлись и невольные свидетели.
– Я нисколько в этом не сомневаюсь, – поддержала ее пенсионерка Маквала. – Мне мама рассказывала, что когда ей было двенадцать лет, она тоже увидела раскрытые небеса. Красота, говорит, была необыкновенная. Но все очень быстро кончилось. Когда она рассказала об этом своей матери, моей бабушке, та спросила: «А ты загадала что-нибудь?» Но мама даже не знала, что, глядя на эту красоту, надо что-то загадывать…
Неожиданная поддержка поступила и от школьницы Натии:
– Я про твой случай на Крещение однокласснице рассказывала. Она вспомнила, что ее дед в детстве тоже видел раскрытые небеса и загадал: «Чтобы мне в кругу друзей за столом умереть!»
– И что?
– И, правда, прожил долгую жизнь и во время застолья умер. Как раз все пели «Шен хар венахи»12.
– Я сама видела, – подтвердила Варварина подруга Светлана. – Случайно на девятнадцатое посмотрела на небо и увидела эту красоту. Ничего не стала загадывать, только благодарила за все. Жалко, быстро все кончилось…
Но Вера на все эти свидетельства только еще больше разозлилась и переключилась с удвоенной силой на выявление подлой сущности самозваной «летописицы»:
– Да ты на себя посмотри! Какая из тебя верующая?! Позорище!..
Варвара вместо того чтобы, как подобало случаю, «пить поругание как воду жизни», в ответ съехидничала:
– Ты везде кричишь, что атеистка. А чего у тебя Казанская на серванте стоит? Где логика?
Вера сразу же сбавила обороты обличений:
– Не твоего ума дело! Эта Казанская меня бережет. Мне за нее Серго-антикварщик тысячу долларов предлагал, я не клюнула. Икона бабкина, венчальная. Она ее из Сибири в Грузию после революции привезла. Я этой иконе, может быть, каждый день свечки зажигаю! – выкрикнула Вера с непонятным вызовом.
Варварины уши разве только вращаться не начали – от удивления. Ничего себе, какие поразительные факты выявляются! Казалось бы, знаешь человека с пеленок, даже дни рождения совпадают, и на тебе…
Веру же потянуло на воспоминания:
– Я, когда рожать собиралась (меня тут все затерроризировали: «Поздние роды! Поздние роды! Кесарево надо!»), пошла в церковь Александра Невского к отцу Вячеславу. Он меня благословил и, прикинь, точно такую же икону Божией Матери, только маленькую, мне из алтаря вынес.
Пошла я в роддом, завели меня в приемную палату, смотрю, а там тоже Казанская на стене висит.
Ну, все, думаю, дело в шляпе. И через полчаса я дочку родила без всяких болей, как семечку выплюнула. Так что это я тебе говорю, – Вера сделала тут особое ударение на значимости собственной персоны. – Эта Казанская – моя покровительница.
Варвара слушала Веру и пыталась подобрать этой ситуации соответствующее определение. Вот интересно, можно ли назвать это все исповеданием веры или пока нет? Как трудно бывает провести четкую границу: вот он – верующий, а вот атеист.
Но тут цепь ее размышлений на самом хрупком месте была прервана щелканьем пальцев.
– Ау-у. Мы тут. Вон три мешка сухарей я Елене насобирала по соседям. Давай забирай, хватит рассиживать. Тебя на горе ждут!
Варвара изумленно взглянула на подругу, сгребла легкие, но объемистые целлофановые пакеты и вышла, не прощаясь.
Слишком резкие переключения для одного дня. Сплошной клубок противоречий, а не человек.
Не далее как на прошлой неделе Вера была «слегка не в духе» и сильно гнала на всю компанию помощников, ходивших к Елене, хотя знала о них только понаслышке.
– …Тоже мне, тимуровцы нашлись! Делать нечего туда носиться! Эта фанатичка Елена только потому и сидит на этой верхотуре, что вы ей костыли подставляете – дрова, хлеб, полный базар с доставкой на дом! Перестаньте ей это таскать – она завтра же в городе окажется…
А в итоге этих психов – мешки сухарей…
Для объективности стоит добавить, что Елена и Элисо, тоже знавшие Веру заочно, не питали к ней теплых чувств, а наоборот, не раз пеняли Варваре за «небогоугодное знакомство».
– Я, когда к вере пришла, – объясняла Елена свое кредо, – от старых друзей постепенно отошла. Мирские, даже неплохие люди, – это всегда большой соблазн, помимо их воли. А тем более если человек – атеист, постоянно сквернословит и тем самым оскорбляет Матерь Божию.
