Злой гений Нью-Йорка - читать онлайн

Глава I «Кто Кок-Робина[1] убил?…»

Из всех уголовных дел, в которых Фило Вэнс принимал участие в качестве неофициального сыщика, самыми мрачными, самыми необычными, самыми запутанными и ужасными были дела об убийствах, раскрытием которых Вэнс занимался вместе со своим другом Джоном Маркхэмом, нью-йоркским следователем. Они стали известны под общим названием «Дело Епископа». Название очень неудачное, так как в этом списке разнузданных злодейств, вынудивших многих людей перечитать стихи из книжек для детей, не было ничего клерикального, и фамилию Бишоп[2] не носило ни одно лицо, хотя бы отдаленно связанное с убийствами. Но до некоторой степени название все-таки оправдывало себя, так как убийца пользовался словом «епископ» с преступными намерениями. Именно это слово и привело Вэнса к открытию невероятной истины и дало возможность положить конец ряду самых изощренных в истории криминалистики преступлений.

В прекрасный теплый весенний день, какие иногда случаются в Нью-Йорке в апреле, Фило Вэнс завтракал в садике на крыше своей квартиры на 38-й Восточной улице. Близился полдень. Вэнс работал и читал по ночам, поэтому вставал поздно. Он сидел, развалившись в удобном кресле, перед ним на низеньком столике стоял завтрак; грустными глазами смотрел он сверху на верхушки деревьев, росших на заднем дворе.

Уже много лет я был другом и юридическим советником Вэнса, кем-то вроде компаньона и управляющего финансами. Я покинул нотариальную контору своего отца «Ван Дайн, Дэвис и Ван Дайн» и посвятил себя делам Вэнса, что находил более интересным, чем сидение в душной конторе. Хотя у меня была собственная квартира в западной части города, бóльшую часть времени я проводил у Вэнса.

В то утро я пришел очень рано; Вэнс еще не вставал, и, просмотрев счета на первое число месяца, я лениво курил трубку, пока он завтракал.

Едва Вэнс налил себе вторую чашку кофе, как в дверях с переносным телефоном в руках появился Карри, его старый камердинер и поверенный во всех делах.

– Это звонит мистер Маркхэм, сэр, – извиняющимся тоном сказал старик. – Он требовал вас очень настойчиво, поэтому я и осмелился сообщить ему, что вы дома.

Он поставил аппарат на столик.

– Хорошо, Карри, – тихо произнес Вэнс и взял трубку. – Пусть хоть кто-нибудь нарушит эту дьявольскую скуку. – И он заговорил с Маркхэмом: – Ну что, старина, не спишь? А я ем яичницу, хочешь присоединиться? Или просто решил услышать мой голос?

Вдруг он замолчал, и с его худощавого лица исчезло шутливое выражение. Внешне Вэнс был типичным северянином: длинное лицо с резкими чертами, серые, широко расставленные глаза, узкий орлиный нос и прямой удлиненный подбородок. Красиво очерченный рот выделялся на его бледном лице. Но была в нем черта какой-то циничной жестокости, делавшая его больше похожим на обитателя средиземноморского побережья, чем севера. Лицо его, волевое и привлекательное, нельзя было назвать красивым. Это скорее лицо мыслителя, отшельника, и строгость его выражения подчас мешала Вэнсу в общении с окружающими.

Вэнс был флегматичен по природе и приучил себя к сдержанности в проявлении чувств, но в это утро я заметил, что он не в состоянии скрыть жадного интереса к тому, о чем говорилось по телефону. Лоб его наморщился. В глазах мелькнуло изумление. Время от времени он давал выход своим эмоциям любимыми восклицаниями: «изумительно!», «необычайно!», «честное слово!».

Когда через несколько минут он заговорил сам, в его речи чувствовалось странное возбуждение.

– О, конечно! – заявил он. – Это, право, безумно. Сейчас оденусь. До свидания. – Положив трубку на рычаг, он позвонил: – Подай мне серый костюм, – приказал он Карри, – темный галстук и шляпу. – Потом он опять принялся за яичницу, а через несколько мгновений вопросительно посмотрел на меня: – Вы знаете что-нибудь о стрельбе из лука, Ван? – спросил он.

Я, конечно, не знал ничего, кроме того, что надо было пускать стрелы в мишень, о чем и сказал ему.

– Ну, вы не очень-то осведомлены. – Он лениво закурил папиросу. – Я и сам не считаю себя авторитетом в этой области, но в Оксфорде немного упражнялся в стрельбе из этого средневекового оружия. Не такая уж интересная забава, гораздо скучнее, чем гольф, и столь же сложная. – Некоторое время он мечтательно курил. – Ван, будьте добры, принесите мне том словаря, где написано о стрельбе из лука.

Я принес книгу, и почти на полчаса он погрузился в чтение раздела о стрелковых обществах, турнирах, состязаниях и знаменитых американских лучниках. Наконец он закончил и выпрямился в кресле. Очевидно, он нашел что-то смутившее его и заставившее напрячься его острый ум.

– Это просто ерунда какая-то, Ван, – промолвил он, устремив глаза в потолок. – Средневековая трагедия в современном Нью-Йорке! Клянусь Юпитером! – Он внезапно привстал. – Нет, это совершеннейший абсурд. Маркхэм сообщил мне нечто безумное, а я поддался. – Он выпил еще кофе, но по выражению его лица я видел, что он не может освободиться от своей навязчивой идеи. – Окажите еще одну услугу, Ван, – наконец произнес он. – Принесите мне немецкий словарь и собрание стихотворений Стивенсона.

Когда я принес оба тома, он посмотрел какое-то слово в словаре и отложил книгу в сторону.

– К несчастью, все именно так, хотя я заранее знал это.

Потом он отыскал в толстом томе Стивенсона раздел стихотворений для детей. Через несколько минут Вэнс закрыл эту книгу и, вытянувшись в кресле, стал пускать в потолок длинные ленты дыма.

– Это нереально, – как будто возражая самому себе, сказал он. – Слишком фантастично, что-то демоническое и совершенно извращенное… Волшебная сказка в кровавых тонах. Нечто, противоречащее разуму… Немыслимое, как черная магия или колдовство. В общем, бред сумасшедшего…

Он посмотрел на часы и вышел из комнаты, предоставив мне размышлять о причинах его необычного волнения. Трактат о стрельбе из лука, немецкий словарь, стихотворения для детей, непонятные восклицания Вэнса о безумии и фантастике – какая связь между всем этим? Я пытался подыскать объяснение, но безуспешно. Да и не удивительно, что мне это не удалось. Даже когда открылась правда, когда спустя недели были получены несомненные доказательства, нормальный человеческий ум отказывался воспринять эту правду – до того она была невероятна и омерзительна.

Вэнс вскоре прервал мои размышления. Он уже оделся для выхода на улицу и, по-видимому, нетерпеливо ожидал задерживавшегося Маркхэма.

– Мне очень хотелось чего-нибудь интересного, какого-нибудь славного, захватывающего преступления, – заметил он, – но, честное слово, я и не помышлял о таком кошмаре. Если бы я не знал так хорошо Маркхэма, то заподозрил бы, что он издевается надо мной.

Когда через несколько минут Маркхэм поднялся в садик на крыше, стало более чем ясно, что он крайне взвинчен. Выражение его лица было мрачным, обычная приветливость заменилась сухой официальностью. Маркхэм и Вэнс уже пятнадцать лет тесно дружили, хотя по природе это были антиподы: один – суровый, быстрый, смелый, прямой, тягостно серьезный; другой – позитивный, медлительный, сдержанный, ироничный, смотревший на житейские мелочи отстраненно и свысока. Они хорошо дополняли друг друга, и именно на этой основе зиждилась их неразрывная, долговременная близость.

В течение четырех лет Маркхэм служил окружным следователем Нью-Йорка, и в это время он много раз обращался к Вэнсу за советами в важнейших делах, и Вэнс ни разу не обманул доверия к своей способности правильно мыслить и схватывать все на лету. Действительно, Вэнс раскрыл большое количество крупных преступлений, случившихся за период четырехлетнего пребывания Маркхэма на его посту. Знание человеческой природы, большая начитанность, интеллект, острота логической мысли, чутье к скрытой под личиной истине делали Вэнса в высшей степени пригодным к работе сыщиком. Он выполнял ее неофициально, по доброй воле участвуя в уголовных делах, которые вел Маркхэм.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что в «Деле Епископа» Маркхэм с самого начала обратился к Вэнсу. Я заметил, что в расследовании крупных преступлений Маркхэм особенно полагался на помощь друга. Данный случай – не исключение, потому что только благодаря опыту Вэнса и его глубокому знанию ненормальных проявлений человеческого разума нью-йоркской полиции удалось раскрыть страшный, безумный замысел и узнать, кто его спланировал и осуществил.

– Может, все это просто мистификация, – сказал Маркхэм без всякой, впрочем, убежденности. – Но я подумал, что, вероятно, ты захочешь размяться…

– О, конечно! – саркастически улыбнулся Вэнс. – Я уже соскучился по настоящему делу. Присядь на минутку и изложи мне подробно всю историю. Труп ведь не убежит. И гораздо лучше привести в порядок все нам известное, прежде чем заняться остальным. Кто является, например, сторонами в этом преступлении? И почему к следователю обратились уже через час после смерти жертвы? Все, что ты мне говорил по телефону, кажется какой-то нелепицей.

Маркхэм в раздумье сел на край стула и внимательно осмотрел кончик своей сигары.

– Черт возьми, Вэнс, не делай из этого Удольфской тайны. Тут не готический роман. Преступление вполне ясное. Способ убийства, конечно, необычный, но в последнее время стрельба из лука вошла в моду. В каждом городе, в каждом колледже упражняются в этом виде спорта.

– Полностью согласен. Но Робинов убивали из лука в очень отдаленные времена.

Маркхэм прищурился и испытующе посмотрел на Вэнса.

– Тебе тоже пришло это в голову?

– А как же? Эта мысль вспыхнула в моем мозгу в ту минуту, как ты назвал имя погибшего. – Вэнс несколько раз затянулся. – Кто Кок-Робина убил? Причем стрелой из лука?! Удивительно, как стихи, заученные еще в детстве, долго держатся в памяти. Между прочим, назови мне имя мистера Робина.

– Кажется, Джозеф.

– Не слишком назидательно и невнушительно. А второе имя?

– Послушай, Вэнс, – раздраженно пробурчал Маркхэм, – какое имеет отношение к делу второе имя убитого?

– Ни малейшего. Но если уж сходить с ума, так до конца. Обрывки разума не имеют никакой цены. – Вэнс позвонил Карри и послал его за телефонной книжкой. Маркхэм запротестовал, но Вэнс сделал вид, что не слышит, и, когда книжка появилась, он несколько минут перелистывал ее страницы, пристально вглядываясь в убористые строчки. – Покойный жил на Риверсайдской аллее? – наконец спросил он, остановив палец на найденном имени.

– Похоже, что так.

– Хорошо, славно. – Вэнс закрыл книжку и устремил на окружного следователя торжествующий взор. – Маркхэм, – медленно произнес он, – в телефонном справочнике лишь один Джозеф Робин. Он живет на Риверсайдской аллее, и его второе имя – Кокрейн.

– Что за вздор? – вскинул брови Маркхэм. – Ну и пусть его зовут Кокрейн; неужели ты серьезно предполагаешь, что этот факт имеет какое-нибудь отношение к убийству?

– Честное слово, старина, я ничего не предполагаю. – Вэнс слегка пожал плечами. – Я только отмечаю, так сказать, некоторые факты в связи с этим случаем. Вот как обстоит дело: мистер Джозеф Кокрейн Робин, то есть Кок-Робин, убит стрелой из лука. Не кажется ли это даже твоему юридическому уму чертовски странным?

– Нет, – коротко бросил Маркхэм. – Имя покойного очень обыкновенное, и удивительно, что благодаря этому ренессансу стрельбы из лука не убито или не ранено множество людей в стране. Кроме того, весьма возможно, что смерть Робина – просто несчастный случай.

– Неубедительно. – Вэнс укоризненно покачал головой. – Этот факт, даже если так и произошло на самом деле, нисколько не разъясняет положения, а делает его еще более странным. Из тысяч поклонников стрельбы из лука в нашей стране только один, по имени Кок-Робин, случайно убит стрелой. Это уже пахнет чем-то потусторонним. Тут поневоле поверишь и в привидения, и в злых духов.

– Мне, значит, надо быть медиумом, чтобы допустить возможность совпадения обстоятельств?

– Дорогой мой! Совпадения не бесконечны, но, во всяком случае, теперешнее положение несравненно сложнее, чем ты думаешь. Например, по телефону ты сообщил мне, что последний человек, видевший Робина перед его смертью, именуется Сперлингом.

– Какой же скрытый смысл заключается в данном факте?

– А ты знаешь, что значит по-немецки sperling? – коротко спросил Вэнс.

– Я ведь окончил высшую школу, – надулся Маркхэм.

Вдруг глаза его широко раскрылись, и все тело напряглось. Вэнс моментально пододвинул к нему немецкий словарь.

– Не сердись, сам отыщи это слово. Мы должны быть точными. Я лично все проверил, поскольку боялся, что мое воображение слишком разыгралось, – вот мне и захотелось увидеть слово, написанным черным по белому.

Маркхэм молча раскрыл книгу и пробежал страницу глазами. Задержавшись несколько мгновений на слове, он решительно выпрямился, как будто стряхивая с себя наваждение. Затем недовольно произнес:

– Sperling значит воробей. Каждый школьник знает это. Я тоже это знаю. Что же из этого вытекает?

– Всё! – Вэнс медленно закурил другую папиросу. – И каждый школьник помнит наизусть стихотворение «Смерть и погребение Кок-Робина», ну так как же? – Он лукаво посмотрел на Маркхэма, на лице которого отражалось полное недоумение. – Раз уж ты стараешься показать, что тебе неизвестно это стихотворение, то разреши мне продекламировать первую строфу.

Холод, точно от присутствия какого-то невидимого призрака, пробежал по моей спине, когда Вэнс повторил с детства знакомые строки:

Глава II На стрельбище

Маркхэм медленно перевел на Вэнса тусклый взгляд.

– Ну и что с того? – произнес он так, точно столкнулся с чем-то необъяснимым. – Какое отношение это имеет к убийству реального Джозефа Робина, не зяблика, а гражданина Америки, жителя Нью-Йорка?

– Ну-ну, – Вэнс слегка помахал рукой. – Это плагиат, я и сам так думаю. – Он старался шутливостью замаскировать собственное неведение. – Наверное, тут есть и возлюбленная, оплакивающая смерть Робина. Может, ты помнишь четверостишие?

Маркхэм нервно забарабанил пальцами по столу.

– Представь себе, Вэнс! В этом деле фигурирует молодая девушка. Очень может быть, что в основе преступления лежит ревность.

– Вот-вот, и я про то же. Боюсь, что это дело постепенно разовьется в живые картины для юного поколения. Но наша задача облегчается. Нам остается только найти муху.

– Муху?

– Ну да. Разве ты забыл продолжение стихотворения?

– Ладно, хватит, спустимся на землю, – резко сказал Маркхэм. – Это ведь не детская игра. Тут все серьезно.

– Часто в жизни детская игра имеет самые серьезные последствия, – кивнул Вэнс. – А это мне не нравится, совсем не нравится. Слишком много в этом происшествии ребячества, но свойственного ребенку, впавшему в старческий маразм, с поврежденным рассудком. Это что-то отвратительно извращенное. – Он глубоко втянул дым папиросы. – Сообщи-ка мне подробности, надо же разобраться, каково наше положение в этом опрокинутом вверх ногами мире.

– У меня немного деталей. Я уже почти все передал тебе по телефону. Перед тем как говорить с тобой, меня вызвал профессор Диллард.

– Диллард? Неужели профессор Бертран Диллард?

– Он самый. Трагедия произошла в его доме. Ты знаешь Дилларда?

– Лично не знаком, но он известен всем как величайший из живущих физиков и математиков. У меня в библиотеке собраны почти все его книги. А зачем он вызывал тебя?

– Я знаком с ним уже около двадцати лет. В Колумбийском университете я слушал у него курс математики, а позже вел кое-какие судебные иски для него. Когда нашли тело Робина, он тотчас же позвонил мне. Это было около половины двенадцатого. Я вызвал сержанта Эрнеста Хэса из бюро уголовных расследований Департамента полиции и передал ему дело, сказав при этом, что скоро приеду сам. Потом я позвонил тебе. Сержант и его сотрудники сейчас ожидают меня у Дилларда.

– А какая там домашняя атмосфера?

– Профессор покинул кафедру девять лет назад. С тех пор живет на 75-й Западной улице близ Риверсайдской аллеи. Он взял к себе пятнадцатилетнюю девочку, дочь брата. Теперь ей около двадцати пяти лет. У него также живет его протеже Сигурд Арнессон, мой давний товарищ по университету. Профессор его усыновил, когда он был еще юношей. Сейчас Арнессону около сорока лет, он преподает математику в Колумбийском университете. Его привезли трехлетним ребенком из Норвегии, а через пять лет он стал круглым сиротой. Он, выразимся так, математический гений, и, вероятно, Диллард, заметив в нем будущего математика и физика, усыновил его.

– Я слышал об Арнессоне и его последней книге. Итак, данное трио – Диллард, Арнессон и молодая девушка – живет одиноко?

– С двумя слугами. У Дилларда, по-видимому, очень приличное состояние, и наши господа совсем не одиноки. Этот дом является святилищем для математиков, а кроме того, у молодой леди, любительницы спорта, составилось свое небольшое общество. Я несколько раз бывал там и всегда встречал гостей: то серьезных студентов в библиотеке, то шумливых юношей внизу, в гостиной.

– А Робин?

– Он принадлежал к компании Белл Диллард – так, помятый жизнью молодой человек из общества, получивший несколько призов за стрельбу из лука.

– Да, я нашел его имя в этой книге о стрельбе из лука. Он несколько раз становился победителем на соревнованиях. Я также вычитал, что мистер Сперлинг участвовал в ряде турниров. И мисс Диллард тоже стреляет из лука, притом со страстным увлечением. Она и организовала Риверсайдский стрелковый клуб. Основная арена находится в Скарсдейле, в имении мистера Сперлинга, но мисс Диллард устроила площадку для упражнений в стрельбе на боковом дворе усадьбы профессора.

– Там и был убит Робин.

– Ага! И последний, кто видел его перед смертью, мистер Сперлинг? А где же теперь наш Воробей?

– Не знаю. Перед трагедией он находился вместе с Робином, а когда нашли тело, Сперлинга уже след простыл. Вероятно, у сержанта Хэса есть какие-нибудь сведения на этот счет.

– А что по поводу ревности, о которой ты говорил? – Веки Вэнса лениво опустились, и он стал медленно, но тщательно закуривать, что случалось, когда он проявлял глубокий интерес к чему-либо.

– Профессор Диллард намекнул на привязанность Робина к его племяннице, а когда я его спросил, кто такой Сперлинг и каково его положение в доме, он сообщил, что Сперлинг также добивался руки девушки. По телефону я не вникал в подробности, но у меня осталось впечатление, что Робин и Сперлинг являлись соперниками и что Робина предпочли.

