Злая память. Все книги в одной - читать онлайн

Это было недавно – это было давно

Тяжело переваливаясь с боку на бок, машина медленно двигалась по узкой грунтовой дороге. За окнами тяжеловоза открывались все новые и новые пейзажи вековой величественной кавказской природы. Заснеженные горные вершины и бесконечные просторы, в буквальном смысле, завораживали. Да, и кроме них, тут было на что посмотреть. Череда блокпостов; всевозможная военная техника, разбросанная по обочинам все той же дороги и притаившиеся в тени полуразрушенных строений случайные люди, солдаты, офицеры и многое другое. Однако подобная картина могла поразить, воодушевить или, напротив, напугать – разве что солдата-новобранца, впервые въехавшего на территорию Чечни.

Для майора Князева, все эти «прелести» Кавказа и «романтизм» военной обстановки, были привычны и знакомы. Он даже ловил себя на мысли: будто бы и не было вовсе, двух последних лет его мирной, гражданской жизни; будто ещё вчера, он видел эти горы, и этих военных. Потому и охватили его все те же (правда, слегка подзабытые) чувства: тоски и гнетущей обречённости.

Казалось бы, все его нутро, каждая клетка организма, имевшая хоть какое-то отношение к инстинктам самосохранения, противилась этой, далеко не первой командировке в мятежную республику. Ведь как не обманывай ты самого себя, а все ж к войне (пусть и за многие годы службы), один чёрт, невозможно привыкнуть. Приспособиться или сжав зубы, на какое-то время смириться – это, пожалуйста. Но только, не привыкнуть. Потому как, нормальный человек, со здоровой головой никогда не свыкнется с противоестественным, с античеловечным.

Нестандартность данной поездки и, отчасти её абсурдность заключалась, прежде всего, в том, что поехал он на Кавказ добровольно. Тогда как, во все предыдущие чеченские командировки майор отправлялся по долгу службы (читай: не по своей доброй воли). Да, и как, будучи до мозга костей кадровым российским офицером, присягавшим на верность Родине, ты попрешь супротив приказа. А впрочем не возникало у Князева и мыслей о каком-либо отказе. Служба, есть служба; а приказ, есть приказ – и обсуждается он, лишь после его исполнения.

Однако настал и тот самый день, когда служба его окончилась, долг Родине был отдан с лихвой, полный взаиморасчёт с военным ведомством произведен. Казалось бы, живи и радуйся жизни…

И, тем не менее, спустя какое-то время наш отставник, успевший давно стать сугубо гражданским лицом, вдруг явился в военкомат. И представьте себе: уже сам, в добровольном порядке инициировал подписание нового, трёхлетнего контракт, отправившись в наиболее раскалённую точку России.

Военком Жадаев долго не мог сообразить: чего ж, в конечном итоге, хочет от него его бывший школьный товарищ.

– Валера, да ты совсем, похоже, рехнулся?.. – лишь на третий раз, кое-как разобравшись в нелепой просьбе друга, подполковник вдруг выпучил на Князева свои глаза. – …Или жить тебе совсем надоело?

– Серёга, на здании вашего военкомата висит огромный яркий плакат с конкретным призывом на сверхсрочную контрактную службу. Вот и стало мне интересно… Тем ребятам, которые откликнувшись на этот самый призыв, приходят в ваши кабинеты по поводу контрактной службы, ты отвечаешь им в том же духе?.. – усмехнулся майор. – …Дескать: вы, молодые люди, совсем, что ли с ума посходили, коль собрались добровольно отправиться в Таджикистан или Ичкерию? Или жить вам надоело?

– Нет… – военком поморщил нос. – …Лишь тем, кто мне дорог.

– А остальных, выходит, и на смерть не грех послать? Главное план, по контрактникам выполнить.

– Князь, хорош, язвить… – возмутился Жадаев. – …Я, понимаешь, с ним по-свойски, по-товарищески. А он зубы скалит. Можно те подумать, это я эту войну развязал, или силком тяну их бумаги подписывать. Тут дело сугубо личное и на сто процентов добровольное.

– Так и у меня, Серёга, сугубо личное. Ты, пойми. Мне позарез нужно туда, где война… – для пущей убедительности, Валерий провел ребром ладони по своему горлу. – …Во, как надо.

– Да, почему же, чёрт побери, сразу в Чечню? Давай здесь, в городской черте к штабу какому тебя пристрою. Или в школу, преподавателем ОБЖ. А хочешь, возьму тебя к себе в замы. Ты не улыбайся. И в военкомате офицеры служат. Ну, зачем тебе война? К чему рисковать в нашем-то возрасте?

– Нет, спасибо. Уж к чему-чему, а к архивной пыли у меня стойкая аллергия. Да, ты пойми, чудак. Я еду вовсе не за выслугой, не от безделья и не за острыми ощущениями. Мне нужны «боевые». Причём, в большом количестве.

Сергей, будь человеком, отправь меня в самое «пекло», в самую жопу, на передовую, в штурмовую или там разведроту. Это, в аккурат то, чем я и занимался всю свою сознательную жизнь. Не поверишь, но совсем недавно выяснилось, ничего другого, кроме как воевать, я делать вовсе не умею. И уж будь уверен, не подведу, не посрамлю родной военкомат.

– Да, кто бы сомневался. Знаю, что прошел ты и Крым, и Рым… – после чего, Жадаев вдруг лукаво подмигнул Валерию. – …А теперь, Князь, давай-ка, на чистоту. С бабой проблемы?

– Причём здесь бабы? – раздражённо переспросил майор.

– Притом, что им… Имею в виду, жен военных. С вами, молодыми отставниками, просто не соскучится. Проблемы-то у вас у всех, в своём подавляющем большинстве, одинаковые. В начале, спешите с армией распрощаться, деньки до своего увольнения в запас подсчитываете. Уверены, что на вольных хлебах, вам тут мёдом намазано; что все двери перед вами открыты. Только-только «выслуга» подошла и вы, как один, уже на «лыжах». По обе руки с чемоданами и жилищным сертификатом в зубах. Дескать, нате, принимайте нас, героев. И главное, никто из вас не спросит, не поинтересуется: а ждут ли вас здесь?

Далее в вашей пост армейской жизни и наступает самый ключевой момент. На авансцену выходят ваши суженные.

По началу, эти терпеливые и ко всему готовые существа, кажутся совсем незаметными. Лишь изредка и очень тихо, однако весьма настойчиво и планомерно они капали вам на мозги, подталкивая офицеров к разрыву с армией. Ну, а потом, когда эти самые «серые мышки», в одночасье вдруг теряют привычный им образ жизни. То есть, госжильё, казённую мебель, армейское довольствие, различные пайки, доплаты и прочие льготы. Здесь-то и превращаются они в самых настоящих хищниц.

Понять их, конечно можно. Перспективы той долгожданной, без армейской жизни казались им настолько радужными и беспроблемными, что встреча с реалиями наших дней, в лучшем случае, ввергает их в некую апатию. Да, и кто же потерпит в своем доме, вечно злого и недовольного (хотя, и вполне еще трудоспособного) тунеядца-отставника с мизерной военной пенсией и вовсе не приспособленного к обычной гражданской жизни?

Не за горами семейные ссоры, перерастающие в затяжные скандалы. Через какое-то время, вполне реально начинает маячить и перспектива развода.

Тут-то и бежит ваш брат, ощипанный и оскорбленный, ко мне. Дескать, спасай военком бывшего боевого офицера. Дай хоть какую сносную и не слишком унизительную работу. Не позволь сгинуть мне, военному мужику, в пучине бытовых неурядиц. При этом не забудь, военком, ещё и о том, что мы (как и ты, кстати, Валера), кроме как воевать, ни к чему более не приспособлены.

Думаешь, Князь, я это только что выдумал? Нет, дружище. Подобные судьбы и истории, у меня сплошь и рядом.

– Серёга… – с грустью покачал головой Князев. – …А ведь ты, отчасти прав. С Лариской своей, я действительно развелся. Правда, произошло это уже давно. Однако, именно армия и моя служба, сыграли в том разрыве не самую последнюю роль.

– В подробности той истории можешь не углубляться. Повторюсь, ни ты первый, ни ты последний… – Жадаев с улыбкой и сочувствием похлопал Князева по спине. – …И это мы ни раз, уже проходили.

– Так ты мне поможешь? – майор пристально уставился в глаза подполковника.

– Уговорил. Так уж и быть, войду в твое положение. К тому же вакансия, словно под тебя, у нас случайно подвернулась. Служба обещает быть не тяжёлой, но весьма ответственной. Как ты и просил, в зоне боевых действий. А значит, с «боевыми».

Окрестности Ведено – это и будет местом твоей будущей дислокации. Не сомневаюсь я и в том, что ты, наверняка, имеешь кое-какое представление о том районе Чечни.

– Да, уж… – усмехнулся Князев. – …Удружил. Самый юг республики, сплошные горы. Более гадкого места, пожалуй, и не придумаешь.

– Так ты, Валера, сам напросился.

– Так я и не отказываюсь. Просто, в мозгах моих, не очень-то сочетаются такие противоречивые понятия, как «не тяжёлая служба» и «Ведено». Не уж-то, и в самом деле, за время моего отсутствия, обстановка в Чечне так разительно изменилась?

– Подполковник Лютый… – проигнорировав вопрос, Жадаев продолжил. – …Будет твоим непосредственным командиром. Это мой бывший сослуживец и отличный мужик. Мы с ним, около пяти лет в Средней Азии «душманов» гоняли. Потом, его «сослали» на Кавказ, а меня со второй группой инвалидности, сюда, в военкомы.

Именно Лютый и просил меня подобрать ему серьёзного, с боевым опытом офицера. Сибиряка, без каких-либо московских капризов. Абсолютно уверен в том, что лучшей чем твоя кандидатура мне, один хрен, не найти.

Собственно, именно так.… То есть, с протекции своего школьного товарища, майор Князев вновь ступил (точнее, въехал) на территорию некогда Чечено-Ингушской республики. Настолько же знакомой, насколько и чужой.

Дорога неуклонно стремилась вверх. И чем медленнее двигалась машина, тем звук её двигателя становился все более и более громким, переходящим на некий надрыв. Под это монотонное жужжание, в голову майора непрерывным потоком струились всевозможные воспоминания. Конечно же, ему было о чем вспомнить. Ведь в Чечено-Ингушетии Князев побывал впервые ещё в августе 91-го. Будучи лейтенантом, он входил в группу спец сопровождения высоких чинов Генштаба, инспектировавших Северо-Кавказский военный округ.

Будущий майор прибыл в Грозный под прикрытием, то есть, как сугубо гражданское лицо, накануне августовского путча, и провел в городе более двух недель. Благодаря своей чёрной шевелюре, недельной небритости и простецкой одежде, ему не составило особого труда затеряться в толпе местных и воочию созерцать, как реагировали жители горной столицы на революционные события, происходящие в Москве.

Первые волнения в Грозном начались уже девятнадцатого числа. Когда по всесоюзным радио- и телеканалам, вместо развлекательных программ, зазвучало «Лебединое озеро», лишь изредка прерываемое заявлением Государственного Комитета по введению в стране чрезвычайного положения. Или проще: ГКЧП. Тогда же, новоявленных комитетчиков, во главе с Янаевым, объявили путчистами, устроившими в стране военный переворот.

В центре Грозного, то там, то тут начали стихийно возникать всевозможные митинги. Народ будоражили сообщения, получаемые из Москвы. Возглавляли те сборища откровенные националисты. Причём, со многими из них, Валерию суждено будет встретиться на грянувшей через три с небольшим года, кавказской войне. Будут они: как по одну сторону баррикад, так и по другую.

Ну, а тогда, в 91-м, все будущие лидеры и полевые командиры, в едином душевном порыве были вместе. Те самые активисты неорганизованной народной инициативы, очень скоро объединяться в Общенациональный Конгресс Чеченских Общин. Быстро поменяются и их лозунги. Буквально на следующий день Переворота, митингующие примутся выражать своё недовольство не только Янаеву и компании, но и нынешнему главе Чечено-Ингушской Республики Доку Завгаеву. Последний, и вовсе будет объявлен, не иначе, как предателем чеченского народа.

Однако, лозунги и крамольные выступления разношёрстных ораторов были тогда лишь «цветочками». Неприятные мурашки пробежали по спине лейтенанта Князева именно тогда, когда он увидел в толпе митингующих вооружённых людей. Эти нохчи были настроены уже серьёзно…

В те же дни Валерий и услышал впервые имя Джохара Дудаева.

А вообще-то, уже сейчас, возвращаясь памятью в те далёкие дни, Князев не мог не отметить и того, что вся эта стихийность, творившаяся в Грозном, показалась ему какой-то неестественной. Как будто была она заранее спланированной, организованной и очень хорошо поощрялась.

Один довольно известный специалист в области психологии и человеческого сознания, как-то попытался раскрыть секреты механизма человеческого запоминания. По его мнению, формула памяти достаточно проста, и на примитивном уровне выглядит она примерно следующим образом.

В начале, в голове человека происходит восприятие окружающей действительности. Далее, мозг фиксирует полученные ощущения и связывает их с чувственными восприятиями. Так вырабатывается индивидуальный способ поведения, определяющий тактику выживания в тех или иных условиях. У каждого из нас, полученные знания, как собственный, и накопленный опыт хранятся в так называемой повседневной и долгосрочной памяти.

Долгосрочная память малодоступна. Она срабатывает лишь в исключительных случаях. К примеру, под гипнозом, в процессе всевозможных медитаций, а так же, в состоянии страха, граничащего с всеобъемлющей паникой или иных крайне экстремальных ситуациях. В этих случаях, в сознании вдруг всплывают совершенно забытые мысли и образы. В исключительных случаях, буквально за доли секунд, перед глазами может промелькнуть вся прожитая жизнь, весь многолетний накопленный опыт…

В обыденной жизни, то есть, без какого-либо экстрима и гиперстрессов, человек довольствуется рациональным мышлением, основанном на повседневной или оперативной памяти. Эта самая память имеет как преимущества, так и скрытые недостатки. Дело в том, что повседневная память, проявляя свой рационализм, со временем, как бы избавляется или самоочищается от всего негативного и малоприятного, откладывая этот чёрный «груз» опыта, на уровне ненужного хлама, в дальний чулан подсознания, в ту самую долгосрочную память.

На поверхности «повседневного» остается лишь самое яркое, доброе, светлое… Короче то, о чем всегда приятно вспомнить. Ведь каждый из нас отлично помнит своё счастливое детство, при этом, совершенно забывает о первых синяках и ссадинах, а так же о слезах, с ними связанных.

Быть может, благодаря именно этой универсальной природной защите, люди и не сходят с ума, таская в себе все пережитое, услышанное, увиденное, постоянно зацикливаясь на бесконечных душевных терзаниях, из-за ошибок и просчётах, допущенных при накоплении данного опыта. Отсюда и выражение: дескать, время лечит. А точнее было бы сказать: оперативная память помогает забыть.

Вот и наш герой, майор Князев, подписывая новый контракт, пожалуй, совсем недооценил гибкость и рациональность свойств своей памяти. За пару лет мирной жизни, он успел подзабыть все мрачное и отвратительное, отождествленное в лаконичном и ёмком слове: ВОЙНА. Как бы, сами собой стерлись из его памяти погибшие товарищи, нестерпимая боль ранений, насквозь пропитанная потом одежда и хруст земли на зубах, после очередного взрыва…

Военный «Урал» песочно-зелёного цвета, один из десятка гружёных машин, двигавшихся в единой колонне, медленно приближался к окрестностям Веденского района. Майор приподнялся с насиженного места, размял затекшие ноги и через узкое смотровое оконце бронированной будки грузовика, выглянул на свет Божий.

Огляделся и почти сразу его внимание привлек худощавый мальчишка, одиноко стоявший на обочине дороги и пристально наблюдавший за проходящей мимо него кавалькадой военного транспорта. Был тот десяти-двенадцати летний пацан, естественно, чеченским отпрыском. Детей славянских национальностей, вы вряд ли здесь встретите, по крайней мере, в ближайшие лет десять-двадцать.

Скорее своим внутренним чутьем, нежели каким-то иным чувством, Князев вдруг уловил во взгляде того юного джигита (наверняка, воспитанного на рассказах и легендах о Шамилях, да Джохарах), несвойственную его возрасту серьёзность и вдумчивость. Да, и стоял он на данном участке дороги, вероятней всего, вовсе не случайно. И, уж точно, не из детского любопытства провожал он сейчас каждую военную машину, своим сосредоточенным взглядом, будто пытался запомнить и унести с собой, как можно больший объём полученной только что информации.

Все та же внутренняя интуиция подсказывала майору и о том, что ничегошеньки, абсолютно ни черта, за время его отсутствия в головах чеченцев, похоже, так и не изменилось. И вообще, могло ли такое произойти?

Быть может, этот народ и не настолько (как, к примеру, их предки) пропитан ненавистью к России, однако каждый из них боится быть непонятым своими же соплеменниками. И в ещё большей степени они опасаются впасть в немилость вожаков-лидеров (читай, полевых командиров) своих тейпов.

Ещё по прошлым командировкам Князев знал, что днём эти рядовые жители горной республики могут запросто быть вполне миролюбивы и покладисты. Тогда как ночью, эти же послушные и лояльные к федеральным властям люди, с оружием в руках беспрекословно исполнят любой приказ бандитов или самостоятельно отомстят за смерть одного из своих родственников. Потому как, это местный, общепризнанный закон. Ведь свой менталитет и жизненный уклад они пронесли через века, и вряд ли, в ближайшем будущем смогут от него отказаться.

Как бы между прочим, майор припомнил и весьма показательную историю из своего не самого далёкого прошлого. Приключилась она ещё в первую чеченскую компанию.

В один из тёплых, солнечных дней, он и ещё трое офицеров, забыв на какое-то время о войне, непринуждённо гуляли по центру Грозного. Столица Ичкерии на протяжении нескольких месяцев была подконтрольна тогда федеральным войскам, потому и обстановка в городе складывалась довольно мирная. В полуразрушенном Грозном уже начали открываться магазины, парикмахерские, продуктовые рынки. На одном из таких базаров (по военным меркам, достаточно многолюдном), офицеры решили выбрать себе спелый арбуз. Очень хорошо запомнил тогда Князев потное и улыбчивое лицо, сладко лебезившего перед российскими военными торговца бахчевыми культурами. Вот только глаза эти, немного бегавшие из стороны в сторону с коварной хитринкой, уж больно схожие со взглядом нынешнего, стоящего у дороги чеченского подростка, выдавали полное отсутствие искренности. Если не сказать большего: полнейшее презрения к новой власти…

Эх, и до чего же был тот вечер хорош! Тепло, безветренно, легко. Совсем не хотелось верить слухам, все чаще и чаще просачивающиеся в обыденную жизнь о том, что полевые командиры копят вокруг Грозного силы для главного удара.

А уже ночью в городе грянул бой.

То был даже не бой и не штурм, а скорее, массовое истребление славян-федералов. Вот тогда, близ легендарной площади «Минутка», в самый разгар боя, под шквальным автоматным и миномётным огнем, Валерий вновь столкнулся лицом к лицу с тем самым дневным продавцом арбузов.

Правда, на сей раз, из-за угла пылавшего синим пламенем дома, выскочил отнюдь не улыбчивый добряк с базарных рядов, а до зубов вооружённый и обезумевший жаждой крови получеловек – полу животное. Дикая скотина с тупым звериным оскалом.

Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: быть тогда Князеву «грузом 200», если бы в момент той внезапной встречи, он замешкался хоть на долю секунды.

И это самое лицо продавца-оборотня, как и сотни, а может и тысячи лиц, искажённых немой предсмертной гримасой, навсегда впечаталось в долгосрочную Валеркину память. Эта самая память постепенно начинала «оттаивать», медленно возвращая майору в реальность данного региона.

Чеченского подростка, Князев потерял из виду на очередном крутом повороте. Зато теперь в его поле зрения попала, выглянувшая из-за горного перевала, верхушка мусульманской мечети. Заметив её, майор тотчас вспомнил, как накануне отъезда он решил заглянуть в свою, православную церковь.

Если честно, то Князев и самому себе не мог толком объяснить, зачем ему это было нужно. Вставать ни свет, ни заря; после чего, «пилить» через весь город. И все это ради чего? Чтоб посетить заведение, которое он обычно обходил стороной; куда нога его с роду не ступала. Если не считать святого таинства крещения, да и то принятого, практически в полевых условиях.

Быть может, майор уже достиг того самого возраста, когда люди обычно мудреют, начинают задумываться о вечном, в том числе и о своей грешной душе. А возможно и был за ним, то есть, за Валерием кое-какой, лишь ему самому известный должок перед Всевышним.

Невзирая на то, что был Князев закоренелым атеистом (не путать с безбожником), попадая в затруднительные и подчас безысходные ситуации; балансируя между жизнью и смертью – Валерка, как и большинство смертных, взывал к небесам, прося о помощи. При этом, он непременно клялся и божился: дескать, если пронесет его нелёгкая, если и на этот раз он сумеет выкрутиться, то никогда более не посмеет гневить Бога своим авантюрами и безумным риском, что начнет он новую жизнь с обязательным соблюдением заповедей, постов и регулярным посещением Божьего Храма.

Правда после, когда положение майора улучшалось, и он вновь был в состоянии контролировать ситуацию, Князев тут же забывал о данном самому себе слову.

Ну, а в то самое утро, он всё же решил начать с малого. То есть, сделать первый шаг к исполнению своих прежних бесчисленных клятв.

Майор долго не решался войти внутрь. Все стоял и стоял у церковных ворот, наблюдал за прихожанами, пытаясь подметить хоть что-то, для себя полезное. Стыдно признаться, но Валерий, крещёный перед своей первой боевой командировкой, и все последующие за ней годы носивший на груди серебряный крестик на одной цепочки с личным медальоном, так и не знал, как толком должен вести себя православный.

Многолюдность и яркость святых образов, да и сама внутренняя обстановка Храма, произвела на Князева определённое впечатление. Именно здесь, среди верующих соотечественников, пожалуй, впервые в жизни, он и ощутил свою связь, то есть, свою причастность к великому славянскому роду, которому свойственен дух смирения, терпения и безумной надежды, пусть и на очень далёкое, но светлое будущее.

Не в характере майора было о чем-то просить, тем более, за самого себя. Но, коль искал он в это утро какую-то внутреннею душевную поддержку, определённую жизненную опору – ему следовало хоть чуть-чуть, да поступиться своими принципами.

Взывать Всевышнего о возврате былого, о воскрешении погибших и, вообще, о чем-то нереальном, казалось ему глупо. Тогда как обратиться к Господу за силами, дабы ещё разок окунувшись в ад войны, прожить чуть больше ему предопределённого – вот это, по разумению офицера, было вполне уместно и своевременно…

Вернувшись домой, Валерий задёрнул на окнах плотные шторы. Включив тихую музыку, он решил весьма и весьма скромно отметить свой отъезд на чужбину. Скромно – то есть, без приглашенных гостей, в полном одиночестве. А что, собственно, ему ещё оставалось делать. Вещи, сумки и все самое необходимое, было давно собрано и упаковано. Билеты с оформленными документами лежали в кармане. А до отбытия, ещё целые сутки. Так почему бы и не позволить себе (возможно, в последний раз) избыточную дозу алкоголя. Человек, сам по себе – это и есть бесконечная борьба святого и грешного. И если утром в Князеве преобладало первое; то после обеда пришло время отдать должное и второму.

Пил медленно, дабы погружаться в нирвану постепенно. В последние часы гражданской жизни, ему хотелось забыться и отключиться от всего внешнего, почувствовав в своем сознании полную пустоту, некий умиротворяющий вакуум. И тем не менее, мозг его предательски продолжал размышлять всё над теми же самыми вопросами, заданными самому себе ещё утром. Правда, уже в ином душевном состоянии.

Ближе к вечеру, когда за окном совсем стемнело, майор решил открыть балкон, дабы проветрить прокуренную комнату. За одно и самому немного пропитаться свежим воздухом. Слегка пошатываясь из стороны в сторону, майор направился было к балконной двери, как вдруг замер на месте. Там, за стеклом, отделявшим квартиру от улицы, на него смотрел чеченский боевик с окровавленной башкой. Закрыв на секунду глаза, Валерий вновь глянул за стекло. На сей раз, за окном была лишь темнота вечерних сумерек.

«Что, суки черножопые, соскучились?.. Тяжко вам, твари, без меня?.. – офицер расплылся в безумной ухмылке. – …Скоро… Очень скоро я доберусь до вас, падлы…»

К слову сказать. После первых боевых командировок, визиты мёртвых врагов, погибших товарищей, как и иные видения, вперемешку с кошмарными снами (в особенности после злоупотребления спиртным), стали для Князева обычным делом. Они уж давно успели превратиться в неотъемлемую часть его жизни. Валерий принимал их как должное. Да, и сами видения, похоже, успели смириться с майором, потому как со временем они стали менее агрессивны и назойливы. Более того, жутковатые сновидения, уж вовсе не пугали Валерия. Ну, разве что, слегка раздражали майора своим внезапными появлениями…

С места, в карьер

Итак, объединенной группировкой федеральных войск, базировавшейся под Ведено, где майору Князеву предстояло провести ближайшие три года, командовал «легендарный» подполковник Лютый.

Почему «легендарный»? Да ещё и в кавычках.

Дело в том, что нынешней «ссылкой» на Северный Кавказ, длившейся уже более пяти лет, во многом Лютый был обязан своим прежним весёлым похождениям. О них, в непринуждённой беседе за «рюмкой чая», и поведал Валерию военком Жадаев.

Не открою большого секрета, если скажу о том, что пьют российские офицеры, если не все, то многие. Однако попадаются на этом неблагодарном занятии, как правило, единицы. Причём, попавшись лишь однажды, «чёрная метка» неблагонадёжного офицера приклеивалась к тебе чуть ли не на всю жизнь, потому как о ней непременно напомнят при любом удобном случае.

К этой самой категории «вечно залётных», без каких-либо сомнений, можно было отнести и Лютого. Уж тут не отнять, любил нынешний веденский командир в своё время гульнуть. И не просто гульнуть, а так, чтоб земля содрогнулась. Чтоб о его русской широкой душе знала бы не только вся округа, но и командующие округов, в которых Лютый на тот момент проходил службу.

«Не поверишь… – бывало, оправдывался перед сослуживцами будущий подполковник. – …Ни с того, ни с сего, вдруг попадает мне под хвост вожжа… И уж тут меня не удержать».

И действительно, влетал он с регулярным постоянством. И как назло или, как правило, в самые ответственные и неподходящие моменты.

Правда, вся эта эпопея, связанная с гусарскими кутежами и иными похождениями бесшабашного подполковника – давно окончилась. Прежняя веселуха осталась далеко. Ещё там, в мирном, до чеченском времени.

А впрочем, Лютый был известен не только своими кутежами, успел он отличиться и на служебном поприще. Не зря видимо говорят: что неординарные личности, неординарны во всем.

Потому, среди офицеров южной группы войск, какое-то время и блуждал слух, будто бы лет пять назад, сам Министр обороны (дабы не потерять командира от Бога) лично возил Лютого к одному из известных столичных наркологов. Так это было или иначе, история умалчивает. Однако то, что в Чечне подполковник остепенился, и грешков по части злоупотребления спиртным за ним более не числилось, являлось фактом неопровержимым.

Своё же народное звание «легендарный», Лютый укрепил уже здесь, в Ичкерии. На сей раз, ратными подвигами; успехами в локальных сражениях и серьёзных боевых операциях. Ну, а благодаря своему умению тактически и стратегически грамотно распределить силы, вверенной ему группировки, он уберег, пожалуй, не одну сотню жизней личного состава. То есть, обычных российских парней.

Кроме того, в военных условиях подполковник успел еще, и «отметиться» своей неуступчивостью в служебных взаимоотношениях с нынешним генералитетом. Вопреки всему, он горой стоял за каждого из своих солдат и офицеров. Что всегда вызывало в подчинённых определённое уважение. Потому и прозвали Лютого за глаза: «батей».

То ли характер у нашего подполковника был действительно чересчур строптив (не последнюю роль в этой неуступчивости сыграли отличные взаимоотношения все с тем же бывшим Министром обороны) … То ли, исполняя свой служебный долг, Лютый вовсе не гнался за служебной карьерой и не пытался угодить командованию. В первую очередь, он думал о выполнении поставленных задач, а так же, о рядовом солдате, на которого, собственно, и ложились основные тяготы и лишения военной службы. Так или иначе, но на протяжении всей своей службы на Кавказе, Лютый так и не сумел найти общего языка ни с одним из своих непосредственных командиров. По видимому, именно из-за этого и сложилось в военных верхах о нём общее мнение: будто бы, подполковник всегда исполняет приказы «наперекосяк», «по своему усмотрению» или «шиворот навыворот». Однако в целом, с поставленными задачами он все же справлялся. Собственно именно это, последнее обстоятельство, и спасало подполковника от всевозможных взысканий и наказаний.

Заканчивая разговор о всевозможных прозвищах Лютого, обязательно следует отметить и то, что кроме прилагательного «легендарный», к подполковнику намертво прилипло и ещё одно…

Коллеги и подчинённые в шутку величали своего командира «вечным подполковником». «Вечным», не в смысле бессмертным. Хотя и это имело здесь место, потому как за пять лет тяжелейших боевых действий, Лютый не только, ни разу не был серьёзно ранен, его и вскользь не коснулись ни вражеская пуля, ни осколок снаряда.

И, тем не менее, «вечным» он стал по совершенно иной причине. Существовало стойкое убеждение, что очередное воинское звание, по причине его прошлого «груза залетов», а за одно и с нынешней своеобразностью исполнения приказов – при всем к нему уважении, ну никак командиру не светило. Пусть и с сочувствием, но это знали и понимали уже все: от рядового, до Главнокомандующего.

Что же касаемо его фамилии…

Если не брать в расчёт глубокого шрама на правой щеке подполковника (кстати, полученного ещё в мирное время), то и внешне, и по своим человеческим качествам Лютый был полным антиподом своей суровой фамилии.

С коллегами-офицерами, подполковник почти всегда был прост, открыт и не лишён чувства юмора. В отличие от многих иных командиров, в своих подчинённых, Лютый прежде всего видел единомышленников, людей выполняющих одну общую задачу. И только потом, они были для него военнослужащие ниже рангом, либо званием.

Вместе с тем, прилагательное «Лютый» в фамилии российского командира – нет-нет, да и наводило на противника определённый трепет. Ведь тот, кто не знал подполковника лично, воспринимал и ассоциировал командира, с нечто жестоким и ужасным…

– Здравия желая. Майор Князев прибыл для прохождения службы, во-вверенную вам объединенную группировку войск, – на всякий случай, вытянувшись в по стойке «смирно», отрапортовал с порога Валерий.

– Так заходи, коль прибыл… – встречая в своем рабочем кабинете нового офицера, Лютый вышел из-за массивного стола, который делал его, и без того невысокого ростом мужчину, ещё ниже. – …Майор, ты будь проще. Здесь тебе не плац Кремлёвского полка. А я, вовсе не Верховный главнокомандующий, принимающий тот парад… – после чего, подполковник протянул вошедшему руку. – …Ну, здорово, Князев. Значит, вместе будем теперь рубежи России защищать. Документы на тебя, ещё вчера в штаб доставили. Потому и успел я с ними давно ознакомился.

Скажу прямо: впечатляет. Личное дело, должен сказать, у тебя просто безупречное. Да, и Серёга… Имею в виду, вашего военкома Жадаева. Уж точно не стал бы раздавать свои рекомендации кому ни попадя. А ведь, по началу, с большим подозрением я отнесся к твоему назначению… – при этом, Лютый глянул на Валерия тяжёлым и испытывающим взглядом.

– Не понял… – майор и не думал скрывать своего удивления. – …Товарищ подполковник, ведь вы сами сказали: дескать, бумаги и характеристики в полном порядке.

– Именно это обстоятельство, меня и смутило. Уж больно в них было все гладко и положительно… – вздохнув, покачал головой подполковник. – …Ну, сам посуди. Мужик: от звонка, до звонка прошел две войны. Участвовал в бесконечном множестве серьёзных, боевых операций, и при всем при этом, ни единого взыскания.

– Каюсь, не безгрешен… – усмехнулся Князев. – …За пять лет войны всякое было. Да только огрехи мои, вероятней всего, с лихвой перекрывались чем-то иным. Потому и оставались они, как бы незамеченными.

– Ты, Князев, не оправдывайся. Характеристики – это бумага, а она всё стерпит. Вот только я привык быть предельно осторожным. С самого начала мне показался подозрительным тот факт, что офицер спецназа, да ещё и с таким послужным списком, вдруг решил перебраться в обычную воинскую часть, считай в пехоту. Причём, в добровольном порядке.