Элисо по своему обыкновению поддакивала, так как всегда соглашалась с Еленой, признавая ее неоспоримый авторитет в духовных вопросах. Варвара, естественно, перепиралась:
– Друзей кидать – последнее дело. Ну и что, что она атеистка? Это дискриминация…
Споры спорами, но тогда никто не мог представить, что через несколько лет Вера будет рыдать около умирающей Елены, ездить на другой конец города, чтобы делать уколы, и носить супы в банках, лишь бы «Божий человек не сыграл в ящик».
Чем не живая иллюстрация к словам: Не судите по наружности, но судите судом праведным (Ин. 7, 24).
Безгрешных на свете нет
Вышло так, что Варвара стихийно стала крестной трех детей: Гурандухт, Текле и Вахтанга.
Сама не набивалась, ее попросили. Отказываться, как известно, в таких случаях не принято.
Елена по этому поводу битый час втолковывала Варваре, какая на ней теперь лежит страшенная ответственность с обязанностями в комплексе. По сему надлежит ей, Варваре, теперь за крестников молиться каждый день, водить их к Причастию и всячески являть собой образец веры и благочестия (подразумевалось, что крестная приложит максимальные усилия и наконец-то избавится от въевшегося жаргона).
Варвара с первыми двумя пунктами согласилась, а на счет третьего рассудила по-своему. Ну, какой из нее может быть «образец веры»? Надо ж было Елене такое сморозить. Но, с другой стороны, без положительного примера детям никак нельзя.
Для начала Варвара сводила крестников к Причастию и прочитала за них благодарственные молитвы на церковнославянском (дети стояли культурно рядом, ничего не понимая). Потом крестная приступила к наглядной агитации.
– Вот смотрите, ребята, – комментировала Варвара на грузинском тоном экскурсовода. – Видите, вон там отец Филарет с крестом стоит? Он за веру в тюрьме семь лет сидел при Сталине.
Крестники молча таращили глазенки на указанную фигуру. Причем самый младший, Вахо, сделал зрелый не по годам вывод:
– Ва-а! В тюрьме сидел, а все время улыбается.
Варвара без слов поняла недосказанное, то, что малой постеснялся сказать вслух. Дед Вахо тоже отсидел немало (не за религиозные убеждения), но кротостью нрава в быту не отличался. Поэтому, стараясь отвлечь юные умы от нежелательных параллелей и одновременно усилить впечатления, рассказала пару-тройку удивительных случаев про отца Филарета, чему сама была свидетельницей.
Первый успех воцерковления надо было закрепить, и Варвара в следующее воскресенье, заручившись согласием кумовьев, пообещала новообращенным:
– Идем в поход в православную семью. Там вы увидите, как молятся за столом и все такое. Можно даже яйцо с прошлой Пасхи разрезать, и оно будет как будто вчера сваренное. Там несколько таких освященных яиц у икон лежит.
Что и говорить, последняя реклама вызвала особый ажиотаж и шквал вопросов.
По плану предприимчивой крестной Елена, дядя Коля и вышеуказанные крашеные яички должны были играть роль дидактического пособия. Предусматривалось также, что в свободное от восприятия нового мировоззрения время дети побегают на свежем воздухе и пообщаются с окружающей флорой и фауной. По любому такое времяпрепровождение лучше, чем давиться семерым в одной комнате в коммуналке. Словом, воображение уверенно рисовало шикарный уикенд с духовным уклоном.
Почему-то все блестящие идеи Варвары заканчивались слегка чадящим пшиком, но эта комбинация удалась на славу.
Елена расцеловала ребят, подарила каждому по иконочке и по-быстрому сварила манную кашу.
За столом все вместе читали «Отче наш» на двух языках и «Богородицу». Хозяйка даже спела «Мравалжамиер»13, да так проникновенно, что у Варвары мороз по коже пошел. За обедом Елена очень к месту рассказала житие святого того дня. Дети слушали, затаив дыхание.
Потом дядя Коля повел всю компанию смотреть курочек, кроликов и коз, как и предусматривалось программой. Затем было еще внеплановое знакомство с собакой Умкой и лазанье к ней в будку под абрикосовым деревом.
Естественно, дети были в восторге и всю дорогу домой строили планы похода на следующее воскресенье.
Через два дня Варвара с хлебным рюкзаком поднялась на гору, лелея в душе приятные впечатления от православного уикенда.