– Итак, Воробей убил Кок-Робина? – Вэнс с сомнением покачал головой. – Нет, это не подходит, слишком уж просто. Тут что-нибудь более темное и страшное. Между прочим, кто же нашел Робина?

– Сам Диллард. Он вышел на балкон на задней стороне дома и увидел, что Робин лежит на площадке со стрелой в сердце. Он тотчас же спустился с большими затруднениями, так как старик ужасно страдает от подагры, и, увидев, что Робин уже мертв, позвонил мне. Вот и все мои предварительные сведения.

– Не блестящие данные, но все-таки наводят на мысли. – Вэнс встал. – Маркхэм, старина, приготовься к чему-нибудь странному и скверному. Пока отставим случайности и совпадения. Хотя обыкновенная стрела и способна пробить одежду и грудную клетку, даже когда она пущена из лука среднего веса, но сам факт убийства, совершенного человеком по фамилии Сперлинг, другого человека, называвшегося Кокрейном Робином, стрелой из лука исключает случайное совпадение обстоятельств. Действительно, невероятная цепь событий указывает на наличие задуманного с дьявольской хитростью плана. – Он направился к двери. – Давай осмотрим место преступления.

Мы поехали на автомобиле Маркхэма и через несколько минут были на 75-й Западной улице. Дом Дилларда под номером «391» находился справа от нас. Между ним и Риверсайдской аллеей возвышался громадный пятнадцатиэтажный дом. Казалось, профессорский домик приютился, как будто прося защиты, в тени этого огромного строения.

Добротный дом Дилларда был выстроен из серого, потемневшего от времени известняка. Участок, на котором стоял особняк, был по фасаду в тридцать пять футов длиной, а сам дом занимал двадцать пять футов. Остальные десять футов отделялись от пятнадцатиэтажного дома каменной стеной с широкой железной дверью посредине.

Несколько ступеней вели с улицы к узкому крыльцу, украшенному четырьмя коринфскими колоннами. Во всю ширину дома во втором этаже тянулся ряд окон с оправленными в свинец стеклами. Как я потом узнал, это были окна библиотеки. От дома веяло чем-то спокойным и старомодным; ни в коем случае нельзя было предположить, что он является местом убийства.

Два полицейских автомобиля припарковались вблизи входа, и дюжина любопытных зевак собралась на улице. Караульный стоял у одной из колонн и скучающе смотрел на толпу.

Нас впустил пожилой дворецкий и повел в гостиную налево от передней, где мы нашли сержанта Хэса и двух сотрудников бюро уголовных расследований Департамента полиции. Сержант курил у стола, засунув большие пальцы в проймы жилета. Он выступил вперед и дружески протянул руку Маркхэму.

– Очень рад вашему приходу, сэр, – сказал он, и взгляд его холодных серых глаз как будто несколько смягчился. – Я ждал вас. В этом деле очень много непонятного. – Он увидел Вэнса, и его широкое лицо засияло добродушной улыбкой. – Как поживаете, мистер Вэнс? Мне с самого начала казалось, что вас тоже вовлекут в это дело. Чем вы занимались в последние месяцы?

Между Вэнсом и сержантом давно уже установились теплые отношения, основанные на взаимном уважении и доверии друг к другу.

Вэнс протянул руку, и улыбка затеплилась в уголках его рта.

– По правде, сержант, я пытался возродить славу афинянина по имени Менандр. Глупо, не так ли?

Хэс насмешливо фыркнул.

– Ну, если уж вы в таком приподнятом настроении, так, наверное, и здесь добьетесь чего-нибудь убедительного.

В первый раз я услышал комплимент, произнесенный Хэсом. Очевидно, кроме восхищения Вэнсом он испытывал некоторое смущение перед ним.

Маркхэм почувствовал неуверенность сержанта и коротко спросил:

– Что тебя затрудняет в этом деле?

– Ничего такого, сэр, – возразил Хэс. – Справимся. Похоже, убийство этой птицы совершено по обычным стандартам, но все это, черт возьми, как-то неестественно, бессмысленно, что ли…

– Я тебя понимаю. – Маркхэм с сочувствием посмотрел на сержанта. – Ты считаешь Сперлинга виновным в преступлении?

– Конечно, он виновен, – заявил Хэс. – Но не это главное. Честно сказать, не нравится мне имя покойника, особенно потому, что убит он был стрелой из лука… – Сержант остановился, немного сконфузившись. – А вам это не кажется странным, шеф?

Маркхэм быстро кивнул.

– Ты, как я вижу, хорошо помнишь детские стихи, – произнес он и отвернулся.

Вэнс устремил на Хэса лукавый взгляд.

– Вот вы сейчас сказали «птица», сержант. Очень удачно. Sperling по-немецки – воробей. А ведь вы помните, что именно Воробей убил Кок-Робина стрелой…

Сержант вытаращил глаза, и губа у него отвисла. Он смотрел на Вэнса с нескрываемым изумлением.

– Я говорил, что это очень трудное дело.

Маркхэм дипломатично вмешался в беседу.

– Расскажи нам подробности, сержант. Я уверен, что ты уже допросил обитателей дома.

– Поверхностно, сэр. – Хэс присел на угол стола и закурил погасшую сигару. – Я вас ожидал, я знал, что вы знакомы со старым джентльменом, поэтому я ограничился обычным допросом. В переулке я поставил человека, чтобы никто не касался тела, пока не приедет доктор Доремус; он прибудет сюда после завтрака. Потом я вызвал по телефону дактилоскопистов, они могут появиться тут каждую минуту, хотя я не знаю, что им здесь делать…

– А что вы, сержант, скажете о луке, из которого была выпущена смертоносная стрела? – поинтересовался Вэнс.

– Лук был бы для нас лучшей уликой, но старый мистер Диллард поднял его и принес в комнату. Его пальцы на нем, наверное, и отпечатались.

– Но что со Сперлингом? – строго спросил Маркхэм.

– Я узнал его адрес, он живет в загородном доме; я послал двух своих людей, чтобы они доставили его тотчас же, как найдут. Потом я поговорил со слугами: со стариком, впустившим вас, и с его дочерью, немолодой женщиной, работающей здесь кухаркой. Но никто из них, кажется, ничего не знает или, может, не хочет говорить. Потом я попробовал допросить барышню, хозяйку дома, но она была так подавлена горем, так плакала, что я решил предоставить вам удовольствие пообщаться с ней. Сниткин и Берк – Хэс указал пальцем на своих подчиненных у окна – обошли подвальный этаж, переулок и задний двор, но вернулись ни с чем. Вот и все, что мне известно. Когда судебно-медицинский эксперт и полицейские из бюро уголовных расследований прибудут сюда, когда я откровенно потолкую со Сперлингом, шар покатится дальше и дело сдвинется с мертвой точки.

Вэнс громко вздохнул.

– Вы ужасный сангвиник, сержант! Смотрите, не разочаруйтесь, если ваш шар окажется параллелепипедом и не захочет катиться. В этой ребячьей чепухе есть что-то дьявольски страшное, и, если предчувствие не обманывает меня, вам еще долго придется играть в жмурки.

– Да? – Хэс лукаво, но доверчиво посмотрел на Вэнса. Очевидно, он и сам был более-менее того же мнения.

– Не позволяй мистеру Вэнсу обескураживать себя, сержант, – подзадорил его Маркхэм. – Его всегда увлекает собственное воображение. – Потом с жестом нетерпения он повернулся к двери: – Отправимся лучше осмотреть местность, пока соберутся остальные. Потом я поговорю с профессором и другими членами семейства. Да, ты, сержант, не упомянул мистера Арнессона, его нет дома?

– Он в университете, но скоро вернется.

Маркхэм кивнул и пошел за Хэсом в переднюю. Когда мы ступали по мягким коврам, устилавшим проход в заднюю часть дома, на лестнице послышался шорох, и чистый, хотя и дрожащий, женский голос в полутьме спросил:

– Это вы, мистер Маркхэм? Дяде показалось, что он узнал ваш голос. Он ждет вас в библиотеке.

– Через несколько минут зайду к нему, мисс Диллард. – Тон Маркхэма был отеческий, с явной симпатией. – Пожалуйста, останьтесь и вы, я бы хотел видеть вас обоих.

Девушка прошептала «да» и исчезла наверху.

Мы пошли к задней двери. Перед нами лежал узкий проход, оканчивающийся деревянными ступеньками, ведущими в подвальный этаж. Спустившись по этим ступенькам, мы очутились в большой низкой комнате с дверью, выходившей прямо на площадку с западной стороны дома. Дверь эта была приоткрыта, а в проеме стоял полицейский из бюро уголовных расследований, поставленный там сержантом Хэсом для охраны трупа.

Комната, очевидно, когда-то служила подвалом для провизии, теперь же была переделана, выкрашена и оборудована под клубную залу. Цементный пол покрывали кокосовые циновки, одну стену целиком увешивали изображения стрелков различных эпох. В комнате стояли пианино и фонограф, множество удобных плетеных кресел, пестрый диван, посредине – громадный плетеный стол, заваленный всевозможными спортивными журналами, и небольшой книжный шкаф, заполненный книгами о стрельбе из лука. В углу размещались несколько мишеней, и их позолоченные диски и разноцветные кольца образовывали яркие световые пятна в солнечных лучах, льющихся через окна.

Часть стены возле двери была увешана длинными луками разного размера и веса, а возле них стоял большой старинный комод с инструментами. Над ним висел маленький шкафчик с разным необходимым в этом деле инвентарем вроде повязок, перчаток для стрельбы, колышков, наконечников и тетивы. На большой дубовой панели между дверью и западным окном располагались разнообразные и самые интересные, какие я когда-либо видел, коллекции стрел.

Эта панель обратила на себя особое внимание Вэнса. Он тщательно поправил, подходя к ней, свой монокль.

– Охотничьи и боевые стрелы, – заметил он. – Хороши. А одна из них куда-то исчезла. Вынута с большой поспешностью. Медная перекладина, удерживавшая ее на месте, сильно погнута.

На полу стояли несколько колчанов, наполненных стрелами для попадания в мишень. Вэнс нагнулся и, вынув одну из них, протянул ее Маркхэму.

– Не похоже на то, чтобы эта крепкая вещь могла пробить грудь человека, но на расстоянии восьми ярдов она насквозь пронзает оленя. Почему же не хватает охотничьей стрелы на панели? Очень интересно.

Маркхэм нахмурился и ничего не ответил. Я понял: он все еще цепляется за угасающую надежду, что трагедия является лишь несчастным случаем. Он безнадежно швырнул стрелу на стол и пошел к выходу.

– Посмотрим на тело и место убийства, – пробурчал он.

Когда мы вышли на теплое весеннее солнце, я почувствовал себя совершенно одиноко. Узкая вымощенная площадка напоминала каньон между двумя отвесными каменными берегами. Она была футов на пять ниже уровня улицы, на которую можно было подняться по небольшой лестнице, ведущей к воротам в стене. Ровная, лишенная окон стена многоквартирного дома, высившегося напротив, вздымалась вверх на сто пятьдесят футов; да и дом Дилларда, всего лишь четырехэтажный, по теперешним архитектурным меркам равнялся по высоте шестиэтажному зданию. Хотя мы находились под открытым небом в сердце Нью-Йорка, нас ниоткуда нельзя было увидеть, кроме как из боковых окон профессорского дома и из выступающего окна дома на 76-й улице, задний двор которого примыкал к участку Дилларда. Дом этот, как мы вскоре узнали, принадлежал некоей миссис Друккер, и ему предстояло сыграть существенную и трагическую роль в раскрытии убийства Робина. Несколько больших деревьев замаскировали его задние окна, и только из этого выступающего окна открывался вид на ту часть площадки, где мы стояли.

Я заметил, что Вэнс все время смотрит на это окно и что, по мере того как он изучает его, по лицу моего патрона пробегают тени. Но только спустя много времени я догадался, что именно привлекало его внимание.

Стрельбище простиралось от стены участка Дилларда на 75-й улице до такой же стены участка миссис Друккер на 76-й улице. Расстояние между двумя стенами было в двести футов, что, как я узнал впоследствии, позволяло продлить стрельбище на шестьдесят ярдов, чтобы упражняться на нем в стрельбе на разные дистанции, доступные этому средневековому виду оружия.

Часть высокой проволочной решетки, разделявшей оба двора в том месте, где она пересекала стрельбище, была деформирована. В конце стрельбища с западной стороны усадьбы миссис Друккер возвышался многоквартирный дом, занимавший угол 75-й улицы и Риверсайдской аллеи. Между этими двумя домами пролегал узкий переулок, отделенный от стрельбища забором, в котором была небольшая дверь с замком.

Тело Робина находилось почти у самого входа в клубную залу. Несчастный лежал на спине, с раскинутыми руками и слегка согнутыми ногами, головой в сторону 76-й улицы. Робин был человек лет тридцати пяти, среднего роста, довольно полный, лицо у него было круглое, гладко выбритое, с узкими светлыми усами. Он был в спортивном костюме из светло-серой фланели, в голубой шелковой рубашке и в коричневых башмаках с резиновыми подошвами. Светло-серая шляпа валялась у его ног.

Возле тела собралась большая лужа темной крови, принявшая форму громадной указующей руки. Но что всех нас повергло в ужас, так это тонкая стрела, торчавшая вертикально из левой части его груди.

Стрела выдавалась дюймов на двадцать, и там, где она входила в тело, виднелось темное пятно от сгустившейся крови. Что придавало этому убийству особую нелепость – так это декоративное оперение стрелы. Перья были ярко-красного цвета, а вокруг стержня две бирюзовые полоски, украшавшие вестницу смерти. Я сразу почувствовал какую-то искусственность этой трагедии, словно присутствовал на театральном представлении.

Вэнс стоял, засунув руки в карманы, и глядел на труп. Несмотря на кажущуюся небрежность его позы, я видел, что он напряжен и обдумывает все факты развернувшейся перед ним драмы.

– Чрезвычайно странно. Вот эта стрела, – произнес он, – предназначенная для крупной дичи, несомненно, принадлежит этнологической выставке, которую мы только что видели. И выстрел меткий, прямо в сердце без малейшего уклонения. Необыкновенно! Маркхэм, это искусство. Случайный выстрел мог, конечно, сделать то же самое, но убийца Робина исключал случайности. Эта крепкая охотничья стрела, выдернутая, очевидно, из панели, указывает на преднамеренность действий преступника. – Вэнс нагнулся над телом. – А вот это интересно! Выемка на конце стрелы повреждена: стрела не могла держаться на тетиве. – Он повернулся к Хэсу. – Скажите-ка, сержант, где профессор нашел лук? Недалеко от окна клубной залы?

Хэс вздрогнул от неожиданности.

– Прямо под окном, мистер Вэнс. Теперь он лежит на фортепьяно в ожидании дактилоскопистов.

– Боюсь, что они обнаружат лишь отпечатки пальцев профессора. – Вэнс открыл портсигар и взял папиросу. – Я даже склонен думать, что и стрела совершенно чиста от следов.

Хэс пристально посмотрел на Вэнса:

– Что привело вас к мысли, что лук был найден под окном?

– Мне показалось, что это логически верное для него место в связи с положением тела мистера Робина.

– Убит в упор, вы хотите сказать?

Вэнс покачал головой:

– Нет, сержант. Я просто отметил тот факт, что ноги покойного направлены к двери в подвальный этаж и что, хотя руки убитого вытянуты, ноги согнуты. Разве так падает человек, пронзенный в сердце?

Хэс задумался.

– Нет, – сказал он. – Робин, наверно, съежился бы больше, если бы даже рухнул на спину, но ноги у него были бы выпрямлены, а руки прижаты к телу.

– Вот именно. Да посмотрите на его шляпу! Если бы он упал на спину, она лежала бы позади него, а не у ног.

– Послушай, Вэнс, – спросил Маркхэм, – что у тебя на уме?

– О, множество разных мыслей. Но все они сводятся к одной совершенно нерациональной гипотезе, что покойный джентльмен не был убит стрелой из лука.

– Так зачем же тогда…

– Совершенно правильно! – перебил Вэнс. – Зачем вся эта инсценировка? Честное слово, Маркхэм, в этом деле заключено что-то ужасное и не от мира сего.

В это время открылась подвальная дверь, и доктор Эмануил Доремус, главный судебно-медицинский эксперт Департамента полиции Нью-Йорка, в сопровождении Берка вышел на площадку. Он приветливо раскланялся и всем пожал руки, а потом с упреком посмотрел на Хэса.

– Право, сержант, – начал он жалобным тоном, – я только три часа из двадцати четырех отдаю на еду, и вы неизменно избираете один из этих часов, чтобы мучить меня трупами. Вы портите мне пищеварение. – Он лукаво улыбнулся и тихонько свистнул, увидев Робина. – Боже мой! На этот раз вы приготовили мне сюрприз – фантастическое убийство.

Он опустился на колени, и его ловкие пальцы стали быстро ощупывать тело. Маркхэм повернулся к Хэсу.

– Пока доктор занят делом, я поднимусь наверх и поболтаю с профессором Диллардом. – Затем он обратился к Доремусу: – Повидайтесь со мной перед уходом.

Доктор кивнул, но даже не поднял головы. Он положил тело на бок и стал исследовать затылок.

Глава III Забытое пророчество

В тот момент, когда мы вошли в холл, из главного полицейского управления приехали капитан Дюбуа, сыщик Беллами и дактилоскописты. Сниткин тотчас же повел их к лестнице в подвал, а Маркхэм, Вэнс и я поднялись на второй этаж.

Библиотека была большая и роскошная, по крайней мере двадцати футов длиной и во всю ширину дома. Стены ее до потолка были уставлены полками с книгами, посредине западной стены возвышался массивный бронзовый камин в старинном стиле, громадный письменный стол был завален бумагами, газетами и брошюрами. Рядом стояли широкие кресла, обитые темной кожей.

Профессор Диллард сидел за столом, одна нога его покоилась на бархатной скамеечке; в углу у окна на мягком кресле приютилась его племянница, молодая девушка с правильными чертами лица, в строгом костюме tailleur[3]. Старик не встал нам навстречу и даже не извинился. Он считал, что мы знаем о его болезненном состоянии. Маркхэм объяснил, зачем пришли Вэнс и я, его компаньон.

– Очень сожалею, мистер Маркхэм, – заговорил профессор, когда мы все уселись, – что поводом для нашей встречи послужила трагедия, но видеть вас мне всегда приятно. Я полагаю, вы желаете допросить меня и Белл. Спрашивайте обо всем вас интересующем.

Профессор Бертран Диллард – человек лет шестидесяти с небольшим, слегка сгорбленный от сидячей жизни, чисто выбритый, с густыми седыми волосами. Его маленькие глаза смотрели на редкость проницательно, морщины вокруг рта придавали ему суровое выражение, свойственное людям, сосредоточенным на решении трудных проблем. В чертах его лица виделся мечтатель и ученый: как известно всему миру, его дерзкие теории о пространстве и времени подтверждались новейшими научными фактами. Казалось, смерть Робина отвлекла светило науки от его абстрактных размышлений.

Маркхэм ответил не сразу, но потом заговорил с явным почтением.

– Пожалуйста, расскажите, сэр, что вам известно о происшествии, а уже потом я задам вопросы, которые сочту необходимыми.