Твое бывшее подразделение – это элита, белая кость. Вы и за людей-то нас не считаете. Да, собственно, и куда нам до ваших супер бойцов. У вас сплошь кадровые офицеры; годами сложившиеся традиции; свой особый менталитет. А у нас совершенно иной контингент и совсем уж простенькая специфика.

Тут-то мне и подумалось: а не троянский ли ты конь? Ни засланный ли казачок? Может, кто копать под меня начал, по серьезному?

– Коль забеспокоился, выходит, есть за что, – майор хитро подмигнул подполковнику.

– При желании, под любого из нас можно «наковырять» увесистую папку компромата. А учитывая то обстоятельство, что «врагов», не брезгующих мелкими пакостями у меня предостаточно, как пить дать, загномил бы я тебя, Князев. На каком-нибудь дальнем блокпосту, в самой дыре. Причём, невзирая на долгую службу с Жадаевым и его рекомендации.… Знаешь ли, своя рубаха ближе к телу.

Однако, служит у нас один, хорошо знающий тебя человечек. Он-то и развеял все мои напрасные сомнения и прочие предрассудки.

– О ком именно идет речь? – искренне удивился Князев.

– Узнаешь в процессе службы… – на сей раз, уже Лютый нашел повод для лукавой улыбки. – …Сейчас не время для поиска наших общих знакомых. Давай-ка, мы перейдем сразу к делу… – подполковник вернулся к своему столу и жестом подозвал к нему Валерия. – …Смотри сюда, майор… – тыльной стороной карандаша Лютый обвел на карте приличную территорию. – …Вот это – наша «земля». Здесь у нас, как будто бы, всё в порядке. Однако в восьми километрах от основной группы войск, располагаются ещё и приписанные к нам склады Минобороны. Склады эти, скажу тебе честно, мой извечный и самый больной «гемор». Никогда там не было: ни дисциплины, ни порядка.

Считай, подошли мы к самому главному. Именно на тебя я и планировал возложить эту ответственную задачу: разобраться на месте, что там и к чему. Ну, а после, навести на объекте надлежащий порядок. Мужик ты грамотный и опытный, потому и уверен я в том, что всё у тебя получиться.

В твоем подчинении, караульный взвод. Лейтенант Побилат будет твоим замом. В данный момент, именно он отвечает за безопасность периметра вышеозначенного стратегического объекта. В определённой мере, ты сможешь рассчитывать и на старшего прапорщика, «хозяина» того внутрискладского хозяйства.

Я и сам понимаю, что для охраны столь серьёзного в стратегическом плане объекта, людей явно недостаточно. Караульную службу на тех складах, должна нести, как минимум, рота. Но тут, брат, извиняйте. У меня, и без того, с личным составом серьёзные напряги. И главное, без каких-либо перспектив на улучшение ситуации.

Представляешь. На днях услышал: будто бы, наши военачальники вот-вот приступят к очередному «разоружению». То есть, к сокращению численности наших подразделений.

Подчас у меня и вовсе складывается ощущение, будто генералы наши, в своих штабах и кабинетах, воюют на стороне чеченских бандитов. Как только это басурманское отрепье силы свои начинает копить и, соответственно, на время затихает – так наши, вместо того, чтоб укреплять завоеванные плацдармы, напротив, эти самые силы из республики выводит.

Этакими темпами, через пару месяцев, мы с тобой Князев, лишь вдвоём останемся Ведено прикрывать. Тут я, конечно, утрирую и надеюсь, что не дойдет дело до подобного абсурда. Да, и грех мне, в общем-то, жаловаться. Как не крути, а обстановка в нашем районе (тьфу, тьфу, тьфу) стабильная. Транспорт уже вовсю, без боевого сопровождения разъезжает. Вокруг война, тогда как нашу территорию, уж и не зною почему, но Бог милует, бандиты предпочитают обходить стороной.

Так что, друг мой Князев, особых хлопот по части внезапных налётов у тебя не предвидеться. А если и появятся какие-либо предпосылки на серьёзную угрозу, так не стесняйся, труби в штаб. Ты у нас под боком, в каких-то пяти-семи минутах езды. Всегда поможем: как огнем, так и живой силой. Однако и ты, в свою очередь не обессудь. Время от времени, будем подключать тебя к нашим боевым операциям. Твой былой опыт, нам, безусловно, пригодиться. Могу сказать ещё и о том, что, таких как ты, то есть, боевых офицеров – у меня раз-два и обчелся.

Лютый говорил отрывисто и весьма доходчиво. Чувствовалось, что ситуацией подполковник владеет и удерживает её под оперативным контролем. И, тем не менее, Валерия не покидали какие-то смутные сомнения. Об этом, при первой же представившейся ему возможности, он и не упустил случая заявить.

– Командир, как-то подозрительно просто, у тебя всё получается? По-моему, так легко здесь никогда не было. И верней всего, уже и не будет.

– Эх, майор… – сделав паузу, тяжело вздохнул Лютый. – …Твоя правда. Это на наших картах, в рапортах и отчётах Генштаба, да в телевизионных новостях, тут всё ладно и складно.

– Потому и хотелось бы мне заранее знать о возможных подводных камнях и прочих нюансах своей будущей службы, – приготовившись к долгому разговору, Валерий присел на стул.

– Что же, изволь… – нехотя продолжил Лютый. – …Надеюсь, что после моего предстоящего доклада, ты не сбежишь отсюда, куда подальше?

– Не беспокойтесь. Не для того я тащился в эту глушь через полстраны.

– В таком случае, буду говорить с тобой на чистоту. Слушай и мотай на ус.

Заострять твоё внимание на вражеских снайперах, мелких и подлых вылазках со стороны боевиков, пожалуй, я не стану. Подобного дерьма здесь по-прежнему хватает. Уж такой у этого народца, пакостный характер. Однако для твоих складов, подобные акции устрашения, не опасней комариных укусов. Стены ангаров, там крепкие.

А вот на самих складах, мне хотелось бы остановиться чуть поподробней. Раскрою тебе небольшой секрет, о котором знают немногие. Мало того, что там боеприпасов и вооружения, на половину нашей армии. Так на дальнем объекте, имеется ещё и целый ангар медикаментов. В том числе, наркосодержащих. Без этой дряни, во время войны, ну, никак. Сам должен понимать, что для тяжелобольных – это единственная отдушина, чтоб не сойти с ума от невыносимых болей.

Смекаешь, майор? Для любого маломальского полевого командира этот лакомый кусок, почище снарядов и автоматов будет. И ответственность за сохранность того «добра» взваливается на твои крепкие плечи. Блокпостов в округе, конечно, много. Вот только толку от них мало. А учитывая ещё и близость ущелья, где бандитствующей сволоты, словно пчел в улье – бдительность должна быть на запредельно высоком уровне.

Теперь о ещё одном, как ты давеча витиевато выразился: нюансе. Имею в виду тот контингент, который будет в твоем подчинении. Итак, по порядку.

Начну я свой рассказ, пожалуй, с прапорщика Михайленко. На данный момент это единственный интендант, отвечающий за учёт и сохранность складского имущества. Ещё тот, скажу тебе, жучара. Во взаимоотношениях с этим прапором советую быть крайне аккуратным и осторожным. Не без его инициативы и его же подачи, с дальнего объекта были сняты многие серьёзные офицеры. Всех, гад, выжил. У этого упыря повсюду свои люди. В том числе, и среди высоких чинов. Кабы не они, давно бы уже дал ему пинка под зад.

Вот скажи: какие общие интересы могут быть у генерала и прапорщика?.. – возмутился было в сердцах Лютый и, не дожидаясь ответа продолжил. – …Так что, друг мой Князев… Лучшим вариантом для тебя будет, вовсе не вмешиваться в его внутреннее хозяйство. Кому нужно, тот и проверит его канцелярские талмуды. А твоя служба – безопасность объекта.

– Обождите-обождите. Михайленко, Михайленко… – как бы что-то припоминая, несколько раз повторил вслух Князев. – …Знавал я одного хохла с той же самой фамилией. Учились мы с ним в «военке». Правда, всего два курс. А почему я его запомнил?.. Потому как поймали его на краже. У своих же сослуживцев, гражданскую одежду из каптёрки воровал. И ведь знал, сучёнок, что воровать. Ведь никакую иную одежду, кроме военной формы, курсанту иметь не положено. Потому и командирам о факте воровства никто не рискнёт доложить.

Взяли его своими силами, с поличным. Устроили ему «тёмную». Чуть было, не убили. А из училища нашего Михайленко отчислили под мягкой формулировкой: за неуспеваемость. Очевидно, не захотели наши командиры-преподаватели, репутацию своего орденоносного военно-учебного заведения марать. Фамилия Михайленко, конечно, распространённая. Да и вряд ли, тот наш рыжий ворюга, попал бы в прапорщики.

– Постой. Так ведь и наш складской Михайленко, так же, рыжий… – усмехнулся Лютый. – …Случаем, не Вовкой, вашего звали?

– Точно, Владимир. Быть может, вы ещё скажете, что он из Ульяновска? – по-прежнему сомневаясь в совпадении, на всякий случай поинтересовался Валерий.

– И опять в «яблочко»… – рассмеялся подполковник. – …Тысячу раз убеждался в том, что земля наша круглая и маленькая, коль люди, так часто на ней встречаются. Я и вовсе не удивлюсь, если ты, у чёрта на куличках, вновь встретишь своего бывшего сослуживца или однополчанина. Кстати. Если это, действительно, он.… Тот факт из биографии Михайленко, о котором ты только что мне поведал, может быть весьма нам полезен.

– Посмотрим-посмотрим… – в лёгкой задумчивости майор почесал свой затылок. – …Возвращаясь к нашему прошлому разговору… Надеюсь, это не Михайленко замолвил за меня словечко, заставившее вас поменять мнение относительно моей персоны?

– Ещё чего. Мнением прапорщика я, если и воспользуюсь, так в самом крайнем случае. А уж совет от Михайленко, я и вовсе постараюсь исполнить с точностью, до наоборот.

Ну, а сейчас давай-ка мы на время, забудем о прапоре. Мне нужно успеть… Пусть, заочно и вкратце, а всё же познакомить тебя с караульным взводом. Тот ещё, скажу тебе, контингент.

– Как это?.. – вскинул брови Князев. – …Не уж-то хуже прапора?

– Нет, не хуже. Однако серьёзные и ответственные бойцы, мне нужны здесь. Можешь считать: на передовой. Соответственно, всех остальных.… А так же тех, кого я вынужден был (по тем или иным соображениям) спасать от военных трибуналов и зарвавшихся правозащитников – пришлось «сослать» куда подальше, с глаз долой.

– Хорошенькие новости… – недобро ухмыльнулся Валерий. – …Если я правильно вас понял. То там, на складах… То есть, куда и предстоит мне отправиться. Что-то вроде местного дисбата. И командовать этой «дикой дивизией» вы поручаете именно мне.

– Угадал. На складах я должен иметь офицера, способного «построить» эту разношерстную массу. Или, если пожелаешь, данный офицер просто обязан задавить их своим собственным авторитетом.

В общем, так Князев. Делай с ними, что хочешь и как хочешь, но чтоб на объекте была дисциплина. Чтоб по твоей вине, как командира взвода охраны, с объекта не пропала ни одна ампула, ни один патрон.

– Подполковник, а вам не кажется преступным, доверять сугубо стратегический объект, всякого рода разгильдяям и раздолбаям? Короче, безответственным и сомнительным военнослужащим, – Князев негодовал. Однако в данном диалоге, он по-прежнему старался сохранять видимое спокойствие.

– А куда, ты прикажешь девать этих, по сути, ещё мальчишек, без разбора собранных военкоматским «неводом»?

Ведь многим из них, нет ещё и девятнадцати. Ну, или давай поломаем им жизнь, отдав тех пацанов в военную прокуратуру. Посмотрим ещё пару-тройку показных «шоу-судилищ» над ребятами, исполнявшими свой долг. Мало они здесь пережили, мало их свихнулось на этой долбаной войне, так пускай ещё и на зоне, лет этак по пяток помучаются, почти в тех же самых нечеловеческих условиях.

Ты, Князев, как знаешь. А лично я считаю, что Россия должна быть перед ними (ещё вчера сидевшими за партами, а сегодня попавшим в смертельную бойню) в неоплатном долгу. Не забывай о том, что мы профессионалы. А они кто? Сопляки, против хорошо обученного и отлично вооружённого противника. Это для кремлёвских откормленных харь, мы проводим здесь обычную контр террористическую операцию. Типа гоняемся по горам, за парой десятков бандитов. Якобы, при полной поддержке местного населения. Да, хрен вам. По сути, мы воюем с целым народом, с его регулярными войсками и находимся сейчас на территории полномасштабных боевых, диверсионных и партизанских военных действий.

Чтобы мне там не говорили, а я был и буду убеждён в том, что солдат, убивший во время военных действий кого-то из стана противника, ни при каких условиях не должен доказывать, что это был именно враг.… А не мирный житель, якобы, совершенно случайно (и всего-то на пол часика) взявший в руки автомат или снайперскую винтовку.

И вообще, Князев. Не знаю, как там было у вас, в спецназе. А у нас.… По крайней мере, в моем подразделении, своих не сдают.

– И у нас не «сдают»… – улыбнулся майор. – …Однако и раздолбаев, за которых никто не поручится, у нас так же не было.

– Эка, ты сравнил: член с пальцем. Кабы мог я отбирать себе солдат по своему собственному желанию… – присвистнул Лютый. – …А что касаемо твоего будущего взвода. Так ты, сперва познакомься, узнай их поближе. Быть может, после и твое первоначальное мнение, на их счёт изменится. Вот тогда мы и поговорим: стоит ли доверять охрану складов этим пацанам.

Одно скажу. Откровенных слюнтяев и подлецов, ты там, точно, не встретишь. С любым из этих «разгильдяев», хоть сейчас я пошел бы в разведку. Ребята надежные. Подумаешь, разок оступились, с кем не бывает.

Ты главное: будь с ними пожёстче. Иначе, запросто на шею тебя сядут.

Пришла мне как-то в голову необычная идея. Посчитал я, что общий язык с вышеозначенным караульным взводом, обязательно сможет найти более, что ли, «гражданский». В общем, более молодой офицер, близкий им, как по мироощущениям, так и по взглядам, по интересам. Да только, ни черта из того эксперимента не вышло. Они, просто-напросто его «съели».

Не учел я следующего фактора. А именно того, что у большинства из твоих будущих парней, за плечами война, награды, ранения. А у молодого командира.… В общем, сам понимаешь.

Лейтенанта Побилата (именно о нём и шла сейчас речь), я всё же оставил на складах. Правда, с несколько иными целями и задачами. Когда ты доберешься до объекта, он познакомит тебя с территорией и личным составом. Лейтенант, парнишка образованный и не глупый. Единственный его недостаток – характером он слабоват. Но это дело наживное. Для должности замком взвода, и первых двух качеств, будет вполне достаточно. Что же касаемо опыта и того же характера, то я уверен, приобретены они будут уже в процессе службы.

Подполковник так и продолжал рассказывать о молодом офицере, однако майору данная информация показалась малозначимой. Потому, размышляя о чём-то о своём, и пропустил он её мимо своих ушей.

Забегая ж несколько вперёд, следует отметить, что напрасно Валерий не прислушался сейчас к словам подполковнику. Возможно, пришлась бы данная информация майору, как нельзя кстати. Причём, в самом ближайшем будущем.

После «многообещающих» напутственных слов подполковника, Князев покинул штаб и направился в сторону поджидавшей его бронированной машины, приписанной к складам Минобороны. По пути, он всё еще продолжал размышлять об уготованной ему «участи».

«Дальний объект – значит, дальний. Сложный личный состав?.. Так ведь и не на курорт я нынче приехал. А, кроме того, мы ещё посмотрим: кто кого…»

И действительно, выбирать Князеву не приходилось. Точнее, у Валерия нынче и вовсе не было выбора. Стандартный контракт по форме «А», подписанный ещё в Омске, предусматривал службу на любой должности и в любой точке России. Более того, он сам стремился к тяжёлым армейским условиям. Рассчитывая на то, что именно в этих самых «каторжных условиях», он гораздо быстрее забудет о своих былых неурядицах.

В какой-то степени, майору даже повезло. Новое назначение, по своей сути, не являлось архисложным или смертельно опасным. Служба, как служба. Стратегический объект – это вам, вовсе не передовая; не оперативная позиция средь чиста поля; и не мобильное (всю жизнь «на колесах») подразделение. Всё здесь обещало быть гораздо проще.

Вот так, словно совсем недавно заменённая шестерня в некоем сложном механизме, со скрипом и скрежетом притираясь к единому и слаженному процессу, наш герой постепенно начал вживаться, приспосабливаться и узнавать всё больше и больше о своей новой службе.

Когда люди говорят, будто бы нельзя войти в одну воду дважды, очевидно, они подразумевают то, что невозможно испытать или заново пережить те же чувства и эмоции, с которыми ты ранее сталкивался. Однако сейчас, возле штаба объединенной группировки войск у Князева, похоже, появился реальный шанс опровергнуть ту народную присказку.

Спустя два года, он вновь был на территории Чечни, вновь в военной форме и с прежними майорскими погонами. Перед ним вновь стоял, словно вернувшийся из прошлого, хорошо знакомый ему БМД. Те же самые настроения и почти те же мысли. Всё тут было, как будто по-старому. Ко всему прочему, он ещё и как будто бы вновь слышит за своей спиной очень знакомый ему голос.

– Обождите!.. Постойте!.. Князев!.. Майор Князев!..

Валерий сразу и не сообразил: то ли звал его кто-то; то ли, внезапно разбуженные воспоминания, вдруг начали воспроизводить в его голове некие, совсем уж нереальные фантазии.

Дабы внести хоть какую-то ясность, Валерий оглянулся. При этом, его удивлению не было предела… А впрочем, не так… Удивиться он вовсе не успел. К майору уже успела подбежать, облаченная в военную форму девушка. Без каких-либо колебаний, Князев узнал в ней Ирину, девчушку из его прошлой службы. Только тогда, она была несколько помладше, совсем ещё девочкой.

– Валерий, и всё-таки, это вы… Живой!.. – слегка задыхаясь от быстрого бега, спешно заговорила Ирина. – …Тогда, два года назад, нам сказали, что все погибли. Лишь я одна не могла в это поверить. Была абсолютно уверена в том, что с кем-то из вашего отряда, я обязательно ещё встречусь. Выходит, не подвела меня интуиция.

– Рано меня хоронить. Как видишь, пока здравствую… – неловко отшутился майор. Его смущение было вызвано, прежде всего, тем, что из всех окон штаба за ними наблюдал не один десяток пар любопытных глаз. А, кроме того, он не представлял как вести себя в общении с этой, далеко не девочкой, а вполне взрослой (к тому же, миловидной) особой.

– Может, кто-то ещё уцелел после того боя? – как ни в чем ни бывало, продолжала свой расспрос Ирина.

– Нет… – коротко ответил Князев. Сейчас, ему вовсе не хотелось ворошить те неприятные подробности. По той же самой причине он и предпочёл перевести разговор на иную тему. – …Ну, а ты?.. Какими судьбами здесь?

– И вы ещё спрашиваете?.. – вздохнув, Ирина отошла в сторону. Ненавязчиво встав между майором и БМД, она преградила офицеру дорогу к возможному «бегству». – …Уезжать мне было некуда. Вот и напросилась я к Лютому в штаб. После той вашей гибели. Ой, извините… – она вдруг сделала несколько несуразное движение рукой, будто хотела поймать, случайно выскочившее слово. – …В общем, не могла я оставаться на прежнем месте. К тому же вместо вас, командиром был назначен Муханов.… Надеюсь, вы помните, какие сложные у нас были с ним взаимоотношения. В тот же самый день, я собрала свои вещи и сменила место службы.

Когда подполковник сообщил, что к нам едет майор Князев. Извините, но я не поверила, что речь идёт именно о вас. Посчитала, однофамилец. Ну, сами посудите: почему же сюда, да ещё и в пехоту?..

Именно теперь Валерию и стало понятно, из каких источника Лютый черпал о нём сведения.

Несколько строк об Ирине.

Её родители познакомились в Нижнем Новгороде, в ту далёкую пору, когда город этот ещё носил имя Горького, когда выпускники военных училищ (коим и был в то время будущий отец Ирины), смело смотрели в своё вполне определённое армейское будущее.

Прежде чем на свет появилась Ирина, её родители порядком покочевали по бескрайним просторам бывшего Союза, меняя военные городки и армейские гарнизоны, вслед за новыми назначениями главы семейства. Потому и о рождении ребёнка они задумались довольно-таки поздно. Лишь тогда, когда в военной карьере отца, наметилась хоть какая-то определённость и стабильность. И когда обоим супругам, было уже за тридцать с хвостиком.

В самом конце 80-х (уже прошлого века), подполковник Карасёв вышел в отставку. Точнее, на волне повального армейского перестроечного сокращения его, просто на просто «попросили» со службы.

Здесь следует отметить и ещё один, немаловажный факт. Отец Ирины, как по национальности, так и по месту рождения считался русским. Тогда как мать её, была родом из Ингушетии. Во времена Советского Союза подобные межэтнические браки, были обычным делом. Более того, эти семейные союзы, в определённой степени даже приветствовались. Считалось, что они укрепляют межнациональную дружбу социалистического содружества братских республик.

Так вот, после увольнения из Вооружённых Сил, Карасёвы со своей десятилетней дочерью, как раз, и предпочли осесть на родине матери в Ингушетии, купив там добротный дом на окраине крупного селения. Тот выбор мотивировался, как благоприятными природно-климатическими условиями, так и близким соседством с гостеприимными родственниками по материнской линии.

Кто же тогда, в конце 80-х мог предположить, что в Чеченской республике к власти придут воинствующие экстремисты. Что та самая интернациональность семьи Ирины, в конечном итоге, и сыграет в их судьбе самую роковую роль.

Тем не менее, первые же вылазки чеченских головорезов на территорию сопредельной (некогда единой) республики, оставят Ирину круглой сиротой.

Чуть позже, боевиков из горного ингушского посёлка выбьют. Возле сгоревшего дотла отчего дома, перепуганную и обессиленную девчушку найдут бойцы группы федеральных спецслужб быстрого реагирования. Отбиваясь от озверевших бандитов, бывший подполковник сумел-таки сохранить жизнь дочери, укрыв её от чеченских пуль в дальнем погребе.

Ну, а далее, неплохое знание горной местности и здешних наречий, а так же кое-какое ходатайство офицерского собрания – все это и послужило основанием для временной постановки шестнадцатилетней Ирины на армейское довольствие в качестве переводчицы.

Князев уже не спешил. Как-то незаметно, он разговорился с Ириной. При этом в нём вновь просыпалось ощущение, что никуда он и вовсе не уезжал. Что всегда, пусть и мысленно, был он здесь, на южных рубежах страны, среди кавказских гор и вот таких близких, открытых и бесхитростных людей.

Очевидно, не зря говорят о том, что война заканчивается лишь тогда, когда будет похоронен последний её солдат. Несколько перефразируя эту истину, следует напомнить, что Валерий был всё ещё жив. А потому и война его была вовсе не окончена, при этом Князев уж вовсе не жалел о своей новой командировке. Ну, скажите: кому же ещё, как не ему, здоровому и крепкому мужику, офицеру с многолетним опытом боевых действий, противостоять хорошо обученным и отменно вооружённым паскудам. Да, возвращать тем гадам долги, за своих же потерянных друзей и товарищей.

Невольно Князев припомнил и то, как в своей пост армейской жизни, следуя иногда по мирным улицам родного города, он, бывало, частенько ловил себя на том, что беспрерывно ищет в плотном людском потоке, среди многочисленных незнакомых ему прохожих, лица парней, служивших с ним когда-то и не вернувшихся с той войны. И самое главное (а может, и самое страшное), что он их иногда находил…

– Иришка, ведь я вовсе не ожидал тебя здесь встретить. Дай-ка получше тебя рассмотреть. Как-никак, а целых два года мы с тобой не виделись… – отступив на пару шагов, Валерий продолжил выражать вслух свои искренние восхищения. – …Эх, как подросла. Как похорошела. Ну, прям фотомодель с обложки военного журнала.

– Между прочим, я и раньше была вовсе не уродина, – пробурчала девчушка. При этом её щеки несколько порозовели.

– От мужиков, наверняка, отбоя нет. Поди, и замуж уже успела выскочить.

– Опять смеетесь? Да, за кого ж здесь выскочишь?.. – девушка изобразила на своем лице нечто похожее на брезгливую гримасу. – …Это в вашем отряде, бойцы были, как на подбор. К тому же тактичны, разносторонни, в общении интересны, и за даму могли постоять. А тут, так.… Одно слово: пехота. Мотострелки хреновы. Наглые, да прилипчивые… – Ирина вновь улыбнулась, лишь после короткой паузы. – …Да, шучу я, Князев, шучу. Нормальные ребята, как и везде. Правда, звезд с неба не хватают. И всё же с вами.… Ну, с теми.… Ни в какое сравнение.

Барышня отвернулась, пряча навернувшиеся на глаза слезы.

– Иришка, ведь ты была тогда, ещё девочкой, почти ребёнком. Потому и казались мы тебе большими, сильными и благородными дядьками, – усмехнулся Валерий, попытавшись отодвинуть воспоминания собеседницы на задний план.

– Ага,… Девочкой… К вашему сведению: два года назад, мне было почти восемнадцать.

– Ну, извини. Как-то не заметил. Служить-то мы теперь будем рядом, потому и постараюсь, как можно скорее искупить свою вину за прежнюю невнимательность.

– Уж вы постарайтесь, – улыбнулась Ирина.

– Приложу все усилия. – Валерий поддержал игривый настрой юного создания.

– Выходит, это правда.

– Ты о чем? – Князев успел уловить печальные нотки в её голосе.

– О том, что Лютый отрядил вас на дальние склады.

– Так точно. А, собственно, почему в столь пессимистичных тонах?

– Валера, я попрошу тебя быть там поосторожней… – будто подчёркивая исключительность момента, а так же искреннее неравнодушие к судьбе своего боевого товарища, девушка вдруг перешла на «ты». – …В штабе о дальнем объекте самая дурная слава. Здесь о нём говорят, не иначе, как о «голгофе», как о «выжженной земле». Ведь там собран весь армейский сброд. И «наши», и чужие. Из тех солдат, многих я знаю лично. Возможно, каждый из них в отдельности, то есть, вне общей массы и неплохой парень.… Когда же они вместе – туши свет. Ещё никому не удавалось добиться на складах хоть какого-то прогресса. Тогда как свой былой авторитет, многие офицеры на «дальнем», безусловно, подорвали. Сломал их тот объект.

Понимаешь?.. Поздравлять тебя (вовсе не чужого мне человека) с новым назначением, считаю нечестно. Но и сочувствовать тебе, было бы сейчас, так же неуместно. Потому что мне очень-очень хочется, чтобы именно у тебя, майор Князев, вопреки всему, это получилось. Чтоб подольше ты здесь задержался. А за одно и утер кое-кому нос.

Скоро дембель!

Первые тёплые лучи апрельского солнышка, едва успели прогреть уставшую от холодной зимы землю, а четверо военнослужащих, раздевшись до трусов, уже развалились на широких скамейках «курилки». Солдаты спешили получить от весеннего небесного светила первые, потому и избыточные дозы ультрафиолета. Уже через месяц-полтора, они рассчитывали появиться в родных краях тёмными от загара. Как, собственно, и должны были выглядеть люди, действительно, побывавшие на Кавказе.

– Слушай, Сом… У вас в Челябинске, «тёлки» красивые? – обращаясь к соседу по лавке и вальяжно потягиваясь, поинтересовался один из «отдыхающих».

– Да уж, наверняка будут покруче, чем в вашем Кызыле. А ты, Литвин, никак за невестой собираешься к нам заскочить? – под усмешки сослуживцев и почти не открывая глаз, ответил Игорь.

Прозвище «Сом», он получил ещё на призывном пункте. Как производное от фамилии Самолюк. К предстоящему дембелю Игорь подготовился, пожалуй, одним из первых. Оставалось лишь дождаться того желанного часа, когда будет зачитан приказ и он, с лёгким сердцем отправиться домой, на Южный Урал. Засыпая, Игорь частенько представлял себе ту самую картину, когда он, совсем неожиданно и безо всяких там телеграмм, вдруг предстанет перед родными и знакомыми, в отглаженной парадной форме, увешанной медалями. А самое главное, двумя орденами, наградами за боевые заслуги.

– Нет, Сом. В Челябинск я не собираюсь. И вообще, не за себя спрашиваю… – неуклюже ответил Литвиненко, достаточно добродушный и невозмутимый здоровяк, под два метра ростом. – …Итак, ты утверждаешь, будто бы девки у вас красивые. В таком случае, забери с собой Яшку. Жаловался он мне давеча, мол, всё женское население из его деревни подалось в город. Дескать, одни бабки старые на завалинках остались.

– Литвин, чего это вдруг, ты взялся за меня хлопотать? Разве я просил тебя об этом?.. – недовольно приподнялся со скамейки худощавый и невысокий Сергей Якушев (среди друзей, просто Яшка). Он никогда не упускал случая хоть чем-то зацепить или уколоть острым словцом кого-то из более крепких парней. – …А во-вторых, я вовсе не из деревни. У нас центральная усадьба, почти райцентр. Ну, и в-третьих, я вовсе не нуждаюсь, в чьей либо помощи. И вообще, Саня. Ты прям в каждой бочке затычкой, повсюду свой нос суешь.

– Да ведь ты сам… Буквально вчера все уши мне проел своими стонами: мол, где бабу тебе искать? – доселе добродушный Литвиненко, на сей раз вскипел.

– Санёк, кончай верещать, как свинья резаная… – на правах негласного авторитета, Самолюк оборвал бессмысленный и пустой трёп своих сослуживцев. – …И ты, Яшка, лучше заткнись. Гляди, достанешь Кызыла. Ох, и огребёшь ты тогда по самое не хочу. Голова у Литвина дурная, а кулачищи пудовые. Зацепит разок, очухаешься лишь в госпитале.

– В конце-то концов, вы дадите мне сегодня подремать? – вдруг зарычал, до сего момента, мирно и молча отдыхавший Валера Рудяев.

– О-о-о! Смотрите-ка, Рудяй проснулся. Что, дружище, совсем не спиться? – с наигранным удивлением обратился к Валерию, Самолюк.

– Ага, с вами, с бакланами, только и кимарить… – вздохнув, Рудяев встал. – …Ну? Закурить что ли, дайте.

– Рудяй, ведь ты, весь вчерашний день провел при штабе. Так рассказывай, какие там новости. Может, чего интересного узнал? – Якушев протянул проснувшемуся уже раскуренную сигарету.

– Да, какие ж в этой дыре могут быть новости? А впрочем, постой… – сонный Рудяев вдруг оживился. – …Был там, один чертила. Часа два, без перерыва анекдоты травил. У меня, аж мочевой пузырь прихватило. Вот только мало, я чего запомнил, – уже с грустью добавил Валерка.

– Так давай выкладывай, что в башке осталось. Ни то с тоски передохнем, – навострил уши Литвиненко.

– Рассказать, как тот чёрт… То есть, с его выражениями, ужимками и прочим. У меня, вряд ли получиться… – заранее принялся оправдываться Рудяев.

Однако его тотчас перебил Самолюк.

– Давай уже, начинай. Не тяни ты кота за хвост.

– Ну, короче так… – чуть собравшись с мыслями, величественно и многообещающе начал Рудяев. – …Только-только закончился жесточайший бой. Трупов с обеих сторон, просто немерено. Земля ещё дымиться. Солдатик, один из немногих, оставшихся в живых, уставший и измождённый возвращается к своим. Выжат и измотан он до предела, ели ноги свои волочит. Автомат на плече, гимнастёрка до пупа расстегнута. Ковыляет тот солдат через небольшой пролесок. И вдруг слышит, что из кустов кто-то стонет: дескать, помоги братишка. Мол, боль у меня до того невыносима, что терпеть её нет больше сил. И тут же просит: типа, будь другом, добей.

Наш солдатик остановился, огляделся. Быстро сообразил, что этот, смертельно раненый военнослужащий где-то совсем рядом, буквально в ближайшем кустарнике. А сообразив, отвечает: «Да, ты что? Забудь о смерти. Лишь потерпи чуток. Сейчас я в госпиталь тебя оттащу…»

«Братишка, уже поздно. Рана смертельная. Половина моего тела, взрывом снесло. Кишки на траву вывалились. Нет более мочи терпеть. Помоги, братишка… Избавь от невыносимых страданий…

Понимает наш солдатик, что дело, действительно, серьёзное. И решает помочь-таки соотечественнику. Вскидывает автомат, передёргивает затвор. Перекрестившись и закрыв глаза, выпускает полный «рожок» в тот самый куст. Для верности, стреляет туда же из «подствольника». Когда ж завеса пороховых газов рассеивается, с чувством выполненного долга, он идет дальше.