Встретила ее Елена печально-строгим, официальным лицом и, перекрестившись, огласила выношенное решение:
– Я вынуждена тебя попросить больше этих детей сюда не приводить.
Чувствовалось, что ей нелегко это говорить.
Варвара так и села на кучу дров у порога. Только и выдохнула:
– Почему?
– Я очень люблю детей… – Елена явно хотела сгладить щекотливую ситуацию. – Но тут есть одно обстоятельство.
– Какое?
– За ними тянется какой-то греховный шлейф. Видно, мать их несколько абортов сделала. После вашего ухода у меня несколько цыплят подохло. Нет ничего случайного. Это знак.
Варвара напрягла свои извилины.
– Какой шлейф? Какой знак? Мало ли что бывает! Всех троих отец Филарет неделю назад крестил. При крещении все грехи прощаются.
– Знаю-знаю, – закивала защитница невинных цыплячьих жизней. – Дети хорошие, воспитанные, но на этом ставим точку. Так мне на молитве было открыто.
Варвара погрузилась в напряженные теологические выкладки. Кума ее и не скрывала про аборты. Тоже недавно впервые исповедовалась, плакала сильно. Вроде ей епитимью какую-то дали как раз по этому вопросу. А все от нищеты проклятой. Ну, не может ее муж Бидзина прокормить эту ораву, а ее саму на работу не пускает. «Люди скажут, что я не мужчина, раз жена будет целый день где-то пропадать». Тоже мировоззрение у человека, которое не нуждается в комментариях. У всех свои тараканы в голове. Эти-то трое вне плана родились, так как в свое время денег на аборты не наскребли. В итоге в семье аховая ситуация. Иногда, чтобы хлеб купить, Вахо бутылки по подъездам собирает. Девчонок по такому делу не пошлешь, опять же по той же логике – «что соседи скажут»…
Варвара попыталась все это культурно разъяснить своей духовной матери, но Елена стояла на своем: «Нет воли Божией!» Пришлось крестной-новатору свернуть дискуссию и вариться в мутной каше сомнений.
А сомнений накопилось, хоть отбавляй. Елена, бесспорно, «образец веры и благочестия». С разбойниками вела себя геройски, черного дога, который на Варвару несся, крестным знамением остановила и на молитве ей прошлое и будущее открывается (конкретные случаи вспоминать – пальцев не хватит). Про красноречие и эрудированность церковную и говорить излишне. Сколько тропарей наизусть знает. Память какая-то лошадиная…
Но иногда и странности бывают. Вот как с цыплятами этими. Еще считает, что никто не должен семью заводить. Времена, мол, последние. Не до того.
Год назад присватался к Элисо один человек, ее сосед. Прямо проходу не давал: «Выходи за меня замуж. Давно за тобой наблюдаю». Пришла Элисо к Елене посоветоваться, чтоб священников попусту не беспокоить. Самой-то, видимо, тоже замуж хотелось. Ну и что, что возраст не юный!
Елена прямо успокоиться не могла, пока напрочь ее не отговорила. «Гони, – говорит, – этого смутителя в шею. Это тебя темные силы искушают. Сохрани свое девство до конца. Нету воли Божией тебе брачный венец принять».
Элисо, смиренница, на Елену всегда как солдат на генерала смотрела. Послушно дала единственному претенденту от ворот поворот.
Аналогично с Семеном-трудоголиком вышло. И ему отсоветовала Елена жениться, хотя а-ля невеста уже на его территории находилась.
Решила Варвара с Элисо поговорить насчет этих завихрений, но только на выговор напоролась:
– Ты в ком сомневаешься?! В Елене? Забыла, что она нас обеих к Богу привела и все, что мы знаем, – это ее заслуга… Ты грешишь на каждом шагу, раз в год причащаешься, а она святой жизнью живет, каждое воскресенье со списком исповедуется. Раз говорит – «на молитве открыто», значит, так и есть. У нее прямой контакт с Богом, а у тебя что?..
Крыть было нечем. Как ни крути, Элисо кругом права – и про грехи, и про «контакт».
Правда жизни – штука сложная. И дальнейшие события откроют сестрам во Христе простую истину: безгрешных на свете нет, а сомнения иногда не такая плохая штука.
Но до этого еще надо было дожить…
Про иеговистку, чудотворную икону и блудные помыслы
Мы домогаемся не победы, а возвращения братьев, разлука с которыми терзает нас.