Профессор с усилием протянул руку за старой пенковой трубкой, не спеша набил ее, зажег, раскурил и уселся поудобнее в своем кресле.

– Я уже почти все сообщил вам по телефону. Робин и Сперлинг пришли сегодня к Белл около десяти утра. Но она уже ушла играть в теннис, и они остались ждать ее внизу в гостиной. Я слышал, как они разговаривали там минут тридцать, а затем спустились в клубную комнату. Я провел больше часа за чтением, а потом, так как солнце ласково светило, решил выйти на задний балкон. Подышав свежим воздухом около пяти минут, я почему-то взглянул вниз на стрельбище и, к моему изумлению и ужасу, увидел мистера Робина, лежащего на спине со стрелой в груди. Я поспешил вниз, насколько мне позволяла подагра, и сразу понял, что бедняга мертв; я тотчас же позвонил вам. В доме не было никого, кроме Пайна, нашего дворецкого, и меня. Кухарка Бидл отправилась на рынок, Сигурд, мой приемный сын, в девять часов ушел в университет, а Белл играла в теннис. Я послал Пайна поискать Сперлинга, но того нигде не оказалось, и я опять вернулся в библиотеку и стал ждать вас. Незадолго до приезда ваших людей возвратилась Белл, а немного позже – кухарка. Сигурд придет лишь после двух часов.

– Сегодня утром здесь никого не было: ни гостей, ни посторонних?

Профессор покачал головой.

– Только Адольф Друккер. Вы, кажется, видели его тут однажды. Он живет в доме за нашим и часто заходит, обычно чтобы повидаться с Арнессоном, так как у них общие интересы. Друккер обладает истинно научным умом. Когда он узнал, что Сигурда нет дома, то посидел немного со мной, мы поговорили об экспедиции, отправляемой Королевским астрономическим обществом в Бразилию, а потом Адольф ушел домой.

– В котором часу это было?

– Около половины десятого. Друккер покинул меня незадолго до прихода Робина и Сперлинга.

– Для мистера Арнессона не совсем обычно отсутствовать утром по субботам? – спросил Вэнс.

Старый профессор проницательно взглянул на сыщика и ответил не сразу:

– Не совсем обычно, поскольку вообще-то по субботам он дома. Но сегодня утром ему надо было поискать кое-что в факультетской библиотеке – Сигурд работает вместе со мной – для моей новой книги.

Наступило короткое молчание, затем Маркхэм произнес:

– Утром вы сказали, что Робин и Сперлинг ухаживали за мисс Диллард, добиваясь ее руки.

– Дядя! – Молодая девушка выпрямилась и сердито посмотрела на старика: – Это как-то нехорошо.

– Но ведь это правда, моя милая, – почти с нежностью ответил он.

– Да, до некоторой степени так и есть, – согласилась девушка. – Но не следовало упоминать об этом. Вы знаете, дядя, да и джентльмены тоже знали, как я к ним относилась. Мы были друзьями, вот и все. Еще вчера вечером я совершенно ясно заявила им обоим, что не буду больше выслушивать их глупых признаний. Робин и Сперлинг – просто молодые люди моего круга, и вот одного из них уже нет… Бедный Кок-Робин! – со слезами в голосе воскликнула девушка.

Брови Вэнса поднялись, и он непроизвольно привстал.

– Кок-Робин?

– Да, мы его так поддразнивали, но он не любил это прозвище.

– Прозвище было неизбежно, – сочувственно заметил Вэнс. – И, право, оно очень милое. Ведь Кок-Робина, зяблика, любили все лесные птички, и все оплакивали его смерть. – Говоря это, сыщик внимательно смотрел на молодую девушку.

– Я знаю, – кивнула Белл. – Я даже однажды сказала ему это. И все любили Джозефа; его нельзя было не любить, он был такой добрый и славный.

Вэнс откинулся в кресле, а Маркхэм продолжал допрос.

– По вашим словам, профессор, вы слышали, как Робин и Сперлинг беседовали в гостиной. Вы уловили что-нибудь из их разговора?

Старик покосился на племянницу.

– Разве это имеет значение, мистер Маркхэм? – спросил он после некоторого замешательства.

– При данном положении вещей весьма существенное.

– Ну ладно. – Профессор задумчиво затянулся и выпустил густой клуб дыма. – Хотя мой ответ может произвести ложное впечатление.

– Я полагаюсь на ваше доверие, а выводы сделаю сам, – настойчиво произнес Маркхэм.

Опять наступило короткое молчание, прерванное молодой девушкой.

– Отчего же не рассказать следователю, что вы слышали, дядя? Кому это повредит?

– Я забочусь о тебе, Белл, – мягко ответил профессор, – но, может, ты и права. – Он с неудовольствием добавил: – Дело в том, что Робин и Сперлинг ссорились по поводу Белл. Я слышал немногое, но понял, что каждый из них считал другого соперником.

– Нет, они не думали так, – вступилась мисс Диллард. – Они всегда друг друга не любили, между ними существовала вражда, но не я являлась ее причиной. Тут дело заключалось в их успехах в стрельбе из лука. Видите ли, Раймонд, то есть мистер Сперлинг, был лучшим стрелком, но в этом году Джозеф несколько раз побеждал его на состязаниях, и на итоговом годовом турнире его объявили чемпионом.

– И, вероятно, Сперлингу показалось, что он упал в ваших глазах, – подытожил Маркхэм.

– Какие глупости! – горячо возразила девушка.

– Я полагаю, милая, что нам надо передать этот вопрос мистеру Маркхэму, пусть разбирается, – миролюбиво произнес профессор. – Какие у вас еще вопросы?

– Я бы хотел узнать все, что вам известно о Робине и Сперлинге: кто они такие, каковы их связи и знакомства, как долго вы их знали?

– Думаю, что Белл просветит вас лучше меня. Оба молодых человека из ее компании. Я лишь случайно встречал их.

Маркхэм вопросительно взглянул на девушку.

– Я знаю их несколько лет, – быстро заговорила она. – Джозеф был лет на восемь-десять старше Раймонда и жил в Англии, пока не умерли его родители, – это произошло пять лет назад. Тогда он переехал в Америку и снял квартиру на Риверсайдской аллее. У него имелось достаточно денег, и он жил без дела, увлекаясь рыбной ловлей, охотой и другими видами спорта. Он появлялся в обществе, но редко, и был хорошим другом, всегда готовым заменить отсутствующего гостя за обедом и войти четвертым в бридж…

Она остановилась, точно ее сведения были оскорбительны для памяти погибшего, и Маркхэм, поняв ее чувства, просто спросил:

– А Сперлинг?

– Он сын богатого фабриканта, отошедшего от дел. Живет в шикарном загородном доме. Там наше основное стрельбище, а Раймонд – инженер-консультант в какой-то фирме, но, я думаю, он служит только ради удовольствия своего отца, потому что в конторе бывает раза два-три в неделю. Он окончил Бостонский политехнический университет, а я познакомилась с ним, когда он был первокурсником и приезжал домой на каникулы. Раймонд, конечно, не перевернет вселенной, но он представляет лучший тип американской молодежи: искренний, веселый, немного застенчивый и совершенно прямодушный.

Из описания молодой девушки легко было представить себе Робина и Сперлинга и трудно связать кого-нибудь из них с мрачной трагедией, приведшей нас сегодня в этот дом.

Маркхэм с минуту сидел нахмурившись. Наконец он поднял голову и обратился к Белл.

– Скажите, мисс Диллард, нет ли у вас какой-либо версии, объясняющей смерть Робина?

– Нет, – сорвалось с ее губ. – Кому понадобилось убивать Кок-Робина? У него во всем мире не было ни одного врага. Все это совершенно невероятно. Я не поверила случившемуся, пока не убедилась лично. Даже и теперь все кажется мне иллюзорным.

– Но все-таки, милое дитя, – вмешался профессор, – он убит. Значит, было что-то в его жизни, чего ты не знала и не подозревала. Мы постоянно открываем новые звезды, в существование которых не верили прежние астрономы.

– Не представляю себе, что Джозефа кто-то ненавидел, – настаивала она. – Никогда не поверю, это какая-то бессмыслица.

– Вы полагаете, – осторожно уточнил Маркхэм, – что мистер Сперлинг ни в коем случае не причастен к смерти Робина?

– Такое просто немыслимо! – обиделась девушка. – Раймонд не убийца, а приличный человек из хорошей семьи.

– А знаете ли вы, мисс Диллард, – вкрадчиво промолвил Вэнс, – что sperling значит воробей?

Девушка сидела неподвижно. Лицо ее побледнело, а руки сжали подлокотники кресла. Потом медленно, как будто с усилием, она кивнула, и тяжелый вздох поднял ее грудь. Вдруг она вздрогнула и прижала к лицу носовой платок.

– Я боюсь, – прошептала она. – Все это как-то странно…

Вэнс встал, подошел к ней и ласково погладил по плечу.

– Что именно?

Она подняла голову, и глаза их встретились. Казалось, взгляд сыщика успокоил ее, и она с трудом улыбнулась.

– Накануне, – начала она напряженным тоном, – мы все были внизу на стрельбище. Раймонд собирался выстрелить, как вдруг отворилась дверь, и на площадку вышел Робин. Конечно, опасности не было, но Сигурд, то есть мистер Арнессон, смотрел на нас с заднего балкона. Когда я в шутку крикнула Джозефу «ай-ай», Сигурд наклонился к нам и сказал: «Вы не знаете, молодой человек, какой опасности подвергаетесь. Вы – Кок-Робин, а этот стрелок – Воробей. Помните, что случилось с вашим тезкой, когда Воробей выпустил стрелу из лука?» В то время никто не обратил внимания на эти слова. А теперь… – Ее голос понизился до шепота.

– Перестань, Белл, не поддавайся тоске, – спокойно, но внушительно произнес профессор. – Просто это была одна из неловких шуток Сигурда. Он ведь постоянно смеется и подкалывает – это естественное желание отдохнуть от напряженной работы мозга.

– Я тоже так считаю, – ответила девушка. – Конечно, это была шутка. Однако теперь она кажется каким-то страшным пророчеством. Только, – прибавила она, – Раймонд не способен на убийство. – Во время этой речи внезапно отворилась дверь, и на пороге появилась высокая худощавая фигура. – Сигурд, наконец-то! – воскликнула Белл Диллард с неподдельным облегчением.

Сигурд Арнессон, ученик профессора Дилларда и его приемный сын, имел яркую внешность: ростом выше шести футов, прямой и гибкий, с непослушными светлыми волосами, орлиным носом и лукавым выражением серо-синих глаз, отражавших напряженную работу мысли, – облик, исключавший всякий намек на поверхностность характера. Я сразу почувствовал расположение и уважение к нему. В этом человеке таились могущественные возможности и богатейшая одаренность.

Войдя в комнату, он сразу охватил нас быстрым, испытующим взглядом, кивнул мисс Диллард и посмотрел на профессора.

– Скажите, пожалуйста, что случилось? Повозки и толпа на улице, страж у входа. Мне удалось проскользнуть мимо цербера, и Пайн впустил меня, а потом два человека в штатском потащили меня без церемоний наверх. Забавно, но неловко. А здесь, кажется, следователь. Здравствуйте, мистер Маркхэм.

Не дав сыщику ответить на приветствие, Белл Диллард объявила:

– Сигурд, пожалуйста, будь серьезен. Мистер Робин убит.

– Кок-Робин? Так чего же мог ожидать несчастный с таким именем? – Казалось, это известие нисколько не тронуло Арнессона. – И кто отправил его к праотцам?

– Кто это сделал, мы не знаем, – ответил Маркхэм с упреком в голосе. – Но мистер Робин был убит стрелой, пронзившей ему сердце.

– Очень подходящая смерть. – Арнессон сел на подлокотник кресла и вытянул свои длинные ноги. – Так естественно, что Кок-Робин убит стрелой из лука.

– Сигурд! – прервала его Белл. – Довольно ерничать. Ты знаешь, что Раймонд не мог такого натворить.

– Конечно, сестричка. – Арнессон пристально посмотрел на нее. – Я имею в виду орнитологического предка мистера Робина. – Он медленно повернулся к Маркхэму. – Так здесь действительно произошло таинственное убийство, с трупом, нитями преступления и прочей атрибутикой? Можете посвятить меня в суть событий?

Маркхэм вкратце обрисовал ему создавшееся положение, и математик выслушал с живым интересом. Когда отчет был окончен, он спросил:

– А лук не нашли на стрельбище?

– Ах! – заговорил Вэнс в первый раз после прихода Арнессона, как будто пробуждаясь от сна, и ответил за Маркхэма: – Очень дельный вопрос. Да, лук обнаружен как раз под окном клубной комнаты, меньше чем в десяти футах от трупа.

– Это, наверное, упрощает дело, – несколько разочарованно произнес Арнессон. – Остается только снять отпечатки пальцев.

– К несчастью, лук брали в руки, – объяснил Маркхэм. – Профессор Диллард поднял его и принес домой.

Арнессон с любопытством повернулся к старику:

– Чем вы руководствовались, сэр?

– Дорогой Сигурд, какие руководства? Я не анализировал своих чувств и эмоций. Мне пришло в голову, что лук – важная улика, вот я и отнес его в подвал. В качестве меры предосторожности до прихода полиции.

Арнессон сделал гримасу и подмигнул:

– Хотел бы я знать, какая подсознательная идея блуждала в вашем уме.

В дверь постучали, и Берк просунул голову в библиотеку.

– Доктор Доремус ждет вас внизу, мистер Маркхэм. Он закончил освидетельствовать труп.

Маркхэм встал и извинился.

– Не буду вас больше беспокоить. Мне предстоит долгая работа. Но я попрошу вас некоторое время оставаться наверху. Я увижусь с вами перед уходом.

Доремус нетерпеливо вышагивал туда-сюда, когда Маркхэм зашел в гостиную.

– Ничего сложного, – начал он, не давая Маркхэму возможности вставить даже слово. – Наш спортивный приятель убит стрелой с очень острым наконечником, проникнувшей в сердце через четвертое междуреберное пространство. Сильное кровоизлияние, внутреннее и наружное. Смерть наступила часа два назад, приблизительно в половине двенадцатого. Конечно, это только гипотеза. Признаков борьбы я не обнаружил. Смерть застигла жертву внезапно. На том месте, где голова при падении тела ударилась о твердый цемент, у погибшего вскочила большая шишка.

– Это весьма любопытно. – Тягучий голос Вэнса врезался в стаккато доктора. – Серьезный был удар?

Врач с удивлением посмотрел на сыщика.

– Достаточно серьезный, чтобы проломить череп. В затылочной части видна кровяная опухоль. Засохшая кровь в ноздрях и ушах, зрачки разной величины – все это указывает на пролом черепа. После вскрытия узнаю подробнее. – Он повернулся к следователю: – Есть еще вопросы?

– Пока нет. Только представьте поскорее протокол вскрытия.

– Вы получите его вечером. Сержант уже позвонил, чтобы прислали повозку.

И, пожав всем руки, Доремус торопливо ушел. Хэс стоял позади.

– Осмотр ничего особенного не дал, – пожаловался он, покусывая кончик сигары.

– Не падайте духом, сержант, – подбодрил его Вэнс. – Этот удар по затылку заслуживает самого пристального внимания. Я полагаю, что он не является только следствием падения.

Замечание произвело на сержанта заметное впечатление.

– Кроме того, мистер Маркхэм, – сказал он, – не было отпечатков пальцев ни на луке, ни на стреле. Дюбуа говорит, что их начисто вытерли. Есть пятнышко только на том конце лука, за который его поднял профессор. Больше никаких следов.

Несколько мгновений Маркхэм курил в мрачном молчании.

– А скобка ворот, ведущих на улицу, ручка двери в переулок между двумя домами?

– Ничего, – фыркнул Хэс. – Обе из грубого ржавого железа, на котором не остается отпечатков.

– Маркхэм, – вступился Вэнс, – в этом деле вы идете по ложному пути. Конечно, не будет никаких отпечатков. Кто поставит театральную пьесу и бросит на виду у публики все подпорки? Нам интересно узнать, почему этот режиссер пустился на такие эффекты?

– Не так-то это легко, мистер Вэнс, – вздохнул Хэс.

– А разве я говорю, что легко? Нет, сержант, это чертовски трудно. И даже хуже, чем трудно, – это хитро, темно… здесь есть что-то от лукавого.

Глава IV Таинственная записка

Маркхэм решительно уселся у большого стола посреди комнаты и распорядился:

– Надо вызвать прислугу, сержант.

Хэс выскочил в переднюю и отдал приказ одному из своих людей. Через несколько минут высокий хмурый человек как-то развинченно, точно на шарнирах, вошел и остановился на пороге в почтительном ожидании.

– Это дворецкий, сэр, – объяснил сержант. – Его фамилия Пайн.

Маркхэм внимательно рассмотрел мажордома. Ему было около шестидесяти лет; голова его отличалась неправильной формой, руки и ноги были велики и несуразны. Одежда была аккуратно выглажена, но сидела на нем мешковато, высокий крахмальный воротничок казался слишком широким. Глаза под седыми густыми бровями были бледно-водянистого цвета, рот выглядел на одутловатом нездоровом лице какой-то некрасивой щелью. Несмотря на полное отсутствие внешней привлекательности, слуга производил впечатление ловкого и смышленого человека.

– Вы дворецкий профессора Дилларда? – спросил Маркхэм. – Как давно вы служите в этом доме?

– Уже десять лет, сэр.

– Значит, вы поступили сразу после того, как профессор оставил кафедру в университете?

– Думаю, что так, сэр, – низким звучным голосом пробасил Пайн.

– Что вам известно о трагедии, разыгравшейся сегодня утром?

Хотя Маркхэм задал этот вопрос внезапно, надеясь, вероятно, чего-нибудь добиться таким приемом, Пайн выслушал следователя с завидным спокойствием.

– Ничего, сэр. Я и не подозревал о случившемся, пока меня не позвал профессор Диллард из библиотеки и не велел поискать мистера Сперлинга.

– Значит, ваш хозяин сообщил вам о трагедии?

– Он сказал: «Мистер Робин убит, найдите мистера Сперлинга». И больше ничего, сэр.

– Вы уверены, что он употребил слово «убит»? – вмешался Вэнс.

Сначала дворецкий замешкался, но быстро овладел собой и с хитрецой произнес:

– Да, уверен. «Убит» – именно так он выразился.

– А вы видели тело мистера Робина во время поисков? – продолжал Вэнс, рассматривая какой-то рисунок на стене.

Пайн опять ответил не сразу.

– Да, сэр. Я отворил дверь из подвала, чтобы осмотреть стрельбище, и заметил бедного господина…

– Вас это, конечно, поразило, – сухо заметил Вэнс. – Может, вы случайно прикоснулись к телу, или к стреле, или к луку?

Водянистые глаза Пайна на мгновение оживились.

– Нет, сэр, зачем бы я это сделал?

– И вправду, зачем? – тяжело вздохнул Вэнс. – Но вы видели лук?

Пайн покосился на сыщика, будто стараясь вызвать в памяти первое впечатление.

– Я не помню, сэр, – пробормотал он.

Вэнс, по-видимому, потерял к дворецкому всякий интерес, и тогда Маркхэм возобновил допрос.