И тут, вновь слышит он за своей спиной, всё тот же голос: «Спасибо тебе, братишка!»

Дикий гогот взорвал тишину складских территорий.

– Молоток, Рудяй. Повеселил… – не в силах сдержать смех, кое-как прохрипел Самолюк. – …Давай ещё что-нибудь.

– Мужики, атас! – внезапно выкрикнул подскочивший со скамейки Якушев.

Интуитивно, его примеру последовали и остальные. Кое-кто даже схватился за лежавшую рядом форму.

– Яшка, а в чем, собственно, «шухер»? – ничего не понимая, дембеля крутили по сторонам стрижеными головами.

– Только что, через КПП проследовал командирский БМД. – пояснил Якушев.

– Тьфу, ты. Нашел, чего пугаться… – облегчённо вздохнул Литвиненко. – …Я-то, грешным делом, было решил, будто «чехи». Подумаешь, командирский БМД. Наверняка, Макс за почтой или ещё чем в штаб гонял. Наш-то командир, нынче объект не покидал. С самого утра он на «медицинском», с прапором воюет. Всё чего-то считаются.

– Да, если бы и лейтенант?.. – равнодушно, продолжил Рудяев. – …Чтоб изменилось? Чего он, вообще, может нам сделать?.. В лучшем случае, прочитать очередную нотацию.… Ни рявкнуть, ни приказать, ни вздрючить, как следует… Наш Побилат, и как офицер, и как командир – ноль без палочки. Плюшевый. И если честно, то за такого командира, мне перед чужими солдатами даже стрёмно.

– Мужики, вы вообще о чем?.. – вмешался Самолюк. – …Нам вечером в ночной наряд заступать. Потому и положен полноценный дневной отдых. А посему: что Побилат, что сервелат – всё по хрену.

Немного успокоившись, четвёрка «старослужащих» вновь развалилась на лавках.

– Может, кому-то и стрёмно… – первым затянувшееся молчание нарушил Рудяев. – …А по мне, так на нашего нынешнего лейтенанта, нам молиться нужно. Дай ему Бог, до самого нашего дембеля здесь остаться. С этаким командиром, у нас будет полный расслабон. Свои последние недельки хотелось бы дослужить без каких-либо излишних напрягов.

– Сом… – тихо произнес Якушев. – …А что если Побилат с прапором, вдруг обнаружат на «медицинском» пропажу канистры?.. Ну, той… Что со спиртом. Которую мы нынешним утром подрезали. Чую, будет нам тогда: наш долгожданный дембель.

Самолюк промолчал. Ответил за него Литвиненко.

– Ты бы поменьше о ней вспоминал и попусту трепался. Да, и что с того, коль обнаружат?.. Мы что, здесь одни? Ежедневно по два-три грузовика приезжают, разгружаются, загружаются. Разве за всеми уследишь? – предельно просто и доступно объяснил Александр.

– Эх, а я бы той спиртяги, прямо сейчас дёрнул… – вспомнив об украденной накануне канистре, грустно вздохнул Рудяев. – …Достали меня эти склады и эта долбанная Чечня. Домой хочу.

– Валера, я и сам на «измене». Однако нам следует малость потерпеть, всего лишь до вечера. Иначе, как пить дать, спалимся… – обращаясь к Рудяеву, как к брату, Самолюк несколько урезонил последнего. – …Вот заступим в караул, дождемся отбоя, тогда и оторвемся, как положено.

– Служить нам осталось вместе, совсем ничего. Вот-вот разъедемся… – задумав что-то, начал издалека Серёга Якушев.

– Да, уж. Пять-шесть караульных нарядов и по домам, – поддержал его Литвиненко.

– Сом, быть может, ты всё-таки расскажешь нам о том, как попал сюда, на склады?.. – тут-то и вставил свой вопрос Яшка. – …Поведай напоследок, о той чеченской снайперше. Как вычислил её, и как с ней рассчитался? Или, предпочтёшь так, и уехать на Родину со своей тайной?

– Так и уеду, – рявкнул Игорь, явно задетый за живое.

– Мужики, слушайте ещё одну фишку… – Рудяев, воодушевлённый своим прошлым успехом (как рассказчик анекдотов), уселся поудобнее. – …Она, прям в аккурат впишется в данную тему.

– Давай-давай… – достав очередную сигарету, Самолюк вновь поторопил товарища. – …Ни то Яшка весь мой мозг съест.

– Короче так. В центре Грозного громыхают уличные бои. Один из пехотинцев-новобранцев забился от страха под бетонную плиту и сидит там, словно таракан за печкой.

Слегка попривыкнув и немного освоившись в новой для себя обстановки, тот пехотинец начинает вертеть по сторонам башкой, уж подмечая кое-какие детали. Тут-то и обращает он своё внимание на подвал одного из соседних полуразрушенных домов. Дело в том, что туда, то и дело шныряют наши бойцы. Причём выходят они оттуда уж больно счастливыми и улыбчивыми.

Любопытство нашего солдатика, в конце концов, пересилило все страхи и он, улучив минуту временного затишья, чесанут-таки к тому самому подвальчику.

Залетает тот солдатик в приоткрытую дверь и видит толпу военнослужащих, выстроившихся друг за другом в длиннющую очередь. Причём солдатская вереница, начинавшаяся у самых дверей, уходила неизвестно куда, в темноту подземных катакомб.

Спрашивает первогодок: зачем, дескать, стоите?

Крайний из очереди ему и отвечает.

– Да, понимаешь, братишка. Наши разведчики накрыли чеченскую снайпершу. Вот и решили они наказать её, как говориться по заслугам. Потому и удовлетворяет она сейчас всех желающих.

Тут-то первогодок и сам замечает, что у всех подвальных военнослужащих, ширинки заранее уж расстегнуты. А заметив, вновь интересуется.

– Так она, что же?.. Всем дает?

– Ща узнаем… – отвечает всё тот же крайний и немедленно осведомляется у предыдущего. – …Братишка, очередь-то можно занимать? Она всем даст?

Вопрос быстро пробегает по живой цепочке: «Она всем даст?.. Она всем даст?.. Она всем даст?.. Она всем даст?..» – и теряется где-то там, в темноте подвала.

Ответ приходит, тем же «макаром».

«Всем!.. Всем!.. Всем!.. Всем!.. Всем!..»

– Ну, слыхал? Можешь спокойно ожидать своей очереди, – подтвердил крайний.

Обрадованный новобранец совсем осмелел и вновь интересуется.

– А как, насчёт нетрадиционного секса? Ну, там… К примеру, в зад?

– Да ты совсем оборзел… – усмехается крайний и тотчас добавляет. – …А впрочем, и об этом сейчас узнаем.

«В зад дает?.. В зад дает?.. В зад дает?.. В зад дает?.. В зад дает?..» – уносится в темноту.

«Дает!.. Дает!.. Дает!.. Дает!.. Дает!..» – чуть позже вторит ему очередь.

Тут молодой, и вовсе погружается в мир своих довоенных грёз и ночных фантазий.

– А в рот берет?

«В рот берет?.. В рот берет?.. В рот берет?.. В рот берет?.. В рот берет?..»

«Нет!.. Нет!.. Нет!.. Нет!.. Нет!..»

– А почему? – удивляется салага.

«Почему?.. Почему?.. Почему?.. Почему?.. Почему?..» – негодует очередь.

«Голову ещё не нашли!.. Голову ещё не нашли!.. Голову ещё не нашли!..»

Такого бурного фурора, Рудяев и вовсе не ожидал. Истеричный хохот, в буквальном смысле, посбрасывал всех с лавок.

– Ну, ты Рудяй и красава… – откашлявшись после минутного безумия, кое-как выдавил из себя Самолюк. Будто бы Рудяев лично участвовал в той вакханалии. – …Так этой суке и надо…

Если сейчас кто-то подумал о некоем сумасшествии, то сразу оговорюсь: крыша у Самолюка вовсе не поехала. И анекдот он, конечно же, не принял за реальную историю. Просто в его (не такой уж и длинной) жизни была своя, роковая чеченская снайперша, расспросами о которой, время от времени и донимал его Якушев, и которую сам Самолюк, наверняка, запомнит до гробовой доски.

Около года назад, близ полевого лагеря десантно-штурмового батальона (в котором на тот момент и служил Самолюк), объявился вражеский «стрелок». Умело и грамотно меняя свои позиции, он планомерно отстреливал нашу «десантуру». При этом, сам оставался полностью неуязвим. Когда же, очередной жертвой снайпера стал земляк и лучший друг Самолюка, терпение Игоря иссякло. Словно одержимый он устроил настоящую охоту на «стрелка». В конце концов, это было делом его чести и совести.

На исходе третьей недели, Самолюк всё же его «накрыл». Какого же было удивление десантника, когда вместо ожидаемого матёрого боевика, он вдруг застал на месте преступления местную девку, на пару лет младше его самого.

О том, что было после, знали лишь двое: сам Игорь и уже мёртвая снайперша.

Ну, а позже, старшего сержанта Самолюка обвинили в зверском убийстве несовершеннолетней мирной девочки. Разжаловали в рядовые и взяли под арест. И только хлопоты Лютого спасли парня от военной прокуратуры и уголовного преследования.

– Пацаны, вы, случаем не знаете, где можно разжиться мешком сахара, да полкило дрожжей? – будто что-то припомнив, невпопад поинтересовался Литвиненко.

– Кызыл, своей тупостью ты меня не раздражаешь. Ты уже начинаешь меня ею пугать… – не сдержавшись, выкрикнул Якушев. – …Вот скажи: к чему ты сейчас об этом спросил? А впрочем, сперва ответь мне, на иной вопрос. Там, под Ханкалой… Ты, наверное, получил вовсе не лёгкую, а самую тяжёлую контузию? Причём, во всю голову, коль вопросы твои, день ото дня, всё дурнее и дурнее.

– А собственно, зачем тебе сахар? Да ещё и в таком количестве?.. – перебил Якушева Рудяев. – …На сладенькое, к дембелю потянуло?

– Ни в этом дело… – быстро осознав неуклюжесть и несвоевременность своего вопроса, Литвиненко поспешил с пояснениями. – …В складской подсобке я давеча приметил авиационный подвесной бак. Не меньше четырёх сот литров. Прапорщик Михайленко сказал: что он, якобы, худой. И кроме, как на металлолом более негоден. Однако я тщательно обследовал ту конструкцию и пришел к выводу о том, что наш прапор врет. Отличный и целый бак, да ещё и с герметичной крышкой. Вот и решил я его дюзнуть, чтоб замутить в нём брагу. Прикиньте, сколько пойла с него выйдет. В общем, обо всех наших я тогда подумал. А ты, Яшка… Ещё раз вякнешь, я те точно накостыляю.

– Литвин, оставь эту идею… – глядя на слегка придурковатое выражение лица сослуживца, при этом едва-едва сдерживая смех, Самолюк всё же нашел в себе силы ответить серьёзно. – …Склады у нас далеко не продовольственные. А в чеченское село ходить не советую. Так что, обойдемся мы, как-нибудь без браги. Нам и канистры спирта, если пить будем аккуратно, до самого дембеля хватит.

Хитрый прапор

Уж кто-кто, а прапорщик Михайленко на дальнем объекте был, пожалуй, единственным военнослужащим, ощущавшим себя здесь, словно рыба в воде. Всё и вся ему было тут до боли знакомо. В полной мере он владел ситуацией и был в курсе: как громких, так и малозначимых событий. И даже (как ему самому казалось) он мог запросто предвосхитить кое-какое ближайшее будущее.

За сравнительно короткий промежуток времени Михайленко умудрился пережить на стратегическом объекте с десяток коллег по интендантскому ремеслу. Точнее, он их просто-напросто подсидел или выжил. В конечном итоге, прапорщик стал здесь единственным, кто имел неограниченный доступ ко всем складским ангарам.

Как не парадоксально это прозвучит, но от обычного прапорщика, в группировке Лютого зависело если не всё, то уж точно, очень и очень многое. Аккуратно и незаметно Михайленко сосредоточил в своих руках кое-какие негласные (от того, не менее значимые) рычаги управления. Став основным распорядителем армейского «арсенала», начиная от занюханных портянок и заканчивая современными переносными зенитно-ракетными комплексами. Он приобрел как определённое влияние, так и вполне конкретную власть. Ведь на поклон к прапорщику, рано или поздно, приходили все: и лейтенанты, и майоры, и полковники.

Отказать кому-либо (тем более, не обоснованно) Михайленко, естественно, не мог. В зоне боевых действий шутки с поставками оружия были чреваты трибуналом или, того хуже, самосудом.

А вот придержать отгрузку, сославшись на какую-либо вескую причину; отгрузить совсем не то, что требовалось или отправить груз не по адресу назначению, якобы, случайно напутав – наш прапорщик мог запросто. Ну, а когда речь заходила о каких-либо сверх лимитах, уж тут-то Михайленко мог и вовсе позволить себе поизгаляться над тем или иным незадачливым офицером.

Сложившееся на складах и вокруг них положение вещей, когда обычного «каптёрщика» величают не иначе, как «чёрным кардиналом», а кое-кто из командиров, так и вовсе побаивался Михайленко – Лютого, как командира, естественно, никоим образом не устраивало. Не устраивало подполковника, и кое-что иное.

С определённой степенью вероятности, Лютый мог предполагать или догадываться о том, что кроме мудрёных манипуляций со складским имуществом, прапорщик ещё и успевает «крутить» какие-то свои, более серьёзные тёмные делишки. Аргументировалось данное предположение следующим посылом. Невзирая на то, что в караульном подразделении дальнего объекта, на протяжении последних полутора лет, напрочь отсутствовала хоть какая дисциплина, тем не менее, регулярные плановые и внеплановые проверки, периодически проводимые всевозможными комиссиями, так и не смогли выявить ни единого, даже самого маломальского недочёта. Михайленко неизменно оставался чист и не запятнан.

Однажды, подполковник предпринял и вовсе отчаянную попытку по избавлению от Михайленко. Вполне благим путём он оформил последнему перевод на «большую землю», и даже прислал за ним свою машину. О подобном, любой из военнослужащих, находившихся в то время на Кавказе, мог лишь мечтать. Любой, но не прапорщик…

Вопреки инстинкту самосохранения, он заартачился. Более того, у Михайленко тотчас объявились серьёзные покровители: то ли из штаба южной группы войск, то ли еще, откуда повыше.

Короче, нашему подполковнику в вежливо-угрожающей форме ненавязчиво намекнули оставить прапорщика в покое. И уже через сутки, как ни в чем, ни бывало, Михайленко вернулся на свои склады.

Именно тогда, пожалуй, впервые в своей многолетней карьере военного, Лютый и прочувствовал масштаб коррупции в высших эшелонах власти и армии. Об «отмывании» денег, бесконтрольно выделяемых на Чечню, он, конечно, читал, слышал и знал. Однако не предполагал, что может она быть от него так близко. Ну, совсем рядом.

Сам того не ведая, подполковник зацепил лишь мелкий винтик в грандиозной механизме воровства и взяточничества, которым, по сути, и был Михайленко. Через его склады, наверняка перетекали огромные бюджетные деньги. Потому и реакция того самого «механизма» на посягательство на него извне, была внушительной и молниеносной.

Однако в тот период беспокоило подполковника вовсе не это. В первую очередь, он думал тогда о своих подчинённых. Ведь случайно выявившиеся связи прапорщика с армейской верхушкой, как для самого Лютого, так и для его подчинённых офицеров ничего хорошего не предвещали. При определённом стечении обстоятельств, та круговая порука могли запросто стать чрезвычайно опасной, а для кое-кого и вовсе роковой. Реальность подсказывала следующее. С виду инертный и простодушный Михайленко, в критические для него минуты, мог легко переродиться в активную, чрезвычайно мстительную и злопамятную личность. Затаив на кого-либо зуб, он непременно (причём, в самом ближайшем будущем) находил возможность расквитаться, подставив обидчика под полную раздачу. А ведь Лютый, и без того, уже сбился со счёту, скольких добротных офицеров, тем или иным образом, прапор умудрился «сплавить» со своего объекта, а то и вовсе, из вооружённых сил.

Заочный конфликт между подполковником и прапорщиком приобретал всё больший размах. А учитывая упертость в характерах обеих участников той конфронтации, в скором времени, он непременно обещал вылиться в реальную войну.

Справедливости ради, здесь стоит отметить и то обстоятельство, что Михайленко, до сего момента ещё ни разу, в открытую не перешел Лютому дороги. И, тем не менее, подполковник (мужик опытный и предусмотрительный) заранее предполагал, что рано или поздно, это обязательно произойдет. Потому и предпочел он нанести упреждающий удар первым. Принимая ж во внимание свой предыдущий, не совсем удачный опыт, на сей раз, Лютый действовал с предельной расчётливостью, осмотрительностью и осторожностью.

Дабы завалить непотопляемого каптёрщика, командиром была придумана достаточно мудрёная схема. И далеко не последние роли, в том хитроумном сценарии отводились, как лейтенанту Побилату, уже служившему на дальнем объекте, так и только-только прибывшему майору Князеву.

Ни тот, ни другой о действительных намерениях своего командира, естественно, не догадывался. До поры, до времени, Лютый предпочел использовать офицеров, что называется, «втёмную». Да собственно, и вводить подчинённых в курс дела, особой необходимости пока что не было. И без того, каждый из них, лишь исключительным исполнением своих служебных обязанностей (по разумению подполковника) и должен был довести прапорщика до «белого колена». Чего собственно, Лютый на своём начальном этапе и добивался. Ведь всем известно, что взбешенный и выведенный из себя человек, склонен к совершению необдуманных поступков и неоправданных ошибок. Этими-то самыми срывами, и рассчитывал воспользоваться командир в дальнейшем.

С данной точки зрения, Князев виделся подполковнику лицом вовсе не предвзятым, не погруженным во внутреннюю кухню армейского подразделения. А самое главное, Лютый был уверен в неподкупности бывшего офицера, в своё время имевшего непосредственное отношение к органам госбезопасности. Майор должен был довлеть над Михайленко, что называется: «извне». Тогда как лейтенанту Побилату, по молодости лет принципиальному, вменялось оказывать давление на прапорщика «изнутри». Для этого, по личному приказу подполковника (после, естественно, заранее полученного разрешения «сверху») Побилату и предписывалась организация тщательной и глубокой ревизии подотчётных Михайленко складов.

На какой-либо успех вышеуказанной проверки, Лютый, конечно же, не рассчитывал. Цель её была абсолютно иной. Опять же повторюсь: доставить прапорщику, как можно больше хлопот и заставить последнего хорошенько понервничать.

– Лейтенант, шприцы будем пересчитывать? Или ограничимся подсчётом коробок? – с нескрываемым сарказмом поинтересовался Михайленко. Он был полностью уверен в том, что на беглый подсчёт шприцов, у них уйдет не более часа.

– Конечно, будем… – сухо ответил Побилат, чётко следовавший инструкциям подполковника Лютого.

– Да ты с ума, что ли сошел? Парень, опомнись!.. Здесь их сотни тысяч. Мы, скорее сдохнем на этих коробках, чем их перелопатим… – не сдержавшись, взвыл до сего момента спокойный и уравновешенный прапорщик.

– По времени, нас никто не ограничивает. Если потребуется, будем считать: хоть неделю, хоть две. Вскрывать будем каждую коробку… – пробурчал Побилат, снимая со стеллажа первую, попавшуюся ему под руку упаковку.

– Стой, лейтенант. Не спеши… – Михайленко предпочел зайти с иного боку. – …Поставь-ка тару на место и выслушай меня… – подсев к Побилату, прапорщик вновь перешел на привычный разговорный тон. – …Так вот, мальчик. По возрасту ты годишься мне чуть ли не в сыновья. Да, и одни мы здесь. Потому, позволь обращаться к тебе по-простецки. Считай, по-отечески. Эх, Сашка-Сашка… Скажи-ка мне, а оно тебе надо? Имею в виду, сутки напролёт копаться в чужом дерьме. Уясни, милок, главное: командиры приходят и уходят, тогда как прапорщик Михайленко практически бессменен. Считай, вечен. Знал бы ты, сколько до тебя перебывало здесь офицеров. Сколько солдат сменилось. Из всех остался лишь я один.

Ну, ты сам посуди. Куда ж без меня, тому же Лютому? Да, и тебе самому, ещё не раз придется ко мне обращаться с той или иной просьбой. Так что, сынок… Давай-ка, мы с самого начала будем друзьями. Отложим на неопределённый срок это неблагодарное занятие, посидим за столом; выпьем и поговорим по душам. Уверяю, мы найдем массу общих и интересных тем. Уж будь уверен: человек я начитанный и разносторонний.

Саня, не уж-то ты и впрямь думаешь о том, что тебе вдруг удастся найти здесь то, чего не смогла отыскать московская комиссия, собранная из прожжённых волчар своего дела, приезжавшая к нам на объект лишь пару месяцев назад и пробывших тут без малого две недели? Мальчик, советую тебе не быть столь наивным.

– Кто знает… – лукаво подмигнул прапору Побилат. – …Быть может, вы и с ними.… Взяли, да и бросили «это грязное дело» и те, отпущенные им две недели, лишь говорили с ними «по душам».

– Но-но, пацан… – огрызнулся Михайленко. – …Ты смотри, не нарывайся. Ведь я могу поговорить с тобой и по-иному. Мало того, что скрипя сердцем, я терпел тебя последние восемь дней. Как распоследний бобик выполнял любой твой каприз… – и тут, видимо сообразив, что понесло его вовсе не туда, прапорщик вдруг осекся. – …Хотя, ладно. Забудь. Будем считать, что последних слов ты мне не говорил, и я их не слышал. Ты пойми, терпение моё вовсе не безгранично. Да, и негоже мне, сорокалетнему мужику, словно обезьяна, прыгать по этим чёртовым стеллажам. Устал я. Влом мне, бестолково тягать эти пудовые кубы.

Сашок, ну кто проверит: считались мы или нет? Ты только представь: пару месяцев мы можем быть (причём бесконтрольно) предоставлены самим себе. Чуешь, на что намекаю? Отдохнем, как белые люди, а после и отчитаешься. Если хочешь, я даже подкину тебе пару-тройку компроматиков о коих, ни одна комиссия не дотямала.

Для подобного случая, у меня кое-что припасено. Пить будем настоящий дагестанский коньяк, а не приторную местную чачу, которую не то, чтобы пить, раны смазывать противно. На закуску: лимончики; икорка; московская колбаска; малосольные огурчики; сало. Всё это и многое другое превосходно скрасят наш суровый армейский быт. Бросай на хрен свои долбаные шприцы и айда в мою каптёрку. Там вентилятор, удобные кресла, японская техника, музыка, холодильник. Да, что же я тебя всё дразню? Пойдем со мной, сам всё увидишь.

Побилат равнодушно и без каких-либо видимых эмоций слушал увещевания прапорщика. Он безучастно смотрел в его перевозбужденное лицо, думая о чем-то своем. Наконец, воспользовавшись короткой паузой, лейтенант попросил Михайленко подать ему нож, дабы вскрыть, всё ещё стоявшую перед ним коробку со шприцами.

В бессилии, прапорщик матюгнулся. И тут в его голову пришла уж и вовсе неожиданная мысль.

«Не век же мне, куковать на этих долбаных складах. Как не крути, а рано или поздно, придется мне передать это созданное непосильным трудом хозяйство, в чьи-то чужие руки. А почему, собственно, в «чужие»? Почему бы мне, уже сегодня не задуматься о своем приемнике? Что если, прямо сейчас, я сделаю этому сопляку предложение, от которого он, уж точно не откажется? Год-другой поработаем вместе, а потом возьму, да и подарю этому никчёмному балбесу свой бесценный подарок. Как говориться: преподнесу ему на тарелочке с голубой каёмочкой, ключи от безбедной жизни и обеспеченной старости. Эх, и повезет же щенку.

А вдруг, эта неблагодарная тварь, всё же откажется? И это, после тогда, когда я раскрою перед ним все свои карты. Да нет, согласиться. Куда же он, сука, с подводной лодки денется? Сломаю, застращаю паскуду. Ведь это с виду он такой неподкупный и упрямый, а копни глубже. Как, собственно, и вся современная молодёжь, он в конце концов окажется бесхребетным слабаком и слюнтяем. В отличие от нашего поколения, у современных тинэйджеров нет ни чувства долга; ни чести; ни ответственности; ни гордости за своё Отечество, за былую Державу. Бунтуют они и лезут на рожон, пока в карманах у них пусто. Заслышав же звон золотой монеты, они тотчас превращаются в покладистых и вполне управляемых пресмыкающихся. На крайний случай, пацан испарится, пропадет без вести. Уж я-то знаю, как во время войны, прятать концы в воду…»

– Саня, скажи: есть ли у тебя заветная мечта? Либо некая недостижимая цель? – как ни в чем, ни бывало, Михайленко вдруг обратился к Побилату.

Хотел было лейтенант рассказать прапорщику о своем сокровенном. О том, ради чего он всеми правдами и неправдами пробивался в Чечню. Да, вовремя одумался. Перед этим скользким типом, совсем не обязательно было раскрывать свою душу и говорить о сугубо личном. Потому и предпочел Побилат промолчать.

– Быть может, ты желаешь сделать карьеру военного?.. – не унимался Михайленко. – …Дослужиться до генеральских погон. Может, ты грезишь себя в образе обеспеченного и независимого мужика, этакого богатого мачо? Либо мечта твоя где-то там, на уровне безответной любви? Виной тому некая бесподобно-обворожительная непреступная красавица? Так ты, Сашка, только скажи. Боюсь, но ты вовсе не предполагаешь, какими возможностями, на самом деле, я обладаю. Коль захочу, так любой командир будет портянки мои стирать. Вот я их всех, где держу… – и прапорщик продемонстрировал лейтенанту крепко сжатый кулак. – …Если ты думаешь, что я с этих грёбаных складов подворовываю.… Дескать, этим и существую. То хрен-то там. Я владею гораздо большим, что может открыть любые двери. Но, об этом несколько позже… – Михайленко осекся, сообразив, что сболтнул лишнее. – …Эх, парень… Давай немного сдружимся, чуть поработаем вместе. И я посвящу тебя в то, о чем неизвестно ни одному смертному. А через пару лет: эти ангары, этот бездонный Клондайк – перейдёт в твое, единоличное пользование. Поверь, лишние хлебала, здесь не нужны. Всем этим, должен распоряжаться только ОДИН. Ну, так как, хлопец?.. Сработаемся?

– Товарищ прапорщик, может, мы всё-таки продолжим? Время-то идет, а у нас ни один шприц ещё не пересчитан.

– Ну, ты упертый… – нервно сплюнул Михайленко. – …Хорошо. Будь по-твоему. Да только заруби себе на носу, что в будущем… В очень для тебя, тяжком будущем… Я вполне адекватно отреагирую и на твои мольбы о помощи, – прапорщик швырнул на коробку свой перочинный нож. А ведь он был до последнего уверен в том, что Побилат купится на его чересчур щедрое предложение.

В душе заведующего военными складами неистово клокотала ненависть, замешанная на остром желании мщения. Никто, даже самые высокопоставленные чины, никогда не смели ему перечить. При этом абсолютно каждый из них оставался доволен и удовлетворён дружбой с прапорщиком.

«Добро-добро, сосунок хренов. Отольются мышке кошкины слезы. Ты ещё узнаешь, кому сказал „нет“. Кровавыми слезами, падла, умоешься…»

К П П

На месте нынешнего дальнего объекта, куда подполковник Лютый «сосватал» майора Князева, когда-то возвышалась старинная: ни то крепость; ни то сторожевая башня. А может, то было и некое религиозно-оборонительное сооружение, воздвигнутое пару-тройку веков назад и, очевидно, благополучно разрушенное примерно в тот же самый временной промежуток.

На оставшемся с тех далёких веков старинном и основательном фундаменте, уже в наше время был заложен первый складской блок. Несколько позже, по мере втягивания России в бесконечную антитеррористическую операцию на Северном Кавказе, к вышеозначенному пуленепробиваемому бункеру, были пристроены ещё три ангара, небольшая казарма и кое-какие подсобные строения. Именно в этом виде и увидел Князев свой стратегический объект.

Месторасположение данных складов (с точки зрения стратегии) было выбрано довольно-таки удачно. Быть может, именно поэтому дальний объект, до сих пор, так ни разу и не подвергся серьёзному нападению со стороны бандитствующих формирований.

Судите сами. Слева и позади складов, возвышалась неприступная стена горного массива. Справа крутой, десятиметровый обрыв. Тогда как спереди, все подходы к складам прикрывала быстрая горная река.

Пожалуй, единственным местом, через которое и можно было попасть на стратегический объект Минобороны, не обладая какой-либо специальной альпинистской или подводной подготовки – оставался широкий бревенчатый мост, перекинутый над бушующей водной стихией. Данная перемычка, связующая склады с внешним миром, была оборудована контрольно-пропускного пункта. А впрочем, строгим и не преступным тот КПП, был лишь по своему названию.

В действительности, контрольно-пропускной пункт у бревенчатого мостка, состоял из бетонной будки, обложенный со всех сторон мешками с песком; да металлического шлагбаума, приводимого в движение вручную, посредством натяжения обыкновенной верёвки. Та караульная будка, снабженная местной телефонной связью, в лучшем случае, могла укрыть двух, максимум трех военнослужащих от непогоды или возможного града свинца.

Как это не прискорбно прозвучит, но охрана, круглосуточно дежурившая на том КПП, при внезапном штурме противника, фактически была обречена на гибель. Потому как до ближайшего складского корпуса, откуда и следовало ожидать помощи, было не менее четырехсот метров. Единственное, что реально могли успеть сделать караульные, так это сообщить дежурному о нападении и пустить пару-тройку очередей в сторону врага. Ну, а дальше, как карта ляжет…

Ни машины, следовавшие через складской КПП, ни сопроводительные документы или груз ими перевозимый – вовсе не подвергались какой-либо серьёзной проверки. Потому как весь транспорт, двигавшийся через бревенчатый мост, состоял из семи грузовиков, одного БМД и командирского УАЗа. То есть, был он знаком каждому из караульного взвода. Водителям доверяли, считали их «своими» и узнавали те машины издалека, ещё на подходе к территории объекта.

Уже позже, Князев вынужден будет констатировать тот факт, при котором склады эти, из года в год остаются невредимыми, лишь благодаря исключительному везению, если не сказать чуду или невероятному небесному благорасположению.

Сержант Бутаков и ефрейтор Цымбал, ещё утром заступившие на КПП в своё боевое дежурство, уже к обеду чувствовали себя чересчур уставшими и утомлёнными многочасовым бездельем.

Устроившись в сторожевой будке, Славка с Андреем принялись вспоминать свою доармейскую жизнь. Обстановка располагала, да и было о чем им поговорить. Ведь мало того, что их детство и юность прошли в одном городе, в одном районе, так они ещё и «умудрились» окончить одну и ту же школу. Разница была лишь в том, что Бутаков распрощался со школьной партой, годом раньше Андрея. Подобные совпадения, скажу я вам, случаются в армейской жизни крайне редко, однако бывают.

Коль Славка Бутаков был по возрасту на год старше Цымбала, то и на призывной пункт (и, соответственно, на Кавказ) он попал годом раньше. В отличие от младшего Андрея, Славка успел захватить настоящую войну, успел повоевать и лицом к лицу столкнуться со смертью. Потому и мог он позволить себе, без зазрения совести козырнуть перед земляком, сержантскими «лычками» и орденом, полученным в одной из тяжелейших боевых операций.

– Мать пишет о том, что завод наш окончательно закрыли… – Цымбал делился последними новостями с родины. – …Отец остался без работы. Начал крепко забухивать.

– Это что ж, получается?.. – усмехнулся Бутаков. – …Такая махина, такое огромное предприятие с цехами и прочими промзонами, будет простаивать? Я, конечно, понимаю, что ракеты нашей стране, быть может, уже и не нужны. Однако зачем завод-то закрывать? Пусть бы выпускал что-то иное.

– Отчего ж?.. Основные корпуса уже сдали в аренду под склады, офисы, магазины. В подвалах китайцы грибы для местных ресторанов выращивают.

– Хорошенькая альтернатива, ничего не скажешь… – сплюнул Бутаков. – …На какие интересно шиши, нищие люди, выброшенные с завода на улицу, пойдут в те самые магазины и рестораны?

– Люди не пойдут. А вот такие балбесы, как ты, Славян, обязательно оставят в тех кабаках и бутиках все свои «боевые». Не успеешь дембельнуться, как тотчас просадишь свои деньги на баб и пойло.