Асфальтовая дорожка шла между корпусов-хрущевок: ни свернуть, ни скрыться от приближающегося торнадо у Варвары никак не получалось. Торнадо неминуемо приближался. Именовался он Анаидой. Раньше был человек как человек: боевой, веселый с вечной жаждой справедливости, а теперь все эти качества активно работали на неутомимую вербовщицу-иеговистку в деле привлечения новых членов.
«Все. Сейчас начнется», – только и успела тоскливо помыслить Варвара, как словесный вихрь обрушился на нее всей своей мощью:
– Как я рада тебя видеть! Что нового? Ты еще в этом мракобесии?! Все еще ходишь туда?! – сыпала вопросами Анаида, нервно поправляя черные волосы. – У меня ведь душа болит! Такой человек, как ты, гибнет в Православии!
– А что, у меня такой агонизирующий вид? – отбивалась Варвара, уже предчувствуя, что основного натиска ей не вынести.
И пошло, поехало. Анаида потащила свою жертву к перекладине, прибитой между двумя соснами местными аборигенами, раскрыла потрепанную Библию и, с ловкостью фокусника выдергивая оттуда нужные места, приступила к просветительской деятельности. Только и слышалось:
– Глава такая-то, стих такой-то.
Уж на что Варвара сама языкатая, а в эту трескотню еле-еле успевала свое вставлять.
– Вы, как язычники, идолам поклоняетесь… – гремела старая подруга, пугая Варвару хорошо поставленным голосом. – Вот на эту тему в Ветхом Завете…
– Ну, ты скажешь – «язычники»! – злилась Варвара, не зная, чем ее отбрить. – Вот, например, Владимирская икона Божией Матери во время нашествия татар…
– Не смеши меня этими бабушкиными сказками, – строчила Анаида, не вникая. – Все эти выдуманные чудеса от темных сил! – И тут же раскрыла соответствующее место.
Варвара со вздохом озиралась вокруг. Тошно-то как! И поблизости ничего подходящего, чтоб на светлую мысль натолкнуло. Только вон, алкаши у пивной будки трутся и недвусмысленные взгляды на них, двух раскричавшихся сорок, кидают.
Анаида всего этого не видела – заблудшую душу из омута догматизма спасала. Тут не до мелочей пейзажа.
– А ты говоришь – «иконы», – закончила она чтение очередного куска, возвращаясь к прозе жизни. – Вот с тобой лично какое-нибудь чудо от икон было? Только не надо рассказывать, что было при царе Горохе.
Варвара уж и рот разинула, чтоб постоять за двухтысячелетнюю Мать-Церковь, но почему-то медлила. Факт в защиту иконопочитания вертелся на языке, да только при пересказе мог весь эффект на ноль свести…
…Внешне это выглядело так. Все присутствующие в тот день на службе стояли молча. Хор пел Херувимскую песнь.
В углу, над Варварой, висел старый потемневший образ «Покров Божией Матери». А под черепушкой копошились мысли, совсем обратные тому, что в этот момент пелось. Если совсем точно, то Варвару опять мучили блудные помыслы. Вдруг от иконы раздался треск, будто дерево раскалывается. Все стали оборачиваться на шум. К Варваре подошла Элисо, догадавшаяся о ее мысленных потугах, и потребовала:
– Сейчас же пойди и исповедуйся! Не слышишь, икона трещит!
Треск в это время прекратился.
– Это не из-за меня, – слукавила Варвара.
И тут треск раздался снова. Перепуганная Варвара козой отскочила от облюбованного угла, и сразу все стихло.
Служба закончилась, а вопросы остались: что это было? Вот и отправилась Варвара к Елене за выяснением, может ли икона трещать сама по себе?
– Может, – последовал ответ без тени удивления и тут же – контрвопрос: – Что, «Покров Божьей Матери» трещал?
– Да…
– Наверное, в этом твоя вина. Это чудотворная икона. На моей памяти она уже так трещала… Как-то во время службы около нее стояла одна раба Божия. Вдруг мы все услышали треск. Я каким-то образом почувствовала, что причина в ней, подошла и спросила, обратившись по имени: «Что ты наделала?» И она рассказала, что когда ее мужа посадили, ей пришлось очень туго материально, ну и согрешила, несчастная. Теперь она очень переживает и не находит в себе силы покаяться. Так икона придала ей смелости для исповеди, – закончила Елена, а для большей убедительности еще и процитировала по памяти: – Как преподобный Никита Стифат говорил: «Девство и брак не для всех, но целомудрие для всех»…
От воспоминаний Варваре еще хуже стало. Вот бы Елену сюда, уж она бы не растерялась. Быстро бы нашла, какой довод помощнее привести.