– Я слышал, что мистер Друккер, ваш сосед, заходил утром около половины десятого. Вы его видели?

– Да, сэр. Он всегда приходит через подвальную дверь; мы столкнулись возле буфетной, и он поздоровался со мной.

– Он покинул дом тем же путем?

– Наверное, но я был наверху, когда он уходил. Он живет в особняке за нашим домом…

– Знаю. – Маркхэм поерзал на сиденье. – Вы впустили мистера Робина и мистера Сперлинга сегодня утром?

– Да, сэр, около десяти часов.

– Может, вы слышали что-нибудь из их разговора, когда они ожидали в гостиной мисс Белл?

– Нет, сэр. Большую часть утра я был занят на половине мистера Арнессона.

– Это на втором этаже в задней части дома, – посмотрел на Пайна Вэнс, – комната с балконом, так?

– Да, сэр, все верно.

– Чрезвычайно интересно. С этого балкона профессор Диллард впервые увидел тело мистера Робина. Как же вы не слышали, что профессор входит в комнату? Вы ведь говорили, что узнали о трагедии, когда профессор позвал вас из библиотеки и велел отыскать мистера Сперлинга.

Лицо дворецкого побелело; я заметил, что пальцы его нервно сжимаются и разжимаются.

– Я мог отлучиться на минуту из комнаты мистера Арнессона, – с усилием объяснил он. – Да, скорее всего так. Вспоминаю, сэр, что я ходил в чулан за бельем…

– Ну и дела, – впал в апатию Вэнс.

Маркхэм курил, сосредоточенно разглядывая середину стола.

– Кто-нибудь еще приходил сегодня в дом? – спросил он.

– Никто, сэр, – поспешно ответил Пайн.

– И вы не можете дать какого-либо объяснения тому, что случилось?

Пайн покачал головой, устремив взгляд в пространство.

– Нет, сэр. Мистер Робин был веселый, всеми любимый молодой человек. Он был не из тех, кто внушает мысли об убийстве; если вы понимаете, что я подразумеваю.

Вэнс с удивлением поднял глаза.

– Нет, я не вполне понимаю, что вы подразумеваете. А откуда вы знаете, что это убийство? Может, несчастный случай?

– Я вообще ничего не знаю, сэр, – поправился слуга. – Но я кое-что понимаю в стрельбе из лука и сразу увидел, что мистер Робин убит охотничьей стрелой.

– Вы наблюдательны, – заметил Вэнс, – и в искренности вам не откажешь.

Стало очевидно, что никаких сведений от этого человека не добиться, и Маркхэм отпустил его, приказав Хэсу вызвать кухарку. Когда та вошла, я тотчас заметил внешнее сходство между отцом и дочерью. Это была некрасивая женщина лет сорока, высокая, угловатая, с продолговатым лицом и крупными руками и ногами. После нескольких предварительных вопросов выяснилось, что она вдова, фамилия ее Бидл, и пять лет назад, после смерти мужа, она поступила к профессору Дилларду по рекомендации Пайна.

– В котором часу вы вышли сегодня из дома? – спросил ее Маркхэм.

– В половине одиннадцатого или чуть позже.

Она, видимо, чувствовала себя неловко, и в ее голосе звучали тревожные интонации.

– А когда вернулись?

– Около половины первого. Меня впустил вот этот человек, – она покосилась на Хэса, – и обошелся со мной, как с преступницей. Меня в чем-то подозревают?

Хэс улыбнулся.

– Время названо точно, мистер Маркхэм. Она обиделась, что я не пустил ее вниз.

Маркхэм неодобрительно покачал головой.

– Вы что-нибудь знаете о том, что произошло здесь утром? – продолжил он, внимательно разглядывая женщину.

– Что же я могу знать? Я ведь была на рынке.

– Видели ли вы мистера Робина или мистера Сперлинга?

– Минут за пять до моего ухода они прошли мимо кухни в комнату для упражнений в стрельбе.

– Слышали вы что-нибудь из их разговора?

– Я не подслушиваю за дверьми.

Маркхэм сердито поджал губы и собрался выпалить что-то резкое, но Вэнс опередил его:

– Следователь полагал, что, вероятно, дверь была приоткрыта, и вы могли случайно уловить что-нибудь из их разговора, несмотря на ваше похвальное желание не подслушивать.

– Да, дверь, вроде, была приоткрыта, но я ничего не слышала, – недружелюбным тоном ответила женщина.

– Значит, вы не знаете, находился ли еще кто-нибудь в клубной зале?

Бидл прищурилась и с недоверием поглядела на Вэнса.

– Может, и был кто-нибудь. Я как будто слышала голос мистера Друккера, – ядовито произнесла она, и на ее губах обозначилась кривая ухмылка. – Он заходил нынче рано утром к мистеру Арнессону.

– Точно? – удивился Вэнс. – Вы его видели?

– Я видела, как он пришел, но не заметила, когда он вышел. Он постоянно толчется в доме.

– Вот не подумал бы! Да, между прочим, через какую дверь вы отправились на рынок?

– Через парадную. С тех пор как мисс Белл сделала из подвала клубную залу, я всегда хожу через парадную дверь.

– Сегодня утром вы не входили в стрелковую комнату?

– Нет.

Вэнс выпрямился в кресле.

– Спасибо за помощь. Вы свободны. – Когда кухарка вышла, он встал и подошел к окну: – Мы тратим силы впустую, Маркхэм, – сказал он. – Мы ничего не добьемся ни от прислуги, ни от членов семейства. Надо пробить психологическую стену и лишь тогда бросаться на приступ. В здешнем семействе у каждого свои сокровенные переживания, и каждый боится, чтобы они не просочились наружу. Каждый говорит меньше, чем знает. Неприятно, но верно. Все, что мы узнали, не связано одно с другим, и если хронологически события не совпадают, следовательно, они произвольно искажены. Во всех этих россказнях я не нашел ни намека на внутреннюю связь.

– Может, и в самом деле связи нет, – ответил Маркхэм, – но мы никогда не найдем ее, если прекратим допросы.

– Ты слишком доверчив. – Вэнс подошел к столу. – Чем больше мы задаем вопросов, тем больше запутываемся. Даже показание профессора Дилларда не вполне правдиво. Он что-то скрывает. Арнессон своим вопросом коснулся самого живого места. Ловкий парень этот математик. Девушка тоже старается выпутать себя и свою компанию, чтобы и пятнышка на них не осталось. У Пайна явно что-то на уме, хитрит и изворачивается. На лице его маска, которая прикрывает разные мысли, но никакими вопросами до них не докопаешься. Какая-то фальшь и относительно его утренних занятий. Он говорил, что провел все утро в комнате Арнессона, но явно не знал, что профессор дышал свежим воздухом на балконе своего приемного сына. Как такое возможно? И эта его отлучка в чулан более чем подозрительна. Из показаний Бидл следует, что она не любит слишком общительного мистера Друккера и постаралась вмешать его в это дело. Она думает, что слышала его голос в злополучной комнате. Но кто поручится, так ли это? Все это мы и должны разузнать. Надо вежливо поговорить с самим мистером Друккером…

Послышались шаги на лестнице, и в дверях появился Арнессон.

– Ну, кто же убил Кок-Робина? – насмешливо спросил он.

Маркхэм встал с неприветливым видом и уже хотел выразить неудовольствие, но Арнессон поднял руку.

– Простите, одну минуту. Я пришел предложить свои услуги благородному делу правосудия, обывательского правосудия, потому что с философской точки зрения никакого правосудия, никакой справедливости не существует. – Он сел напротив Маркхэма и цинично усмехнулся. – Печальный факт неожиданной кончины мистера Робина взывает к моей научной натуре. Это интересная проблема, в ней чувствуется математический привкус: имеется ряд точных данных, и из них надо определить некоторые неизвестные величины. Я как раз тот гений, который способен решить эту задачу.

– А как вы будете ее решать, мистер Арнессон? – Маркхэм уважал ум и знания этого человека и чувствовал под его насмешливым легкомыслием серьезные намерения.

– Я пока не составил уравнения. – Арнессон вытащил из кармана старую трубку и вертел ее в руках. – Мне всегда хотелось поработать в сыскном деле – ненасытное любопытство физика, – и у меня давно уже создалась теория, что математика выгодно приложима к решению пошлых, мелочных вопросов жизни на этой ничтожной планете. В мире есть закон, и я не вижу достаточных причин утверждать, что сущность и положение преступника не могут быть открыты таким же способом, каким открыли планету Нептун, то есть изучением нарушений правильности движения Урана по орбите. – Арнессон замолчал и стал набивать трубку. – Вот я и желаю применить к этой запутанной чепухе методы открытия Нептуна. Мне нужны данные, и я пришел просить довериться мне и сообщить факты; давайте организуем некое интеллектуальное товарищество. Решая эту проблему, я попутно докажу свою теорию, что математика лежит в основе всякой истины. Согласны?

– Я с удовольствием изложу вам все, что мы знаем на сегодняшний день, мистер Арнессон, – ответил Маркхэм. – Но я не обещаю ставить вас в известность обо всем последующем. Вдруг это будет противоречить целям правосудия и затруднять следствие?

Вэнс сидел с полузакрытыми глазами: по-видимому, предложение Арнессона в первый момент не понравилось ему, но вдруг он резко повернулся к Маркхэму и заявил:

– Я не вижу причин препятствовать мистеру Арнессону перевести преступление на язык прикладной математики. Я уверен, что он будет скромен и воспользуется сведениями только для научных целей. Вероятно, его просвещенная помощь понадобится нам в этом противоречивом и запутанном деле.

Маркхэм достаточно хорошо знал Вэнса, чтобы понять обдуманность его предложения, и я нисколько не удивился, когда следователь сказал Арнессону:

– Ладно. Мы дадим вам все имеющиеся у нас данные для выработки вашей математической формулы. Что вас интересует в первую очередь?

– Пока ничего. Я знаю то же, что и вы. Когда вы уйдете, я вытрясу кое-что из Пайна и Бидл, только не пренебрегайте тем, что я откопаю.

В эту минуту парадная дверь отворилась, и полицейский, карауливший у входа, вошел в сопровождении какого-то человека.

– Этот господин говорит, что ему надо видеть профессора, – доложил полицейский и, повернувшись к неизвестному, движением головы указал на Маркхэма. – Вот следователь. Передайте ему, что требуется.

Вновь вошедший, по-видимому, смутился. Этот худощавый, отлично одетый господин, несомненно, принадлежал к высшему обществу. Ему было приблизительно пятьдесят лет, но выглядел он моложаво. У него были густые седеющие волосы, заостренный нос и небольшой, но развитый подбородок. Глаза его, над которыми возвышался широкий лоб, имели необычное выражение. Это были глаза разочаровавшегося в жизни человека, обиженного судьбой и очерствевшего душой.

– А, здравствуйте, мистер Арнессон, – промолвил он спокойным мелодичным голосом. – Надеюсь, ничего дурного?

– Просто смерть человека, а так все отлично, – с насмешкой ответил математик. – Буря в стакане воды, как гласит пословица.

Маркхэму не понравилось вторжение в его компетенцию.

– Что вам угодно, сэр? – сурово спросил он.

– Полагаю, я не помешал, – извинился Парди. – Я друг семьи, живу как раз напротив и заметил: произошло что-то необычное. Вот и подумал, что, наверное, смогу быть чем-нибудь полезен.

Арнессон усмехнулся:

– Дружище Парди, зачем облекать свое любопытство в тогу риторики?

Парди покраснел.

– Право, я ничего такого… – начал он, но Вэнс перебил его.

– Вы сказали, мистер Парди, что живете напротив. Вы не заметили что-нибудь особенное сегодня утром в этом доме?

– Нет, сэр. Мой кабинет выходит на 75-ю улицу, и я все утро просидел у окна, все время писал. Когда после ленча я вернулся к работе, то увидел толпу, полицейские автомобили и одетого в униформу стража у дверей.

Вэнс задумчиво рассматривал Парди, а потом спросил:

– Кто-нибудь выходил из дома нынче утром?

Тот медленно покачал головой.

– Никого особенного. Около десяти явились двое молодых людей, приятели мисс Диллард, позже вышла Бидл с рыночной корзинкой. Вот и все, что я запомнил.

– Вы видели, как ушли эти мужчины?

– Не берусь утверждать. – Парди нахмурился. – Мне кажется, что только один из них направился через ворота на стрельбище. Но это лишь мое впечатление.

– В котором часу это было?

– Право, не ручаюсь за точность. Где-нибудь через час после его прихода.

– Вы не припомните, кто-нибудь другой входил сегодня утром в дом профессора? Или, может, покидал его?

– Я видел, как вернулась мисс Диллард с тенниса – это было около половины первого, и меня позвали завтракать. Белл даже помахала мне ракеткой.

– И больше никого?

– Вроде, никого, – с сожалением в голосе ответил Парди.

– Один из молодых людей убит, – объявил Вэнс.

– Мистер Робин, или Кок-Робин, – вставил Арнессон с комической гримасой, которая не понравилась мне из-за своей неуместности.

– Боже! Какое несчастье! – искренне поразился Парди. – Робин? Чемпион стрелкового клуба мисс Белл?

– Единственное его право на бессмертие. Именно он.

– Бедная Белл! – Что-то в манере Парди заставило Вэнса внимательно посмотреть на него. – Надеюсь, она не слишком убита этой трагедией?

– Разумеется, она эмоционально отнеслась к ней, – произнес Арнессон. – Но для таких происшествий существует полиция. Столько волнений из-за такого по сути пустяка! Вся земля покрыта крошечными движущимися комочками нечистых углеводов, подобных Робину; в общем и целом они носят название «человечество».

Парди грустно и снисходительно улыбнулся; очевидно, он был хорошо знаком с циничными выходками Арнессона. Потом Парди обратился к Маркхэму:

– Разрешите мне повидать мисс Диллард и ее дядю?

– Да, конечно, – ответил Вэнс, прежде чем Маркхэм пришел к какому-либо решению. – Они в библиотеке.

Пробормотав слова благодарности, Парди удалился.

– Странный субъект, – промолвил Арнессон, когда шаги Парди затихли. – Куча денег. Живет, как хочет. Единственная страсть – шахматы. Любит решать задачи.

– Шахматные задачи? – Вэнс с интересом взглянул на собеседника. – Так это Джон Парди? Изобретатель гамбита Парди?

– Он самый. – Арнессон опять скорчил гримасу. – Он написал книгу о гамбите и вообще покровительствовал шахматной игре: устраивал турниры, носился по всему свету, чтобы присутствовать на всяких матчах. Его гамбит вызвал заметное волнение в шахматном мире. Парди организовал целый ряд соревнований, что стоило ему больших денег. Конечно, он по мере сил добивался, чтобы применяли его гамбит, но все закончилось кризисом. Все шахматисты, прибегавшие к его гамбиту, проигрывали. Это был ужасный удар для Парди. Он посыпал пеплом его голову и лишил упругости его мускулы. Теперь он надломленный человек.

– Я знаю историю этого гамбита, – прошептал Вэнс, задумчиво рассматривая потолок. – Я сам его применял, Ласкер выучил меня…

Полицейский снова появился в дверях и сделал знак Хэсу. Сержант быстро встал и вышел в переднюю. Через минуту он вернулся с листком бумаги в руках. Вид у Хэса был крайне растерянный.

– Вот какая штука, сэр, – подал он листок Маркхэму. – Полицейский у парадных дверей только сейчас увидел, что из почтового ящика торчит бумажка, и взял ее посмотреть. Что вы думаете об этом?

Маркхэм с недоумением некоторое время рассматривал бумажку, а затем без единого слова передал ее Вэнсу. Я встал и посмотрел через его плечо. Это оказался лист почтовой бумаги обычного размера, сложенный так, чтобы его легко было опустить в ящик для писем. На нем бледно-синими чернилами было отпечатано на машинке несколько строк. Первая из них гласила:

«Джозеф Кокрейн умер».

На второй я увидел вопрос:

«Кто Кок-Робина убил?»

А на третьей было следующее:

«Sperling значит воробей».

В нижнем правом углу на месте подписи стояло слово, набранное прописными буквами: «ЕПИСКОП».

Глава V Женский крик

Поглядев на странную записку с не менее странной подписью, Вэнс достал монокль и начал неторопливо прилаживать его, что всегда являлось признаком сдерживаемого интереса. Через монокль сыщик снова внимательно прочел бумагу и передал Арнессону.

– Вот ценный материал для вашего уравнения.

Арнессон бегло осмотрел записку и с кислой гримасой положил ее на стол.

– Я уверен, что духовенство тут не у дел. Оно ужасно ненаучно. Их математикой не проберешь. Епископ, епископ… – раздумывал он. – Я не знаю ни одного епископа. Пожалуй, я выброшу эту абракадабру из своих вычислений.

– Если вы это сделаете, мистер Арнессон, – серьезно возразил Вэнс, – то ваше уравнение обратится в пепел и разлетится по ветру. Мне, наоборот, это послание кажется весьма значительным. В самом деле, я полагаю, если вы разрешите высказать мнение непосвященному, что это пока единственная самая математическая вещь в данном процессе. Она исключает всякую случайность. Это некая постоянная величина, управляющая всеми уравнениями.

Хэс с отвращением посмотрел на бумагу.

– Это написал какой-то недоумок, мистер Вэнс, – заявил он.

– Несомненно, с головой у него не все в порядке, сержант, – согласился Вэнс. – Но не отвергайте того факта, что этот субъект мог знать много интересных частных подробностей. Помните, что второе имя мистера Робина было Кокрейн, что он убит стрелой из лука, и во время его смерти где-то поблизости крутился мистер Сперлинг. Кроме того, этот хорошо осведомленный безумец предвидел убийство, поскольку бумажка с посланием опущена в почтовый ящик до появления на сцене вас и ваших людей.

– Если только он не один из зевак на улице, бросивших записку, когда полицейский повернулся спиной.

– Ну да, а сначала он сбегал домой и аккуратно отпечатал свое сообщение на машинке. – Вэнс с грустной улыбкой покачал головой. – Нет, сержант, боюсь, что ваше предположение неверно.

– Так что же это, черт возьми, означает? – спросил Хэс.

– Не имею ни малейшего представления. – Вэнс зевнул и встал. – Пойдем, Маркхэм, поговорим немного с этим мистером Друккером, которого так не любит Бидл.

– С Друккером?! – с удивлением воскликнул Арнессон. – А он здесь при чем?

– Мистер Друккер заходил сегодня сюда утром, чтобы повидаться с вами, – объяснил Маркхэм, – и вполне вероятно, что он встретил в доме Робина и Сперлинга. – Следователь сделал выразительную паузу. – Не желаете пойти с нами?

– Нет, спасибо. – Арнессон выбил трубку и поднялся. – Мне еще надо проверить целую кучу студенческих работ. Думаю, вам лучше взять с собой Белл, учитывая, что леди Мэй немного чудаковата.

– Леди Мэй?

– Виноват. Забыл, что вы ее не знаете. Мы все зовем ее леди Мэй, так, из вежливости. Старушке это нравится. Я говорю о матери Друккера. Странная женщина. – Он покрутил пальцем у виска. – Немного тронулась, но совершенно безобидная. Она уверена, что солнце всходит и заходит только для Адольфа Друккера. Возится с ним, точно с младенцем. Печальное положение. Да, так пригласите с собой Белл. Леди Мэй ее обожает.