– Хрен-то там… – встрепенулся Бутаков. – …Свои, кровью заработанные деньжата, я собираюсь вложить в какое-либо перспективное и весьма прибыльное дело. Я вовсе не желаю повторить судьбу своих предков. То есть, всю свою жизнь влачить серое существование; жить от зарплаты до зарплаты, пересчитывая каждую копейку.

– Что ж. Хозяин, барин. Рискуй, коль есть желание… – лукаво улыбнулся Цымбал. При этом всем своим видом Андрей демонстрировал полное неверие в мифический золотой дождь своего сослуживца. – …Да, собственно, и чёрт с ними, с этими «боевыми». Ты бы лучше, о войне что-нибудь рассказал.

– Не хочу, и не буду… – с лица Славки тотчас слетела мечтательная улыбка. – …Я уже говорил тебе о том, что нет в ней ничего крутого и прикольного. Там лишь дикий страх и смерть. Много крови и прочей отвратительной мерзости.

Представь, что ты смотришь чересчур реальный ужастик. А после вдруг понимаешь: да ведь он был про тебя самого. В тебе вдруг начинают, просыпаются первобытные инстинкты, о которых и думать-то стрёмно. Не уж-то, ты считаешь, что мне приятно будет вспоминать о подобных вещах, и уж тем более, кому-то о них рассказывать?

Пока убитых с поля боя вынесешь, так десять раз обрыгаешься. А теперь представь, какого видеть, как твои друзья и товарищи, за считанные секунды в эти самые трупы и превращаются?

– Славян, кончай жути нагонять. Через месяц-другой ты вернешься домой. Девки в очередь. Пацаны к тебе с почтением и уважением. В любой компании, тебе стакан на халяву нальют. Ту-то ты и забудешь: и о крови, и о трупах. Голову даю на отсечение, примешься по ушам им чесать: как служил, как в бой ходил, как награды получал…

Нет, я тебя вовсе не осуждаю. Так все дембеля делают. Ты лучше скажи, а мне-то чего делать? Сам ведь знаешь, что не застал я настоящей войны. Почти год на Кавказе, а стыдно признаться: ни одного матёрого боевика, так живьём и не видел. Каждый день одни и те же горные пейзажи и всё те же, до боли приевшиеся, физиономии. Хоть байки, какие послушать, чтоб на «гражданке», от первого лица их пересказывать. Кстати, Славка. Надеюсь, ты не сдашь меня, нашим пацанам? Не станешь трепаться о том, что вот так, в этой грёбаной будке я всю свою чеченскую войну и просидел. Сам должен понимать: как мне чертовски не повезло.

– Ну, ты и придурок. Да, о такой службе, как у тебя, любой из доброй дюжины моих бывших сослуживцев.… Тех самых, что вернулись домой в «цинке», тебе бы позавидовали чёрной завистью. Молил бы ты лучше Бога о том, чтоб твоя нынешняя служба, таковой до самого дембеля и осталась.

– Бут, да ты с ума, что ли сошел… – возмутился Цымбал. – …Ещё один, точно такой же, тягомотный год?.. Я этого, точно, не выдержу. И, вообще, я уж давно собираюсь рапорт подать о своём переводе в другое подразделение. Буду проситься туда, где задачи, а главное, возможности – несколько иные.

– Давай-давай. Пиши, писака хренов. Когда в башке пусто, то и держит она курс в ту самую сторону, куда в ней ветер подует. Короче, делай что хочешь, только отстань от меня со своими тупыми расспросами. А коль военными небылицами желаешь поразжиться, так это к Якушеву. Горазд наш Серёга на всевозможные околоармейские сплетни и прочие байки… – Бутаков, подперев рукой голову, устроился поудобнее и закрыл глаза. – …Посплю малость. Если что, разбудишь.

Однако нормально отдохнуть, он так и не сумел. Из лёгкого послеобеденного дрёма, очень скоро его вывел, всё тот же, неугомонный земляк. Помаявшись бездельем, Цымбал предпочел разбудить «старшего».

– Славян, я тут, одну ситуацию прикольную вспомнил. Рассказать? – поинтересовался он, пренебрегая предупреждением сослуживца.

– Трави уж, коль разбудил… – не открывая глаз, пробурчал орденоносец. – …Но учти. Если будет не смешно, схлопочешь.

– Примерно год назад та история приключилась. С призывного пункта нас отвезли на железнодорожный вокзал и погрузили в два прицепных пассажирских вагона. В них-то мы и проехали, почитай, пол страны. Во время стоянок, как и положено, из вагонов никого не выпускали. Так и мариновались мы в вагонной духоте, словно огурцы в бочке. Другие города и иные населённые пункты, мы могли созерцать лишь сквозь грязные окна своих кубриков.

– Ты можешь, обойтись без лирики? – раздражённо поморщился Бутаков.

– Обожди. Я итак, уж перехожу к главному. Короче, тормознул наш поезд на каком-то, ну, совсем мелком полустанке. А теперь представь следующую картину.

На соседнем с нами пути, ещё один пассажирский состав стоит. И в том поезде, прямо напротив нас, полное купе дембелей. Водку, суки, пьют. На нас ноль внимания. Потом, всё же заметили. Окно своё открыли, и давай нам, стриженным, рожи свои корчить. Орут: дескать, попали мы по самые яйца. Минут пять, так и стояли: окно к окну. И всё это время, слушали, отправленные в наш адрес самые отвратительные оскорбления. Такая тоска меня, тогда пробрала. Вот думаю, везучие. Уже отмучились, потому и молчал. Да и остальные наши, так же, попритихли. Видимо, по тем же самым соображениям.

И вот, слава Богу, их поезд наконец-то тронулся. Он медленно покатился на Восток. Туда, где остались наши родители, друзья и всё, что связанно с нашим детством и юностью. И тут, вдобавок ко всему, один из тех дембелей, чуть ли не по пояс высунувшись из окна, кричит нам во всё горло: «Прощай, шпана!.. Удачи вам, сопляки… А мы поехали ваших тёлок трахать…»

Именно после этого, один из наших успел-таки очухаться. Да, как заорет им вслед: мол, вы только едите, а мы ваших баб целых два года петрушили.

Искренни рассмеявшись, Цымбал поинтересовался.

– Ну, как? Прикольно?

Дослушав ту историю до конца, Бутаков отчего-то уловил в ней некий скрытый подтекст. Причём, отнес его, исключительно в свой собственный адрес.

– Ну? И где, прикажешь смеяться?.. – Славка неожиданно вскочил на ноги. Его прежнюю сонливость, как рукой сняло. – …И, вообще, к чему это ты вдруг вспомнил о том поезде? О Наташке моей чего-то узнал?

– О какой, такой Наташке?.. – растерянно повел плечами Цымбал. Однако быстро сообразив, в чем суть вопроса, тотчас добавил. – …А-а, я понял. Это ты, о Гусевой спрашиваешь? О той девахе, с которой ты до армии мутил.

– О ней. О ком же ещё? – кое-как, скрипя зубами, всё же выдавил из себя Бутаков.

– Не-а. О твоей Гусевой, мне никто не писал.

Славка с облегчением перевел было дух, но тут Цымбал задал ещё более каверзный вопрос.

– Кстати, Бут. Помнится, ты как-то трепался, будто бы у вас с ней, что-то там было. Ну, с Наташкой. Имею в виду, трах-перетрах. А теперь, скажи честно: врал?

– Ещё чего, – чуть покраснев, ответил сержант.

За два года службы Бутаков возмужал. А самое главное, он поумнел. Потому и понимал он сейчас, что его Натали, писавшая ему столь трепетные письма, вовсе не достойна того былого малолетнего трёпа и его бахвальства перед дворовой шпаной. Собственно, он и сейчас, на чем свет стоит, проклинал себя за то, что пошел на поводу у салаги-Цымбала, что ответил ему в том же отвязном и пошлом ключе, в котором и был задан его вопрос.

– Странно… – тем временем, задумчиво продолжал говорить Андрей. – …А она говорила, будто бы ни черта у тебя с ней не получилось.

– При каких это обстоятельствах, она могла посвятить тебя в столь личные подробности?.. – на сей раз, Бутаков вскипел по серьёзному. Вскочив с места, он схватил земляка за грудки. – …Отвечай, сучёнок. С чего это вдруг она бы с тобой, так откровенничала?

– Славян, да ты не дёргайся. Поверь, твою бабу я не трогал. О том не может быть и речи… – Андрей поспешил успокоить сослуживца. – …Просто, так вышло. Я совершенно случайно подслушал разговор Гусевой с Ленкой Власовой. И будь уверен, что о содержании того диалога, я никому более не рассказывал. И, вообще… Ты не переживай: ждет тебя твоя Натаха.

Бутаков несколько пришёл себя и ослабил хватку.

– Нашел, кого слушать. Покажи мне хоть одну девку, которая отрыто, похвасталась бы своими сексуальными похождениями. Это для нас, для парней, перепихнуться с кем-то – не более чем очередная «звёздочка» на левый борт фюзеляжа. А бабы, невзирая на свой возможный «послужной список», будут до последнего строить из себя целок.

Здесь следует отметить один немаловажный момент. Столь щепетильный разговор, Цымбал затеял вовсе неспроста. При этом ему даже пришлось несколько приврать о, якобы, подслушанном женском разговоре. Просто Андрей был абсолютно уверен в том, что земляк его обязательно заведется. Так, собственно, оно и вышло. И лишь услышав в голосе сержанта некоторое благодушие, ефрейтор-первогодок вновь попытался аккуратненько вернуть Бутакова к прежним, неприятным для последнего расспросам.

– Бут, а ты чеченок, случаем, не шпилил?

– Я что ж, по-твоему, с дуба рухнул? – будто дотронувшись до чего-то горячего, молниеносно отреагировал Славка.

– Случая подходящего не было, или верность свою бережешь?.. – усмехнулся Андрей. – …Так ты, Славян, не беспокойся. Наталья о твоих экзотических пробах, ничего не узнает.

– Придурок. Тут вовсе не в этом дело… – огрызнулся сержант. – …Хочешь, я расскажу тебе весьма поучительную историю?

– Давай, – именного этого, Цимбал и ждал.

– Тот случай был ещё в начале моей службы. Стояли мы тогда под Грозным. Так вот. Повадилась похаживать в расположение нашей части, одна местная тёлка. Девка была, ну просто безотказная. По дюжине наших солдат, могла за день «обслужить». При этом брала с пацанов сущие копейки.

– И что? – в нетерпении перебил сослуживца Андрей.

– Что-что… Пол роты наших, с каким-то ядрёным сифилисом, в санчасть угодила. Оказалось, что эту курву к нам специально засылали. Вот тебе и весь кайф от кавказской экзотики. Уж лучше, завязать на время свой «конец» в узел, чем остаться без него вовсе. А теперь представь: если бы у той чеченской кобылы был СПИД?

– И всё? Вся история? – разочарованно произнес Цымбал.

– Всё.

– Я-то думал, ты приврешь чего покруче. Ну, там, как после всего случившегося, вы, к примеру, казнили ту чеченку. Или, как ваши «заразные» солдаты, в отместку, перетрахали десять аулов, награждая тем сифилисом всё женское население.

– Да пошел ты, извращенец. – Славка брезгливо сплюнул.

– А чё?.. Вот у Якушева все байки именно так и заканчиваются. То Грозный, танковым полком в асфальт закатают. То чеченских боевиков, целой бандой в жбан с соляной кислотой бросят. Хоть и сам прекрасно понимаешь, что он брешет, а всё же приятно. Кстати, Бут. А может, ты и сам был в числе тех «сифилитиков», потому и не до шуток тебе теперь?

– Очень надо было мне, перед тобой красоваться или что-то утаивать.

– Ладно, проехали… – опасаясь перегнуть палку, Андрей перевел разговор на иные темы. – …Славян, ответь честно; без всяких там понтов… Ты, за что в бой шел?

– Не понял.

– Ну, помнишь, как это было раньше? К примеру, в Великую Отечественную. За Родину, за Сталина! А ты, за что? Ведь козе понятно, что не за освобождение чеченского народа от ненавистных террористов, оккупировавших беззащитную республику.

– Чёрт его знает. Как-то не задумывался… – Бутаков выдержал паузу. – …Ну, наверное, за Отечество. За россиян…

– Так Чечня и есть, неотъемлемая часть твоего Отечества. А чеченские боевые формирования, в своем подавляющем большинстве, состоят из таких же россиян, как ты сам. У них такие же, как и у нас паспорта.

– Достал ты меня своими заумностями. Был приказ: идти в бой… Вот мы и шли. Чего же тут думать, ведь это армия. Бежал вместе со всеми, чтоб в глазах своих же сослуживцев не выглядеть падлой. А впрочем, Андрюха… Если уж быть до конца откровенным, была у меня своя причина мочить «чёрных».

– Ну-ка, ну-ка. Вот с этого самого момента, если можно, то поподробнее. – Цымбал вновь зацепил земляка за нечто живое.

– Короче, перед самой отправкой в Ичкерию, застряли мы на полдня в Краснодаре. Сидим на тюках возле здания вокзала, бамбук курим. Совсем рядом расположилась женщина. От безделья, разговорились. Оказалось: она русская, беженка из Чечни. О своих злоключениях она рассказывала долго, причём, едва сдерживая слезы. Да, оно и понятно, ведь мало кому приятно на старости лет потерять всё, что было нажито за целую жизнь.

Ты только представь. По словам той самой дамы, буквально накануне войны в Ичкерии объявили амнистию, и выпустил из тюрем всех зеков. Тысячи преступников: воров, бандитов, убийц вышли на свободу. Если ты заметил, то чехи и без того, народец довольно гадкий. А тут, тысячи уголовников. К тому же, они ещё и до власти дорвались. Из этих самых озлобленных и кровожадных подонков и сложилось, так называемое: народное ополчение. А проще говоря, первые бандформирования со своими полевыми командирами.

Эти отморозки, оказавшиеся на свободе, своих чеченов грабить не стали. Очевидно, побоялись кровной мести. А русских – можно. Они разрознены, не воинственны и совсем не агрессивны.

Ты прикинь. На каждом углу тогда кричали: дескать, не покупайте у русских дома, они и так их очень скоро оставят нам за бесплатно. Слышал бы ты, какими подлыми и безжалостными способами чеченцы выживали русских с их десятилетиями насиженных мест. И самое интересное, что били русским окна, срали им под дверь, сжигали машины и насиловали малолетних девочек – далеко не бандиты из «народного ополчения». А самые настоящие мирные граждане республики. Обычные соседи, живущие с русскими на одной лестничной площадке или в доме напротив. Те самые, кто многие годы жил с ними бок о бок; вместе с ними работали. Чьи дети, ходили с детьми наших соотечественников в одну и ту же школу; сидели за одной партой; играли во дворе в одни и те же игры.

От нее я и узнал, как русские, доведенные до отчаяния, спешно покидали свои дома, как вслед им летели камни, слова проклятий и даже звучали выстрелы. Как позже, вдруг оказалось, что беженцы те, никому в России не нужные. Как остались они без крыши над головой и без средств к существованию. О них, о тех русских, наши власти просто-напросто забыли. В то время как на восстановление абсолютно «безрусской Чечни», словно в бездонную бочку Россия вваливает просто сумасшедшие бабки.

Кроме как о мщении, та женщина ни о чем ином более нас не просила. В начале, она даже собралась оставить нам адреса своих оскотинившихся соседей. Дабы, при случае, мы смогли бы передать им её «искренний привет». Сам, наверное, догадываешься, в какой форме следовало это сделать. Но передумала. Объяснила свой отказ тем, что практически у каждого «чеха», когда-то был свой русский сосед. И практически повсеместно с нашим русским братом, поступили точно так же, как и с её семьей. Говорит: дескать, чем она лучше остальных сотен тысяч беженцем.

Скажу честно: искренне жаль, мне было ту беженку. А ещё. Мне до сих пор обидно за нас самих, за русских. Что же мы такие уроды?

Ведь пинают нас везде и повсюду. Причём, все кому не лень. Даже самый распоследний «чурек», в самой зачуханской республике бывшего Союза, спокойно не уснет, пока не отвесит русскому увесистого пенделя. А мы, как бесхребетные существа, терпим и делаем вид, будто ничего не происходит.

Предположим, что в каком-нибудь там Воронеже, вдруг до смерти изобьют негра (бывает, что и по делу). Так в тот же день, о случившемся узнает весь мир. Махом отыщутся и убийцы. Тех пацанов, лет на двадцать упекут за решётку.

Когда же вырезают не одну тысячу русских… Так их убийцы приезжают в Москву, не то чтоб, как гости – словно хозяева. Тьфу, мля, противно.

Ну, а сейчас, Андрюха. Пожалуй, я смогу ответить на твой первоначальный вопрос. В бой я шел за нас, за русских. Наказывал всякого, кто посмел поднять свою поганую руку на моих соплеменников.

И знаешь, Андрон?.. Ведь адресок у той женщины с вокзала, я всё же взял. И случай, побывать в её бывшем посёлке, в скором времени, мне так же представился. Мы проводили на её бывшей улице обычную проверку документов. Увидел я и её дом. Эх, Андрюха!.. По всему было видно, что до поры до времени, это было добротное и зажиточное подворье, с ухоженным садом, с капитальным кирпичным домом и всевозможными пристройками. Пока всё это хозяйство – тупо, не засрали.

Заходим вовнутрь. Бардак во всех комнатах. Повсюду грязные, в ободранных одеждах полуголодные дети. На засаленном от жира диване, валяется немытое бородатое «животное». По ходу, кроме как «стругать» своих наследников, он ни хрена более и делать-то не умеет. Зато дом, урвал себе просто шикарный. Поди, ещё и материальную помощь от нашего государства, как многодетный отец, получил. И что самое интересное… Ну, ладно бы лежал, да помалкивал. Так нет. Увидев нас, он ещё и заявляет: чё, дескать, нам надо и чего это мы в его дом вломились? А, кроме того, из дальней комнаты вдруг ещё пара бородатых козлов, с ружьями в руках вываливается…

Словно припоминая что-то, Бутаков вдруг замолчал.

– Ну, и что было дальше? – поторопил Славку Цымбал.

– Дальше?.. Дальше приключилась со мной кое-какая неприятность. В общем, перевили меня сюда, на склады… – с некоторым раздражением огрызнулся Бутаков. – …При этом, ты можешь считать меня: хоть нацистом, хоть фашистом – я вовсе не обижусь.… После двух лет службы, во мне накопилась такая ненависть ко всем этим «чурбанам». Будь то киргиз, азербон или чечен. Сейчас они все для меня, на одну рожу и лживую сущность. Пока русские строили им города и дороги, мы и были для них лучшими друзьями и братьями. А как только дали им власть и самостоятельность, всех своих «братьев» они тотчас взашей.

– Так ведь и вера у них одна, – усмехнулся Цымбал.

– У кого? – в удивлении Бутаков вскину брови.

– Ну.… У тех, кого ты перечислил: киргизов, азербайджанцев, чеченцев… – неуверенно ответил Андрей. – …А коль вера одна, то и культуры у них, в определённой степени, весьма схожи. Соответственно, и образ жизни, и образ мышления, должны быть чуть ли не идентичными. Возможно поэтому, ты и «свалил» их сейчас в одну кучу.

– Не смеши. Какая, к чёрту, у «чехов» вера?

– Известно какая. Они же мусульмане.

– Какие, на хрен, мусульмане?.. – в очередной раз, возмутился Бутаков. – …Ты вообще в курсе того, что ещё пару веков назад, когда началась первая кавказская война… То есть, во времена царской России. Чечены не имели ни малейшего понятия о Коране или Аллахе? «Фундаментализм», «зелёный флаг Ислама», «джихад» и тому подобное – этим, они лишь оправдывают свою агрессивную сущность. Для «чехов» война, мать родная. За время, проведенное здесь, на Кавказе, у меня и вовсе сложилось мнение, будто бы чеченцы, кроме как грабить, бандитствовать и убивать, ничего более и делать-то не умеют. Тем они и раньше жили, тем же самым живут и сейчас. Вот так, со времен Лермонтова и Толстого.… Помнишь «Кавказского пленника» из школьной программы? Чехи и пытаются доказать нам, что они круче, что жила у них крепче.

– И когда ж, по-твоему, может закончиться вся эта двухсотлетняя бодяга?

– А никогда… – не задумавшись, ответил Славка. – …Кавказская война бесконечна… – после чего, Бутаков загадочно ухмыльнулся. – …Правда, существует парочка способов покончить с ней, раз и навсегда. Первый из которых, подразумевает полный вывод российских войск, с признанием своей несостоятельности в претензиях на данную территорию. И второй…

– Который ты сам придумал? – в шутку поинтересовался Цымбал.

– Нет, вовсе не сам… – недовольно поморщился Славка. – …Наш ротный, как-то рассказывал о некоем русском генерале. По-моему, Ермолов. В позапрошлом веке, был такой легендарный русский полководец. Он командовал нашими войсками здесь, на Кавказе. Мужиком он был твёрдым и властным Короче, жесть.

Никаких иллюзий, по поводу мирного урегулирования кавказского вопроса у него никогда не было. С самого начала, он разобрался в том, что на Кавказе уважают и понимают только силу. Тогда как всевозможную белиберду: типа, доброта, великодушие или снисхождение – здесь воспринимают, не иначе, как слабость. И уж коли горцы знают только язык жестокости, то именно на этом языке Ермолов и стал с ними говорить.

На тот момент, самыми кровожадными и непримиримыми на Кавказе были племена черкесов. Как и нынешние чеченцы, черкесы ненавидели русских, безжалостно и беспощадно вырезали их сотнями и тысячами.

Так вот. Именно за эти племена Ермолов, в первую очередь и взялся. Он провел ряд грамотных операций, типа, нынешних зачисток. В результате: из более миллиона черкесов, в живых тогда осталось, лишь пять процентов. Остальные погибли в войне, умерли от эпидемий, голода, были выселены в Турцию и другие исламские страны. Кое-какие племена черкесов (наиболее агрессивные) были и вовсе, истреблены до последнего человека.

С тех самых пор, территория на которой ранее проживали черкесы, это и есть единственная область Кавказа, где кавказский вопрос решен раз и навсегда.

– Ничего не скажешь, радикально… – усмехнулся Андрей. – …Нет людей, нет и проблемы.

– Тихо… – Бутаков вдруг прислушался. – …Кажись, к нам едут гости. Вроде бы звук двигателя. Точно, машина.

Цымбал выглянул из окна караульной будки и тут же успокоил сержанта.

– Свои. Макс из штаба возвращается.

Не покидая «караулки», Андрей поднял шлагбаум. Махнув рукой (дескать, давай, проезжай поживее), Цымбал вновь вернулся к диспуту о глобальных проблемах войны и мира на южных рубежах Державы.

«Вот вам, и вся караульная служба… – проследовав мимо КПП, тяжело вздохнул Князев. – …Вот вам и вся безопасность объекта. Вези с собой хоть три тонны взрывчатки, нам до фонаря…»

Мститель

Для лейтенанта Побилата, служба в «горячей точке» или неуправляемый взвод охраны, доставшийся ему в подчинение, равно как и угрозы прапорщика Михайленко – на тот период, были сущим пустяком. Полнейшей ерундой в сравнении с опасностью, исходящей от нового (как заверял Лютый) матёрого боевого командира, прошедшего две войны и который со дня на день должен был появиться на его дальнем объекте.

«Я вряд ли обведу этого вояку вокруг пальца… – предчувствуя определённую опасность, тревожно размышлял про себя лейтенант. – …В непосредственном контакте с ним, то есть, глаза в глаза, мне не устоять. Он расколет меня, как дважды два. Короче весь мой обман, так поначалу удачно складывавшийся, обещает моментально рассыпаться, словно карточный домик. Вот и думай теперь: а стоило ли мне быть столь принципиальным во взаимоотношениях всё с тем же прапорщиком. Быть может, я и вовсе зря с ним поссорился. Как не крути, а Михайленко мужик бывалый. Имелась бы у меня, какая ни какая, а всё ж поддержка. А впрочем, чего я раньше времени паникую? Тот командир, возможно и вовсе не приедет. Предположим, он передумает. Его могут переназначить. Он может не доехать. Вон сколько мин кругом понатыкано».

И, тем не менее, сколь долго не откладывалась та роковая минута, сколь не вилась эта верёвочка, а то, что должно было когда-то произойти, обязательно случиться. И приезд Князева на военные склады, исключением из данного правила вовсе не был.

– Лейтенант, твою мать!.. Ты что же за бардак здесь развел? Проходной двор, а не военный объект… – импульсивно вышагивая из угла в угол, майор отчитывал вызванного в срочном порядке Побилата. – …Я, конечно, могу понять, что ты ещё молодой, что пороха не нюхал.… Да и о том, что с личным составом у тебя возникли определённые напряги… Однако самое элементарное и самое простое. То есть, обеспечение охраны и обороны стратегически важного объекта, ты просто обязан был обеспечить. Ведь это, как таблица умножения для восьмиклассника, которую он должен знать на уровне автоматизма.

В моей голове просто не укладывается: почему? Почему вас до сих пор тут не перебили, к едрени-фени?

Лейтенант, уж если наплевать тебе на свою собственную жизнь, так подумал бы немного о своих солдатах. Им-то за что гибнуть? За твою преступную халатность или, как в анекдоте: за компанию?

И вообще. Какого хера, ты делаешь во внутренних помещениях складов? С какого перепуга, ты суешься не в своё дело? У тебя что ж, товарищ лейтенант, на периметре объекта, всё ладно и складно? Не склады, а неприступный бастион. Только рыпнись, вражина – в мелкий салат покрошим.

«Так, оно и есть. Лютый вовсе не преувеличивал… – мелькнуло в голове Побилата. – …Вне всяких сомнений, передо мной настоящий боевой офицер. Вояка, до мозга костей. Нечета мне, мямле и грёбанному самозванцу. Ведь ему, как профессионалу, было достаточно и беглого взгляда, дабы точно оценить всю убогость нашей внутрескладской обстановки.

Я общаюсь с данным мужиком не более пяти минут, а уж абсолютно уверен в том, что в любой, даже самой затруднительной ситуации, он непременно найдет выход. Он, будьте уверены, своего добьется. Именно такой командир здесь, собственно, и нужен. Этот майор, уж точно «построит» взвод нашей охраны. Тем более найдет управу и на этих чёртовых «дембелей». Юлить или заигрывать перед кем-либо новый командир не будет, и ни у кого не пойдет на поводу.

Пусть и редко, но в своей жизни мне приходилось встречать людей подобных Князеву. Людей обладающих некой харизмой. Пусть они и прямолинейны, зато всегда сумеют назвать вещи своими именами. Такие как этот майор привыкли полагаться на самих себя, на свою точку зрения. Чёткость, честность и исполнительность, непременно ставятся у них во главу угла. И быть может, как раз эти самые качества, для любого военного и должны лежать в основе такого, подчас избитого понятия, как офицерская честь.

Не ошибусь, если предположу, что именно за таким командиром солдат готов идти на верную гибель. И именно на таких майорах, пожалуй, всё ещё и держится наша многострадальная российская армия.

Нет, этому командиру я, уж точно, не посмею солгать. И даже если прогонит он меня в три шеи, мне вовсе не будет обидно.

Эх, мне бы хоть капельку его самообладания и напора. Кто знает, быть может и жизнь, как и моя нынешняя служба, сложились бы совсем по-иному».

– Товарищ майор, позвольте возразить. В настоящее время, я произвожу ревизию внутрискладского армейского имущества, в соответствии с приказом подполковника Лютого… – потупив взор, совсем уж неуклюже Побилат попытался объяснить свои действия. Ведь он должен был, хоть что-то ответить.

– Вот только не надо пугать меня погонами и чинами. Пуганные. Лютый, где? Далеко. А враг, можно сказать: у твоих ворот. Считай, за тем самым деревянным мостом. А посему, ты в первую очередь обязан был обеспечить боеспособность личного состава и безопасность данного объекта. И уж после: хоть в домино играть, хоть коробочки пересчитывать. Старшим по званию, здесь был именно ты. Более того, лишь ты единственный был здесь офицером. С тебя и весь спрос.

Лейтенант опустил голову. По сути всё, о чем говорил сейчас Князев, Побилату было известно без каких-либо акцентов и дополнительных напоминаний. Однако поделать он, увы, ничего не мог. Причина скрывалась в его взаимоотношениях с караульным взводом, которые были, не просто натянуты, по большей части, они вовсе отсутствовали. Более того. Как чёрт ладана, Побилат чурался сейчас своих же подчинённых, ограничивая контакты с солдатами, лишь составлением недельного графика караульных нарядов.

– Ну?.. Чего молчишь? Онемел, что ли?.. – жестко прикрикнул на Побилата Князев. – …Лейтенант, какое военное училище ты окончил? Уж больно хочется мне узнать ту «кузню», где готовят для нашей армии столь «чудесные» кадры.

– Восемь месяцев назад я был выпускником Новосибирского политеха.

Вот, похоже, и наступил для Побилата момент истины. Тот самый час, когда следовало ему говорить правду, какой бы жестокой она при этом ни была.

Заслышав ответ лейтенанта, Князев от неожиданности, даже поперхнулся. После чего, уставился на Побилата, как на некое аномальное явление.

– Постой-постой. Так ты что ж, вовсе не военный? – слегка откашлявшись, в недоумении поинтересовался Валерий.

– Отчего ж? У меня за плечами военная кафедра. Мои погоны и воинское звание вовсе не «липа». Я такой же офицер, как и вы.

– Какой, на хрен, офицер? Ты «пиджак», и не более.

– То есть? – Побилат растерянно глянул на Князева.

– Вот видишь. Ты даже не знаком с самой элементарной терминологией. По-вашему, сленгом. «Пиджак» – это и значит, что ты сугубо гражданский.

Марш-броски ты не бегал. Пять лет в казарме не жил. По три пары сапог в год не изнашивал. Гимнастёрку свою, от пота не выжимал. Так какой же ты, к чёрту, военный? Одно слово: «пиджак»… – сделав акцент на концовку предложения, майор выразил своё нескрываемое пренебрежение к данному слову. После чего, будто спохватился. – …Обожди. А сюда-то ты, как попал? Ведь после института, тебе же прямая дорога в народное хозяйство.

– Да я и сам, толком, ни черта не понял… – тут-то лейтенант и перешел к заученному и тысячу раз повторенному тексту. – …Вызвали повесткой. Отправили. Очевидно, с документами какая-то путаница вышла. Подполковник обещал разобраться. Ну, а меня, до вашего назначения, попросил проверить складскую отчётность. И, по возможности, поработать с солдатами. Уж два месяца прошло, а от Лютого: ни ответа, ни привета. Может он и вовсе забыл о моем существовании.

– Что, за базар? «Посмотреть», «попросил», «поработать»?.. – Князев не знал, плакать ему сейчас или смеяться. Тяжело вздохнув, он продолжил. – …Более чем уверен… Для рядового состава ты уж давно успел стать полным посмешищем. Ты б хоть погоны офицерские не позорил.

– Товарищ майор!.. Так я, это… Мне же подполковник обещал…

– Прекрати гундосить. Не забыл про тебя подполковник… Причём, говорил он о тебе, кажется, как о выпускнике «военки»… – совсем уж рассеяно добавил Валерий. Он с трудом припоминал подробности беседы с Лютым, относительно Побилата.

«Либо преднамеренно „старый жук“ умолчал о таком вот „подарочке“, дабы посмотреть на мою реакцию. Либо сам я, чего-то упустил или недопонял…»

– Вот видите. Вы и сами сомневаетесь, – осторожно улыбнулся лейтенант. Похоже, ему удалось ввести майора в некоторое замешательство.

– А ну, постой… – вдруг спохватился Князев. – …Ты что ж, Побилат?.. Вещь безголовая или пьян был вусмерть, когда тебя на протяжении нескольких суток везли на Кавказ? Гор вокруг себя, что ли не видел? Или харь нерусских, по пути своего следования вовсе не замечал? Образование высшее, выходит, должен был понимать, что здесь и к чему.

– Так нас самолётом, прямо в Ханкалу. Три часа, и мы на месте… – похоже, лейтенант вновь сумел удачно оправдаться. Вот только бестолку это было. Из ранее сказанного, Князев уже успел сделать соответствующие выводы.

– Ох, и гонишь ты, братец. Правда, понять не могу, в чем твой умысел. По-хорошему, тебя следует немедленно передать в армейскую контрразведку, как крайне подозрительного элемента. Вдруг, ты чеченский лазутчик. Однако я поступлю несколько гуманней. Уже завтра, первым же транспортом, мы отправим тебя в штаб. Чтоб духа твоего здесь не было. Сами там наворотили, так пусть, после себя сами же и разгребают. Разбираются: кто ты, откуда и что с тобой делать?..

