– Ночь на дворе, жуткая ночь, дочка. Осень пришла, а с ней и зло вернулось, – прошептала маленькая худая старуха в ватной телогрейке. С ее длинного перекошенного носа упала капля. Маленькие глаза заблестели, в них отразилась тоска.
– Бабушка… мне страшно, бабушка, – Лена, девочка пяти лет с голубыми глазами и золотыми волосами сжала кулачки под одеялом.
– Не бойся, девочка моя сладкая, иди, я тебя пожалею, – бабушка протянула руки, чтобы обнять.
В избушке потрескивала печь. Но в углу, где стояла кроватка, было прохладно. Лена нехотя вытащила руки из-под одеяла и прижалась к теплой бабушке. Свеча на столе горела тускло, заунывно. Лена перевела взгляд и ей будто почудилось, что в окне что-то промелькнуло. Девочка проглотила комок слюны и сквозь сжатые зубы прошептала:
– Бабушка, что это?
Два красных глаза смотрели из темноты.
– Чего только не привидится… Спи, девочка, спи, – мягко сказала старуха и отстранила внучку.
Лена укуталась в одеяло до подбородка и смотрела, как бабушка шаркая подошла к печке. В этот момент за окном кто-то заухал. Раздался истошный рев то ли человека, то ли зверя, а затем – человеческий крик, надрывный, полный ужаса, но крик сразу оборвался. И наступила тишина, тягучая, противная, заунывная.
– Черти беснуются… Я их пойду погоняю, – тихо сказала старуха и затем что-то несвязное пролепетала, то ли молитву, то ли проклятия.
Она кинула пару поленьев в печь, надела волчью шубу, отороченную лисьим мехом, и вышла в зыбучую тьму. Пахнуло ледяным дыханием осени.