– Хорошая мысль, мистер Арнессон, – похвалил Вэнс. – Вам не составит труда спросить мисс Диллард, не будет ли она так добра пойти с нами?

– Ну конечно, – улыбнулся Арнессон и взбежал наверх.

Через несколько минут мисс Диллард присоединилась к нам.

– Сигурд сказал мне, что вы хотите видеть Адольфа. Он, конечно, не будет возражать, но бедная леди Мэй волнуется от малейших пустяков…

– Надеюсь, мы не расстроим ее, – успокоил Вэнс. – Видите ли, мистер Друккер был здесь утром, и кухарка говорит, что она, вроде бы, слышала, как он беседовал с мистером Робином и мистером Сперлингом в стрелковой комнате. Может, он окажет нам содействие.

– Наверное, если только у него получится, – пылко ответила молодая девушка. – Но, пожалуйста, будьте осторожны.

В ее голосе прозвучали просительные нотки, и Вэнс с любопытством посмотрел на нее:

– Расскажите нам что-нибудь о миссис Друккер. Почему мы должны держаться с ней настороже?

– Жизнь ее сложилась трагично, – объяснила Белл. – Когда-то она была известной певицей. Не второстепенной артисткой, я имею в виду, а настоящей примадонной с блестящей карьерой впереди. В Вене она вышла замуж за известного музыкального критика Отто Друккера, а через четыре года родился Адольф. Когда ребенку миновало два года, она уронила его в Пратере, и с этого момента вся ее жизнь изменилась. Спина у Адольфа повредилась, и он стал горбатым. Это разбило сердце леди Мэй. Она считала себя виновницей несчастья, бросила сцену и посвятила себя сыну. Через год, когда ее муж умер, она переехала в Америку, где жила в девичестве, и купила дом, в котором они теперь живут. Вся ее жизнь сосредоточилась на Адольфе. Она пожертвовала ради него всем и ухаживала за ним, как за ребенком… – Тень пробежала по лицу Белл. – Иногда я думаю, да и все так считают, что он и в самом деле ребенок. Мать впала в болезненное состояние, и недуг ее – ужасная, потрясающая материнская любовь, безумие нежности, как говорит дядя. В последнее время она сделалась особенно странной. Я часто заставала ее с руками, прижатыми к груди, точно она держала ребенка; при этом она тихонько напевала старинные немецкие колыбельные песни. Она ужасно ревнива и ревнует сына ко всем. На прошлой неделе я пошла навестить ее вместе с мистером Сперлингом – мы часто ее навещаем, ведь она такая одинокая, несчастная. Так она свирепо посмотрела на него и сказала: «А почему он не калека, как мой бедный Адольф?» – Девушка замолчала и грустно посмотрела на нас. – Теперь вы понимаете, по какой причине я просила вас быть осторожнее? Не дай бог, леди Мэй подумает, что мы явились с дурными намерениями относительно ее бесценного сыночка.

– Без нужды мы не станем ее терзать, я вам обещаю, – сочувственно произнес Вэнс. – А где расположена комната миссис Друккер?

Девушка изумленно взглянула на него и тотчас ответила:

– В западной части дома. Из ее балконного окна видно наше стрельбище.

Вэнс вынул портсигар и тщательно выбрал папиросу.

– А она часто сидит у окна?

– Постоянно. Леди Мэй всегда смотрит, когда мы упражняемся в стрельбе. Я уверена, что ей тяжело наблюдать за этим, ибо Адольф недостаточно силен для стрельбы. Он пробовал несколько раз, но тотчас уставал и теперь совсем перестал заниматься.

– Она, наверное, потому и смотрит на вас, что ее это мучает, самоистязание, знаете ли. Большое несчастье оказаться в таком положении. – Вэнс говорил мягко, что для меня, знающего его натуру, было немного непривычно. – Я думаю, – прибавил он, – будет лучше сначала на минутку зайти к миссис Друккер. Наш визит, вероятно, не так испугает ее. Можно без ведома мистера Друккера пройти в ее комнату?

– Да, конечно. – Эта идея понравилась молодой девушке. – Мы проникнем через черный ход. Кабинет Адольфа находится в передней части дома.

Миссис Друккер сидела у большого окна на старинной кушетке, вся обложенная подушками. Мисс Диллард поздоровалась с ней и нежно поцеловала ее в лоб.

– У нас в доме сегодня утром произошел несчастный случай, леди Мэй, – сказала Белл, – и эти джентльмены пожелали навестить вас. Я предложила проводить их. Вы не сердитесь?

Бледное печальное лицо миссис Друккер было повернуто к окну, но, когда мы вошли, на нем застыло выражение страха. Это была высокая, чрезвычайно худая женщина; кисти ее рук, лежавшие на подлокотниках, были испещрены жилами и морщинами, как лапы сказочных птиц. Лицо ее также выглядело изможденным, с глубокими морщинами, но не отталкивающим, потому что его украшали ясные живые глаза и прямой нос. Хотя ей, очевидно, перевалило далеко за шестьдесят, волосы у нее были темные, без заметной седины, и густые.

Несколько минут она не двигалась и молчала. Наконец руки ее медленно сжались, губы пошевелились.

– Что вам нужно? – раздался низкий звучный голос.

– Миссис Друккер, – начал Вэнс, – как уже сообщила мисс Диллард, в их доме сегодня утром разыгралась трагедия. Поскольку из вашего окна хорошо видно стрельбище, мы подумали, что, вероятно, вы что-нибудь заметили и поможете нам в расследовании.

Настороженность заметно ослабела, но прошло несколько минут, прежде чем пожилая дама заговорила:

– А что же стряслось?

– Убит мистер Робин. Вы знали его?

– Стрелок из лука, чемпион Белл? Да, я его знала. Сильное, здоровое дитя, натягивал лук и не утомлялся. Кто его прикончил?

– Не знаем. – Вэнс внимательно посмотрел на старую леди. – Но так как он погиб на стрельбище, которое хорошо видно из вашего окна, мы надеемся на ваше содействие.

Веки миссис Друккер опустились, и она, будто с удовлетворением, сложила руки.

– Вы уверены, что он умер на стрельбище?

– Мы нашли там его тело, – пояснил Вэнс.

– Чем же я вам помогу?

– Вы никого не видели сегодня утром на стрельбище? – спросил Вэнс.

– Нет, – быстро ответила она. – Никого. Я даже не смотрела туда.

Вэнс встретился с ней взглядом и вздохнул.

– Очень жаль, – пробормотал он. – Если бы нынче утром вы выглянули из окна, то, весьма возможно, увидели бы трагедию. Мистер Робин убит стрелой из лука, и, похоже, преступление совершено без всяких мотивов.

– Вы уверены, что он убит стрелой из лука? – спросила дама, и легкая краска выступила на ее пепельных щеках.

– Таково мнение врача. Из его сердца, когда мы нашли труп, торчала стрела.

– Конечно. Это ведь так натурально! Стрела в сердце Робина!

Она произнесла это надменно, с каким-то странным выражением лица. Наступило напряженное молчание, и Вэнс подошел к окну.

– Разрешите посмотреть?

– Нет, незачем. Оттуда ничего не видно, только деревья на 76-й улице и часть двора Диллардов. Кирпичная стена напротив очень угнетает. Когда не было этого высокого дома, открывался чудесный вид на реку.

Вэнс задумчиво взглянул на стрельбище.

– Да, – повторил он, – если бы сегодня утром вы сидели у окна, то заметили бы, что случилось. От вас хорошо видны и стрельбище, и дверь в подвал. Жалко! – Он вынул часы. – Ваш сын дома, миссис Друккер?

– Мой сын! Адольф! Что вам от него надо? – Ее голос стал жалобным, а глаза с ненавистью устремились на Вэнса.

– Ничего особенного, – спокойно промолвил сыщик. – Вдруг он видел кого-нибудь на стрельбище?

– Никого он не видел. Он и не мог никого видеть, потому что его здесь не было. Он ушел рано утром и не вернулся до сих пор.

Вэнс с состраданием поглядел на нее.

– Он отсутствовал все утро? Вы знаете, где он?

– Я всегда знаю, где он, – с гордостью отчеканила миссис Друккер. – Мой мальчик ничего от меня не скрывает.

– Он сообщил вам утром, куда идет? – мягко настаивал Вэнс.

– Конечно, но я забыла. Дайте подумать. – Ее длинные пальцы застучали по подлокотникам, глаза беспокойно забегали. – Не могу припомнить. Но я спрошу его, как только он появится.

Мисс Диллард воззрилась на старую женщину с возрастающим недоумением.

– Но, леди Мэй, Адольф был у нас сегодня утром. Он приходил к Сигурду.

Миссис Друккер гневно выпрямилась на кушетке.

– Ничего подобного! – крикнула она, метнув на девушку сердитый взгляд. – Адольф собирался куда-то в город. Он и близко не подходил к вашему дому, я уверена, что он там не был.

Глаза ее засверкали, и она вызывающе посмотрела на Вэнса. Наступил неприятный момент, но дальнейшее оказалось еще тягостнее. Дверь тихо отворилась, и мгновенно руки миссис Друккер протянулись вперед.

– Мой маленький мальчик, мой бэби! – закричала она. – Иди сюда, милый.

Но вошедший мужчина не двинулся с места. Он щурил на нас свои блестящие глаза, как человек, проснувшийся в незнакомом месте. Ростом Адольф Друккер еле достигал пяти футов. У него был обычный для горбунов вид: тонкие ноги, а искривленное туловище венчалось большой куполообразной головой. Но лицо его поражало интеллигентностью и страстной пугающей одержимостью. Профессор Диллард считал Адольфа математическим гением, и никто не сомневался в его эрудиции.

– Что все это значит? – спросил мистер Друккер тонким, дрожащим голосом. – Это ваши знакомые, Белл?

Девушка начала что-то говорить, но Вэнс жестом остановил ее.

– Дело в том, мистер Друккер, – пояснил он, – что рядом с вами случилась беда. Это мистер Маркхэм, окружной следователь Нью-Йорка, и сержант Хэс из бюро уголовных расследований. По нашей просьбе мисс Диллард привела нас сюда, чтобы расспросить вашу мать, не видела ли она сегодня утром на стрельбище чего-нибудь необычного. Инцидент имел место у подвальной двери дома Диллардов.

Друккер повел головой и упрямо выставил вперед подбородок.

– Что конкретно произошло?

– Мистер Робин убит стрелой из лука.

Лицо Друккера изменило выражение, желваки зашевелились.

– Робин убит? Когда?

– Вероятно, между одиннадцатью и двенадцатью часами.

– Что вы говорите! – Друккер быстро взглянул на мать. Он как будто разволновался, и его большие плоские пальцы затеребили края куртки. – Ты что-то видела? – спросил он мать, и его глаза недобро засверкали.

– Что ты, сынок? – испуганным шепотом спросила пожилая женщина.

Лицо Друккера стало суровым, на губах обозначилась усмешка.

– А то, что именно в это время я услышал крик в твоей комнате.

– Ты не слышал! Нет! Ничего подобного! – Мать с трудом переводила дух, голова ее по-старчески тряслась. – Ты ошибаешься, мой милый. Я сегодня утром не кричала.

– Ну, значит, кричал кто-нибудь другой. – Его голос прозвучал холодно и безжалостно. Он помолчал и прибавил: – Дело в том, что, услышав крик, я поднялся сюда и притаился у двери. Ты ходила и напевала какую-то песенку, и я вернулся к себе в кабинет.

Мисс Друккер прижала к лицу платок, глаза ее увлажнились.

– Так ты работал в кабинете между одиннадцатью и двенадцатью? А я звала тебя несколько раз, – с подавленной тревогой простонала леди Мэй.

– Я слышал, но не ответил, поскольку был очень занят.

– Ах, вот как. – Она медленно повернулась к окну. – А я-то думала, что тебя нет дома. Ты ведь сказал мне…

– Да, сказал, что пойду к Диллардам. Но Сигурда не оказалось дома, и около одиннадцати я вернулся.

– Я не видела, как ты вошел. – Энергия иссякла у бедной женщины, и она сидела тихо, устремив отрешенный взгляд на кирпичную стену за окном. – А раз ты не ответил на мой призыв, я, естественно, подумала, что тебя нет дома.

– Я вышел от Диллардов через ворота в стене и отправился прогуляться в парк, – несколько раздраженно пояснил Друккер. – Домой я возвратился через парадную дверь.

– Ты говоришь, что слышал мой крик. Но зачем мне было кричать, сынок? Спина сегодня утром у меня не болела.

Друккер нахмурился, и его маленькие глазки быстро забегали от Вэнса к Маркхэму.

– До меня явно донесся женский крик из этой комнаты, – упрямо повторил он. – Около половины двенадцатого.

Он опустился на стул и недовольно уставился в пол. Разговор между матерью и сыном привел нас в недоумение. Хотя Вэнс, по-видимому, был поглощен рассматриванием старинной гравюры, я отлично знал, что ни одно слово, ни одна интонация не ускользнули от него. Он повернулся, сделал Маркхэму знак, чтобы тот помалкивал, и подошел к миссис Друккер.

– Нам очень жаль, что мы побеспокоили вас, сударыня. Простите нас великодушно. – Он поклонился и обратился к мисс Диллард: – Вы согласитесь проводить нас обратно? Или мы сами должны найти дорогу вниз?

– Я провожу, – с готовностью отозвалась девушка и, приблизившись к миссис Друккер, обняла ее: – Мне так жаль, леди Мэй.

По дороге в переднюю Вэнс, как будто что-то вспомнив, остановился и оглянулся на Друккера.

– Вам лучше пойти с нами, – сказал он спокойным, но настоятельным тоном. – Вы знали мистера Робина и, может быть, сообщите нам что-нибудь важное.

– Не ходи с ними, сынок! – закричала миссис Друккер с искаженным от страха лицом. – Незачем! Это враги. Они погубят тебя…

Адольф Друккер встал.

– Почему же мне не пойти с ними? – дерзко возразил он матери. – Мне тоже хочется разобраться в этом деле. Вдруг, как они говорят, мне удастся принести пользу? – И он присоединился к нам.

Глава VI «„Я“, – ответил Воробей…»

Когда мы снова оказались в гостиной у Диллардов и мисс Белл ушла к дяде в библиотеку, Вэнс без обиняков приступил к делу.

– Мне жаль волновать вашу мать, мистер Друккер, допрашивая вас в ее присутствии, но так как вы заходили сюда утром незадолго до смерти Робина, нам необходимо осведомиться, что вы готовы сообщить по этому делу.

Друккер сел у камина, осторожно поднял голову, но ничего не ответил.

– Вы пришли сюда, – продолжал Вэнс, – около половины десятого, чтобы повидать Сигурда Арнессона.

– Да, именно так.

– Через стрельбище и дверь в подвал.

– Я всегда прихожу оттуда. Мне незачем огибать большой дом.

– Но мистера Арнессона не оказалось дома утром, так?

– Он был в университете.

– Узнав, что его нет дома, вы некоторое время пробыли в библиотеке у профессора, обсуждая астрономическую экспедицию в Южную Америку. Я не ошибаюсь?

– Экспедицию Королевского астрономического общества в Собрал, – уточнил Друккер.

– Сколько времени вы провели в библиотеке?

– Меньше получаса.

– А потом?

– Я спустился в стрелковую комнату и пролистал один из журналов. В нем обнаружилась шахматная задача, я сел и занялся ею…

– Одну минуту, мистер Друккер. – В голосе Вэнса послышалось удивление. – Вы интересуетесь шахматами?

– До некоторой степени. Но я не трачу на них по многу часов, ведь эта игра не чисто математическая и недостаточно умозрительная для математического ума.

– Как долго вы решали задачу?

– Около получаса.

– Скажем, до половины одиннадцатого.

– Приблизительно так. – Друккер глубже уселся в кресло, но его скрытая настороженность не уменьшилась.

– Следовательно, вы находились в стрелковой комнате, когда туда пришли мистер Робин и мистер Сперлинг? – Друккер ответил не сразу, и Вэнс, сделав вид, что не замечает его сомнений, прибавил: – Профессор Диллард говорил, что молодые люди появились около десяти часов и, подождав немного в гостиной, спустились в подвал.

– А где же Сперлинг? – воскликнул Друккер, подозрительно переведя взгляд от Маркхэма к Вэнсу.

– Мы ожидаем его с минуты на минуту, – сказал Вэнс. – Сержант Хэс послал за ним двух своих помощников.

Брови у горбуна приподнялись:

– Ах, так Сперлинга насильно приведут сюда! – Адольф сложил вместе свои плоские пальцы и стал их рассматривать, затем медленно поднял глаза на Вэнса: – Вы спрашивали, видел ли я Робина и Сперлинга в стрелковой комнате. Да, они спустились вниз почти в ту минуту, когда я уходил.

Вэнс откинулся на спинку кресла и вытянул ноги.

– Не создалось ли у вас впечатления – как бы это выразиться, – что они ссорились?

Друккер несколько мгновений обдумывал вопрос.

– Уж раз вы затронули эту проблему, – начал он, – я припоминаю, что между ними была какая-то холодность. Но я не утверждаю это. Видите ли, я покинул комнату сразу же после их прихода.

– Вы вышли через подвальную дверь, а потом через ворота в стене на 75-ю улицу. Правильно?

На мгновение показалось, что Друккеру не хочется отвечать, но потом он процедил сквозь зубы:

– Так точно. Я решил прогуляться по берегу реки, прежде чем опять приняться за работу. Я свернул на аллею, а затем в парк.

Хэс с обычным для него недоверием к показаниям допрашиваемых свидетелей задал следующий вопрос:

– Вы не встретили кого-нибудь из знакомых?

Друккер сердито повернулся к сержанту, но Вэнс быстро вмешался и сгладил ситуацию:

– Это не так важно, сержант. Если понадобится, мы вернемся к этой теме попозже. – Он опять обратился к Друккеру: – Вы возвратились немного раньше одиннадцати, так вы, кажется, сказали, и вошли в дом через парадную дверь.

– Совершенно верно.

– Вы не заметили ничего необычного, когда были здесь утром?

– Нет, кроме того, о чем я уже сообщил вам.

– Вы уверены, что слышали, как вскрикнула ваша мать около половины двенадцатого?

Вэнс не пошевелился, когда задавал этот вопрос, но какая-то особая нотка послышалась в его голосе, и это возбуждающе подействовало на Друккера. Он поднял свое широкое тело с сиденья и враждебно посмотрел на Вэнса. Его круглые маленькие глаза метали искры, тонкие губы конвульсивно дергались, руки сгибались и разгибались, словно перед болезненным припадком.

– На что вы намекаете? – резко спросил он. – Я сказал, что слышал крик, и мне совершенно все равно, соглашается с этим мать или нет. Более того, я уловил звуки, как она ходила по комнате. Поймите, между одиннадцатью и двенадцатью она была в своей комнате, а я – в своей. И ничего другого вы не докажете. Кроме того, я не желаю подвергаться допросу вами или кем бы то ни было о том, где я был и чем занимался. Вам до этого нет никакого дела, черт возьми, вы меня поняли?