– Товарищ майор, ну пожалуйста… Позвольте остаться… – взмолился Побилат, быстро сообразив, что «песенка» его уже спета.

– Зачем?.. – рявкнул Князев. – …Вовсе не вижу: ни смысла, ни необходимости держать посторонних на стратегическом объекте.

– Да будьте же вы, в конце концов, человеком. Поймите… У меня свой счёт к чеченцам имеется. Брат мой, где-то здесь погиб. Нас усыновили, когда мне было три года. Мы с ним были из одного детдома, потому и держались всегда вместе. А потом. Я в институт, а он в автосервис. Чуть позже, в армию.

Вы поймите. Легально я бы на Кавказ ни за что б, ни попал. Да, и родители поперёк дороги готовы были лечь. А тут, такая удача. Меня вдруг нашёл мой однофамилец. Признайте, что фамилию Побилат встретишь не так уж и часто. Ко всему прочему, он ещё и оказался моим ровесником. Да, и «фотографии» наши, оказались несколько схожи. Не воспользоваться данной, предоставленной мне возможностью, было бы просто преступлением.

В отличие от меня, именно мой однофамилец и был кадровый офицер, окончивший «военку». У него семья, дочери два года. Жена имеет свой бизнес. В общем, ехать ему, ну, никак. Потому и нашел он меня. Предложил неплохие деньги. Уверял, будто в армейском бардаке, шесть месяцев предстоящей командировки, мне запросто удастся как-нибудь перекантоваться.

А я и без денег, был готов мчаться на Кавказ. Надо полагать, что того парня мне сам Бог послал. Короче, поднатаскал он меня малость. Придумали мы с ним и легенду, о якобы возникшей путанице с документами. После чего, мы обменялись с ним своими «мандатами».

– Ах, вот оно что… – присвистнул Князев. – …Выходит ты, сучёнок, эту кашу сам и заварил. И где же сейчас тот?.. Ну, второй Побилат.

– Не знаю. Возможно, жене своей помогает. Однако, товарищ майор. Прошу учесть и тот факт, что по прибытию в расположение части, я во многом признался Лютому. Да и от вас, ничего не скрыл. Посему и вины за собой, я особо не чувствую.

– Знаешь, студент?.. А ведь ты меня вовсе не убедил. Народные мстители, здесь тем более не требуются. Наломаешь ты сгоряча дров, а мне потом отвечать. Да и нет у меня никакого желания, брать на душу лишний грех. Не поверишь?.. Но тут иногда стреляют… – усмехнулся Валерий. А после, с предельной серьёзностью добавил. – …Пацан, ты хоть чуть-чуть представляешь, что такое: настоящая война? Поговорил бы, для начала, со своими подчинёнными, солдатами, участвовавшими в боевых действиях…

– На эту тему, они предпочитают помалкивать… – с грустью пробурчал под нос Побилат.

– Ты, случаем не задумывался: почему? А впрочем, даже то, что видели эти ребята, чепуха в сравнении с настоящей войной или с тем, что ждет этих парней после службы. Потому как война ломает; засасывает; приучает к определённой, самой страшной зависимости. И, в конечном итоге, медленно и совсем незаметно уничтожает человека изнутри.

– Не понял… – похоже, Побилат действительно, не сразу сообразил, к чему это клонит Князев.

– Давай-ка, парень…. Чтоб не выглядеть в твоих глазах «тупым солдафоном», живущим исключительно по уставу, я попытаюсь тебе (человеку с высшим образованием) кое-что сейчас разжевать… – Валерий усадил лейтенанта за стол напротив себя, после чего продолжил. – …Надеюсь, ты не станешь спорить с тем, что на войне легко приобретаются навыки выживания в экстремальных условиях? В то же время, напрочь исчезает умение жить нормальной человеческой жизнью. Для многих пацанов, война не закончится Чечней или Кавказом, она будет продолжаться до самой смерти. Потому как психология войны необратимо перестраивает наши мозги. Здесь, как с алкоголем или табаком. Легко сделать первую затяжку, выпить первую рюмку и практически невозможно отказаться от последней сигареты или последних ста граммов. Солдаты, прошедшие пекло (за редким исключением), вернутся домой уже другими. Слышал что-нибудь, об «афганском синдроме»?

– Ну, вроде как.

– Уверяю тебя, что «чеченский синдром» обещает быть намного страшнее. Афганские моджахеды остались там, за границей Таджикистана. В определённой степени о них можно и забыть. Тогда как чеченские боевики, могут объявиться где угодно. По сути, они граждане России. А, кроме того, большинству россиян, как впрочем, и многим военнослужащим, до сих пор не понятно, за что и против кого мы здесь сражаемся. Потому, и домой мы вернемся, в определённой степени, непонятыми.

Если попытаешься возразить мне: дескать, в отличие от многих, у тебя имеется конкретная цель: отомстить за брата. При этом ты всерьёз намереваешься ввязаться во всё это дерьмо. Тогда будь готов и к тому, что на Родину ты вернешься с особым жизненным опытом. Опытом хищника, а быть может, и с напрочь свёрнутой башкой. Опять же, если ещё повезет вернуться. В чем я весьма сомневаюсь.

Парни, прошедшие войну, образно выражаясь: подчас, так и не могут выйти из боя. Это о них говорят: пришел с войны, но с войны не вернулся.

Ну, чего ты всё время лыбишься? Не веришь?.. – Князев заметил едва мелькнувшую ухмылку, на губах Побилата. В ней читалась конкретная мысль: дескать, не учи меня жить, лучше сразу дай автомат. – …Считаешь себя исключительным? А ведь я встречал мужиков и покрепче тебя. И поумнее, и повыносливей…. Кому-то из них и на «гражданке» казалось, что вокруг одни враги и каждую минуту ожидали нападения. Другие напротив, уходили в себя. Уходили ото всех и от всего, что могло бы напомнить им о военном прошлом. Замыкались в своем внутреннем мире, заполненном страхом и ужасом пережитого.

Ну, а тебя, парень. Исходя из твоего ранимого характера, попытаюсь предположить, наверняка, в последствие будут мучить угрызения совести. Ты будешь винить себя за то, что выжил, тогда как твои боевые товарищи или подчинённые погибли. Дескать, не сумел ты сделать всё возможное для их спасения.

То, о чем я сейчас говорю, вовсе не выдумки или некое запугивание. Многое я пережил на собственной шкуре. Уже в мирное время, на моих глазах гибли друзья и сослуживцы, прошедшие по две-три войны. Потому как психические недуги и отклонения у многих бывших фронтовиков, с течением времени, становятся всё более и более очевидны. И порой, они опасны для окружающих.

Редкий военный, может самостоятельно обуздать свою исковерканную войной психику. У многих, враждебность к внешнему миру, постепенно перерастает на отношение к самому себе. Тут-то и поджидают нашего брата: запои, увлечение наркотой и всевозможные суициды. Случаются и более коварные варианты, когда насилие выплескивается вовне. И хорошо, если бывший «вояка» вновь рвется на войну. Отчасти, и я вернулся на Кавказ именно по этой самой причине. Хуже, когда врагом становятся соседи, коллеги по работе или, насолившие ему официальные лица.

Не обессудь, если говорил я несколько спонтанно и сумбурно. Зато выложил я тебе, всю самую, что ни есть правду. Причём, это ещё цветочки.

Ну, и как тебе подобные перспективы? Хотя, о чем это я?.. О твоем будущем? Совсем упустил, что без необходимой подготовки, его у тебя просто не будет, этого самого будущего. Боюсь, но скорее всего, ты навсегда здесь и останешься.

Потому как на войне нужно быть не просто злым, а ещё и остервенелым. Добрые и романтичные студенты, в Чечне не выживают. Отсюда и мой тебе самый дружеский и отеческий совет. Укладывай чемоданы, заказывай обратный билет и, пока ещё не поздно, беги без оглядки.

– Позвольте мне, хотя бы складскую ревизию закончить. Обидно, знаете ли, бросать на полпути почти месячную работу. Да и, похоже, наклевывается у меня там кое-что, – тихо поинтересовался Побилат. Кое-как ему удалось сдержаться от того, чтоб не сболтнуть Князеву о некой тайне Михайленко. Уж очень хотелось лейтенанту самому во всем разобраться, а уж после, доложить о результатах проверки Лютому. Именно от него, от подполковника, и хотелось Побилату услышать первые слова благодарности. От него же, лейтенант и рассчитывал заручиться неким маломальским покровительством. По разумению Побилата: супротив мнения подполковника, не попрет даже Князев.

В свою очередь Князев был абсолютно уверен в том, что его долгий и пламенный монолог относительно обратной стороны войны, произведет-таки на Побилата должное впечатление. Однако после первых же ответных слов лейтенанта, майору и стало окончательно понятно, что парня он не переубедил, не заставил того одуматься, так и не достучался до его души и сердца.

– Эх, и врезал бы я тебя, идиоту, по-мужски… – безнадёжно махнул рукой Валерий.

– Товарищ майор, поверьте. Не подведу. От меня обязательно будет польза. И надеюсь, не малая.

А вот эта, пожалуй, действительно выстраданная просьба: «поверьте, не подведу» произвела на Князева определённый эффект. Она вдруг напомнила Валерию, о его собственных заверениях, адресованных военкому Жадаеву.

– Чёрт с тобой. До завтра останешься на складах. Однако, за территорию объекта, чтоб ни шагу. Переговорю на счёт тебя с Лютым… Там и определимся, что с тобой делать.

– То есть, определённый шанс останусь на складах, вы мне всё же оставляете?

– Ты посмотри, каков наглец. Ведь я, кажется, русским языком сказал: в отношении тебя вопрос решен, окончательно и бесповоротно, – отрезал майор.

– Разрешите идти! – Побилат и не думал скрывать своей радости. Улыбка с его лица, уже не сходила. Пусть и до завтра, но его всё же оставили на объекте. Данное согласие, лейтенант расценил, не иначе, как свою первую, маленькую победа. Оптимизма в благоприятном для Побилата исходе добавляло ещё и то обстоятельство, что новый командир был чрезвычайно крут, а значит и быстро отходчив.

«Авось, послужу я ещё вместе с майором. Поднаберусь от него, так необходимых мне навыков и опыта».

– Не спеши… – притормозил Побилата Князев. – …Напоследок, я бы хотел услышать от тебя (от постороннего и вовсе не армейского человека) хоть какое-то мнение о состоянии дел в моем нынешнем подразделении. За два месяца проведенных на объекте, кое-что в твоих светлых мозгах, наверняка, успело отложиться… – даже из самой негативной ситуации, Князев был приучен извлекать максимальную пользу. – …Вот и давай, студент, выкладывай. Что меня ждет? С кем или с чем будет особенно тяжко?

– Не понял?.. – в удивлении переспросил Побилат. – …Я не собираюсь стучать на кого-то.

– Твою ж мать… – в очередной раз, выругался Валерий. – …Да что же вы, гражданские, за народ-то такой?.. Во всем видите подвох, какую-то провокацию. Повсюду вам мерещатся заговоры, тотальный обман и тайные агенты НКВД. Парень, коль назвался ты «груздем», так изволь сдать свои полномочия, как положено, кратко изложив ситуацию, в вверенном тебе взводе.

Со слов лейтенанта, сводное подразделение охраны состояло из двадцати пяти человек рядового состава. Большинство солдат уже имели боевой опыт. Кое-кто из них был даже представлен к государственным наградам. Перевод в «караулку» рассматривался этими бойцами, как понижение в ранге, как показатель потери к ним доверия со стороны прежних командиров. И хотя каждый из них, в глубине души прекрасно понимал и осознавал, что эти самые перемены в службе, мера вынужденная и необходимая, тем не менее, аура некой несправедливости незримо витала над дальним объектом. Выражалась она в нередком пренебрежении солдатами к уставным нормам, и даже открытом выражении своего недовольства к нынешним служебным обязанностям.

По совершенно иным причинам и размышлениям на склады были отправлены шесть новобранцев. «Дабы уберечь их, не шибко физически крепких пацанов, от случайной пули».

«Молодые» держались на объекте несколько обособленно, армейскую лямку тянули исправно и с нескрываемой завистью посматривали на старослужащих. Однако и они, по мнению Побилата, частенько подпадали под дурное влияние дембелей.

О прапорщике Михайленко, лейтенант говорил скупо, ограничившись лишь тем, что свои складские корпуса тот покидает не часто. С территории объекта, он выбирается крайне редко. «В лучшем случае, один раза в два месяца». И вообще, прапорщик замкнут и малообщителен. Редко кого запускает и в свой внутрескладской мир. При этом, и сам старается не вникать в чужую сферу. «Короче живет, словно рак-отшельник».

По интонациям Побилата было понятно, что Михайленко он вовсе не жалует. Кроме того, как-то вскользь лейтенант вдруг заикнулся о возможной «теневой» отчётности прапорщика, в которой Побилату ещё предстояло, якобы, разобраться.

Здесь следует отметить, что версию лейтенанта, относительно неких махинаций прапорщика, Князев посчитал отчасти надуманной. Целью данной выдумки, что называется, лежала на поверхности: подольше удержаться на дальнем объекте. Потому и не придал ей Валера особого значения.

Ближе к вечеру офицеры осмотрели прилегавшую к складам территорию, караульные посты и хозяйственно-бытовые помещения.

Даже неискушённый в военном ремесле Побилат, отчётливо понимал, что рубежи складской территории чрезвычайно уязвимы. Они и вовсе могли оказаться беззащитны, перед грамотно организованным штурмом противника. К тому же связь со штабом, как позже выяснилось, обещала желать лучшего. Нередко она давала сбой, причём, в самый неподходящий момент.

В процессе обхода в голове майора уже зрел план будущего переустройства дальнего объекта. Князев предполагал возведение двух (а ещё лучше, трех) вышек с установкой на них мощных ночных прожекторов; усиление караульных постов, а так же создание небольших, но надёжных укреп сооружений по периметру базы.

На общем построении личного состава, новый командир был предельно краток. Он представился и поставил перед взводом первоочередные задачи. Ропотом тихого раздражения военнослужащие восприняли новость оглашённая Князевым о том, что уже со следующего дня в подразделении вводятся обязательные занятия по физической и боевой подготовке, которые майор намеревался проводить лично.

Лишь после отбоя, Князеву удалось-таки добраться до приготовленной ему жилой комнаты с металлической кроватью, тумбочкой, небольшим столиком и парой стульев.

Разбирая и выкладывая из своей походной сумки личные вещи, майор наткнулся на уже подзабытую семейную фотографию.

Снимок, который держал в своих руках майор, был сделан много лет назад, когда Валерий (будучи ещё старшим лейтенантом) вернулся из одной из своих первых поездок на Кавказ.

Обращаясь памятью в те далёкие дни, майор вспомнил долгожданную минуту, когда он ступил на землю родного города. Как прямо на вокзале встречали его: супруга Лариса, вместе с пятилетним сыном. Как подхватив самых близких и родных ему людей, отправился в близлежащий фотосалон, дабы запечатлеть на долгую память те незабываемые мгновения настоящего семейного счастья.

Припомнил он, и вечер того же дня, когда собрались в их квартире друзья. В тесном кругу, как и положено, выпили за возвращение главы семейства.

А уже на следующее утро, во время завтрака, Лариска вдруг посмотрела на Князева каким-то иным взглядом. Будто бы увидела она его впервые в жизни.

– Валера, ты помнишь, что было накануне?.. Какую чушь ты вчера нес?.. Как, едва не подрался с Сашкой?.. Как, в буквальном смысле, от нас убегали гости. Ни разу в жизни, мне не было так стыдно. За тебя, за себя…

– Подумаешь, слегка погорячился… – в своё оправдание буркнул Князев. Он и вправду, с трудом припоминая события вчерашнего вечера. – …Не хрен было хватать тебя за задницу во время танца.

– Валера, какой «танец»?.. Какая «задница»?.. – со злости Лариса громыхнула посудой. – …Ты сам-то в это веришь? Князев, ведь ты никогда таким не был. Я всю ночь не спала…

– Тут-то я, чем тебе не угодил?.. – возмутился Валерий. – …Ведь я сразу вырубился. Проспал без задних ног до самого утра.

– Это ты, так думаешь. На самом деле, ты дико орал всю ночь; бормотал какую-то ерунду; метался; вскакивал; пытался куда-то бежать; стремился кого-то убить. Валера, мне было страшно. Как за себя, так и за нашего сына.

Сейчас майор вспомнил и о том, как спустя какое-то время, супруга выдала ещё более жестокий и обескураживающий монолог.

– Князев, за прошедшую неделю я дико вымоталась и просто до смерти устала. Ты вернулся оттуда совершенно иным. Не поверишь. Но я, будто бы сама побывала на фронте. Ты приблизил мое сознание к некоему помешательству. Полное, причём реальное ощущение, будто бы я нахожусь в окопах, где-то на передовой. Вокруг меня рвутся мины, стреляют военные. Рядом кто-то кричит, падает раненым, погибает.

Как думаешь, почему в последнее время я и вовсе не покидаю квартиру? Почему не хожу на работу или не отправляюсь по иным своим делам? Возможно, считаешь, что я хочу быть с тобой рядом, хочу слушать весь этот бесконечный бред?.. Быть может, я разочарую тебя, Князев, но это вовсе не так. Просто, я очень переживала за наше жильё.

Пойми, Валера. Ты в непрерывном стрессе. И это напряжение, хочешь ты этого или нет, постепенно передается мне. А от меня к сыну. Ещё раз повторю: моя психика на пределе, на уровне срыва. И как бы мне ни было сейчас больно за наш дом, я всё же решила покинуть эти стены. Точнее, не саму квартиру. А этот: ни то туман, ни то кумар, в который ты меня загнал. Я уже договорилась с Сашкой. На пару недель он отвезет нас к маме. А ты, Валерочка, делай все, что хочешь. Воюй, обороняйся, иди в атаку, взрывай газ, сжигай квартиру…

А впрочем, где-то в душе, я всё же надеюсь на то, что мужик ты сильный. Что временное одиночество пойдет тебе лишь на пользу. Успокоишься, возьмешь себя в руки. Ну, и самое главное, прекрати пить.

Наверно, мне ни стоило этого говорить. Уж ты прости… Но, по-моему, со своей войной, ты уже на гране окончательного сумасшествия. Это паранойя. Послушай, что я прочитала по этому поводу в медицинской энциклопедии. Паранойя – хроническое, психическое заболевание. Слышишь, хроническое. Хроническое, то есть, навсегда. Заболевание характеризуется навязчивыми идеями, овладевающими сознанием больного и обуславливающими его действия. Князев, ведь это о тебе…

Удерживать жену Валерий не стал. Тогда это показалось ему бесполезной затеей. Он хорошо знал характер Лариски. Если она что-то для себя решила, то ни на шаг не отступит от намеченного ранее плана. А, кроме того, Князев и сам понимал, что происходит с ним нечто неладное и ему, как воздух, необходим некоторый тайм-аут. Ведь в душе его творился полный беспорядок. Словно оставил он незавершённым, что-то очень важное и весьма значимое.

Ну, а предупреждения супруги, он посчитал тогда, чересчур преувеличенными и отчасти высосанными из пальца. Лариске всегда были свойственны гиперболы. Дабы лишний раз перестраховаться, она была готова найти в любой мелочи вселенскую проблему.

Валерия действительно досаждали ночные кошмары, однако источник их возникновения, по мнению самого Князева, находился вовсе не в его голове. Причина ужасных сновидений была намного глубже. Если хотите, в его истощённой и выжатой как лимон душе. Слишком много нечеловеческих сил и эмоций, было отдано ею совсем недавно, во время штурма дудаевского дворца.

Со своим подразделением Валерий вошел в центр Грозного пятого января 1995-го. Когда дворцовая площадь уже была сплошь завалена трупами российских военных. Их было так много, что казалось, невозможно было сделать и шага, чтоб не наступить на чье-либо мёртвое тело. Что ж тут говорить о молодых бойцах, расположившихся совсем рядом с князевской разведротой, если самого Валерия (успевшего повидать, казалось бы, всякое) от подобной картины едва не вывернуло наизнанку. Короче, настроение командира было хуже некуда.

В те дни столица Ичкерии состояла целиком из руин. Горело всё, что могло гореть. Чёрный смог напалма сравнял день с ночью. Трудно было ориентироваться не только на местности, но и во времени суток. Ощущения, пожалуй, были схожи с теми, если б на землю опустилась бескрайняя ночь ада.

Беспрерывная стрельба тяжёлых орудий, перекрёстный пулемётный огонь, чеченские вопли и русский мат – слились в один общий, бесконечный гул. У выживших в той мясорубке бойцов, осталось устойчивое мнение, что видели они воочию начало конца света.

Подразделение Князева закрепилось в развалинах одного из жилых домов. Здесь уже не было привычного разделения на роды войск, федералы занимали один общий фронт. И цель была у всех едина – Президентский Дворец. Казалось бы, он был тогда, как на ладони, в каких-то пятидесяти метрах. Однако шквальная стрельба с обеих сторон полностью блокировала любые попытки прорыва.

И только на третий день бесконечных атак, взрывов и бесчисленного множества потерь, совершенно не ориентировавшийся ни в реальности, ни в пространстве, пропитанный потом и въедливым трупным запахом, одной разночинной и разноголосой «живой лавой», Валерий всё же ворвался на первые этажи злополучных апартаментов генерала Дудаева.

Потом, примерно сутки шел ожесточёйнейший бой внутри здания. Боевики сопротивлялись до последнего патрона, до последнего человека, до самого конца рассчитывая на поддержку извне.

И вот она, казалось бы, столь долгожданная победа, достигнутая неимоверными усилиями и несоизмеримым количеством человеческих жертв.

Минута триумфа, минута запредельной эйфории. Дворец взят!

Пили; произносили тосты за мир во всем мире; братались; обменивались домашними телефонами и адресами. Абсолютно все, были тогда уверены в том, что война окончена.

В действительности, в те январские дни, ОНА – многолетняя, жестокая и многострадальная для всей России; не имевшая определённых границ – фактически, только и началась.

До настоящей победы была ещё целая вечность…

Иуда

Дождавшись наступления сумерек, прапорщик Михайленко тихо и незаметно покинул территорию складов. Через четверть часа он уже был у подножья близлежащего горного массива. Там, в сугробе талого снега он откопал заранее приготовленный баул, скроенный из плотной брезентовой ткани. Кое-как взгромоздив его на свои худые плечи, и изрядно пригнувшись под тяжестью ноши, прапорщик отправился вверх по склону, в сторону некогда лесного массива.

Короткими перемещениями, периодически сбрасывая со своего горба тяжеленный баул и останавливаясь для того чтобы отдышаться, Михайленко постепенно преодолел почти километровую дистанцию по пересечённой местности. И вот, он наконец-то наткнулся на условный знак, свидетельствовавший о том, что с горем пополам, ему удалось-таки добраться до обусловленного места. Тяжело дыша и бегло осматриваясь по сторонам, прапорщик вслушался в тишину ночного леса.

Ожидать «другую сторону», Михайленко пришлось недолго. Через пару минут, прямо перед ним появились вооружённые люди. Они словно возникли из воздуха или выросли из-под земли.

В мужчине, отошедшем от группы «лесных призраков» и прямиком двинувшемся к прапорщику, угадывалась военная выправка. Осанка; широкие плечи; уверенный и чеканный шаг; полевая форма; чёткие фразы и крепкое мужское рукопожатие – без каких-либо дополнительных пояснений свидетельствовали о его офицерском и, вернее всего, ещё советском прошлом. Тогда как, едва заметный кавказский акцент, да густая чёрная борода – выдавали его нынешнюю принадлежность к одному из чеченских вооружённых формирований. Забегая немного вперёд, следует отметить, что был этот бывший офицер отнюдь не рядовым боевиком. Более того, Салман Даудов являлся весьма известным и признанным в Чечне полевым командиром.

– Здорово, «кусок». Как наши дела? Надеюсь, не с пустыми руками к нам пожаловал? – особо не церемонясь, Даудов приветствовал прапорщика с нескрываемым к тому презрением.

– Притащил то, что заказывали. – Михайленко пнул лежавший перед ним брезентовый мешок. Предстоящая процедура была ему уже привычной.

– Молодец, хорошо родиной торгуешь… – усмехнулся полевой командир. – …Давай-ка, проверим качество и количество. Если всё будет в порядке, получишь обещанное.

– Обижаешь, Салман. По-моему, я тебя ещё никогда не подводил. Как всегда, всё новое. В заводской смазке… – заверил чеченца прапорщик. – …Оружие на десять раз пересчитано. Один гранатомёт даже лишний. Так сказать: бонус, в подарок.

Салман, ты бы свои «липовые» документы сперва показал. Я тут давеча, из-за безграмотности твоего писаря, чуть было не вляпался. Подумать только! В трех местах: вместо «е», он нацарапал «э». Как сам говорит – так, очевидно, и пишет.

– Не ссы, прапор. На сей раз, нашими бумагами ты точно останешься доволен. Все печати и необходимые реквизиты из ваших, реально существующих подразделений. Причём заполнены, вашими же штабными крысами… – протянув Михайленко накладные, Салман всё же наклонился над открытым баулом. – …Про обещанную ёмкость для воды, не забыл?

– Она уже на складе. Ты бы только знал, с каким трудом мне удалось выбить тот подвесной авиационный бак. Замордовали, суки, своими вопросами: дескать, зачем мне тот бак и на какие цели? Надеюсь, что на следующую встречу, я вам его уже доставлю.

– Мог бы и сегодня притащить. Чай не переломился бы. Пустой авиабак, насколько мне известно, вовсе не тяжёлый… – закончив с осмотром оружия, Салман зыркнул на Михайленко укоризненным взглядом. – …Вот-вот лето наступит, снег растает… И если мои бойцы останутся без питьевой воды, я тебя за яйца подвешу.

– Даудов, авиационный бак, не автомат и не пистолет. Это очень приметная вещь. Требуется немного обождать. Пусть о нём слегка подзабудут… – рассовывая по карманам полученную валюту, рассудительно пояснил прапорщик.

– Будь, по-твоему… – в знак согласия полевой командир кивнул бородой. – …Делай всё так, как считаешь нужным, не пались понапрасну. На следующую встречу, вместе с ёмкостью притащишь кое-какие медикаменты… – протянув Михайленко листок бумаги, сложенный в четверо, чеченец поспешил с пояснением. – …В списке самое необходимое. Хоть из-под земли, но добыть нужно всё.

– Салман, я работаю только по оружию… – нерешительно заявил прапорщик. – …С лекарствами, всё намного сложней и рискованней. Там, совершенно иные: и отчётность, и контроль. Короче, на медикаменты я не подписываюсь.

– Так ты, помнится, и на оружие когда-то не подписывался. Начинать всегда сложно. И, вообще. Плевал я на твою канцелярию… – с явным раздражением выкрикнул боевик. – …Ваши федералы задолбали меня своими бесконечными зачистками, продыха от них нет. У меня полно раненых, им нужна скорая и действенная помощь. Принесешь образцы необходимой документации, мы и эти фальшивки выправим.

– Ведь вы, до сего момента, и без моей помощи как-то обходились.

– Подвел нас нынче «Красный крест». Да, и остальные малость прибздели.

– В своё время, не надо было иностранцев в заложники брать… – усмехнулся Михайленко, уже подсчитав в уме свои грядущие дивиденды. Он и ломался-то сейчас перед Салманом, с одной лишь единственной целью, набить себе большую цену.

– Не твое это собачье дело, – вскипел Даудов.

– Ладно-ладно. Придется помочь твоим недобиткам. Куда же я денусь? – невзирая на гнев полевого командира Михайленко не упустил случая и для злой шутки, в адрес Салмановских боевиков.

Прапорщик прекрасно понимал, что в некоторой степени Даудов от него зависим. Потому, собственно, он нынче и наглел. А ещё Михайленко имел чёткое представление о том, что, невзирая на видимую послевоенную разруху, у чеченцев водились деньги. И уж если имелись они у рядовых боевиков, то у полевых командиров их и вовсе было немерено.

О благосостоянии чеченцев, Михайленко прежде всего судил, исходя из финансовых возможностей своего «бизнес партнёра», то есть, Даудова. Ведь Салман непременно был щедр. Во время взаиморасчетов, он практически, не торговался. При этом заказывал исключительно новое и эксклюзивное оружие, которое стоило не малых денег. Бывали даже случаи, когда полевой командир приносил на обмен (или, как выражался сам Даудов: на металлолом) вполне приличные, пусть и немного бывшие в употреблении автоматы, пистолеты и даже пулемёты, из которых ещё стрелять и стрелять. Прапорщику лишь требовалось (за приличное вознаграждение и без какого-либо риска) заменить на оружейных складах, новые «стволы» старыми.

Потому и давила Михайленко «жаба». Потому и стремился он урвать от бандитского денежного пирога, как можно больший шмат. Потому и сейчас, улучив в разговоре с чеченцем благоприятный момент, прапорщик тотчас решил взять быка за рога.

– Конечно, помогу. Мы же с тобой, как братья… – Михайленко дружески похлопал полевого командира по плечу. – …Однако сразу хотелось бы предупредить. Медикаменты – товар вовсе не дешёвый. Считаю, что будет вполне справедливым, если стоимость моих услуг с сегодняшней ночи увеличится, процентов на десять.

– Эт, с какого перепуга?.. – возмутился было Даудов. – …По мне, так я и без этого, едва ли не в золоте тебя купаю.

– Пойми, Салман… – быстро сообразив, что слегка перегнул палку, Михайленко предпочел изыскать из нынешней встречи, несколько иную для себя пользу. – …Дело вовсе не в моей жадности. Изменились условия. Они, положа руку на сердце, значительно ухудшились… – тяжело вздохнув, прапорщик продолжил. – …Во-первых, на склады назначен новый командир караула. Во-вторых, всё тот же Побилат… Об этом лейтенанте я говорю тебе при каждой нашей встречи. Он, словно тень, непрерывно следует за мной. Из-за этого урода возникают побочные проблемы с выносом. Тогда как любой дополнительный риск, требует и соответствующей оплаты.

– Лейтенанта твоего, мы нейтрализуем. Сделаешь так, чтобы он, под благовидным предлогом покинул объект. Всё остальное я беру на себя. На крайний случай, снайпер «шлёпнет» его прямо на территории. Можешь считать, что с твоей тенью вопрос решен. Теперь о новом командире. Кто он? Откуда?

– Князев. Майор Князев.

– Знакомая, вроде фамилия… – припоминая что-то, Салман почесал затылок.

– Даудов, да ты и впрямь, завоевался… – от души рассмеялся прапорщик. – …Забыл что ли, своего училищного другана? Даже я, проучившись с вами лишь пару курсов, и то его сразу узнал. Помню, как он громче всех требовал моего отчисления, за ту несчастную и злополучную «кражёнку». Ну, Салман, шевели мозгами.

– Валерка, что ли? – поморщил лоб полевой командир.

– Он самый.

– Нашел «другана»… – Даудов смачно сплюнул. – …Так ведь он, вроде в спецназе?

– Служил… – утвердительно кивнул прапорщик. – …А теперь, почему-то здесь, на наших складах.

– Кусок, ты в этом уверен? Ничего, случаем, не путаешь? – переспросил чеченец, всё ещё сомневаясь в услышанной новости.

– Да, говорю тебе: ОН. Сегодня, через складское окно, как тебя, его видел. Весь вечер, на пару с Побилатом по территории рыскал, будто искал что-то. Внешне, он такой же, как и прежде. Разве что мышцами немного пооброс.

– Выходит, Князь уже майора получил… – Салман вдруг задумался о чем-то своем. После чего, встряхнув головой, продолжил. – …Есть у меня один человек, имеющий на вашего нового командира, вот такой зубище… – демонстрируя тот зуб, Даудов широко развел руки в стороны. – …А я-то дурак, поначалу не придал его словам никакого значения. Дело в том, что этот самый «человек», будто заранее знал о том, что Князев объявиться в нашем районе. Потому и ждет он Валеру, именно здесь. Уж давно, он его тут поджидает.

А впрочем, и мне самому будет вовсе не лишним, кое, за что с Князевым поквитаться. Перешел он мне однажды дорогу, – сквозь зубы проговаривая последнюю фразу, глаза чеченца налились кровью.

Против подобных угроз Михайленко не возражал. Уж очень не хотелось ему служить бок о бок с тем, кто знал из его биографии не самые лицеприятные факты. Прапорщик мгновенно уловил, как крепко зацепила Даудова то неожиданное известие. Знал он и о том, что Салман своих слов на ветер понапрасну не бросает. И коль чечен заикнулся сейчас о своей мести, то будьте уверены, он своего добьется.

– Надеюсь на то, что по нашим складам, из нашего же оружия палить не станешь? – пошутил Михайленко, уже собравшись распрощаться с бандитами.