А свой личный опыт лучше не вспоминать. Анаида еще, чего доброго, жалостливую рожу скорчит и скажет:
– Ну вот, что и требовалось доказать. У тебя уже слуховые галлюцинации.
Анаида тем временем, не дождавшись личного Варвариного чуда, тактику поменяла и перешла в контрнаступление – уколола в самое больное.
– Вот скажи, – даже темп речи замедлила, как пантера перед прыжком, – а есть в вашей церкви любовь? Такая, как у первых христиан была?
Варвара только вздохнула. Крыть ей опять было нечем.
– А-а, то-то же… Нету! Вот приходи к нам, свидетелям Иеговы! Увидишь, у нас совершенная любовь! Нигде такого общества нет!
Варвара только хмыкнула недоверчиво:
– Не надо мне лапшу на уши вешать. Совершенного общества при Иисусе Христе не было. А вы кто такие?
Анаида бросилась было спорить, но потом устало сказала:
– Я ведь люблю тебя и о твоем спасении думаю. Такие, как ты, в будущем веке обречены.
И Варвара уцепилась за эти слова, как за соломинку.
– Главное, чтоб мы друг друга любили, а там пусть нас Господь рассудит, кто прав.
На том и разошлись. Жаль, что в церквях специальных молебнов не служат об отошедших от Православия. Варвара бы длиннющий список подала. А то спорить, переубеждать – ни красноречия, ни теологической подкованности не хватает.
А может, кто из единоверцев прочтет и воззовет ко Господу:
– Открой, Господи, рабе твоей Анаиде и всем, кто с ней, красоту Православия, чудотворные иконы и Пасхальную радость.
Без того ведь и жизнь не жизнь. Тем более, что по иеговистскому учению душа после смерти умирает.
Вот в таком мрачном настроении отправилась Варвара к отцу Павлу – рассказать о своем фиаско. Тот, как обычно, с третьего слова ухватил суть дела.
– Иеговистка? Библию наизусть шпарит, а ты и сплоховала…
Потом с трудом поднялся с лавки, зашел в алтарь и вынес оттуда через какое-то время ксерокопированное дореволюционное издание с «ятями». На обложке значилось: «Доброе исповедание»14.
– На, изучи и действуй по обстоятельствам.
Варвара составила для себя конспект раритета, так как денег на ксерокс не было, и стала таскать с собой рукописание, дабы испытать его действенность на практике.
Шанс представился довольно быстро.
– Не хотите ли узнать имя Бога? – с такой заученной фразой подошли к Варваре в парке две приятные девушки, уже на ходу доставая одинаковые книжки в черных обложках.
Варвара, совсем как в американских вестернах при встрече двух враждующих группировок, выхватила свою сшитую тетрадку с «Добрым исповеданием» и пошла в атаку, вычитывая остолбеневшим девицам, откуда взялся крест, почему апостолы держали пост и зачем нужна святая вода. Только и слышалось:
– Глава такая, стих такой-то…
Иеговистки замялись.
– В этом контексте у нас на собраниях эти строки не рассматривались. Дайте срок, мы уточним.
И тут же сделали ход конем:
– А у вас негодные священники, которые нарушают заповеди! – И посыпались картечью какие-то факты с перечнем фамилий: тот пьяным служит, а этот за крещение деньги вымогает.
Варвара попыталась в противовес перечислить деяния хороших священников, но добилась лишь снисходительного:
– Да, есть и у вас приличные люди. Но их очень мало. – И добили ее оглушающим залпом: – Вот, посмотрите, что творится. Сколько курящих вокруг. Хотя по статистике Грузия входит в десятку самых верующих стран мира. А мы, свидетели Иеговы, не курим. Если на факте поймаем, тут же изгоняем. И абортов, кстати, не делаем.
В итоге пришлось Варваре сменить разговор на более нейтральную тему. А про себя вздохнуть: против фактов не попрешь.
Вот бы кто в церкви занялся делом – устроил что-то типа тренингов, как на такие вопросы отвечать. А прихожанам хорошо бы прочитать Закон Божий, почаще обращаться к святоотеческой литературе и советоваться с духовником. Тогда и вопросы такие возникать не будут, и ответы на них (если нужно) всегда под рукой окажутся.