Он был в такой ярости, что, казалось, сию минуту набросится на Вэнса. Хэс уже выступил вперед, чувствуя скрытую в этом человеке опасность. Но Вэнс даже бровью не повел. Он лениво курил и, когда бешенство Друккера иссякло, заговорил спокойно, без малейших признаков волнения или обиды.

– Нам больше не о чем вас спрашивать, мистер Друккер. И, право, напрасно вы так переживаете. Мне просто пришло в голову, что крик вашей матери помог бы нам установить точное время убийства.

– Какое отношение имеет ее крик ко времени смерти Робина? Ведь она же призналась вам, что ничего не видела.

Утомленный допросом Друккер тяжело прислонился к столу. В эту минуту в дверях показался профессор Диллард, а за ним Арнессон.

– В чем дело? – спросил профессор. – Я услышал шум и спустился. – Он холодно посмотрел на Друккера. – Белл уже достаточно настрадалась за сегодняшний день, но вам, кажется, этого мало?

Вэнс встал, но не успел и рта раскрыть, как Арнессон с упреком погрозил Друккеру пальцем.

– Вам надо научиться владеть собой, Адольф. Вы принимаете жизнь с ужасающей серьезностью. Зачем придавать так много значения булавочным уколам земного бытия?

Друккер мотал головой и шумно дышал.

– Эти свиньи… – начал он, но Арнессон быстро прервал его.

– Адольф, все люди – в сущности свиньи. Для чего входить в подробности? Пойдемте, я провожу вас домой. – Он крепко взял Друккера под руку и повел его вниз по лестнице.

– Нам очень жаль, что мы потревожили вас, сэр, – извинился Вэнс перед профессором. – По какой-то причине этот господин соскочил с рельсов. Допросы, конечно, не особенно приятная вещь, но мы надеемся, что скоро с ними покончим, а без них тоже никак не обойтись.

– Постарайтесь завершить их как можно скорее, Маркхэм, и зайдите ко мне перед уходом.

Когда профессор закрыл за собой дверь, следователь с нахмуренными бровями, заложив за спину руки, стал ходить взад-вперед по комнате.

– Что ты думаешь о Друккере? – спросил он, останавливаясь перед Вэнсом.

– Славный характерец, – сыронизировал сыщик. – Умственный и физический калека. Прирожденный лицемер. Но хитер, дьявольски хитер. Ненормальный мозг – такое часто встречается у субъектов подобного типа. Однако наш словесный бой не безрезультатен. Адольф Друккер что-то замалчивает и хотел бы рассказать, да не смеет.

– Пожалуй, – с сомнением заметил Маркхэм. – Очень уж он нервничает по поводу времени между одиннадцатью и полуднем. Он, как кошка, все время следил за нами.

– Как хорек, – поправил Вэнс. – Я отлично чувствовал его лестное внимание.

– Во всяком случае, не похоже, чтобы он оказал нам большую услугу, хотя несколько раз повторил, что хочет помочь.

– Да, – согласился Вэнс. – Пока мы не особенно продвинулись вперед, но кое-какой багаж попал на наше судно. Наш раздражительный математик обнаружил некие интересные особенности мышления. Миссис Друккер тоже не лишена перспектив. Если бы мы узнали то, что они оба скрывают, то нашли бы ключ к разгадке преступления.

Хэс целый час молчал и скептически наблюдал за происходящим, но теперь вдруг горячо заговорил:

– Знаете, мистер Маркхэм, мы попусту тратим время. Что ценного во всей этой болтовне? Нам нужен Сперлинг, и, когда мои молодцы приведут его, мы заставим его попотеть, и у нас соберется достаточно материала для обвинения. Он был влюблен в племянницу Дилларда и завидовал Робину не только из-за барышни, но и потому, что тот лучше него стрелял этими красными палками. В этой чертовой комнате он схватился с Робином, профессор слышал их, и, согласно показаниям, Сперлинг за несколько минут до смерти Робина был с ним внизу…

– Да, – хмыкнул Вэнс, – вдобавок его зовут Воробей, что и требовалось доказать. Нет, сержант, уж очень это просто, а между тем убийство задумано весьма хитро.

– Не нахожу тут никакого плана, – заартачился Хэс. – Картина ясна. Сперлинг выходит из себя, хватает лук, выдергивает из колчана стрелу, идет вслед за Робином из комнаты, стреляет и попадает ему прямо в сердце.

Вэнс вздохнул.

– Вы слишком прямодушны для этого испорченного мира, сержант. Если бы все случилось с такой наивной поспешностью, жизнь была бы очень проста и скучна. Но не таково убийство Робина. Во-первых, никакой стрелок, метя в движущуюся цель, не сумел бы с такой точностью попасть между ребрами в самое уязвимое место. Во-вторых, череп Робина проломлен. Конечно, такое бывает при падении, но мало на то похоже. В-третьих, шляпа лежала у ног, где она никак не очутилась бы, если бы Робин упал нормально. В-четвертых, выемка на конце стрелы так испорчена, что тетива не могла на ней держаться. В-пятых, Робин стоял лицом к стреле, так что, пока злодей натягивал лук и целился, несчастный успел бы позвать на помощь и укрыться. В-шестых… – Вэнс остановился, чтобы закурить папиросу. – Клянусь Юпитером, сержант, я что-то пропустил. Да, когда человек получает рану в сердце, тотчас же в изобилии хлещет кровь. С большой долей вероятности вы найдете кровавые пятна на полу в стрелковой комнате, где-нибудь около двери.

Хэс не стал спорить. Опыт научил его, что к гипотезам Вэнса нельзя относиться свысока. С добродушным ворчанием он направился в заднюю часть дома.

– Я, Вэнс, начинаю понимать тебя, – смущенно заметил Маркхэм. – Но боже милостивый! Если смерть Робина от стрелы была инсценировкой, то перед нами что-то дьявольски хитрое.

– Это работа маньяка, – рассудительно промолвил Вэнс. – Конечно, не такого, который воображает себя Наполеоном, а того, чей разум доведен до нелепости.

Маркхэм жадно курил, развалившись в кресле и погрузившись в размышления.

– Я опасаюсь, что Хэс ничего не найдет, – грустно покачал головой следователь.

– Почему? – возразил Вэнс. – Если не обнаружится вещественных доказательств, что смерть Робина произошла в стрелковой комнате, это только затруднит нашу задачу с юридической точки зрения.

Но вещественные доказательства не заставили себя ждать. Через несколько минут сержант вернулся, усталый, но радостно возбужденный.

– Черт возьми, мистер Вэнс, – воскликнул он. – Голова у вас золотая! – Хэс не скрывал восхищения. – На полу нет ни капли крови, но на цементе есть темное пятно, которое кто-то пытался сегодня затереть мокрой тряпкой. Оно и теперь еще не высохло и находится около двери, как вы сказали. А что еще более подозрительно: один из половиков постелен точно на это место. Но все-таки со Сперлинга нельзя снимать подозрений, – запальчиво прибавил он. – Он мог убить Робина и в комнате.

– А потом замыть кровь, вытереть стрелу, перенести труп и лук на стрельбище и тогда только уйти? Так? Но стрельба из лука – не комнатное занятие, и Сперлинг был слишком хорошо знаком с ним, чтобы пытаться совершить убийство выстрелом из лука в замкнутом помещении.

В это время Парди проходил по передней, возвращаясь домой. Не успел он дойти до двери, как Вэнс приблизился к арке, ведшей из гостиной в переднюю.

– Мистер Парди, подождите, пожалуйста, одну минуту.

– Да, конечно, – любезно повернулся к нему Парди.

– Мы хотели бы задать вам еще один вопрос, – сказал Вэнс. – Вы говорили, что видели сегодня утром, как мистер Сперлинг и Бидл вышли из ворот в стене. А вы хорошо помните: больше никто не проходил в эти ворота?

– Не припоминаю никого другого.

– Я думал, в частности, о мистере Друккере.

– Друккер? – Парди покачал головой. – Нет, я запомнил бы его. Но вы понимаете, что дюжина людей могла войти в дом и выйти из него, и я не заметил бы этого, ведь я же не следил за домом Диллардов неотрывно.

– Совершенно верно, – безразлично пробормотал Вэнс. – А мистер Друккер хорошо играет в шахматы?

Парди слегка удивился.

– Не особенно, – с осторожностью заметил он. – Он отличный аналитик и изумительно знает теорию игры. Но у него мало практики в настоящей игре на доске.

Когда Парди ушел, Хэс озорно подмигнул Вэнсу.

– Я вижу, сэр, – добродушно сказал он, – что не я один желал бы пошатнуть алиби горбуна.

В это мгновенье отворилась дверь на улицу и в дверях показались три человека. Двое из них, очевидно, были полицейские, а между ними стоял высокий, чисто выбритый молодой человек лет тридцати.

– Мы привели его, сержант, – буркнул один из полицейских. – Отсюда он отправился прямо домой в имение и разбирал вещи, когда мы пришли за ним.

Сперлинг сердито обвел глазами комнату. Хэс встал перед ним и устремил на него торжествующий взгляд.

– Ну, молодой человек, вы рассчитывали ускользнуть от нас? – Сперлинг покраснел и упрямо сжал губы. – Ага, вам нечем оправдаться. – Хэс, грозно выставив подбородок, продолжал наступление. – Вы молчаливы? Так мы развяжем вам язык. – Он повернулся к Маркхэму: – Что с ним делать? Отвезти в главное управление?

– Может, мистер Сперлинг согласится ответить на несколько вопросов? – спокойно предложил Маркхэм.

Сперлинг некоторое время смотрел на следователя, а затем перевел взгляд на Вэнса, который ободряюще кивнул ему.

– На какие вопросы? – спросил он, с трудом овладевая собой. – Ваши грубияны ворвались ко мне в комнату и притащили сюда без всяких объяснений, не дав мне даже навестить своих родных. Теперь вы хотите отослать меня в главное управление. – Он вызывающе взглянул на Хэса. – Ну и везите меня туда, черт с вами.

– В котором часу вы вышли отсюда сегодня утром, мистер Сперлинг? – Голос Вэнса был мягок, манеры спокойны.

– Около четверти двенадцатого, – прозвучал ответ. – Как раз вовремя, чтобы поспеть на поезд, отходящий в одиннадцать часов сорок минут в Скарсдейл с Центрального вокзала.

– А мистер Робин?

– Я не знаю, когда ушел Робин. Он сказал, что будет ждать мисс Диллард, и остался в стрелковой комнате.

– Вы видели мистера Друккера?

– Всего пару минут. Он был в стрелковой комнате, когда Робин и я спустились туда, но моментально нас покинул.

– Вышел через ворота в стене? Или пересек все стрельбище?

– Не помню, я не заметил. Да объясните, в чем дело?

– Мистер Робин убит утром, – произнес Вэнс, – около одиннадцати часов.

Казалось, глаза Сперлинга вот-вот выскочат из орбит.

– Робин? Боже мой! Кто его убил? – Губы мужчины пересохли, и он поминутно облизывал их.

– Мы пока не знаем, – ответил Вэнс. – Он сражен стрелой в сердце.

Это известие вконец ошеломило Сперлинга. Взгляд его блуждал с предмета на предмет, и он нервно шарил в кармане папиросы. Хэс с демонстративным видом подошел к нему.

– Может, вы сообщите нам, кто убил его стрелой из лука?

– Почему же вы думаете, что я знаю? Почему? – еле слышно прошептал Сперлинг.

– Потому, – безжалостно отчеканил Хэс, – что вы завидовали ему. Вы поссорились с ним из-за девушки вот в этой самой комнате. И вы оставались с ним наедине до самой его смерти. Вы – отличный стрелок из лука. Вам лучше сознаться в содеянном, у вас нет выбора. Кроме вас никто не мог этого совершить. Кто, кроме чемпиона, способен на столь меткий выстрел? Пожалейте себя и выложите все начистоту. Мы ведь уже изловили вас.

Странный блеск появился в глазах Сперлинга.

– Погодите, пожалуйста, – произнес он неестественным, напряженным голосом, – а вы нашли лук?

– Конечно, – натужно засмеялся Хэс, – там же, где вы его бросили, в переулке.

– Какой это был лук? – допытывался Сперлинг, незряче глядя куда-то вдаль.

– Что значит какой? – опешил Хэс. – Самый обыкновенный…

Вэнс, внимательно слушавший молодого человека, прервал сержанта.

– Я понимаю ваш вопрос, мистер Сперлинг. Это был женский лук, легкий, легче тридцати фунтов.

Сперлинг глубоко вздохнул, точно укрепляя себя в каком-то тяжелом решении. Потом на его губах появилась легкая усмешка.

– Зачем скрывать? – беззвучно спросил он. – Я думал, что успею скрыться. Да, я убил Робина.

Хэс довольно заворчал, и его воинственные манеры тотчас же исчезли.

– У вас больше ума, чем я предполагал, – произнес он почти отеческим тоном, кивая полицейским. – Возьмите его, братцы, отвезите в моем автомобиле и посадите под замок, но пока не вносите в регистрационную книгу. Я сам улажу формальности, когда буду в конторе.

– Пойдем, – приказал Сперлингу один из полицейских.

Но молодой человек повиновался не сразу и просительно посмотрел на Вэнса.

– Могу я… можно мне? – начал он.

– Нет, мистер Сперлинг. Вам лучше не видеться с мисс Диллард, зачем теперь тревожить ее? Ей и так сейчас нелегко, поверьте мне. Будьте здоровы.

Сперлинг без слов повернулся и зашагал между конвойными, лишившими его свободы, возможно, навсегда.

Глава VII Вэнс делает заключение

Когда мы остались одни в гостиной, Вэнс встал и, пошатываясь, пошел к окну. Сцена с арестом Сперлинга произвела на нас тяжелое впечатление. Всех занимала одна и та же мысль, и Вэнс очень точно выразил ее:

– Мы будто вернулись в детство…

Он повернулся к столу и пристально посмотрел на Хэса.

– О чем задумались, дружище? Вам надо плясать тарантеллу. Ведь ваш преступник сознался в своем темном деянии. Разве вы не рады, что скоро он будет томиться в камере?

– По правде, мистер Вэнс, – угрюмо буркнул Хэс, – я не удовлетворен. Слишком легко досталось его признание; много я видел на своем веку разных молодцов, но этот вовсе не похож на убийцу.

– Во всяком случае, – вмешался Маркхэм, – скоропалительное признание умерит любопытство газетчиков и даст нам спокойно продолжать следствие. Это дело наверняка поднимет страшный шум, но когда репортеры узнают, что преступник уже сидит в тюрьме, они не будут лезть к нам за дальнейшими сведениями.

– Я не утверждаю, что Сперлинг виновен, – продолжал Хэс. – Однако лучше его задержать, чтобы не болтал лишнего. По-моему, он не такой уж немой, как кажется на первый взгляд.

– Зря вы так, сержант, – нахмурился Вэнс. – Малый мыслит вполне логично. Сперлинг знал, что Робин хотел повидать мисс Диллард, равно как и то, что накануне вечером она обошлась с ним не слишком любезно. Сперлинг был, очевидно, невысокого мнения о Робине; когда он узнал про его смерть от руки кого-то, кто владел легким луком, ему пришло в голову, что Робин в своем ухаживании преступил границы порядочности и получил заслуженный выстрел в сердце. Что же оставалось нашему благородному Воробью, как не подставить свою мужественную грудь и заявить: «Я убил Робина». Очень печально.

– А все-таки я его не выпущу, – проворчал Хэс. – Если мистер Маркхэм не захочет привлекать его к суду, это его дело.

Маркхэм терпеливо выслушал сержанта и спросил:

– Ты не откажешься продолжать следствие вместе со мной, даже если я не привлеку Сперлинга к суду?

Хэс протянул ему руку.

– Вы знаете ответ, сэр. К вашим услугам.

Маркхэм с улыбкой пожал протянутую руку и встал.

– Так, на время я передаю все дела тебе, а сам перед уходом зайду разъяснить положение мисс Диллард и профессору. Тебе есть что добавить, сержант?

– Я буду искать тряпку, которой вытерли кровь. Кроме того, я хочу поговорить с прислугой, особенно с кухаркой Бидл. Она уж наверняка помогала кому-нибудь в этой грязной работе. Потом, как полагается, допрошу соседей.

– Сообщи мне результаты. Сегодня вечером и завтра утром я буду в клубе. Жду тебя.

В дверях Вэнс присоединился к Маркхэму.

– Смотри, старина, – сказал он, – не умаляй значения таинственной записки, вынутой из почтового ящика. У меня сильное подозрение, что она и является ключом к разгадке. Расспроси профессора Дилларда и его племянницу, не имеет ли для них слово «епископ» какого-либо особенного значения. В этой епархиальной подписи кроется важный смысл.

– Я в этом не уверен, – с сомнением возразил Маркхэм. – Мне она кажется совершенно идиотской. Но я сделаю, как ты советуешь.

Но ни у профессора, ни у мисс Диллард не обнаружилось никаких воспоминаний, связанных со словом «епископ». Профессор, как и Маркхэм, склонялся к мысли, что к убийству записка никак не относится.

– По-моему, – констатировал он, – это просто юношеская экстравагантная выходка. Не станет же убийца Робина выдумывать себе псевдоним и писать послания о своем преступлении? Я мало знаю разбойников, но мне такое поведение не кажется логичным.

– Да ведь и само преступление нелогично, – шутливо заметил Вэнс.

Маркхэм переменил тему разговора.

– Я должен сообщить вам, профессор, что недавно заходил мистер Сперлинг, и, когда его известили о смерти Робина, он сознался, что совершил это убийство…

– Раймонд сознался?! – задыхаясь, произнесла мисс Диллард и побледнела как полотно.

Маркхэм сочувственно посмотрел на нее.

– Откровенно говоря, я не поверил Сперлингу. Уверен, ложно понятое рыцарство внушило ему мысль взять вину на себя.

– Рыцарство? – пробормотала она. – Что вы подразумеваете под этим, мистер Маркхэм?

За следователя ответил Вэнс:

– Найденный на стрельбище лук женский.

Молодая девушка закрыла лицо руками, и тело ее содрогнулось от рыданий. Профессор растерянно посмотрел на нее. Его бессилие выразилось в форме раздражения:

– Что за вздор, Маркхэм? Каждый стрелок способен пользоваться женским луком. Вот кретин, этот Сперлинг! Своим глупым признанием он принес Белл столько горя! Маркхэм, дорогой, сделайте для него все, что в ваших силах.

Маркхэм пообещал и встал, прощаясь.

– Надеюсь, профессор, – сказал Вэнс, задержавшись в дверях, – вы не истолкуете превратно мое предположение, что кто-нибудь, вхожий в ваш дом, позволил себе эту шутку с запиской. А вдруг здесь где-нибудь имеется пишущая машинка?

Видно было, что профессору не понравились слова сыщика, но он ответил достаточно вежливо:

– Нет, мистер Вэнс, и давно не было, насколько мне известно. Свою пишущую машинку я выбросил десять лет тому назад, когда покинул университет. Если нужно что-то напечатать, я обращаюсь в конторы.

– А мистер Арнессон?

– Сигурд никогда не пользуется машинкой.

На лестнице мы встретили Арнессона, который возвращался от Друккера.

– Доставил на место нашего Лейбница, – с комической гримасой прокомментировал он. – Бедный Адольф! Жизнь дается ему нелегко.