– Иди-иди, не опасайся. Твои склады принесут мне гораздо больше пользы, чем оставшееся от них пепелище. Пока я жив, ты можешь быть уверен в том, что на твоем объекте не прозвучит ни единого выстрела. Считай свои склады «заповедной территорией», где любая стрельба запрещена. Ну, а меня своей самой надёжной «крышей»… – усмехнулся Салман. При этом вслед уходящему в темноту прапорщику, он успел ещё выкрикнуть. – …Кусок, может послать с тобой сопровождающего, чтобы в ночном лесу, тебе случаем не заплутать? Чтоб не подстрелили тебя, твои же караульные?

– Какое, к чёрту, сопровождение? Сегодня я подкинул караульному наряду канистру спирта. Выглядело это так, будто бы складскую дверь, я по неосторожности оставил открытой. Клюнули. Наверняка, уж вся охрана пьяная. Потому и проскочу я меж ними, абсолютной невидимкой.

Во все времена и во все войны, самым коварным и опасным врагом для любой (пусть и самой сильной) армии, являлась измена. Предатель – враг более коварный и всегда непредсказуемый, в отличие от регулярных подразделений противника, либо светлых умов их главнокомандующих.

По своей подлости, измена равносильна «удару ниже пояса». И сколько б, воюющие стороны не тратили сил и средств на свои контрразведки, сколь бы тщательно не проводилась работа командиров по «выявлению и предупреждению», один хрен, в том тесном строю бойцов-соотечественников, обязательно отыщется и «слабое звено». То есть тот, кто «сломавшись» под давлением извне, либо исходя из своих личных интересов и всевозможных предубеждений, пойдет-таки на сделку с собственной совестью.

Можете не сомневаться и в том, что любой из предателей прекрасно осознает масштабы последствий своих подлых деяний, а так же меру своей ответственности. И, тем не менее: корысть, алчность, зависть, страх или иные низменные чувства, закравшиеся в их души, в конечном итоге, берут-таки верх над общечеловеческими моральными устоями.

Нет, и не может быть каких-либо сомнений и в том, что у предателя всегда найдется веское оправдание своей измены. Как вам понравиться следующее: «Именно с этого, то есть, с передачи засекреченной информации о новейшем оружии, я и начал борьбу за мир во всем мире!..»; «Дабы препятствовать возможной экологической катастрофе и смерти прибрежной флоры и фауны, я был вынужден опубликовать в зарубежных средствах массовой информации секретные карты минных полей и военных баз!..».

В том же ключе происходят предательства и в высших эшелонах власти: «В знак укрепления дружеских взаимоотношений с независимой республикой Х, её официальной делегации, участвующей в подписании договора о взаимном сотрудничестве, была передана информация о резидентной сети, работавшей в данной стране под дипломатическим прикрытием». Как же, чёрт побери, честно и благородно по отношению к партнёру. И не важно, что за этой скромной формулировкой могут скрываться сотни арестов, десятки смертных приговоров, тысячи разрушенных судеб людей, до конца преданных твоей державе. А ты, эти самые судьбы, просто взял да и «слил».

Если ж опуститься с небес на грешную землю, то и мотивация измен здесь будет значительно банальней. К примеру, тот же прапорщик Михайленко, свою корыстную связь с чеченским полевым командиром, оправдывал ничем иным, как обычным возмездием.

Да-да, помогая врагу краденным со своих складов оружием, прапор мстил. Причём мстил он, сразу всей российской армии. Так уж вышло, что именно по её вине, совсем не сложилась его личная и семейная жизнь. Ведь ради нее, Михайленко потерял свою молодость, так и оставшись никем непризнанным.

«Подумаешь, разок… Всего лишь раз, оступился… – нередко утешал себя наш герой. – …С кем, по молодости лет, не бывает? Ну, украл кое-какие тряпки? А впрочем, если разобраться, то и не брал я их вовсе… Эх, сглупил я тогда. Не хотелось мне более учиться в том училище, задолбала меня та жёсткая курсантская дисциплина. Вот и взял я на себя (правда, за хорошие отступные) чужой грех. Кабы знал (в свои неполные двадцать два года), чем может обернуться для меня, та дружеская услуга, так ни за что бы на нее не подписался. Да, если бы и украл?.. А кто, скажите, в нашей стране не ворует?.. Так зачем же, братцы, из-за какого-то плёвого пустяка, каких-то сраных шмоток, гробить человеку всю последующую жизнь?..»

И действительно, клеймо «крысы», каким-то незримым образом преследовало прапорщика на протяжении всей его армейской жизни. После отчисления из училища, вместо благополучного возвращения домой, Михайленко был отправлен на один из дальних полигонов, дослуживать армию в ранге обычного, рядового солдата. Оттуда, за отличную дисциплину и успехи по службе, он и попал в школу прапорщиков. А после, началась его долгая карьера военного. И повсюду, где бы только не приходилось ему служить, известие о том (казалось бы, давно забытом) проступке, по незримым каналам армейских баек и слухов, неотрывно следовало за прапорщиком. Новые сослуживцы, как-то ненавязчиво старались избегать с ним, не только тесной дружбы, но и повседневного приятельского общения.

Однако время шло. И более чем за десятилетнюю службу, Михайленко успел сменить около дюжины войсковых частей. Вместе с новыми назначениями и «чёрный след», тянувшийся за ним из училища, постепенно заносился песком забвения.

Именно Чечня и стала для прапорщика новой вехой в его послужном списке. Только здесь, вдали от приевшихся гарнизонов, в круговерти боевых действий и можно было начать жизнь с чистого листа. Не мудрено, что в Ичкерию, наш прапор напросился сам. Для коллег по службе, рапорт Михайленко казался диким, чересчур смелым и, в определённой степени, даже опрометчиво-отчаянным. Однако сам прапорщик, отправляясь на Кавказ, ни о каком героизме вовсе не помышлял.

«На передовую, один хрен, меня не пошлют. Какой из меня, к дьяволу, вояка?.. – прикидывал в уме прапорщик. – …А быть рядом с „кормушкой“; приложить свою руку к бесконтрольно поступающему (ведь это война) и так же бесконтрольно расходуемому арсеналу, прочему имуществу или продовольствию, всегда будет полезней, нежели просиживать штаны здесь, в российской глубинке».

Уже здесь, на чеченской земле судьба вновь сводит Михайленко с его бывшим сокурсником, а ныне полевым командиром Салманом Даудовым.

Сейчас, пожалуй, и не упомнить, кто из них первым решился реанимировать былую дружбу. Однако тот факт, что они нуждались друг в друге, как одна пара обуви (бесполезна порознь) – было более чем очевидным. Салману требовалось оружие. Тогда как прапорщик мечтал о больших деньгах. Собственно в этом и был их общий интерес, основа и залог последующей взаимовыручки. Пожалуй, впервые в жизни, прапорщику помогла-таки его «чёрная метка» вора.

Вырученные за похищенные автоматы и гранатомёты деньги, прапорщик не транжирил, не шиковал, не разбрасывался ими направо и налево. Примерно раз в год он выбирался на «большую землю». И уже там, в массовом порядке он принимался скупать особо ценные ювелирные изделия, которые бережно упаковывал и прятал в лишь ему известные тайники.

«Золото – самая надёжная, во все времена конвертируемая валюта».

Михайленко жил далёкой мечтой о том, что когда-нибудь, лет этак в сорок, а то и раньше, будучи военным пенсионером, а по «совместительству» и подпольным миллионером, он вернется в родной ему Ульяновск. Туда, где в детстве и юности считали его замкнутым и неуклюжим ничтожеством. Как гадкий утёнок, чудесным образом перевоплотившийся в лебедя, он вернется и поставит этот тихий волжский городишко «на уши». Все те, кто когда-то отвергли его любовь и дружбу, будут теперь носить Вову на руках. А необузданное воображение, уже рисовало Михайленко шикарный «Мерседес»; дорогие костюмы, сигары; двухэтажный особняк на берегу Волги, рядом с музеем самого Ленина.

А почему бы, собственно, и нет? Ведь Володя Михайленко, точно так же, как и его тёзка (вождь мирового пролетариата), поначалу был вовсе не понят своим окружением. Зато чуть позже, и тот и другой просто обязаны были прославить своими именами городок, именовавшийся в начале прошлого века, как Симбирск.

В своём предполагаемом особняке, Михайленко обязательно установит камин. Будет там и кресло-качалка, и непременное изобилие голых женщин, готовых сиюминутно исполнить любой каприз нового хозяина жизни.

До той заветной мечты, оставалось совсем немного – один-два года безупречной службы, на едва переносимом Михайленко, дальнем объекте.

Уходя в горы, Салман полностью погрузился в свои мысли.

Узнав о назначении Князеве, о его майорских погонах и, очевидно, благополучной карьере бывшего сокурсника, полевому командиру было по-своему обидно за своё нынешнее положение партизана-контрабандиста.

Однако вовсе не это тревожило сейчас Даудова. И уж тем более, не мысли о войне или предстоящих боевых операциях против «федералов». Разговор с Михайленко мысленно вернула чеченца в те золотые годы, когда он был ещё молод, когда служил в Советских вооружённых силах, когда всё было для него до предела понятно и предопределено на несколько лет вперёд.

Ностальгия? В определённой степени, да.

Наиболее острые и самые волнительные воспоминания были у Даудова связаны с началом девяностых. Помниться, осенью 91-го, отправляясь в отпуск на свою родину, Салман задержался в Грозном на пару деньков.

Подобного тому, всеобщего восторга и радости за своих земляков, как в сентябре девяносто первого, Даудов видимо уж никогда более не испытает. Ведь в тот период (в буквальном смысле на его глазах) писалась история небольшого горного народа.

События, в некогда спокойном Грозном развивались в том сентябре стремительно. Толпы митингующих требовали немедленной отставки прежнего руководства республики. В чеченскую революцию вливались всё новые и новые силы. Мятежным духом заражалось всё большее и большее количество людей. В их числе был и Салман. Его душа пела, а духовному воодушевлению, казалось, не будет конца.

Именно там, в революционном Грозном, Даудов и стал невольным свидетелем событий, благодаря которым впоследствии, коренным образом изменилась и его судьба. Отряд Руслана Лабазанова захватил грозненский следственный изолятор, выпустив на свободу около двух тысяч заключённых. В те самые минуты будущий полевой командир окончательно и бесповоротно проникся новыми веяниями беззакония и вседозволенности.

«Зачем ждать нищенских подачек государства, когда можно прийти и взять то, что тебе положено».

И уже через пару месяцев, последовав примеру генерала Дудаева, капитан Салман Даудов бежал из российской армии, дабы по прибытию в независимую Ичкерию, присоединиться к чеченским сепаратистам…

Спирт

Ночи в горной местности, как ни в какой иной, отчего-то кажутся особенно ранними и тёмными. Тогда как звезды, на том чёрном небосклоне, чрезвычайно яркими. В безоблачную погоду их здесь просто тьма-тьмущая – больших и маленьких; крохотных, как точечки и едва-едва различимых.

Именно эту причудливую картину ночного неба, на секунду зафиксировал для себя Самолюк, опрокинув в свой организм восьмую часть кружки чистого спирта.

Покончив с концентрированной жидкостью, Игорь тотчас запил её водой. На мгновение затаил дыхание и, передёрнувшись всем телом, выпустил из лёгких воздух, пропитанный алкогольными парами. После чего, с придыханием произнес:

– Мужики, а ночь-то нынче, какая тихая. Домой сразу захотелось. На Урале они такие же…

Однако солдаты, стоявшие рядом и молча наблюдавшие за Самолюком, вовсе не разделяли его романтических настроений. Они ждали от Игоря несколько иных комментариев.

– Ты бы лучше сказал, как спирт. Пить, можно? – в нетерпении потоптался на месте Литвиненко. В предвкушении алкогольной эйфории, ему было сейчас вовсе не до сантиментов.

– Не просто, можно… А нужно… – выкрикнул доморощенный дегустатор. – …Отменный. Ни посторонних привкусов, ни добавок. «Идет», как по маслу.

– А ты, Яшка, пугать нас вздумал. Дескать, спирт этот технический, потому и не питьевой. Придумал, понимаешь, какой-то метил. Орал, будто все мы здесь перетравимся, ослепнем, – с облегчением усмехнулся Рудяев. В отличие от рискового Самолюка, он (как впрочем, и все остальные пацаны) наотрез отказался испытывать на своем собственном организме содержимое, украденной со склада канистры.

Лишь после выданного бывшим десантником заключения, загремели солдатские кружки, подставленные под тонкую струйку щедро потёкшей из металлической ёмкости.

Кто-то кряхтел; кто-то импульсивно дышал, пытаясь потушить пожар, разгоревшийся во рту, а кое-кто и усиленно внюхивался в рукав своей гимнастёрки – однако «за победу», залпом выпили все, без исключения.

В некотором ожидании (пока выпитое усвоится желудком, а затем ударит и в голову) немного помолчали. Ну а после, с небольшой неуклюжей раскачки, наконец-то полился чисто мужской, пьяный и неорганизованный «базар». Это когда все одновременно говорят со всеми, при этом умудряясь ещё и отвечать на чьи-то посторонние вопросы.

И, как всегда: «за дружбу»; «чтоб стоял»; «за службу»; «за скорый дембель» и за много другое, что едва успевало прийти в голову…

– …Да говорю тебе, Рудяй.… Наш новый командир, полнейший урод. Он мне сразу не понравился… – закусывая хрустящим сухарем, Литвиненко высказал вслух своё мнение. – …Не успел, сука, заявиться и уже давай всех «строить». Да кто он ваще такой, чтоб принуждать меня марафоны бегать? Я ему чё, салага?.. Вы, пацаны, как хотите, а по мне, так нашего нового майора необходимо хорошенько обломать. Чтоб знал, падла, кто в доме хозяин.

– Дурак ты, Литвин. Ведь это он о нас с тобой и печётся, – возразил ему Самолюк.

– Ты это, Сом, сейчас так говоришь потому, что не беспокоишься за своё завтрашнее утро. Ведь после нынешнего ночного дежурства, тебя никто не тронет… – влез в перепалку Рудяев. – …А интересно, что ты запоешь через пару недель. И вообще, на хрен нам, дембелям, эти утренние «напряги»?

– А ты сам прикинь. Очень скоро мы окажемся на «гражданке». Начнем утверждаться в новой жизни, завоёвывать своё место под солнцем. Тут-то кулаки нам, ох, как ещё пригодятся. Вот майор и подтянет нашу боевую подготовку. По себе чувствую, что расслабился я здесь, растерял былую форму. Удар совсем уже не тот, что был ранее. Одышка. Да, и в весе, похоже, прибавил… – Самолюк продолжал грудью стоять за Князева.

А почему он это делал, Игорь и сам не знал. Возможно потому, что этот самый майор, чем-то неуловимым был схож с его первым, уже погибшим комбатом, непререкаемым авторитетом для его бывшего десантно-штурмового батальона.

– Пацаны, вам чё, и поговорить больше не о чем?.. – выкрикнул Якушев. – …Целыми днями одна и та же песня. Да, сколько же можно: то о службе, то о командирах. Мужики, ведь скоро наш дембель!

– Кстати, ребята… Никто не знает, где можно разжиться мешком сахара?.. – воспользовавшись временным затишьем, почти машинально поинтересовался Литвиненко. Однако заметив на лицах своих товарищей суровые взгляды, тотчас осекся. – …Ах, да. Подзабыл. Ведь я об этом, у вас уже спрашивал. Может, анекдот рассказать?

– Валяй, – «разрешил» Рудяев.

– Ну, значит так… – неуверенно начал Сашка. Рассказчик-то он был, ещё тот. – …Возвращается как-то Басаев с очередного теракта. Как всегда, полный грузовик трупаков. Сзади машина с кучей заложников. Проезжает Шамиль мимо одного из чеченских селений. И вдруг видит, как на окраине аула, расположились братья-вайнахи и их украинские союзники из УНА-УНСО. Короче, хохлы-наёмники. Сидят они, понимаешь, на полянке и косяк забивают. Выскочил взбешенный Басаев из кабины своего грузовика. Подбегает к ним и орёт…

И тут, неожиданно для всех, Литвиненко вдруг притих. Сидит без движений, будто лом проглотил. Лишь глазами своими в каком-то немом испуге лупает.

– Саня, ты чего затупил? Забыл, что ли, чем анекдот тот закончить. Давай заканчивай: чего сказал вайнахам Шамиль?.. – разливая очередную порцию спирта и уже готовый произнести следующий тост, Яшка поторопил сержанта. Искоса глянув на Литвиненко, каким-то шестым чувством или (если хотите, спинным мозгом) Серёга вдруг почувствовал неладное. Подчиняясь выработанному за годы войны инстинкту самосохранения, он тотчас обернулся.

Прямо перед ним стоял, неизвестно откуда взявшийся, майор Князев.

По всей видимости, Литвиненко увидел его первым. Однако оцепенев от страха, он так и не сумел оповестить сослуживцев об опасности.

Секундой позже, нового командира заметили и остальные участники ночного сабантуя. Тонкая струйка спирта полилась из упавшей канистры на снег…

Прятать «следы преступления» было уже поздно. Тут вам и сухарики, разложенные на газетке; и открытая ёмкость; и кружки; и вполне естественный алкогольный «выхлоп». То есть картина вопиющего нарушения воинской дисциплины, была нынче, как на ладони. Солдатам, пойманным с поличным, ничего не оставалось, кроме как встать и, опустив глаза в землю, ожидать сурового командирского вердикта.

– Кажется, Якушев? – припоминая фамилию караульного, Князев обратился к Сергею.

– Так точно… – ответил тот. После чего, чуть спохватившись, поднял упавшую канистру и поставил её на снег.

– В таком случае, Якушев… Слушай, что было дальше… – майор, ставший невольным свидетелем предыдущего солдатского трёпа, взялся закончить за Литвиненко анекдот. – …Тут-то и говорит им Басаев. Что ж вы, братцы-вайнахи; и вы, наши союзнички, здесь сиднем сидите? Мы, понимаешь, в поте лица воюем, режем и расстреливаем русских, этих проклятущих москалей… А вы балду тут гоняете. Анашу, как я посмотрю, перетираете. Обкуриться, наверное, решили?

Уж лучше б вы смотались сейчас в Веденский район. Там, в восьми километрах от райцентра, расположены офигенные склады «федералов». То есть, море всевозможного оружия. Причём, именно сегодня, тамошняя охрана вматину пьяна. Возьмёте их тёпленькими, без единого выстрела, практически голыми руками…

Не сдержавшись, Рудяев хихикнул.

– Смешно?.. – прорычал командир. – …А у меня, сержант, от таких «анекдотов» волосы дыбом встают. Я и представить не берусь, какой «фарш» остался бы от нас к утру, если бы нынешней ночь сюда нагрянула какая-то чеченская банда…

Как всегда, Князев спал предельно чутко. Потому и проснулся он среди ночи, от некоего постороннего и едва различимого шума. Накинув на свои плечи бушлат, Валерий вышел на улицу. И уже тут, на свежем воздухе, Валерий и различил какие-то едва различимые посторонние выкрики и более уловимые его слухом всплески дикого смеха.

Именно туда, в дальний угол охраняемой территории (где, по прикидкам майора, должен был располагаться эпицентр непонятного веселья) и поспешил проследовать майор.

Честно признаться: столь вопиющей дерзости, как откровенная пьянка, командир попросту не ожидал здесь увидеть. К тому же, нарушителями являлись наиболее опытные бойцы его нового взвода. Именно от них и зависел климат и общий настрой в его нынешнем подразделении. Более того, это были те самые военнослужащие, на которых в первую очередь и собирался опереться Валерий. Потому и стоял он сейчас перед подчинёнными, в не меньшей растерянности: как поступить и что с ними сделать.

Первым из временного ступора вышел Самолюк.

– Товарищ майор, зря вы так. Мы же понемногу. Чтоб согреться. Можете не сомневаться: ни одна тварь к складам не проскочит.

– Считай, что уже проскочила… – огрызнулся Князев. – …Именно меня, ты и можешь считать той самой «тварью», которая и «положила» бы весь ваш караул, одной автоматной очередью. Уже завтра, ваши тела упакуют в «цинк» и отправят в общевойсковой морг. И это, за пару недель до вашего «дембеля»… – выждав короткую паузу (словно «минуту молчания»), майор немного смягчился. – …Как я вижу… Все дембеля-красавцы в полном сборе. Хотя, нет. Бутаков отсутствует. Что же другана своего не пригласили? Как-то не по-товарищески получается.

– Бут, нам не товарищ… – тихо и с какой-то особой злобой процедил Якушев. – …Он из «ВВ». А мы с «вертухаями» не корешимся.

– Ты что же, солдат… Бывал в местах не столь отдалённых?.. – майор с подозрением прищурился на Сергея. – …Или в какой-то подворотне зековского жаргона нахватался?

– Сам не «мотал». А вот отцу моему, пришлось. Мы с матерью жили по соседству. Потому и лично видел, как эти самые грёбаные ВВшники беспредельничают.

– Ну, извиняйте. С тюремными порядками познакомиться мне не пришлось… – язвительно усмехнулся Князев. – …Зато с бойцами из Внутренних Войск, пришлось мне однажды штурмовать Президентский Дворец. Потому и могу лично констатировать тот факт, что хлопцы из ВВ, ни в храбрости, ни в самоотверженности ни одному из родов войск не уступали.

– Товарищ майор, а может с нами?.. – почувствовав в настроении командира благоприятную волну, Самолюк провокационно кивнул в сторону железной кружки с прозрачной жидкостью. – …За наших.

– А ты что ж, ДШБ?.. Думаешь, я откажусь?.. – ухмыльнулся Валерий. – …В отличие от вас, раздолбаев, я вовсе не обременен караульным нарядом. Потому и запросто могу себе это позволить. Наливай, коль сам предложил…

Уверен в том, что среди читателей обязательно найдутся и те, кто заподозрит майора в завоевании дешёвого солдатского авторитета. Дескать, решил Князев стать для рядового состава в «доску» своим. Мол, злоупотребив с подчинёнными и добившись сиюминутного и кратковременного успеха, Валерий поступил несколько опрометчиво, поставив себя на одну с ними планку. Дескать, впоследствии, когда приказы командира перестанут восприниматься военнослужащими всерьёз, он ещё сотню раз пожалеет о данном необдуманном шаге.

И в чем-то, вышеозначенные граждане, конечно же, будут правы. Правы с позиции мирного времени и своего нынешнего повседневного опыта. Тогда как в условиях сопряжённых с экстремальными нагрузками, вырабатывается несколько иная философия.

К примеру, курсант лётного училища, совершив свой первый самостоятельный вылет, уже считается лётчиком. Отныне, этот курсант имеет полное право садиться за обеденный стол вместе с лётным составом училища, то есть, с офицерами. Нет, он вовсе не стал ровней своим командирам. Просто этот самый юноша, на своей собственной шкуре познал, как нелегко дается тот лётный «хлеб». А с таким взаимопониманием можно и в бой идти.

В том же ключе и солдат прошедший чистилище войны, становится для старшего по званию, неким собратом по оружию. Он, уж точно не сачканет; не бросится наутёк с первыми залпами и не выстрелит тебе в спину. Именно он, прикроет и подставит своё плечо в тяжёлую минуту. А это, дорогого стоит.

– Выпью я, пожалуй, за то… Чтобы здесь, на чужой земле, вы оставили о себя добрую память. А ещё. Дай-то Бог, достойную смену.

– Командир, так и будет… – как-то не совсем уверенно, ответил Князеву Якушев. – …Можете не сомневаться. За оставшееся время, мы как следует, пацанов натаскаем.

Опустив уже пустую кружку, Валерий подхватил канистру.

– Спирт конфискую. Надеюсь, у нас ещё будет повод допить его в более приличной обстановке и, естественно, во внеслужебное время.

Прапорщик Михайленко, только-только вернувшийся с предгорья, заслышав командирский бас, доносившийся с окраин охраняемой территории, поначалу жутко перепугался. Потому и собрался он поначалу затаиться, чуть переждать. Однако вовремя сообразив о том, что лучшая оборона – это атака, прямиком отправился на дальний пост охраны.

– Так я и думал… – ещё издали увидев в руках майора знакомую металлическую ёмкость, зычно выкрикнул прапорщик. – …Кто ж ещё, кроме Самолюка и его банды, мог стырить со склада десять литров спирта. Не зря они, подлюки, весь день крутились у медицинского бокса.

Полюбуйтесь, товарищ майор, каковы наглецы. Совершив хищение государственной собственности, без какого-либо зазрения совести, тут же её и выжрали. Как говориться: обтяпали своё дельце, не отходя от кассы. Вон, морды-то, какие красные, хоть прикуривай. На сей раз, ты Самолюк допрыгался. Завтра же подам рапорт о ваших безобразиях. Сомневаюсь, чтоб Лютый вновь взялся вас отмазать. Будут вам и дембель, и гражданка, и девки с водкой. Вот и сухарей, как я вижу, уже успели насушить. Правильно. Пару лишних лет дисбата, уж будьте уверенны – я вам, гавнюкам, обеспечу.

В словах и интонациях прапорщика, Князев без труда уловил некую фальшь и чрезмерную наигранность.

– Отставить рапорт… – осёк он Михайленко. – …Сами разберемся, без посторонних. Ну, а флягу, товарищ прапорщик, спишешь на хознужды. Необходимые для того документы, я вам предоставлю. Вопросы есть?

– Помнится, товарищ майор, ваши взгляды в отношении воровства, были некогда более радикальными… – ухмыльнувшись, Михайленко недвусмысленно намекнул Валерию на годы, совместно проведенные в училище.

– Ошибаетесь, товарищ прапорщик. Взглядов своих я не меняю. Тогда как обычную юношескую шалость, с откровенной подлостью, я бы не советовал вам путать. Впредь, попросил бы вас повнимательней относиться к вверенным вам материальным ценностям. Коль факты хищения со складов станут не единичны, я вынужден буду ходатайствовать перед командованием о расширении складского штата для усиления контроля.

Солдаты, так ничего и не понявшие в данном разговоре старших по званию, стояли сейчас, открыв свои рты. Ныне им было чему удивляться. Потому как за многие месяцы, проведенные на объекте, они воочию могли созерцать первого офицера, сходу указавшему прапору на его законное, второстепенное место.

Тишину горной местности вдруг нарушил звук глухого выстрела. В сторону внезапного хлопка обернулись все военнослужащие. Там, над вершинами гор, взмыла вверх осветительная ракета.

«Тоже мне, полевой командир. Гроза федералов, мать твою… – вспомнив о Даудове, усмехнулся про себя Михайленко. – …Не иначе, как сам в трех соснах заблудился…»

Боевое крещение

Очевидно на уровне некоего подсознания, чувствуя за собой определённый долг перед Князевым, «старослужащие» если и не помогали новому командиру, то уж точно, в меру своих возможностей, не препятствовали майору укреплять на объекте военную дисциплину. И быть может, именно поэтому, подразделение охраны (многими забытое и, по сути, брошенное на произвол судьбы) подтянулось, став достаточно организованной и более сплочённой, а самое важное, управляемой и мобильной боевой единицей.

Своему слову следовал и Валерий. Без каких-либо скидок и послаблений, каждое утро командир проводил с подчинёнными занятия по серьёзной боевой подготовке. Причём, те же дембеля, на уровне первогодок, бегали и прыгали; стреляли; распознавали и обезвреживали «растяжки», замаскированные мины и взрывчатку; учились грамотно окапываться и выбирать правильную позицию; быстро ориентировались в лестной и горной местности; отрабатывали приёмы рукопашного боя. В общем, пусть и в несколько упрощённом варианте, военнослужащие проходили полный курс подготовки бойцов элитных спецподразделений. А сразу после обеда, слегка передохнув, они приступали к укреплению оборонительных рубежей подотчётной им территории.

Короче, скучать князевским бойцам вовсе не приходилось. Ведь день их был расписан не то, чтоб по часам – по минутам. При этом, невзирая на непривычные нагрузки, никаких жалоб, возмущений, либо фактов тихого саботажа со стороны военнослужащих отмечено не было. Более того, солдаты с нескрываемым интересом втягивались в новые, почти прифронтовые условия службы.

Несколько удивил Князева и ещё один, весьма примечательный момент. Лейтенант Побилат вдруг самолично изъявил желание участвовать в утренних «разминках», хотя никто и ничто его к этому не обязывало. На равных с солдатами он потел до белых пятен на гимнастёрке и вместе с пацанами постигал то, чем в совершенстве владел сам майор. За считанные дни изменилось и отношение к молодому офицеру. Причём, не только со стороны Князева, который уже без опаски мог доверить Побилату подразделение во время своих нечастых отлучек в штаб, но и со стороны рядовых подчинённых. И если ранее солдаты воспринимали лейтенанта не иначе, как вынужденную необходимость, откровенно над ним посмеивались и в определённой степени презирали, то теперь в отношении Побилата появились некие проблески уважения. Его приказы исполнялись. Пусть и не так же чётко, как князевские, но всё же исполнялись…

Хотел того майор или нет, но по образу и подобию он чисто интуитивно пытался создать из нынешнего караульного взвода нечто похожее на подразделение из своего, не такого уж и далёкого прошлого. И стоит отдать Валерию должное: отчасти он в этом преуспел. Армейская жизнь на объекте медленно (иногда, и со скрипом), но всё же вошла в нормальный, размеренный служебный ритм, без каких-либо встрясок и эксцессов. То ли солдаты так уставали, то ли Князев не оставлял им времени для «расслабона» – но то, что за первую неделю командования майора, на складах не приключилось ни единого ЧП, являлось таким же неопровержимым фактом, как и неизбежность наступления следующего дня.

Единственным, с кем Валерий до сих пор, так и не сумел найти, казалось бы, вполне естественного рабочего контакта, оставался Михайленко. То один из них, был чересчур занят; то у другого вдруг появлялись некие неотложные дела.

А впрочем, если посмотреть правде в глаза, то это были лишь официальные версии. В действительности – ни тот, ни другой – к этим «контактам» особо и не стремился. Прапорщик, затаив на Князева злобу ещё за тот ночной разнос, устроенный ему в присутствии пьяных солдат, старался лишний раз не покидать складских помещений. В свою очередь и Валерий, руководствовался самой простой рекомендацией Лютого, не влезать во внутрескладской дела и, по возможности, сторониться «завхоза». В общем, каждый из них занимался сугубо своим ремеслом, не мешая другому. Михайленко – складами. Майор, охраной этих самых складов.

Стабильность в Чечне, как собственно и в целом по Кавказскому региону, явление довольно-таки редкое, исключительно перманентное и весьма зыбкое. Эту прописную истину Князев усвоил давно. Потому и спешил, потому и гонял он своих солдатиков до изнеможения. Не хотелось майору, чтоб застали их врасплох.

И, тем не менее, казалось бы, только-только отлаженный ход событий, всё же был нарушен. Как показалось майору, вовсе некстати; весьма неожиданно и чересчур рано. Ведь бойцы его были ещё «сыроваты». Сыроваты, не столько в физическом или тактическом плане, сколько в психологическом. Валерий прекрасно знал, что в бою побеждает не тот, кто метко стреляет, быстро бегает или лучше вооружён, а тот, у кого более крепче нервы. Именно с этим качеством, у князевских ребят и наблюдался наибольший дефицит.

Ранним, дождливым утром Валерия разбудил дежурный. Звонили из штаба.

– Князев, хорош дрыхнуть. Победу проспишь… – хрипел в трубке Лютый. – …Поднимай-ка своих бойцов. Дело, собственно говоря: плёвое – но без вашей поддержки, думаю нам не обойтись.

Кратко излагаю суть. По оперативным данным: в небольшое селение, расположенное в пяти километрах от ваших складов – то ли вчера вечером, то ли нынешней ночью – вошла банда. Порядка тридцати боевиков. Кстати, брать их будут твои бывшие коллеги. Ну, а наша задача, как всегда менее героическая – быть на подхвате. То есть, блокировать то селение, чтоб ни одна падла не смогла улизнуть в горы. Отправляю к тебе два своих взвода. Минут через двадцать они уже будут на складах. Подготовь с десяток своих пехотинцев. Старшим – и по опыту, и по званию – естественно, будешь ты. Как прибудете на место, кто-то из спецназа тебя сориентирует. Ну… В общем, сам разберёшься. Удачи вам.

По тревоге, подразделение было поднято «в ружьё». Эту команду Валерий отрабатывал чуть ли не ежедневно.

Теперь же, учёба окончилась и началась серьёзная мужская работа.

– Бутаков, Самолюк, Литвиненко, Якушев, Рудяев, Пасюков, Цымбал и Архипов… Пять минут на сборы… – изложив боевую задачу, Валерий объявил и фамилии её непосредственных исполнителей.

В подобных случаях выбор командира (если этот самый командир, конечно, не полное «дерево») почти всегда не прост. Ведь, по сути, он отправляет своих подчинённых не на свадьбу или пирушку, а на рискованное задание, сопряжённое с возможной гибелью.