– Вероятно, вам интересно будет знать, – сухо произнес Вэнс, – что мистер Сперлинг сознался в убийстве.

Арнессон фыркнул и зажал рот рукой.

– В совершенном соответствии со стихами: «„Я“, – ответил Воробей…» Очень мило. Но я не знаю, как это обработать математически.

– Раз уж мы договорились насчет вашего участия в деле, – продолжал Вэнс, – то для ваших вычислений будет небесполезно знать, что, по нашему мнению, Робина убили в стрелковой комнате и потом вынесли на стрельбище.

– Весьма рад таким сведениям. – Арнессон мгновенно сделался серьезным. – Да, это затрагивает мою проблему. Если вам понадобятся мои услуги, я готов.

Вэнс остановился закурить папиросу, но по его вялому виду я догадался, что он принимает какое-то решение. Он медленно повернулся к Арнессону и произнес:

– Вы не в курсе, не было ли у мистера Друккера или мистера Парди…

Глаза Арнессона блеснули.

– Я понял, эта епископская записка. Надо узнать. Совершенно правильно. Да, у обоих есть машинки. Друккер, не переставая, работает на ней. А у Парди обширная переписка, подобная любовному эпистолярию кинозвезды.

– Вас не затруднит, – попросил Вэнс, – достать образцы, напечатанные на обеих машинках, а также образцы бумаги, употребляемой каждым из джентльменов?

– Нисколько. – Арнессону, по-видимому, понравилось поручение. – Сегодня же вы их получите. Где вас найти вечером?

– Мистер Маркхэм будет в клубе. Вы позвоните, и он устроит так…

– Ах, чего там устраивать. Я сам занесу их мистеру Маркхэму. Захватывающая штука – быть сыщиком.

В половине восьмого все сидели в клубе, в любимом уголке Маркхэма, и пили кофе. В вечерних газетах промелькнули лишь краткие сведения об убийстве Робина. Очевидно, Хэсу удалось подрезать крылья репортерам. Кабинет следователя весь день был заперт, так что газетчики не могли бомбардировать сыщика вопросами. Сержант отлично караулил дом Дилларда: журналисты не свиделись ни с одним из членов семейства. Маркхэм тщательно просматривал газеты, медленно потягивая кофе.

– Ну вот, первое слабое эхо, – огорченно промолвил он. – Содрогаюсь при мысли, что выйдет завтра в утренних выпусках.

– Ну что же, надо и это вытерпеть, – улыбнулся Вэнс. – Как только какой-нибудь веселый малый раскроет эту комбинацию: зяблик – воробей – стрела, так все издатели с ума сойдут от радости, и первые страницы газет приобретут вид титульных листов детских книжек.

Маркхэм сердито ударил кулаком по подлокотнику кресла.

– Иди к черту, Вэнс. Я не позволю тебе разжигать мое воображение какими-то ребячьими стишками. Это просто совпадение, говорю тебе, ничего тут особенного нет.

– Что же, убеждай себя против своей воли, все равно ты такого же мнения, как и я, – вздохнул Вэнс и вынул из кармана бумагу. – А вот какую хронологическую таблицу я составил.

Маркхэм несколько минут изучал написанный текст.

«9 часов – Арнессон покинул дом и последовал в университетскую библиотеку.

9 часов 15 минут – Белл Диллард отправилась играть в теннис.

9 часов 30 минут – Друккер явился к Арнессону.

9 часов 50 минут – Друккер спустился в стрелковую комнату.

10 часов – Робин и Сперлинг пришли в дом и провели полчаса в гостиной.

10 часов 30 минут – Робин и Сперлинг направились в стрелковую комнату.

10 часов 32 минуты – Друккер, по его словам, вышел на прогулку через ворота в стене.

10 часов 35 минут – Бидл ушла на рынок.

10 часов 55 минут – Друккер, как он утверждает, вернулся домой.

11 часов 15 минут – Сперлинг покинул имение через ворота в стене.

11 часов 30 минут – Друккер услышал крик в комнате матери.

11 часов 35 минут – профессор Диллард вышел на балкон Арнессона.

11 часов 40 минут – профессор Диллард увидел труп Робина на стрельбище.

11 часов 45 минут – профессор Диллард позвонил окружному следователю.

12 часов 25 минут – Белл Диллард вернулась с тенниса.

12 часов 30 минут – полиция прибыла в дом Дилларда.

12 часов 35 минут – Бидл вернулась с рынка.

2 часа пополудни – Арнессон возвратился из университета.

Вывод: Робин был убит между 11 часами 15 минутами и 11 часами 40 минутами. Известно, что в доме в течение всего этого времени оставались Пайн и профессор Диллард.

Другие же лица, имеющие какое-либо отношение к убийству, находились в это время согласно свидетельским и их личным показаниям:

1. Арнессон с 9 часов утра до 2 часов пополудни – в университетской библиотеке.

2. Белл Диллард с 9 часов 15 минут до 12 часов 25 минут – на теннисе.

3. Друккер с 10 часов 32 минут до 10 часов 55 минут – в парке, а затем – в своем кабинете.

4. Парди все утро – дома.

5. Миссис Друккер все утро – в своей комнате.

6. Бидл с 10 часов 35 минут до 12 часов 35 минут – на рынке.

7. Сперлинг от 11 часов 15 минут до 11 часов 40 минут, когда он сел в поезд на Скарсдейл, – по дороге на Центральный вокзал.

Заключение: если ни одно из семи алиби не подвергнется сомнению, вся тяжесть подозрений в убийстве падет на Пайна или профессора Дилларда».

С жестом отчаяния Маркхэм закончил чтение бумаги.

– Все это нелепо, – раздраженно сказал он, – заключение не ведет ни к каким последствиям. Твоя хронология устанавливает время смерти Робина, но вывод, что Робин убит одним из виденных нами сегодня лиц, – сущая наивность. Ты совершенно исключаешь вероятность убийства каким-нибудь лицом, не живущим в доме. Тремя способами можно проникнуть на стрельбище и в стрелковую комнату, не заходя в дом: через ворота в стене, выходящие на 75-ю улицу, через другие ворота, выходящие на 76-ю, и через переулок между жилыми домами, ведущий на Риверсайдскую аллею.

– Не спорю, что одним из этих входов кто-нибудь и воспользовался, – возразил Вэнс. – Но не забывай, что самый подходящий в данном случае вход – это переулок, а на него выходит только одна запертая на замок дверь, ключ от которой имелся лишь у кого-нибудь из семейства Диллардов. Я не представляю себе преступника, входящего с одной из улиц: слишком велик шанс попасть кому-нибудь на глаза. – Вэнс напряженно наклонился вперед. – По совершенно определенным причинам я не допускаю возможности убийства посторонним лицом, случайным бродягой. Лицо, отправившее Робина на тот свет, должно было до мелочей знать, что происходило сегодня утром в диллардовском доме от четверти двенадцатого до без двадцати минут двенадцать. Оно знало, что только Пайн и профессор оставались дома, а Белл Диллард ушла. Знало также, что Робин – его жертва – находился в доме, а Сперлинг уехал. Кроме того, оно хорошо знало, где расположена стрелковая комната, ведь совершенно ясно, что Робина убили там. Говорю тебе, Маркхэм: это был кто-то очень близкий семейству Дилларда, отлично осведомленный обо всем, что в данное время творилось в доме.

– Ну а крик миссис Друккер?

– Действительно, почему она кричала? Окно миссис Друккер, очевидно, и было фактом, который убийца упустил из виду, либо он знал о нем, да решил рискнуть. С другой стороны, мы ведь не уверены, кричала эта дама или нет. Она говорит, что нет, сын утверждает, что да. Показания расходятся. Предположим, Друккер упомянул о крике как о доказательстве, что между одиннадцатью и двенадцатью он сидел дома, а миссис Друккер все отрицает из страха, что сына не было. Но это пустяки. Главное, надо доказать, что только близкий к дому Дилларда человек мог совершить это преступление.

– Но у нас пока мало фактов, – упрямо гнул свою линию Маркхэм, – случай тоже иногда играет немаловажную роль.

– Эх, старина, а записка в почтовом ящике? Убийца знал даже имя Робина.

– Если, конечно, записку написал убийца. Ты уверен? Я – нет.

– Ты допускаешь, что какой-то шутник узнал о преступлении при помощи телепатии или магического камня, побежал к машинистке, стремглав вернулся к дому и по неизвестной причине принял на себя страшный риск быть замеченным, когда он станет опускать записку в ящик.

В эту минуту в комнате появился Хэс и быстро подошел к нашему столу. Видно было, что он в сильном волнении. Ни слова не говоря, он подал Маркхэму конверт с отпечатанной на машинке надписью.

– С вечерней почтой это получила газета «Уорлд». Кинан, репортер, только что принес эту штуку мне и сказал, что «Таймс» и «Геральд» получили такие же письма. Судя по штемпелю, их бросили в ящик между одиннадцатью и двенадцатью где-то вблизи дома Друккера.

Маркхэм вынул листок из конверта. Глаза следователя полезли на лоб, желваки напряглись, и он, остолбенев, передал письмо Вэнсу. На листе почтовой бумаги были отпечатаны те же слова, что и в предыдущей записке:

«Джозеф Кокрейн умер.

Кто Кок-Робина убил?

Sperling значит воробей.

ЕПИСКОП».

Вэнс едва взглянул на бумажку.

– В полном согласии со всем остальным, – равнодушно заметил он. – Епископ боялся, что до публики не дойдет его остроумная выходка, вот он и преподнес ее нашей прессе.

– Выходка? – обиженно спросил Хэс. – Я к таким выходкам или шуткам не привык. Дело это становится все невероятнее.

– Именно, сержант.

Мальчик в униформе подошел к следователю и что-то прошептал ему.

– Сейчас же проведите его сюда, – приказал Маркхэм. – Это Арнессон, – пояснил он нам, – наверное, принес машинописные образцы. Вэнс, я начинаю думать, что это дело действительно так ужасно, как ты обрисовал с самого начала. Неужели тот же шрифт?

Но когда сравнили записку с принесенными образцами, никакого сходства не обнаружилось. Не только буквы и ленты были другими, но и бумага оказалась совсем иного сорта.

Глава VIII Второй акт

Нет нужды говорить, какой резонанс получило убийство Джозефа Кокрейна Робина в Нью-Йорке, да и во всей стране. В прессе оно освещалось под различными заголовками, например «Убийство Кок-Робина». Но подпись под записками подстегнула воображение журналистов, и впоследствии это преступление получило название «Дело Епископа». Ужасная смерть мужчины от стрелы, связанная, как утверждали газетчики, с детскими стихами о зяблике и воробье, будоражила эмоции публики.

Целую неделю полицейские из бюро уголовных расследований и сотрудники следственного отдела работали день и ночь не покладая рук. Получение дубликатов записки нью-йоркскими газетами совершенно развеяло подозрения Хэса в виновности Сперлинга. Правда, официально сержант и следователь пока не подтвердили невиновность задержанного, но со свойственным им жаром принялись за поиски истинного преступника.

Хэс и его люди долго искали тряпку, которой была вытерта кровь в стрелковой комнате Диллардов, но улика бесследно исчезла. В подвальном этаже вновь провели тщательный обыск, но почти безрезультатно. Единственное, что удалось обнаружить: половики, которые прикрывали место на полу, вытертое тряпкой.

Протокол вскрытия подтвердил официальную версию, что Робин был убит в стрелковой комнате и затем перенесен на стрельбище. Чрезвычайно сильный удар в затылок нанесли тяжелым тупым предметом. Стали искать этот предмет, но не нашли.

Хэс несколько раз допрашивал Пайна и Бидл, однако ничего нового от них не добился. Пайн повторил свои прежние показания: он не прикасался ни к телу, ни к луку, когда профессор послал его искать Сперлинга. Но сержант не особенно верил дворецкому и относился к нему с неприязнью.

– Эта остроглазая птица что-то скрывает, – говорил он Маркхэму. – Надо бы подвергнуть его пытке, тогда он выложил бы всю правду.

Сыщики и полицейские обошли все дома на 75-й улице в надежде, что кто-нибудь из жильцов видел входящих или выходящих через ворота в стене диллардовского участка людей, но и этот утомительный опрос ничего не дал.

Алиби семерых перечисленных Вэнсом лиц, вроде бы, подтвердились, но лишь частично. Результаты оказались таковы.

Арнессона видели в университетской библиотеке несколько человек, в том числе помощник библиотекаря и два студента. Но точное время его пребывания там никто из свидетелей установить не смог.

Белл Диллард сыграла несколько партий в теннис на 119-й улице, но так как в ее компании было более четырех игроков, она несколько раз уступала свое место партнерам. Ни один из игравших в то утро определенно не знал, оставалась ли Белл на площадке во время этих перерывов или куда-то уходила.

Время ухода Друккера из стрелковой комнаты точно определил Сперлинг, но ни один человек не видел Адольфа потом. Сам он уверял, что не встретил в парке никого из знакомых, а лишь немного поиграл с детьми и вернулся домой.

Парди якобы находился один в своем кабинете, его старая кухарка и японец-лакей хлопотали в задней части дома и не видели хозяина до ленча. В его алиби вообще верилось с трудом.

Показания миссис Друккер о том, как она провела утро, тоже приходилось принять на веру, поскольку никто не видел ее между половиной десятого, когда Друккер ушел к Арнессону, и часом дня, когда служанка подала ей ленч.

Только алиби Бидл подтвердилось вполне. Парди показал следствию, что она покинула дом в тридцать пять минут одиннадцатого, и несколько торговцев видели ее на рынке между одиннадцатью и двенадцатью часами.

Поезд в Скарсдейл действительно отходил с Центрального вокзала в одиннадцать часов сорок минут, и, чтобы успеть на него, Сперлинг должен был уйти от Диллардов в одиннадцать часов пятнадцать минут, как он и утверждал. С него сняли подозрения, поскольку его отъезд был доказан.

Сержант подробно ознакомился с историей жизни лиц, хоть как-то причастных к «Делу Епископа», и их взаимоотношениями. Это оказалось нетрудно: все они были хорошо известны, но не удалось разыскать ничего, что проливало бы свет на убийство Робина.

Сперлинг продолжал сидеть в тюрьме: власти были шокированы его странным признанием и не торопились освободить его. У Маркхэма состоялось совещание с адвокатами, нанятыми отцом Сперлинга, и стороны пришли к соглашению подождать, пока не будет найден настоящий преступник.

Маркхэм несколько раз виделся с Диллардами, стараясь заметить хоть какую-нибудь мелочь, которая направила бы следствие на верный путь; снова были допрошены Парди и миссис Друккер, но ничего существенного для следствия, увы, не прибавилось.

Адольф Друккер на втором допросе изменил свои показания. Да, он слышал женский крик, но, может, тот доносился не из комнаты матери, а, например, с улицы или из какого-нибудь окна жилого дома. Маркхэм убедился, что ни от горбуна, ни от его матери ничего не добьешься, и сосредоточил внимание на доме профессора Дилларда.

Арнессон присутствовал на неофициальных совещаниях у Маркхэма, и Вэнс поддразнивал его насчет математической формулы, но Сигурд настаивал на том, что ее можно вывести лишь в том случае, если в его распоряжении будут все факты. Ученый полагал, что «Дело Епископа» – чья-то юношеская шалость, хотя и зашедшая довольно далеко. Маркхэм не раз упрекал Вэнса в том, что он допустил Арнессона к участию в расследовании, но тот приводил веский аргумент:

– Его криминально-математическая формула, конечно, вздор, но он знает семейство Диллардов даже лучше, чем мы предполагаем. Он знает также Друккеров и Парди, и, конечно, у человека с академическими почестями очень острый ум. Я уверен, что Арнессон принесет нам пользу.

– Допускаю, что ты прав, но его шуточки действуют мне на нервы, – ворчал Маркхэм.

Сам Вэнс относился к делу с необычайной для него серьезностью. Каждую ночь он часами читал в библиотеке нужные книги и изучал полицейские донесения. В субботу, на восьмой день после убийства Робина, он сказал мне:

– Дело неимоверно запутанное, трудное, и самое в нем ужасное, удручающее – это его связь с чем-то детским. Смертью Кок-Робина эта история не закончится, поверьте мне. Извращенная фантазия преступника ненасытна, нам предстоит борьба еще со многими страшными шутками.

Уже на следующее утро его предсказание сбылось. В одиннадцать часов мы вошли в кабинет Маркхэма, чтобы послушать донесение Хэса о текущей работе и обсудить дальнейшие действия. Прошло восемь дней, как Робина нашли мертвым, а дело не продвинулось ни на шаг. Газеты начали издеваться над полицией и над следователем, и Маркхэм был заметно подавлен, Хэс – тоже.

– Мы бьемся лбом о стену. Куда бы мы ни повернулись, – с горечью сказал Хэс, – никакого намека на мотивы преступления. Я прихожу к выводу, что просто какой-то проходимец заварил всю эту кашу.

– Проходимцы, сержант, – возразил Вэнс, – обычно лишены воображения и юмора, а отправивший Робина на тот свет, очевидно, обладает и тем, и другим. Ему мало было убить Робина, он еще обратил это дело в безумную шутку. Потом, чтобы публика узнала о ней, он разослал эти записки в газеты. Разве это похоже на поступки безумного бродяги?

Хэс несколько минут молча курил, потом с безнадежной печалью посмотрел на Маркхэма.

– Теперь ни в чем, что происходит в этом городе, нет никакого смысла. Сегодня утром какой-то Спригг убит в Риверсайдском парке вблизи 84-й улицы. Деньги лежат в кармане, ничего не украдено. Просто застрелен. Молодой человек, студент университета. Жил с родителями, никаких врагов. Пошел, как всегда, прогуляться перед лекциями. Через полчаса нашли мертвым. Вот теперь придется мучиться и с этим убийством. Газеты поднимут гвалт, если мы быстро не раскроем его, а ведь у нас нет абсолютно никакой зацепки.

– Успокойтесь, сержант, – попросил Вэнс, – то, что человек застрелен, – самое обыкновенное преступление. Такие инциденты, как правило, совершаются по обыденным причинам. Джентльмены просто-напросто поссорились, и пиф-паф. Ведь в деле об убийстве Робина все наши выводы спутала театральность, драматический антураж, так сказать. Если бы не стихи для детей… – Внезапно Вэнс замолчал, веки его слегка опустились, и он судорожно скомкал папиросу. – Как, вы говорите, сержант, фамилия убитого? Спригг?

– Да, – насупившись, кивнул Хэс.

– А как его зовут? – напряженно спросил сыщик.

Хэс поднял на Вэнса недоуменные глаза, но, порывшись в своей потрепанной записной книжке, ответил:

– Джон Спригг. Джон Е. Спригг.

Вэнс вынул другую папиросу и аккуратно зажег ее.

– Он убит из револьвера 32-го калибра?

Хэс вытаращил глаза.

– Именно. Откуда вы узнали?

– И пуля прошла через верхнюю часть головы?

Сержант вскочил с места и, как зачарованный, уставился на Вэнса:

– Правильно.

Сыщик пристально смотрел перед собой куда-то в пространство. Кто не знал его, подумал бы, что он крайне испуган. Затем он подошел к окну и стал глядеть в него.