Почему, к примеру, названа была сейчас фамилия Литвиненко, а ни кого-то иного?

Без сомнения, в бою на этого парня можно было положиться. Да, и опыта у него на десятерых хватит. Как-никак, а почти полтора года был Сашка в самом пекле войны.

Но разве ж это повод для того, чтобы ещё и ещё раз рисковать его жизнью именно сейчас, считай, за «пять минут» до его возвращения в родной Кызыл, где Литвиненко давно ждут. Причём, ждут его именно живым. Разве не с лихвой он уже успел отдать свой «долг» перед Отечеством, имея за плечами три боевые награды?

Или почему Пасюков? Этот вовсе необстрелянный, деревенский пацан, менее года назад кое-как окончивший профтехучилище, по совсем уж мирной специальности: слесарь.

Согласитесь с тем, что не может быть более обидного, чем расстаться с жизнью в первом же бою, в самую золотую пору своего юношества. Да ещё, и не приведи Господь, от первой случайно посланной шальной пули, так ни разу и самому не выстрелив в сторону противника. А ведь о таких случаях Князеву было известно предостаточно.

Примерно в этом или подобном этому ключе, в самом начале своей офицерской карьеры и метался из крайности в крайность Князев. По своей наивности, он всё пытался и пытался найти нечто среднее между несовместимым. То есть, между чувством собственной ответственности за жизнь конкретного подчинённого и военной необходимостью; между эмоциями и трезвым расчётом. А после боя, подсчитывая потери личного состава, непременно «грыз» себя за то, что не доглядел, не просчитал, не уберег, что послал он того или иного бойца на верную гибель. «Вешался», когда приходилось ставить в известность родственников, о смерти того или иного бойца.

Однако прошли годы. С очередными званиями и назначениями приобретался и личный опыт, приумножавший мудрость. Сердце Князева несколько почерствело. К вышеизложенным пред- и пост- боевым терзаниям (дабы окончательно не свихнуться от самоедства и бесконечного само копания) Валерий начал относиться несколько «философски».

Теперь, подбирая бойцов для выполнения той или иной боевой миссии, майор размышлял примерно так: «Кого не возьми, все они отличные ребята. Каждый из них по-своему дорог. У каждого есть мать, отец, семья. И уж если суждено кому-то из них расстаться с жизнью именно сегодня, то так, очевидно, тому и быть. От предначертанной судьбы, увы, не уйдешь. Со своей стороны я сделал, и буду делать всё, от меня зависящее, чтоб потери наши оказались минимальны. Ну, а там… Уж как Бог пошлет, как ляжет карта судьбы. Неуязвимых людей не существует и все мы смертны».

А ещё, Валерий непременно держал в своей голове весьма занимательный монолог одного из своих случайных знакомых. То был бывший снайпер, прошедший к тому времени обе чеченские компании, дважды переживший клиническую смерть и немного заглянувший за черту, отделявшую жизнь от «иного бытия». В одном из летних кафе, за рюмочкой водки тот самый экс-снайпер сумел-таки утешить Князева, тяжело переживавшего на ту минуту гибель близкого друга, совсем неожиданно и до банальности просто.

«Вот ты говоришь: будто бы, не повезло твоему товарищу?.. – спрашивал тогда, подвыпивший и чересчур болтливый собеседник. – …А откуда тебе, мил человек, знать: кому из вас повезло или не повезло? Ему или тебе? Ведь человеческая раса самая низшая особь в бесконечном времени и бескрайнем пространстве. И уж если наша планета зауряднейшая пылинка в бесконечной Вселенной, то, что же может для неё значить наша возня или чья-то гибель?.. Смерть ничтожнейшего микроорганизма?

Мир, окружающий нашу Землю настолько многообразен и многопланов, насколько не развита даже наша фантазия. О наших знаниях или науке я и вовсе помалкиваю.

Однако каждая человеческая жизнь, длящаяся для Вселенной не дольше миллиардной доли её самого минимального мгновения, дается нам (то есть, людям) вовсе не просто так. Это лишь самый первый или подготовительный этап для вхождения в более интеллектуальное сообщество, где время и пространство (как основа всей нашей нынешней жизни) уже не имеют никаких значений. Потому, как вечность беспредельна. Она не подвластна ни описанию, ни измерению. Родившись и умерев, по сути, мы только вытерли обувь, прежде чем войти в тот новый чистый дом, в котором будем жить очень и очень долго.

Потому, оплакивая нынче своего погибшего собрата, подумай: быть может, тебе стоит ему позавидовать. Ведь он уже отмучился в нашем грязном мире и перешел туда, где нет боли, унижений, раскаяния и стыда. Офицер, возьми себя в руки и начни мыслить глобально. Смерть – это вовсе не тупик, а дверь в бесконечность…»

Конечно, выглядел то скомканное и полупьяное пояснение, не более чем очередная сказка о загробной жизни. Но как, чёрт побери, она выглядела убедительно и как приятна она была князевскому слуху. Потому и врезались те слова, так хорошо и надолго в майорскую память.

Сказка, ни сказка, а сегодняшний выбор Князева был продиктован реальностью и здравым смыслом. И пал тот выбор на самых искушённых в ратном деле «старичков», и совсем ещё незрелых (хоть и наиболее подготовленных им, то есть, самим Валерием) солдатиков. Ведь этим пацанам сейчас, как воздух, требовалась первая военная закалка. Очень скоро они будут единственными, на кого и сможет рассчитывать их командир.

По разумению майора предстоящая операция выглядела не самой сложной, из иных боевых задач. Быть на подхвате и обеспечивать боевое прикрытие, гораздо проще, чем идти в атаку или удерживать занятые позиции. Здесь, как нигде более, и следовало «обкатывать» неокрепшую «зелень». Ну, а дембеля… Они должны будут стать для первогодок хорошим примером.

Исходную позицию заняли около шести утра. Южный сектор, доставшийся князевским гвардейцам, был не хуже и не лучше восточного или западного. Позади горная гряда. Спереди, в самой низине, буквально в каких-то трехстах метрах (то есть, как на ладони) располагалось полуразрушенное селение. Здесь повсюду зияли глубокие воронки. Видимо, не однажды в данном ауле укрывались бандиты – иначе, незачем было бы подвергать его столь частым и интенсивным артиллерийским обстрелам и авианалётам.

Бандиты могли укрываться в пяти-шести домах, тех самых, что были минимально поврежденными. От других, некогда строений, в лучшем случае остались лишь обгоревшие, искореженные стены.

Слева и справа окопались такие же, как и князевское, подразделения соседей-пехотинцев.

– Мужики, я тут случайно узнал, будто бы, среди боевиков должна быть шахидка. Попадет кому-то в прицел, не стреляйте. Оставьте её мне, – скорее для поддержания боевого духа, нежели всерьёз, полушёпотом предупредил сослуживцев Самолюк.

– Ты ещё не угомонился? – в ответ покачал головой Князев.

– Командир! Ну, не равнодушен я к этим бестиям. Да, и хотелось мне, как говориться: наглядно продемонстрировать пацанам, в какую часть тела следует «мочить» этих долбаных «чёрных вдов».

– И куда же? – усмехнулся Валерий, заранее зная ответ.

– Куда и они нашим парням метят.

– Так ведь, в отличие от нас, мужиков, у них там вовсе ничего не болтается, – вновь усмехнулся майор.

И тут внимание Князева вдруг привлек Цымбал. Тот никоим образом не реагировал на солдатский юмор. Похоже, от волнения его даже слегка потряхивало. Но особенно Валерию не понравилось, выражение какой-то бессмысленности и безысходности, легко читаемое на лице худощавого и помрачневшего паренька. Возможно, ещё в машине настроение бойцу испортил его земляк Бутаков, как-то между делом вдруг ляпнувший: «Вот тебе, Андрюха, и настоящая война, о которой ты так мечтал. Сейчас ты во всей красе увидишь живых боевиков. За одно и узнаешь, как пуля, попавшая в голову, выносит через затылок передние зубы…»

А быть может и не причём была та, случайно брошенная реплика.

Тут-то и собрался, было, Князев произнести пламенную речь о самообладании, о необходимости взять себя в руки, чтоб каждый из бойцов мог поверить в себя, поверить в успех предстоящей операции. Да, вовремя осекся. Быстро сообразил, что дело он сейчас имеет, вовсе не с офицерами из его бывшего элитного подразделения, способными самостоятельно и без чьей-либо поддержки настроить себя на самую рискованную авантюру. Это были обычные солдаты, девятнадцатилетние юноши, одетые в военную форму.

«К чему какие-то слова?.. Как вообще возможно, по какому-то приказу поверить в себя, когда совсем в это не вериться?.. Когда всё впервые, когда всё вновь. Когда пугает не враг, не боевик, засевший в низине, а прежде всего неизвестность. Своим же призывом я, пожалуй, невольно могу поставить под сомнение его боевые качества. Ведь Цымбал вовсе не кадровый военный и может легко, на каком-то подсознательном уровне, спутать неверие в свои силы и возможности, с полным отсутствием у него, так необходимого нынче мужества…»

Как не парадоксально это может сейчас прозвучать, но майору неоднократно приходилось быть свидетелем того, как наибольшее бесстрашие проявляют именно те, кто идет в бой, не веря в победу.

Таким бойцам, как говориться: нечего терять. Однако Князев понимал и то, что боец перестает быть воином, когда начинает замыкаться, принимается к себе прислушиваться, заниматься неким самоанализом. Когда вместо противника, он всё время видит себя, со всеми своими недостатками, которыми его наделила природа и самое печальное, его же собственное обострённое воображение. А, как известно: солдат, зацикленный на своих уязвимых местах, проигрывает бой, ещё не успев в него вступить.

Валерий давно заметил и ещё одну не маловажную тенденцию. Чем умней и эрудированней боец, тем больше он накручивает себя перед сражением. Вот почему отработка автоматизма, а в чем-то и бездумное исполнение каких-либо приёмов ведения боя, непременно ставились майором во главу угла. Солдат не должен размышлять, как поступить ему в той или иной ситуации. Он должен сразу действовать, практически не задумываясь.

Ну, а сейчас командиру просто следовало вывести молодых бойцов из вполне естественного для данной ситуации ступора. Разговорить, расшевелить, а уж после, вести речь о некоем мало осязаемом для них самообладании.

– Ребята, слушай сюда… – Князев переместился поближе к «новобранцам». – …Пожалуй, пришло время открыть вам один маленький секрет. О нём, безусловно, знает любой ветеран…

Пасюков, Архипов и Цымбал с открытыми ртами уставились на майора в ожидании услышать от командира некую тайну великих побед.

– …Если «чехи»… – продолжил тем временем Князев. – …Не дай-то Бог, рванут в нашу сторону, вам не стоит сидеть, развесив уши. Стреляйте. Палите, не целясь. Чем больше грохота, тем лучше для нас и хуже для врага. Главное: посеять в душах бандитов настоящую панику. Зарубите себе на носу: боевики и без того будут перепуганы внезапностью нападения, а значит психологически уже надломлены.

А теперь, внимание! Тот самый секрет, о котором я, собственно, и обещал вам поведать. Запомните, что под избыточной агрессией чеченских бандитов почти всегда скрываются их страх и неуверенность. Не обращайте внимания на их звериные рыки. Это вовсе не демонстрация силы, а в определённой степени, конвульсии безнадеги. Поверьте мне на слово: перепуга и страха в головах «чехов» будет выше крыши.

Сомневаетесь? Тогда поинтересуйтесь у своих более опытных сослуживцев. У того же Рудяева или Литвиненко. Спросите у них: с каким диким взглядом и нечеловеческим ором, ходили они в атаку в начале своей службы?.. – усмехнувшись, дембеля утвердительно кивнули. – …В общем, так, бойцы… Приказываю каждому из вас, без какого-либо героизма, тупо отстрелять не менее двух «рожков». Справитесь – считайте свою боевую задачу, на сегодняшний день вы выполнили.

Казалось, Валерий обращался ко всем первогодкам, однако увидев в глазах именно Цымбала искорки новой жизни, он понял, что слова его нашли-таки нужного адресата.

– Товарищ майор, кажется, началось… – тихо выкрикнул Бутаков, до сего момента наблюдавший за внешней обстановкой.

Приподнявшись, Князев осмотрелся. И уже сам заметил, как от противоположной северной стороны аула, мелкими перебежками к селению приближаются бойцы российского спецназа.

– Быстро рассредоточится, – приказал он. Для себя ж с некоторой ностальгией, Валерий успел подметить: «Сдаётся мне, что с боевым крещением наши пацаны сегодня обломаются».

Потому как вовсе не понаслышке майор знал об уровне профессионализма офицеров штурмового взвода. Потому и был Валерий абсолютно уверен в том, что засевших в домах боевиков – они и сами, без чьей-либо поддержки, положат мордой в землю, практически не напрягаясь.

И, тем не менее, Князев ошибся.

Бойцы спецподразделения только-только приблизилось к окраинам селения. Они толком не успели пересечь открытую для обстрела зону, как из окон практически всех уцелевших хибар на них обрушился шквал прицельных автоматных очередей. В туже секунду основная группа бандитов, достаточно организованно ринулась в обратную от линии огня сторону.

Внезапность штурма, на которую собственно и рассчитывали федералы, вовсе не сработала. Атака захлебнулась, так толком и не начавшись. Не оставалось и доли сомнений в том, что экстремисты знали о штурме. Более того, они заранее были к нему готовы. При этом чеченцы, лишь определялись с направлением основного удара.

«Интересно, догадывается ли та тварь, которая за бесценок „сливает“ врагу секретную и служебную информацию, как гибнут сейчас её соотечественники?.. – мелькнуло в голове Валерия. – …Эх, с каким же наслаждением я выставил бы сейчас перед „чехами“ ту сволоту, оповестившую террористов о предстоящем штурме».

Меж тем, действо вокруг аула развивалось достаточно стремительно. Ситуация усугублялась с каждым новым мгновением. Небритые горцы, без малейшего намёка на обещанный майором страх или сомнение, уже во всю свою прыть неслись на юг. Туда, где оцепление держали всего-навсего восемь бойцов взвода складской охраны, трое из которых и вовсе не нюхали пороха.

– Огонь! – тотчас взревел Валерий.

«Разряжая» один «рожок» за другим, своим боковым зрением майор ещё и успевал отслеживать ситуацию на подведомственном ему оборонительном рубеже. Он заметил, как с первыми «хлопками» боя всё тот же Цымбал, обхватив голову руками и сжавшись в комок, скатился в земляное углубление.

– Слабак, твою мать… – сплюнув, ругнулся про себя Валерий.

А впрочем, растерялся нынче не только Цымбал. Похоже, «поплыли» и остальные необстрелянные бойцы. Рудяев лишь чудом успел ухватить за ногу Пасюкова. Тот, отупев от грохота перестрелки, чуть было не рванул в свой полный рост прочь, подальше от поля боя.

«Стой, придурок… Куда?.. Ты ж сам, под смерть свою чуть было не подставился…» – прижав к земле первогодка, Рудяев пару раз тряхнул его за ворот, дабы тот хоть чуть-чуть пришел в себя.

Благо, не подвели майора «дембеля». Каждый из них с остервенением принялся окучивать, приближавшихся к их позициям головорезов. И, тем не менее, перевес сил (невзирая на яростность обороны), был на стороне врага. Более того, почуяв своё численное превосходство, боевики заметно активизировались. Рассчитывая на то, что авось, кто-то из них, да и проскочит, бандиты постарались максимально растянуться вдоль князевской обороны. И неизвестно, чем бы закончилось то чеченское «восхождение» если бы (пусть и с лёгким запозданием, но всё же весьма кстати), не очухались «соседи», организовавшие нечто похожее на атаку с флангов. Своим перекрёстным огнем, на какое-то время им удалось поостудить раж чехов, поприжать их к камням.

Повторюсь: лишь на какое-то, очень короткое время.

Потому как, быстро осознав реальную угрозу быть полностью зажатыми в огненное кольцо, пренебрегая каким-либо инстинктом самосохранения, экстремисты предприняли свой последний и отчаянный рывок на князевские позиции. Одним решительным ударом они попытались прорвать-таки окружение. Причём, в самом (как им, очевидно, тогда казалось) непрочном и должно быть уже частично ослабленном боем месте.

И поначалу расчёты чеченцев на стремительный блиц-крик, как будто бы, начал оправдываться. Не заставил себя ждать и тот момент, когда наиболее рьяные бандюки поравнялись с передовыми рубежами оцепления. Накал сражения достиг своего апогея.

Боевики уже реально могли видеть путь к своему спасению. Причём, каждый из них был абсолютно уверен в том, что именно ему удастся вырваться к предгорью, чтоб тут же скрыться в густой лесополосе. Потому и была эта неуправляемая толпа более целеустремлённой и более непредсказуемой, нежели какое-либо организованное вражеское подразделение.

– Хватай автомат, мать твою… – взревел Князев и что было силы, пнул скрючившегося на земле Цымбала. Уж что-что, а любой дополнительно стрелявший ствол, был нынче на вес золота.

Как не странно, но обезумевший и выключившийся было из боя солдатик, вдруг приподнялся. Он сгреб брошенный ранее АКМ и выпустил очередь, казалось бы, в абы куда. И, тем не менее, к величайшему удивлению майора, та шальная и безотчётная очередь нашла-таки свою «цель». Боец-первогодок почти в упор, взял, да и сдуру завалил, неизвестно откуда возникшего прямо перед ним крепкого боевика.

– Так держать, Андрюха! – подбодрил солдатика Князев.

Неожиданный успех, да ещё и похвала командира, могут воодушевить даже самого безнадёжного неудачника. Потому и появилась в движениях Цымбала некая осмысленность и твёрдость. Ну, а взгляд его был в данную минуту уже переполнен оптимизмом. В общем, тот самый пехотинец, который пару мгновений назад, казался абсолютно аморфен, на сей раз, как ни в чем, ни бывало, плавно «влился» в вовсю бушующее сражение. Будто бы эта стихия всегда была его родной средой обитания.

Валерий с удовлетворением отметил и тот факт, что в бой «вклинились» и остальные «новобранцы». А куда, собственно, им было деваться?

И дело тут было даже не в том, что если не будешь стрелять ты, то будут стрелять в тебя. Скорее всего, подсознательно, никто из «молодых» просто не желал быть впоследствии, объектом всеобщих насмешек и подколов. Потому как рядом с ними, сейчас в кровь «рубились» острые на язык их старшие товарищи. И будьте уверены: дембеля ни в коем случае не упустили бы момента, дабы не поведать сослуживцам, оставшимся на складах о (скажем так) не самых адекватных реакциях «юных пехотинцев» в самые напряжённые минуты смертельной сечи. А этот публичный позор, прошу поверить на слово, мог быть гораздо страшней чеченской пули.

Впрочем, в поведении салаг всё ещё сквозили нотки прежней нерешительности и явного чувства неукротимой дрожи. Как ни крути, а убить себе подобного, на практике оказалось не так-то и просто. Ведь далеко не каждый способен нажать на курок, целясь в живого человека. Особенно в том случае, когда делаешь это впервые.

Прежде чем попасть в армию, любой из нынешних «новобранцев» безусловно видел, как крутые герои многочисленных экшенов и блокбастеров «мочат» своих врагов направо и налево. При этом каждый из них, наверняка, мысленно представляя себя на месте тех самых культовых Шварценеггеров и Брюсов Уиллисов. И, по большому счёту, каждый из них был абсолютно уверен в том, что и он так сумеет. Дело-то нехитрое, заряжай и «поливай». Однако в реальной жизни, отправить людскую душу (пусть и вражескую) на тот свет, по каким-то внутренним, подсознательным или интуитивным барьерам чрезвычайно сложно. А подчас и вовсе невыполнимо. Потому и боролись сейчас парни, вовсе не с боевиками, а сами с собой; переламывали свою мирную психику, снимая незримые внутренние запреты, присутствие которых и отделяет человека разумного, от зверя-хищника.

Не ускользнуло от внимания командир и то неприятное обстоятельство, что на левом фланге, где оборону держали лишь двое: Литвиненко с Бутаковым, положение было близко к критическому. Боевиков там отчего-то скопилось слишком уж много. К тому же действовали они наиболее агрессивно. Потому и поспешил Валерий сместиться поближе к неожиданно возникшему «пожару». Вот только предпринял он тот маневр (как выясниться позже) с некоторым опозданием.

В самый неподходящий момент, у Литвиненко вдруг «переклинило» автомат. Пытаясь вернуться в бой, он безуспешно передёргивал затворную раму, при этом Сашка оставался по сути безоружным на открытом для боевиков пространстве.

Бандитов, уже готовых форсировать князевский плацдарм неожиданно отвлек Бутаков. Беспрерывно осыпая противника свинцом автоматных очередей, Славка встал на ноги. Прикрывая собой товарища, безуспешно боровшегося с затворным механизмом, он-то и принял на себя основной огонь чеченского штурма.

– Не смей!.. – Князев, спешивший на выручку, попытался остановить Бутакова. Однако было уже слишком поздно. Славкино тело, изрешеченное пулями, как подкошенное рухнуло на землю.

Ну, а финальную точку в противостоянии «федералов» с чеченским бандформированием, поставили именно те, кто и должен был это сделать. Заглушив огневые позиции противника, подразделение спецназа вышло в тыл, пытавшихся скрыться боевиков. Скоротечное сражение, длившееся не более пяти минут, завершилось так же внезапно, как и началось.

«Зачистку» закончил быстро. Пленных отконвоировали в заранее подготовленный транспорт. После чего, пришло время собирать тяжёлые и непосильные «камни»…

Пока занимались телами погибших, Валерий поднялся на пригорок. Закурил. Хоть на короткое время, но требовалось майору побыть в одиночестве. Отвык он, знаете ли, от войны. Как и два года назад, на душе Князева нынче скребли кошки. Не по себе ему было. Как-то паскудно и чересчур погано всё вышло.

– А я смотрю, вроде как, фигура знакомая. Валерий Палыч, ты ли? – со спины к майору приблизился командир спецподразделения. Его голос был Князеву достаточно знаком.

– Здорово, Муханов… – не оборачиваясь, ухмыльнулся майор. – …Отчего ж, такой радостный? Лично я, повода для веселья вовсе не вижу.

– Тебя увидел, и настроение сразу улучшилось.

– Злорадствуешь? Небось, приятно видеть своего бывшего командира среди пехоты… – Князев, наконец-то, обернулся к собеседнику. – …А у тебя, Муха, как я посмотрю, всё на мази. За какие-то два года, успел скакнуть из «старлеев», сразу в майоры. У меня на данное восхождение, ушло куда больше времени.

– Так ведь война, Палыч. Кто погиб… Кто-то на «гражданку» сквозанул… Вот и подтянули моё звание к занимаемой должности, – неуверенно, словно извиняясь, ответил Муханов.

– Муха, ты сам-то себе веришь? Уж говорил бы прямо: не «подтянули», а за уши до командирской должности кое-как доволокли. При этом, разогнали половину подразделения, дабы расчистить тебе, любимому, дорогу… – язвительно подметил Князев, намекая на прямые родственные связи Муханова в Главном Управлении. – …В Чечне оно, конечно, проще. Ещё пару-тройку лет и до генеральских погон дослужишься. А там… Там тёплое место в Москве, дом на Рублёвке, бесплатная «кормушка» и обеспеченная старость.

– Коль тебя, Князь, это устроит, то пусть так и будет. Все мы не безгрешны. Помнится мне, как кто-то зарекался навсегда «завязать» с этой никчёмной и дурацкой войной… – пробурчал Муханов. – …А, кроме того, попрошу учесть, что я вовсе не в штабе отсиживаюсь, а участвую в боевых операциях наравне со своими бойцами. Что рискую я жизнью не меньше других.

– Так ведь и в штурмах, можно по-разному участвовать, – хитро подмигнул командиру Валерий.

– Намекаешь, на ту злополучную операцию?

– Не намекаю, а говорю открытым текстом. Именно по твоей вине мы тогда людей потеряли. И самое главное, упустили полевого командира… – процедил сквозь зубы Князев. – …А что касаемо моих прошлых зароков, о коих ты давеча заикнулся. Так тут, всё просто. Изменились мои жизненные обстоятельства, потому и вынужден был вновь окунуться в это поганое дерьмо.

– Так почему же в пехоту? Почему, не к нам?

– Муха, я чё-то не пойму… – перебил командира спецподразделения Валерий. – …Ты идиот? Или меня принимаешь за некоего сибирского дурачка? Подзабыл что ли, как два года назад меня, чуть ли не в измене Родине обвинили?.. Всего-то на трое суток угораздило меня попасть тогда в плен. Да и то, в бессознательном состоянии. Тем не менее, командование оценило тот эпизод максимально жестко…

Можно предположить, что я действительно переступил некую запретную черту или не угодил я им чем-то, коль столь суровым был тот «приговор». Однако более правдоподобным видится мне несколько иное объяснение. Просто-напросто, наше руководство грамотно воспользовалось предоставленным ему случаем, освободить командирскую должность под кого-то иного. Вот и втоптали меня в грязь, как говориться, по полной программе. Благо, проводили меня «по-хорошему», без снятия погон и всего прочего, без судов и следствий, ограничившись приказом о «неполным служебном соответствии». И после всего этого, ты спрашиваешь меня: почему я ныне не в спецназе? Да меня, считай, уволили по жёсткому компромату, едва ли не как предателя.

– Валерий Палыч, ты бы не горячился. Что было, то прошло. Сам ведь только что говорил: мол, всё меняется. И жизненные обстоятельства, да и сама наша жизнь вовсе не стоит на месте. Давай-ка, я похлопочу о твоем переводе. Ты пойми… Мне сейчас позарез нужен опытный инструктор. Молодых бойцов у нас, как никогда много. Учить их ещё, и учить…

– Не лукавь, майор… – остановил Муханова Князев. – …По мою душу, ты к генералу ни в жизнь не пойдешь. Побоишься об меня замараться. Да, и погоны подполковника тебе, наверняка, уже «корячатся». Так что, не стоит.

Спасибо за видимое участие. Но уж лучше я здесь, в «пехоте» останусь. И мне, и тебе так будет проще и спокойней. Да, и негоже командиру взвода «опускаться» до должности обычного инструктора… – Князев и сам понимал, что сейчас за него говорит досада и накопившаяся злость. В действительности: хоть рядовым бойцом, хоть подносящим патроны он был готов вернуться в подразделение, которому отдал большую часть своей сознательной жизни.

– Ну, как знаешь, – подытожил Муханов. При этом, как показалось тогда Валерию, на лице командира спецназа отразилось искреннее сожаление.

«А может?.. Ну, чем чёрт не шутит?.. Именно это и был мой единственный шанс на возвращение… – мелькнуло в голове Князева. – …Нет, Валера. Не выдавай желаемое за действительное. Всё это из мира иллюзий и сиюминутных благородных порывов…»

– Каковы ваши сегодняшние потери? – дабы вернуться в реальность, поинтересовался Князев.

– Трое. Ты их не знаешь. Они пришли, уже после тебя, – тяжело вздохнув, ответил Муханов.

– А теперь скажи честно… – Валерию наконец-то представился случай выплеснуть то, что в течение последнего часа так и не давало ему покоя. – …Почему так бездарно был организован сегодняшний штурм? Разве нельзя было заранее просчитать возможную осведомлённость противника? Или что?.. Решили устроить перед нашими пацанами образцово-показательное выступление? Чуть ли не строем, с музыкой и фейерверками подошли к селению. А в результате, считай в пустую «положил» ты троих своих ребят.

Помнится, в наше время гибель даже одного бойца, рассматривалась не иначе, как ЧП. На ковёр вызывали, сотни объяснительных приходилось писать: почему и как могло такое произойти… – укоризненно покачал головой бывший командир спецподразделения. – …Тебе ж и вовсе, в пору моим ребятам в ножки кланяется. Если бы не они, как пить дать, упустил бы ты нынче банду. Облажался бы перед всем честным народом.

– Палыч, хорош, давить на больное… – раздражённо оборвал Валерия Муханов. – …Терпеть не могу посторонних советчиков. Ты что же, знаком с деталями и подробностями данной операции?

– Вот только не надо прикрывать свой зад высокими идеями. Негоже вешать мне, бывшему командиру, лапшу на уши. Дескать, главной задачей сегодняшней операции был вовсе не захват банды… А, к примеру, намерение вычислить «крота», через которого боевикам сливается секретная информация. Ну, или что-то, в этом роде.

А впрочем, я вполне могу допустить, что ваша первоначальная цель была действительно благородной. Однако ты, Муханов, уложив в общей сложности семерых ребят, её полностью девальвировал. Результат, отчего-то не оправдал средств в него вложенных. И вообще, на хрен тебе нужно было это солдатское оцепление? Тут, и своими силами, вполне можно было совладать.

– Повторюсь. Я не имею права распространяться (тем более, перед посторонними) о реально поставленных перед нами задачах. Придет время, возможно, и расскажу. Пока же, увы… – увильнув от прямого ответа, Муханов предпочел сменить тему разговора. – …А вообще-то ты, Валера, отчасти прав. Сегодня, мы действительно облажались. И уверяю тебя: по головке меня, за этот неудачный штурм, уж точно, не погладят.

Нет ещё у наших нынешних бойцов основательной подготовки. Потому и набиваем мы пока шишки. Слишком скоро произошла у нас, так называемая: смена поколений. Большинству из вновь принятых в отряд офицеров, ещё копить и копить боевой опыт. Потому и нужен мне матёрый инструктор. Некий «дядька», способный в самые кротчайшие сроки натаскать пополнение.

– Меньше надо было своим «генофондом», то есть, кадровыми офицерами разбрасываться. Глядишь, и традиции, и профессионализм сохранили. Если хочешь, то я прям сейчас, навскидку назову тебе с десяток фамилий тех, кого уволили по пустякам или не удержали в минуты неких сомнений. И уж поверь мне на слово, они по-прежнему, в состоянии выполнить любую боевую задачу. По крайней мере, не хуже твоего «детского сада». У тебя вообще, хоть кто-то из «старой гвардии» в строю остался?

В эту самую минуту диалог командиров неожиданно прервал один из спецназовцев, подошедший к офицерам и обратившийся непосредственно к Муханову.

– Товарищ майор, один из пленных готов дать показания.

– Ладно, Валера… Мне пора. Позже договорим… – не зная как закончить столь нелицеприятный для него диалог, командир спецподразделения вздохнул с облегчением и поспешил откланяться. – …Надеюсь, что именно сейчас мы и узнаем, за что погибли наши ребята. А ты, Палыч, приезжай в гости. Наша база на прежнем месте. Думаю, что и Горбунов с Медведевым, будут рады видеть тебя. Это, как раз те, о которых ты меня давеча и спрашивал. Имею в виду «старую гвардию».

– Муха, позволь последний вопрос… – выкрикнул Князев в след уходящему командиру. – …Скажи честно. Ни мне ли, вы тут проверку устроили?

– Не беспокойся. Ты, Князь, тут не причём. Ты вне всяких подозрений.

– Ну, хоть на этом: спасибо. Приветы мои передавай… И удачи вам, всем.

На сей раз, Муханов не ответил. Он лишь обернулся и махнул на прощанье рукой, дескать, сделаю.

Возвращались на склады практически в полной тишине. Лишь однажды, едва сдерживая скупую мужскую слезу, Цымбал вдруг принялся скорбеть о погибшем Бутакове.

– Да говорю тебе: он, как чувствовал. Вот и письмо мне своё оставил. Просил отправить, если у него самого не получиться. Ведь мы с ним земляки. С одной школы. Были…

– Солдат, возьми себя в руки, – сухо одёрнул Андрея Князев.

И вновь молчание. Вероятно, каждый предпочел сейчас подумать о чем-то своем. О перипетиях боя; о тех моментах, когда сам находился в миллиметрах от смерти или о том, как не сумел выручить погибшего в том бою товарища. А быть может, их мысли были и вовсе очень далеки от этой грёбаной войны.

Миновав шлагбаум складского КПП, Валерий коротко распорядился.

– Никому не расходиться. Из машины, все за мной. Пожалуй, будет вовсе не лишним, провести с вами кое-какие реабилитационные мероприятия.

Солдаты, вернувшиеся с поля боя, кое-как сумели втиснуться в комнатушку командира. После чего, Валерий извлек на свет Божий ту самую флягу, на которой совсем ещё недавно «погорели» дембеля.

– В тесноте, да не в обиде. Вот и спирт ваш пришелся кстати… – пояснил майор. – …Ну, хлопцы! Давайте-ка, помянем Славку.

Выпили. Закусили.

– Жаль конечно парня… – заполняя паузу, тяжело вздохнул Самолюк. – …Совсем немного не дотянул Бут до дембеля.