– Не могу поверить, – прошептал он. – Кошмар какой-то. Но, конечно, это так.

Раздался нетерпеливый голос Маркхэма:

– Что ты там бормочешь, Вэнс? Из какого источника у тебя сведения, что Спригг убит выстрелом из револьвера 32-го калибра в верхнюю часть головы?

– Да разве ты не понимаешь, – сказал Вэнс, – что это второй акт дьявольской трагедии? – И тихим голосом, погружая нас в невыразимый ужас, он продекламировал:

Глава IX Математическая формула

Маркхэм смотрел на Вэнса, как загипнотизированный. Хэс стоял неподвижно с разинутым ртом. Что-то комическое заключалось в его фигуре, и мне хотелось посмеяться над ним, но кровь точно застыла у меня в жилах, и я не мог пошевелиться. Маркхэм первым стряхнул с себя оцепенение.

– Это еще что за безумие? Я начинаю думать, что дело Робина лишило тебя рассудка, Вэнс. Разве не могут убить человека с таким ходовым именем, как Спригг, без того, чтобы не приклеить к его смерти какой-то грубой шутки?

– А все-таки, Маркхэм, тебе придется признать, что вот этот самый Джон Спригг застрелен из маленького ружья, то есть ружьеца, и пробита, фигурально выражаясь, середина его «паричка».

– Да если и так, при чем тут детские стихи, которые ты лепечешь? Неужели ты серьезно допускаешь… – загорячился Маркхэм, но Вэнс перебил его:

– Вот-вот, я серьезно полагаю, что убивший Кок-Робина перенес свой ужасный юмор на несчастного Спригга. Случайные совпадения я совершенно исключаю. Смерть Спригга возмутительна, но приходится считаться с фактом. И, сколько бы ты ни возмущался против невероятной путаницы, ты от нее никуда не денешься.

Маркхэм встал и нервно зашагал по комнате.

– Я согласен, в этой новой смерти есть элемент чего-то непостижимого. Но я не понимаю, чего мы добьемся, если уверим себя, что какой-то маньяк забавляется стишками из своего детства?

Вэнс угрюмо курил.

– Я склонен думать, что такое допущение даст нам твердую основу для следствия.

– Отлично, – саркастически заявил Хэс. – Значит, нам надо всего лишь отыскать одного оборотня среди шести миллионов людей в городе. Легкая задачка.

– Не поддавайтесь унынию, сержант. Наш неуловимый шутник является устойчивым энтомологическим видом. У нас даже имеются некоторые нити к пониманию его нрава и привычек…

Маркхэм с удивлением обернулся.

– Что ты хочешь этим сказать?

– То, что второе преступление связано с первым не только психологически, но и географически. Оба убийства совершены очень близко друг от друга. Вывод: у нашего демона – слабость к месту, где находится дом Дилларда. Кроме того, сами обстоятельства обоих убийств исключают возможность прихода преступника издалека в незнакомую ему обстановку. Я уже научно доказал вам, что Робина отправил в мир иной некто, отлично осведомленный, что происходило в доме Дилларда в определенный час, и второе преступление не было бы так ловко инсценировано, если бы режиссер не знал об утренних прогулках Спригга.

Последовало тягостное молчание, прерванное Хэсом.

– Если вы правы, мистер Вэнс, то Сперлинга надо освобождать. – Затем сержант безнадежно посмотрел на следователя: – Что же нам теперь делать, шеф?

Маркхэм ничего не ответил. Он сел за письменный стол и забарабанил пальцами по бювару. Потом, не поднимая глаз, спросил:

– Кто ведет дело Спригга, сержант?

– Капитан Питтс. Он только что вернулся из отпуска, и инспектор Моран поручил ему это расследование.

Маркхэм нажал кнопку звонка под столом, и в дверях появился его молодой помощник Свэкер.

– Соедини меня с инспектором Мораном, – приказал Маркхэм. Он несколько минут говорил по телефону, а повесив трубку, грустно улыбнулся Хэсу: – Теперь это дело официально ведешь ты, сержант. Сейчас прибудет капитан Питтс, и мы узнаем обстановку. Я убежден, что смерти Робина и Спригга тесно связаны между собой.

Питтс, невысокий плотный мужчина с грубым лицом и черными торчащими усами, явился спустя несколько минут. Когда его представили Вэнсу, он подозрительно покосился на сыщика и нелюбезно поклонился. Но внезапно выражение его лица изменилось.

– Мистер Фило Вэнс, это вы?! – воскликнул он.

– К сожалению, я самый, капитан, – вздохнул Вэнс.

Питтс осклабился и протянул знаменитому сыщику руку.

– Рад видеть вас, сэр. Сержант постоянно говорит о вас.

– Мистер Вэнс неофициально помогает нам в расследовании убийства Робина, – объяснил Маркхэм, – и, так как Спригг застрелен на том же участке, нам хотелось бы получить от вас предварительные сведения.

– Инспектор сообщил мне, что у вас уже возникли кое-какие идеи насчет нового убийства. Признаться откровенно, я рад освободиться от этого дела. Что вам угодно узнать, сэр?

– Садитесь и расскажите нам все, что выяснили, – велел Маркхэм.

Питтс уселся в кресло.

– Я был поблизости, когда обнаружили тело, – немного позже восьми часов утра. Я взял двух своих молодцов и отправился на место. Полицейские уже принялись за работу, в одно время со мной подъехал и врач…

– Вы слышали его заключение, капитан? – осведомился Вэнс.

– Да. Спригг убит выстрелом в верхнюю часть головы из револьвера 32-го калибра. Никаких следов борьбы и сопротивления.

– Он лежал на спине, когда его нашли?

– Точно так. Аккуратно вытянувшись посредине дорожки.

– Не был ли его череп проломлен при падении на асфальт?

Питтс хитро посмотрел на Вэнса.

– Так вы уже кое-что знаете об этом деле? – Он кивнул. – Да, затылок у малого раздроблен. Видать, сильно ударился.

– А сам выстрел не удивил вас, капитан?

– Да, конечно, – согласился Питтс. – Пуля редко попадает в макушку, да и шляпа не задета, а она ведь должна бы упасть, прежде чем он грохнулся наземь. Очень странные факты, мистер Вэнс.

– Чертовски странные, капитан. Выстрел сделан в упор?

– Не больше чем с двух дюймов. Волосы вокруг раны опалены. Убитый, похоже, видел, что преступник вынимает оружие, и нагнулся вперед, уронив шляпу. Этим и объясняется выстрел в упор в верхнюю часть головы.

– Так-так. Однако в этом случае он упал бы не на спину, а повалился ничком. Но продолжайте рассказывать, капитан.

Питтс торопливо заговорил:

– Прежде всего я обыскал убитого. На запястье у него были хорошие золотые часы и в кармане пятнадцать долларов. Значит, причина не в воровстве. Я оставил двух людей караулить тело, пока не приехала повозка, а сам пошел в дом Спригга на 93-й улице. Из найденных при нем писем я узнал его имя и адрес. Оказалось, что он студент университета, жил с родителями и по утрам всегда гулял в парке. Около половины восьмого он вышел из дому…

– Значит, у него была привычка гулять по утрам, – прошептал Вэнс. – Интересно.

– Но все это ни к чему нас не привело, – продолжал Питтс. – Ничего необычного в поведении Спригга в это утро никто из родных не заметил. Затем я побежал в университет, поговорил там с двумя студентами, знавшими его, и с преподавателем. Спригг был тихий малый. Ни с кем не дружил и держался особняком. Серьезный был парень, всегда занятый учебой. Хороший студент, не гулял с барышнями, не пропускал лекции. Согласно показаниям, он меньше, чем кто-либо, способен был вляпаться в дурную историю. Наверное, произошел несчастный случай. Беднягу приняли за кого-то другого – так я мыслю.

– А в котором часу он найден мертвым?

– Около четверти девятого. Каменщик со стройки на 79-й улице шел по набережной и увидел тело. Он сообщил постовому полицейскому, а тот позвонил в местный участок.

– Выходит, у Спригга едва хватило времени дойти до того места в парке, где он был застрелен. Будто кто-то, хорошо знавший его привычки, поджидал его. Точность и быстрота. Ну что, Маркхэм, похоже, это все-таки не случайность?

Словно не замечая насмешку, Маркхэм суровым тоном обратился к Питтсу:

– Неужели не нашлось ничего, что дало бы нам хоть какое-нибудь указание? Хоть малейший след?

– Нет, сэр, мы обшарили все это место, но ничегошеньки не оказалось.

– А в карманах, среди его бумаг?

– Ничего. Два обычных письма, разные мелочи – все это я отправил в Департамент полиции… – Питтс немного помолчал, а потом, точно вспомнив о чем-то, вытащил свою записную книжку. – Вот что еще обнаружили, – скромно произнес он и подал следователю треугольный обрывок бумаги. – Это лежало под трупом. Конечно, вещь нестóящая, но я по привычке сунул ее себе в карман…

Клочок, очевидно, оторвали от листа обыкновенной нелинованной бумаги. На нем была напечатанная на машинке математическая формула.

Маркхэм хотел что-то сказать, но, встретившись глазами с Вэнсом, раздумал и небрежно бросил бумажку на стол.

– Это все, что вы нашли?

– Да, сэр, все.

– Очень вам благодарны, капитан; мы разберемся, пригодится ли это в деле Спригга.

Когда Питтс ушел, Вэнс быстро встал и наклонился над бумажкой.

– Честное слово, я поражен! – Вставив монокль, он принялся изучать клочок. – Весьма увлекательно. Где я недавно видел такую формулу? Ах да, в книге Друккера. Но на что она понадобилась Сприггу? Эта формула превышает познания студентов… – Вэнс рассмотрел клочок на свет. – Та же самая бумага, что и на записках Епископа. Ведь вы, наверное, заметили, что и шрифт машинки тот же?

Хэс выступил вперед и тоже стал рассматривать бумажку.

– Так точно. Все то же самое. – Этот факт совсем обескуражил сержанта. – Вот звено между двумя преступлениями.

– Да, звено, – согласился Вэнс, – однако присутствие этой формулы под телом Спригга так же безумно, как и само убийство…

Маркхэм беспокойно зашевелился.

– Ты утверждаешь, что этой формулой пользовался Друккер в своей книге?

– Но этот факт вовсе не свидетельствует о том, что формула создана им. Она известна всем серьезным математикам. Она чрезвычайно научна и отвлеченна и не может иметь прямого отношения к убийству Спригга. – Вэнс снова сел. – Арнессон будет в восторге от этой находки. Наверное, он извлечет из нее какой-нибудь поразительный вывод.

– Я не вижу причины сообщать Арнессону о новом деле, – возразил Маркхэм. – По-моему, нужно держать в тайне данный инцидент как можно дольше.

– Надеюсь, что Епископ нам этого не позволит, – покачал головой Вэнс.

Маркхэм сжал челюсти.

– Боже мой! – воскликнул он. – В какой ужас мы попали! Неужели я не стряхну с себя этот кошмар?!

– Вряд ли, – прорычал Хэс. – Ну а теперь куда мы двинемся? Я не выношу бездействия.

Маркхэм поднял глаза на Вэнса.

– У тебя уже есть соображения об этом деле? Что ты предполагаешь?

– Откровенно говоря, у меня в голове хаос. Маркхэм, дружище, тут напрашивается только один вывод. Оба преступления зародились в одном и том же мозгу, под одним и тем же импульсом, а так как первое из них совершено кем-то очень близким к семейству Диллардов, то это же лицо наверняка отлично знало об утренних прогулках Спригга в Риверсайдском парке. Найдя этого человека, мы установим время, место, обстановку и возможные мотивы преступления. Есть какая-то связь между Сприггом и Диллардами. Какая – я не знаю, но первой нашей задачей будет установить эту связь. Лучшая отправная точка – дом Дилларда.

– Давайте сначала позавтракаем, – устало предложил Маркхэм, – а потом поедем туда.

Глава X Отказ в помощи

Вскоре после двух часов мы подъехали к дому Дилларда. Дверь отворил Пайн; если наш визит и удивил его, то он отлично сумел скрыть свое замешательство. Правда, на Хэса он посмотрел с некоторым волнением, но голос мажордома звучал спокойно и подобострастно – сразу было понятно, что перед нами хорошо вышколенный слуга.

– Мистер Арнессон еще не вернулся из университета, – сообщил он.

– По-моему, – сказал Вэнс, – вы неважно читаете чужие мысли. Мы пришли к профессору Дилларду и к вам.

Пайн, вроде бы, встревожился, но ответить не успел – в дверях гостиной появилась мисс Диллард.

– Мне послышался ваш голос, мистер Вэнс. – Она с улыбкой поклонилась всем нам. – Пожалуйста, входите. Леди Мэй тоже здесь, сейчас мы с ней поедем кататься.

Миссис Друккер стояла у окна посреди комнаты, опершись рукой о спинку стула, с которого она, очевидно, только что встала. Она смотрела перед собой немигающими глазами, в которых читался страх, черты ее лица слегка исказились. Она даже рта не раскрыла, а стояла прямая и неподвижная, как подсудимый, ожидающий приговора.

Веселый голос Белл Диллард слегка разрядил напряженную обстановку.

– Сейчас побегу и скажу дяде, что вы тут.

Как только она вышла, миссис Друккер приглушенно произнесла:

– Я знаю, зачем вы явились. По поводу милого юноши, застреленного сегодня утром в парке.

Слова ее прозвучали так неожиданно и так поразили нас, что Маркхэм не тотчас ответил. Вэнс опередил его.

– Вы уже слышали о трагедии, миссис Друккер? Как быстро дошло до вас это печальное известие!

Лицо пожилой леди приняло злобное выражение, и она стала похожа на ведьму.

– Все об этом твердят, – сквозь зубы процедила она.

– Да, неприятный инцидент. А почему вы полагаете, что мы здесь именно по данному делу?

– Так юношу-то звали Джон Спригг! – произнесла дама с какой-то кривой улыбкой, от которой нам сделалось не по себе.

– Вы правы, его имя – Джон Е. Спригг. Но разве это указывает на его связь с Диллардами?

– А как же? – Леди вскинула брови и кивнула так, словно новость о гибели Спригга ее обрадовала. – Тут игра, детская игра. Сначала Кок-Робин, потом Джонни Спригг. Дети любят играть, и это нормально – все здоровые дети должны играть.

Настроение пожилой женщины вдруг изменилось, лицо смягчилось, глаза подернулись печалью.

– Это дьявольская игра, миссис Друккер.

– Почему бы и нет? Разве жизнь не дьявольская игра?

– Для некоторых – да, – послушно подтвердил Вэнс. – Скажите, пожалуйста, – быстро добавил он, – вы знаете, кто такой Епископ?

– Епископ? – недоуменно нахмурилась она. – Нет, не знаю. Это тоже игра?

– Что-то вроде того. Во всяком случае, Епископа интересовали Кок-Робин и Джонни Спригг. Может, Епископ и устраивает эти дикие игры? Мы его разыскиваем, миссис Друккер.

Старуха недоверчиво покачала головой.

– Я понятия не имею. Но не будет вам добра, если вздумаете доискиваться, кто убил Кок-Робина и Джона Спригга. Вы этого никогда не узнаете, никогда… – вся дрожа, отчеканила она громким и резким голосом.

В эту минуту в комнату впорхнула Белл Диллард. Она подошла к миссис Друккер и обняла ее.

– Пойдемте, леди Мэй, – успокоительно промолвила она, – поедемте за город, там так хорошо! – Повернувшись к Маркхэму, она холодно проронила: – Дядя просит вас в библиотеку, – и повела миссис Друккер в переднюю.

– Я нахожу странным, – усмехнулся Хэс, обращаясь к нам, – что Джон Спригг все время у нее на уме.

Вэнс понимающе кивнул.

– Мы вообще ее чем-то напугали. Мысли у нее путаются, и вдобавок ее захлестывают эмоции. Постоянно думая об уродстве своего сына и о том времени, когда он был как все здоровые дети, она, похоже, совершенно случайно вспомнила про детские книжки, где описывается смерть Кок-Робина и Спригга. В этом деле существуют некие скрытые подземные толчки, и все до крайности запутано. Вероятно, профессор Диллард поможет нам нащупать более твердую почву.

Профессор встретил нас без особой любезности. Стол его был завален бумагами – очевидно, мы потревожили его в самом разгаре работы.

– По какому случаю столь неожиданный визит, мистер Маркхэм? – сухо спросил он, приглашая нас сесть. – Что-нибудь новое о смерти Робина? – Он заложил страницу в книге и нетерпеливо посмотрел на нас: – Господа, я очень занят…

– К сожалению, – ответил Маркхэм, – ничего нового о гибели Робина я сообщить не готов. Но по соседству с вашим домом случилось другое убийство, и мы имеем основания полагать, что оно связано со смертью Робина. Сэр, вам знакомо имя Джон Е. Спригг?

– Так звали убитого?

– Именно. Человек по имени Джон Е. Спригг застрелен сегодня около половины восьмого утра в Риверсайдском парке близ 84-й улицы.

Профессор уставился на камин и несколько мгновений молчал. Казалось, он с чем-то внутренне боролся.

– Да, – наконец выдавил он из себя. – Я, то есть мы, знаем молодого человека с таким именем, но я не уверен, что это тот самый.

– А кто он такой? – настойчиво полюбопытствовал Маркхэм.

– Я подумал о лучшем ученике Сигурда, получившем премию по математике.

– Как вы познакомились с этим юношей, сэр?

– Арнессон несколько раз приводил его к нам, чтобы я поговорил с ним. Сигурд гордился им, и действительно молодой человек был необыкновенно талантлив.

– Так, значит, все ваше семейство знало убитого?

– Да. Белл, кажется, также встречалась с ним, и если в семейство вы включаете и Пайна с Бидл, то Спригга знали и они.

– Друккеры тоже? – спросил Вэнс.

– Не исключаю. Арнессон и Друккер часто видятся. Припоминается мне, что однажды вечером, когда к нам зашел Спригг, Друккер был здесь.

– А Парди знал Спригга?

– Вот этого я не берусь утверждать. Поясните, пожалуйста, – начал он с некоторой запальчивостью, – какой смысл таится в ваших вопросах? Ведь вы не собираетесь доказывать мне, что убитый – ученик Арнессона?

– Боюсь, что так, – кивнул Вэнс.

В голосе профессора послышались беспокойство и страх, которые он не мог скрыть.

– Допустим, но какое нам до этого дело? И как вы связываете смерти Спригга и Робина?

– Пока ничего определенного у нас нет, – ответил Маркхэм. – Но бесцельность обоих убийств, отсутствие мотивов делает их до странности похожими.

– Это фундамент вашей теории? – благосклонно-презрительным тоном проговорил профессор. – Вы никогда не были хорошим математиком, Маркхэм, но все-таки вам следовало бы знать, что гипотезы не строятся на столь шатких основаниях.

– Оба имени, – внезапно вмешался Вэнс, – и Кок-Робин, и Спригг встречаются в стихотворениях, которые печатались в книжках для детей.

Старик посмотрел на сыщика с нескрываемым изумлением, и краска гнева стала постепенно заливать его лицо.

– Ваша шутка совершенно неуместна, сэр!

– Увы, это не моя шутка, – печально возразил Вэнс, – а Епископа.