– Кстати. Вот тебе, Якушев, и «ВВ»… – Князев тотчас поддержал разговор. И как бы мимоходом напомнил Сергею о некогда брошенной им реплике, относительно «вертухаев». – …Видишь, как на деле-то оно вышло.

– Да ведь я ж не просил его прикрывать меня. Он сам раскрылся… – видимо чувствуя за собой определённую вину, как всегда неуклюже попытался оправдаться Литвиненко.

– Литвин, уж кто-кто, а ты бы лучше помалкивал… – вмешался в разговор Рудяев. – …Он жизнь тебе, дураку, спас. Ты ему до самой гробовой доски теперь обязан.

– Эх… – в ответ, махнул рукой Литвиненко. – …Да если прямо сейчас пересчитать тех, кому за прошедшие два года, я могу быть жизнью обязан. Не хватит и амбарной книги, исписанной мелким шрифтом.

– Сашка, никто, и ни в чем тебя вовсе не обвиняет. Всем и без каких-либо слов понятно, что автоматы у нас старенькие. Рано или поздно, но какой-то из них обязательно должен был переклинить… – заговорил уже Самолюк. – …А видели, какое оружие было у этих уродов? Новёхонькое. Чуть ли не в заводской смазке. Интересно, какая сука обеспечивает чехов нашими же стволами?

Так, по сути, общаясь на нейтральные темы, скоротали час. И, похоже, «реабилитационные мероприятия» проводимые Князевым, возымели надлежащий эффект. Солдаты отвлеклись и немного оживились.

Самолюк уж наклонился к самому уху, сидящего рядом с ним Литвиненко.

– Видел труп шахидки? – шепнул он сослуживцу.

– Нет. Как-то не до нее после боя было… – так же шепотом, попытался ответить Сашка. Да только ответ его (учитывая выпитое) получился достаточно громким. Солдаты, находившиеся в комнате командира, тотчас обернулись на голос Литвина.

– Зря… – едва сдерживая ухмылку, ответил Самолюк. – …Там было на что посмотреть. Ведь я наградил её ещё одной дыркой 7,62-го калибра, чуть ниже её поганого пуза.

Тут-то и уловил Князев именно ту тонкую грань, отделявшую поминальное мероприятие от обычной пьянки с шутками и неуместными смешками.

– Так, бойцы! Слушай мой приказ. Ровно через пять минут, вы должны быть в казарме. Каждый на своей койке. Бегом, марш!.. – для пущей убедительности, майор ткнул пальцем в циферблат наручных часов. – …Ну, чего сидим?..

Тяжкий грех

Через мгновение от солдат, умчавшихся в казарму, уж и след простыл. Валерий остался один в пустой комнате. На уровне подсознательных размышлений, он всё ещё продолжал анализировать и прокручивать в памяти моменты завершившейся операции.

Уж в который раз Князев стал свидетелем гибели федеральных военнослужащих по причине чьей-то преднамеренной халатности. А точнее: банальной измены.

Причём, когда майор начинал размышлять по поводу вышеуказанного, ему непременно припоминался 96-й год. Быть может потому, что именно тогда, как никогда близко, он и соприкоснулся с некогда далёким от него понятием, как предательство. Более того, Валерий не просто соприкоснулся, на своей собственной шкуре он познал все его (возможные и невозможные) оттенки и проявления.

Летом этого самого девяносто шестого, обстановка в некогда мятежной республике внешне начала выглядеть вполне мирной. И хотя на юге и в горных районах Ичкерии всё ещё бесчинствовали группировки полевых командиров, крупные населённые пункты республики, как и её северная часть, всё же оставались под надёжным контролем федеральных сил. Потому и очередная князевская командировка обещала быть самой, что ни есть рядовой и заурядной в череде бесконечных поездок на Кавказ.

По той же самой причине, начавшийся в августе 96-го массированный штурм Грозного, выглядел абсолютно нелогичным и чрезвычайно неожиданным.

Отменно вооружённые, свежие и сытые бандиты с зелёными повязках на головах и безумными криками «Аллах Акбар!» на огромном количестве БТРов, с нескольких сторон почти беспрепятственно ворвались в Грозный. В город, в котором только-только затеплилась мирная жизнь, и началось хоть какое-то восстановление инфраструктуры.

Как и в первую, так и во вторую чеченскую компанию, сценарий развития боевых событий повторялся, словно под копирку. После относительных побед «федералов», неизменно наступало затишье, во время которого из Чечни частично выводились российские подразделения. Из федерального бюджета в республику начинали поступать просто фантастические суммы, якобы, на восстановление. Однако, так и не успев что-либо восстановить, тотчас следовало очередное вторжение боевиков. При этом вышеозначенные «фантастические суммы» растворялись в воздухе.

Потому и обвинять кого-то в том августовском штурме, вешая на него ярмо предателя, было бессмысленно. Те события скорее следует отнести к обычному воровству госбюджета. Определённая группа лиц, цинично «пилила» средства, щедро выделяемые: как на войну, так и на пост военное восстановление. Данная аритмия боевых действий, стабильная и бесконечная, очевидно, вполне устраивала причастных к тому дележу высокопоставленных чиновников.

Подлинная же измена поджидала российские войска несколько позже…

Итак, в августе 96-го, как всегда неподготовленные федералы были атакованы более организованными и мобильными чеченскими боевиками. Первый натиск противника россияне всё же сдержали. Вновь развернулись уличные бои, вновь колоссальные потери в живой силе и технике.

Князев, непосредственно принимавший участие в обороне Грозного, мог воочию наблюдать за тем, как после многодневной кровопролитной обороны, инициатива постепенно начала переходить уже к российским подразделениям. Пусть и с большим числом погибших, но федеральные войска постепенно переходили в контрнаступление. Безусловно, это был далеко не 95-й. Кое-чему российская армия всё же успела научиться. Медленно, но верно боевиков удалось оттеснить на самые окраины пылавшего огнем города. Пришло время для последнего, решающего удара по врагу. И сил, и желания, и ресурсов – всего этого у федералов было на ту минуту, казалось бы, предостаточно.

И в этот самый, вроде бы, наиболее кульминационный для российских войск момент, когда полный разгром чеченских бандформирований уже виделся лишь делом времени (каких-то, считанных часов), генерал Лебедь вдруг подписывает в Хасавьюрте соглашение о полном выводе войск из Чечни.

Дикость, абсурд, нож в спину, да всё что угодно, ведь те многочисленные жертвы и невероятные усилия, одним махом, одним небрежным росчерком пера были пущены генералом коту под хвост. Героизм и мужество, проявленные в бою за Грозный, оказались попросту не востребованы. И, самое главное, никому ненужными. По сути, «генерал без армии» предал всех солдат и офицеров, воевавших в те дни на Кавказе.

Назвать то бегство плановым выводом войск, честное слово, язык не поворачивается. Отряды боевиков входивших в город, буквально наступали на пятки спешно покидавшим республику российским подразделениям.

Через оптику армейского бинокля Князев видел, как на многострадальную площадь «Минутка» вдруг закатились «люди с гор». Полтора года назад, эта площадь была усыпана телами российских солдат и офицеров, отдавших свою жизнь за Президентский Дворец. В буквальном смысле насквозь она была пропитана кровью молодых, крепких и преданных России мужчин. И на этом самом месте (считай, на костях тех самых бойцов) боевики принялись отплясывать свой истеричный зикр.

Для тех, кто не в курсе, зикр – это чеченский танец, представляющий собой нечто среднее между ритмичным топотом и ускоряющимся бегом на месте. В общем, никакой красоты и уж тем более, ни о какой эстетики не может быть и слова.

Именно в те августовские дни, многие российские офицеры (для которых честь и совесть, по-прежнему являлись не абстракцией или пустым звуком), пожалуй, впервые, всерьёз задумались об увольнении с военной службы. Та же мысль посетила тогда и Князева. Чем он займется на «гражданке», майор не имел ни малейшего преставления. Однако терпеть дальнейшие унижения, быть оловянным солдатиком или, того хуже, «пушечным мясом», Князев вовсе не жаждал.

В свой родной город, по вполне понятным причинам Валерий вернулся почти на месяц раньше установленного командировкой срока. Просто-напросто война, по распоряжению Кремля, уже окончилась.

Будто испытывая личную вину за случившееся на Кавказе, Князев шел по знакомым ему улицам, прикрываясь сдвинутым на глаза козырьком армейской кепки. При этом, во взглядах прохожих, периодически попадавшихся ему на пути, он непременно читал немой упрёк в свой адрес: дескать, что же вы, военные, так бездарно просрали Афган, а теперь ещё и Чечню? Задарма отдали победу выродкам-бандитам.

Успокаивало лишь одно, очень скоро он встретится с семьей. И хотя бы на время забудется весь былой позор и внутренние душевные терзания с ним связанные.

О своем досрочном возвращении Князев предпочел не оповещать. Не хотелось Валерию, чтоб кто-то из друзей или знакомых, ни дай-то Бог, вдруг устроил ему нечто похожее на торжественную встречу. Ну, не было нынче повода, для какого бы то ни было, всеобщего веселья.

В его дорожной сумке, конечно же, болтались кое-какие заранее купленные подарки – некая дань принятым в их семье традициям. Тогда как неожиданное возвращение и лишние тридцать дней, проведенных в кругу семьи (по крайней мере, вместе с сыном; потому как с супругой у Князева всё ещё оставались натянутые взаимоотношения) и должны были стать главным подарком. А там, глядишь, и с Лариской всё притрется и образуется.

Короче, Князев готовил сюрприз. Потому и замок квартиры он открыл почти беззвучно. Вовнутрь вошел на цыпочках. По коридору двигался тихо, ступал осторожно, заранее зная, какая из половиц может скрипнуть. Едва дыша, заглянул в дальнюю комнату, где горел свет, и откуда доносились звуки, свидетельствовавшие о некоем присутствии…

«Предательство» и «измена» – как известно, понятия одного ряда. По своей подлой сути, они являются практически синонимами. Ведь как одно, так и другое – выражают крайнюю степень попрания верности чему-либо или кому-либо.

«Уж лучше б я сдох в Чечне!..» – именно эта грешная мысль мелькнула в голове Князева, когда заглянув в комнату, он застал врасплох свою супругу в постели с мужчиной. И не просто с мужчиной…. Когда-то Валерка считал его своим другом. Это был тот самый Сашка, неизменно флиртовавший с его Лариской на их семейных вечеринках.

Факт, как говориться: был на лицо.

И, тем не менее, увидев в дверном проёме Князева, Лариска лишь вызывающе усмехнулась. Тогда как Сашка мигом вскочил на пол. Смущённо натягивая на себя штаны – то ли из страха, то ли по совести – он всё пытался и пытался чем-то оправдаться перед нежданным гостем.

– Ты, Валерка, не подумай ничего плохого. Это получилось у нас впервые и чисто случайно. И вообще, мы только целовались. Ну, а о том, чтобы согрешить и вовсе не думали…

Уж лучше б он помалкивал.

Отчаяние, бессилие, некая тоска и внутренняя боль – всё это и многое другое, накопившееся за последнее время, вдруг залпом выплеснулось из Князева наружу.

Бил больно…. Нет, не бил. Скорее, он их молотил. Молотил больно, безжалостно и чрезмерно жестоко, невзирая на хруст костей, на крики и мольбы о пощаде. Словно расправлялся он сейчас вовсе не с теми, кто совсем недавно был ему дорог, а с самыми настоящими чеченскими отморозками, только-только отплясавшими на его кровати свой безумный зикр.

Лариска, Сашка, чеченские боевики – все они нынче были для Князева врагами, без каких-либо отличий и разницы. Потому и не было в нём ни жалости, ни послаблений.

Когда же запал злости иссяк, вернувшийся с войны офицер сгреб свои самые необходимые вещи и покинул: в прямом и переносном смысле, свой разбитый семейный очаг.

Всю свою сознательную жизнь майор был твердо убеждён в том, что поднять руку на женщину – самое последнее для мужика дело. Однако в тот пасмурный осенний вечер, Валерий вдруг понял, что и в этом, казалось бы, непререкаемом правиле, возможны свои исключения. Отчасти, он успокаивал себя ещё и тем обстоятельством, что руку он нынче поднял вовсе не на жену и не на женщину, а на последнюю тварь.

Остаток вечера Князев провел в близлежащей дешёвой забегаловке, заглушая душевную боль изрядным количеством водки. Он коротал время в ожидании наряда милиции. Отчего-то, майор был абсолютно уверен в том, что за нанесение тяжких телесных повреждений, его обязательно «закроют».

«Лариска, баба мстительная. Кто-кто, а она уж точно не упустит шанса со мной поквитаться. Да, и плевать…»

Свою жизнь, майор считал уже конченой. Он не видел в ней никакого смысла.

Быть может, из чисто спортивного интереса он задавался сейчас несколько иным вопросом. «Интересно…. Впрягутся за меня наши?.. Попытаются ли чем-то помочь? Возможно, ребята-сослуживцы ещё подсуетятся… А вот начальство – нет. Эти предпочтут, остаться незапятнанными. Как говорится: вовсе ни „при делах“. Они, скорее уволят меня задним числом и сдадут ментам со всеми потрохами. Уж слишком много врагов, я успел нажить за последнее время».

Тем не менее, ни сегодня, ни завтра, ни в последующие дни – майора так и не «забрали». То ли Лариска побоялась «строчить» на него заявление в милицию, то ли Сашка, чувствуя за собой крайнюю степень вины, сумел-таки, отговорил её от этой грязной затеи.

Забегая вперёд следует отметить и то, что чуть позже, на адрес своей войсковой части Князев получил письмо от того самого побитого любовника. Именно этим посланием, майор и ставился в известность о том, что застигнутая на адюльтере парочка, прихватив с собой Валеркиного сына, выехала за пределы Российской Федерации. Квартиру они оставляли майору. Все хлопоты по оформлению развода и иным бракоразводным мелочам, ему предлагалось решить самостоятельно, по его же личному усмотрению.

С тех самых пор, какая-либо связь с «бывшей», у майора окончательно оборвалась. Князев не знал ни города, ни страны, в которой нынче проживал его сын. Тогда как наводить справки, бегать по инстанциям или обращаться к кому-то с личной просьбой – Валерий посчитал ниже своего достоинства.

Сразу после тех «семейно-военных» событий, Князев вернулся на «базу». Сами понимаете: досрочно. Выглядел он в тот период предельно подавленным и опустошённым. Словно робот (чисто механически и на полном «автомате») Валерий исполнял то, что от него требовалось – ни больше и ни меньше. Какому-либо общению предпочитал тихое уединение. И всё думал, думал и думал.

«А собственно, зачем обманывать самого себя? Мне уж давно следовало признать тот факт, что наша жизнь с Лариской никогда не была идеальной. Скандалили, неделями молчали, были и обиды, и временные разъезды. Ну, а в последнее время наши отношения и вовсе зашли в тупик. Вероятно, она держалась не за меня, а за мои «боевые». Потому о разводе, речь так ни разу и не заводилась… – рассуждал про себя Князев. – …Наши всевозможные обострения, обычно воспринимались мною не иначе, как временные неурядицы. И уж тем более, не могли они послужить оправданием для откровенной измены.

Кто ж мешал ей оформить наш разрыв официально? Коль не желаешь со мной жить, так никто, собственно, тебя и не держал. Допускаю, что хотелось ей и рыбку съесть и ещё, кое на что сесть. Но зачем же вот так?.. Ниже пояса.

А впрочем. Может и к лучшему, что я застал их врасплох. Ведь не вернись я тогда домой, так бы и ходил «рогоносцем», ни о чем не подозревая.

Интересно, когда у них это началось?.. И, похоже, не зря я «втащил» Саньку ещё в девяносто пятом. Коль Лариска так за него «впряглась». Ведь дыма без огня не бывает.

Эх! Уж в который раз, жизнь перетасовала карты моей судьбы. И как тяжело начинать с «нуля» в тот самый момент, когда, казалось бы, всё уже определено и расписано на годы вперёд. И вообще, получиться ли мне вновь начать её с самого начала?..»

Примерно в те же дни и посетила Валерия неожиданная мысль: «а не найти ли мне самому эту самую смерть?» То есть, забыв о собственной безопасности, не ринуться ли ему очертя голову в бой. Так, возможно, он бы и поступил, вот только война, увы, временно окончилась; войска вывели; границу закрыли.

Да, и к чему сгущать краски. Ведь майор не сломался, не расклеился, не потерялся. Ну, разве что, чуть надломился. Человек – существо живучее и достаточно гибкое; ко всему привыкает; со всем рано или поздно свыкается. Вот и Князев, перестрадав в себе обиду и внезапную утрату, через какое-то время вновь оттаял. Казалось, уж готов он был вернуться к прежнему, армейскому образу жизни, целиком посвятив свою жизнь службе. Но, не тут-то было.

Беда, как известно, не приходит одна. Неприятности обычно следуют чередой, одна за другой. Причём оттуда, откуда их и вовсе не ждешь.

На сей раз «подляну» подкинуло своё же собственное командование.

Валерий получил приказ, который и в самом страшном сне ему вряд ли бы приснился. Суть его заключалась в следующем. Князевскому подразделению предписывалось обеспечить безопасность (вы не поверите!) официальным лицам чеченской делегации, прибывающим в самое ближайшее время в Москву для оформления ряда межправительственных соглашений.

Если ж кто не «врубился» в чем «прикол» и из чего вытекала абсурдность данного приказа – попробую пояснить.

Та чеченская делегация сплошь состояла из полевых командиров. То есть, госпреступников, уж давно осуждённых по «расстрельным» статьям. По сути, князевским бойцам предстояло охранять своих самых злейших врагов. Тех самых, чьи «головы» были для них наипервейшими целями, с кем вели они самую кровопролитную и беспощадную войну. А ещё, это были, те самые головорезы, кто убивал их друзей и сослуживцев.

Ко всему прочему, «почётных» гостей принимали в Кремле, то есть, в самом сердце России. Причём, в тот самый период, когда федеральные войска уже покинули территорию Чечни. Когда в республике полным ходом шли шариатские суды и в массовом порядке гибли люди, хоть как-то сочувствовавшие россиянам. Когда вырезались последние русские, не успевшие покинуть Ичкерию.

В те дни мало кто знал, что в преддверии Президентских выборов московские политики, в буквальном смысле, готовы были лизать зад самопровозглашённым руководителям мятежной автономии. Надеялись, что и те будут более покладисты и сговорчивы в отношениях с Россией.

Чеченские главари быстренько прочувствовали подхалимские настроения Кремля, потому и вели они себя вполне соответственно. Развязность, наглость и бескультурье стали для них нормой. Везде и повсюду «люди с гор» диктовали свои, порой самые идиотские условия.

Именно тогда чеченцы вдруг заявили о том, что без сопровождения российского спецназа, на московскую землю они не ступят. Быть может, кое-кто из тех бандюков, изрядно «пощипанный» офицерами спецподразделений, вот в такой, предельно извращённой форме, то есть, через унижение, и решил отомстить своим обидчикам.

– Позвольте уточнить? От кого же нам следует оберегать этих выродков?.. – с ухмылкой поинтересовался тогда Валерий. – …От родителей пацанов, погибших в Чечне? От обычных людей, потерявших в терактах своих родных и близких? Или от ребят-инвалидов, оставивших своё здоровье и конечности на территории Северного Кавказа?

В общем, жутко поссорился в тот вечер майор со своим непосредственным командиром. И, тем не менее, отрицательного ответа от Князева, пусть и всё понимающий генерал, так и не принял.

Слышал бы кто, как от злости и беспомощности скрежетали зубы наших офицеров, ставших невольными свидетелями ночных вакханалий тех полевых командиров. Когда небритые, грязные и вонючие варвары (чуть ли не в центре столицы) с проститутками, изысканной выпивкой и жрачкой, совершенно не стесняясь, удовлетворяли свою похоть. Им было дозволено всё, исполнялся любой их каприз. Целую ночь, бойцы спецподразделения выслушивали пьяный, циничный и отвязный трёп о боевых подвигах тех самых головорезов. «Люди с гор» наперебой бахвалились о жестокости, с которой они убивали и казнили российских солдат и офицеров, как устраивали взрывы в российских городах и как легко уходили от ответственности за их совершение.

Как же тяжело было сдержать себя от мысли о том, чтоб не перестрелять этих скотов прямо здесь и сейчас, ко всем чертям и ядрёной матери…

Покончив с тем отвратительным сопровождением (еще, будучи в Москве) Князев вдруг куда-то исчез и вновь объявился лишь спустя двое суток. Своё отсутствие майор объяснил обычным загулом. Мол, простите ребята, душа требовала, вот и оторвался.

Сослуживцы Валерия поняли. Начальство ему поверило. Тем более что случилось это с майором впервые за многие годы службы.

Где ж на самом деле болтался те два дня Валерий, никто и по сей день не знает.

Фактом остается лишь то обстоятельство, что в «самоволку» ушел озлобленный и нелюдимый Князев. Тогда как назад вернулся именно тот самый Князь, которого знали офицеры, то есть, с прежним чувством юмора, привычным взглядом, с открытым и каким-то окрыленным блеском глаз. Короче всем, без каких-либо слов было понятно: мужик отвел душу. А где и с кем, не их забота.

Правда, по странному (а может и вовсе не странному) стечению обстоятельств, в то же самое время, когда майор «куролесил», якобы, заливая унижение спиртным, в элитном районе Подмосковья был убит один из лидеров кавказской (читай: чеченской) организованной преступной группировки, обосновавшейся в столице и контролировавшей большую часть московских авторынков.

Ближе к следующему вечеру средства массовой информации наперебой и во всех подробностях уже принялись освещать детали данного преступления. Большинство экспертов и сотрудников следственных органов склонились в едином мнении о том, что убийство чеченца мог совершить лишь профессиональный киллер, в совершенстве владевший навыками спец подготовки разведчика-ликвидатора. Таких специалистов, способных в одиночку преодолеть несколько колец охраны, справиться с современными средствами безопасности, при этом, ещё и уйти полностью незамеченным – ещё следовало поискать.

Никто из сослуживцев майора и не помышлял, каким-либо образом связывать то преступление с неожиданным «загулом» Валерия. А на вполне конкретные вопросы, возникшие в процессе расследования столь громкого убийства, уверенно и не задумываясь, отвечали: «Кто?.. Князев?.. Да вы с ума сошли!.. Кроме „подземки“, он ничего в Москве и не знает… Чё, к мужику пристали?.. Ну, забухал. Подумаешь. С кем не бывает…»

Побилат

Каждый раз, отправляясь в штаб, Князев надеялся, что именно в этот день он окончательно прояснит ситуацию, связанную с присутствием на его объекте фактически гражданского лица. Речь, как вы и сами наверняка успели догадаться, идёт сейчас о Побилате. Однако сесть с командиром за стол и предметно поговорить о нынешнем, неопределённом статусе лейтенанта, а так же, о его ближайшем будущем, майору до сих пор так и не удавалось. Лютый непременно был чем-то очень занят, всегда решал более важные, либо более срочные вопросы.

Так бы, наверное, данный вопрос ещё долго оставался открытым, если б накануне, кое-какие обстоятельства в отношении полу-лейтенанта не изменились. И уже сегодня, майор пообещал самому себе: без чёткого и однозначного ответа на склады не возвращаться. Как ни крути, а всё ж пришло время расставить все точки…

– Майор, ты кого-то ждешь? Уж ни меня ли?.. – закончив утреннюю «раздачу слонов» и распустив офицеров по своим подразделениям, Лютый обратил внимание на переминавшегося с ноги на ногу Валерия. – Что там у тебя?.. Давай, по скорому.

– Так ведь я, товарищ подполковник, всё с тем же. С Побилатом… – ответил Валерий. – …Или я вновь некстати?

– Чёрт с тобой, заходи… – Лютый недовольно указал на свободный стул. – …Вот только не пойму, чего же нам тут решать. Ты, Князев, лучше вслушайся в предложение: молодой человек желает служить в Чечне! Что-то не припомню я среди своих офицеров подобного рвения. Если ж ты считаешь лейтенанта чокнутым, то я попробую тебе кое-что разъяснить.

За свою командирскую бытность, с добровольным волеизъявлением служить на Кавказе, я столкнулся лишь дважды. В случае с Побилатом. И с майором Князевым. Слыхал о таком?

– Подполковник, попрошу не путать «хрен» с пальцем. В отличие от этого «домашнего мальчика», я попал в действительно безвыходную ситуацию.

– Надо полагать, что в вышеозначенном сравнении, «хреном» ты считаешь именно себя… – усмехнулся Лютый. – …А он, выходит, «палец». И наверно, это правильно. Ведь ты, товарищ майор, боевой офицер. А он, кто? Пацан, сбежавший из дома. Фанатик с идиотской идеей отомстить за своего погибшего брата.

А теперь, «хрен» (коль ты сам себя, так обозвал) … Скажи-ка мне, как офицер офицеру: разве поступок Побилата не достоин уважения? Быть может, настало то самое время, когда нам следует кое-что пересмотреть, переосмыслить? Кое-чему поучиться у нашего врага, те есть, у кавказцев. По-моему мы (имею в виду русских) стали излишне мягкотелы и либеральны. В нас плюют со всех сторон, а мы, знай себе, утираемся. Ты только представь, что бы здесь началось и что осталось бы от нынешних бандформирований и полевых командиров, если бы, по примеру твоего лейтенанта, сюда бы нагрянули братья, сыновья и отцы погибших российских военнослужащих, за своей кровной местью.

Великую отечественную войну я, к сожалению, не застал. И, тем не менее, отношу себя к людям старой формации. По мне, Князев. Таким пацанам, как наш Побилат памятники нужно ставить и отправлять к их каменным изваяниям школьные экскурсии. Так сказать, для воспитания в нашей нынешней молодёжи военно-патриотического духа.

А ты, майор, заладил: «заберите, да отправьте». Ни мне, ни ему житья не даешь.

Я вот, что тебе скажу. Воинское звание Побилата, его ныне занимаемой должности, вполне соответствует. Так какие проблемы? Поднатаскай парня в военном ремесле, и получишь отличного, башковитого зама.

– Одного лишь желания мстить, боюсь, тут будет недостаточно… – Валерий с сомнением покачал головой. – …И вообще, к чему мне офицер, которого и в бой-то не пошлешь?

– Не беспокойся… – подполковник быстро сообразил на что намекает сейчас майор. – …Документы и соответствующие запросы на Побилата, я уже отправил. Уверен, что «добро» мы обязательно получим. Дай только срок.

К слову сказать, именно здесь Лютый слукавил. В действительности, он лишь собирался разослать документы лейтенанта по соответствующим армейским инстанциям.

– Кстати, как он тебе? – поинтересовался вдруг подполковник.

– Побилат не девушка, чтоб нравиться или не нравиться… – ухмыльнулся Князев. – …Да собственно, я и общего мнения о нём вряд ли сформулирую. Крайне редко я с ним вижусь. И, уж тем более, общаюсь. Он ведь по вашему приказу, всё больше у Михайленко, в складских ангарах торчит. Порой забываю, есть ли у меня такой офицер.

– Эх, чёрт. Это мой «косяк»… – тяжело вздохнул подполковник. – …Парень на «передовую» рвался, а я запихнул его в глубокий тыл, барахло пересчитывать. Майор, не в службу, а в дружбу… Ты, при случае, объясни лейтенанту ситуацию с его документами. Намекни ему, что сейчас он занят крайне важным делом. Пообещай, что после складов, обязательно найдем ему более серьёзное занятие. Именно тебе, он обязательно поверит. А толк из него будет. Уж поверь мне, наверняка будет.

– Если раньше этого дня, Побилат вовсе не разочаруется в нашей армии… – вновь с грустью усмехнулся Валерий. – …Между прочим, вчера на нашем КПП вдруг объявилась целая делегация комитета «Солдатских матерей». На объект их, естественно, не пропустили, вот и устроили они на мосту что-то вроде митинга. После чего официально передали мне письмо от родителей Побилата.

– И что ж было в том послание? – насторожился Лютый.

– Известно что. Родители считают, что мы насильно удерживаем здесь Побилата и, соответственно, вовсе незаконно. Требуют немедленно вернуть сына. Угрожают обращением в газеты, на телевидение, к Министру обороны, в военную прокуратуру… Учитывая смерть их старшего сына, понять их, конечно же, можно.

– Эти, мля, бабы совсем охренели… – подполковник не удержался от резкого словца. По-видимому, наболело. – …Ни армия, а бедлам какой-то. Приезжают когда и куда хотят. Кого пожелают, того и забирают. Словно солдаты наши не службу несут, а в нехорошую школу ходят.

Князев, ты можешь себе предположить подобный идиотизм, скажем, в период Великой Отечественной войны?

Представь себе, к примеру, битву за Москву. На дворе лютая зима сорок первого. С тяжёлыми потерями наши войска держат оборону, где-нибудь под Ржевом. И тут. Через сугробы, через заградотряды НКВД, по пояс в снегу, к передовой пробирается с десяток гражданских толстух. Этакие, чересчур умные мадамы.

Спросишь: для чего они прутся к нашим окопам? Отвечу. Это комитет «Солдатских матерей». И несут они в ставку Жукова некие списки солдат, с немедленным требование об отзыве тех парней с передовой.

При этом им абсолютно плевать на то, что враг в ста километрах от Красной Площади, что на фронте недостаток снарядов; техники; людей.

У их ребятишек, видите ли, слабенькое здоровье. В то время как сволочи-командиры держат больных мальчиков в сырых, не отапливаемых землянках и блиндажах, нещадно муштруют и заставляют идти с винтовками наперевес, против бронированных немецких танков. Вы только представьте: наших деток могут убить!

Абсурд? Конечно, абсурд. А нынче, это суровая реальность.

Или скажешь: мол, времена уже не те, иная ситуация. Дескать, другая в стране власть, иной порядок. Соглашусь. Да только законы войны и правила побед, как были, так и остались прежними. А быть может, стали они ещё более суровее, ещё жестче и беспощадней.

И после всего этого бардака, они ещё смеют с нас что-то спрашивать. Дескать, как это вы, военные, позволили какому-нибудь Басаеву беспрепятственно войти и захватить мирное селение или почему упустили банду после их кровавых бесчинств и всевозможных терактов?

Да потому, что вы… Вы сами и разложили армейскую дисциплину, своим долбаным либерализмом. Потому, что нельзя воспитать охотничьего пса, в квартирных условиях. А потом ещё и требовать от бедной животины поиска звериного следа.

Похоже, Князев и впрямь зацепил в душе Лютого нечто живое, давно наболевшее. Такого эмоционального и словоохотливого подполковника Валерий ещё не видел.

– Вот скажи мне, майор. На что живут эти «солдатские матери»? На какие шиши существуют? Откуда они берут средства, чтобы мотаться за тридевять земель?.. – продолжал тем временем командир. Складывалось ощущение, что сегодня он решил высказаться до конца. Предпочел выплеснуть всё, до последней капли. – …Возможно, квартиры свои продали или членские взносы у них такие щедрые?

Чёрта-с два! Этих истеричных бабёшек, наверняка спонсируют всевозможные зарубежные фонды, как мухи на дерьмо налетевшие на тухлятину нашей внутренней войны.

Деньги им, естественно дают не из каких-то благих намерений, не за здорово живешь, и вовсе не за красивые глазки.

Тут намного глубже, гораздо серьёзней. Кто платит, тот и музыку заказывает. А «музыка» та.… По-моему примитивному разумению, нынче такова. Найти в зоне боевых действий любые возможности для вывода из строя, как можно большего числа наших с тобой бойцов. Ну и попутно, опять же по возможности, наковырять каких-либо фактов о бесчеловечном и жестоком обращении российских военнослужащих, в отношении «тихого» и «кроткого» чеченского народа. Короче, тащи весь негатив «кормильцам», а уж они, там разберутся, чего та или иная информация стоит.

Им бы действительно помогать своим сыновьям… – выпустив пар, Лютый заговорил более спокойно. – …Ну, там, пленных на «халявные» доллары вызволять или заниматься поиском без вести пропавших. В конце концов, детей своих к серьёзным жизненным испытаниям готовить.

Взять, к примеру, твоего Цымбала. Ну, какой на хрен из него боец? Ханура ханурой – кожа, да кости. Его же лёгкий порыв ветра сдуть может. А парня на войну отправили. Где же были те бабы, когда пацана в армию призывали? И кстати… – вдруг спохватился Лютый. – …Князев, ты чего этим матерям, мать их так, ответил?

– Ничего. Просто вызвал Побилата с вещами на КПП. Говорю им, дескать, хоть сейчас забирайте. Мол, мне он и даром здесь не нужен.

– И как же воспринял эти слова лейтенант?.. – то ли в удивлении, то ли в непонимании вдруг нахмурился Лютый. – …Не обиделся? Домой не запросился?

– Нет. Послал всех куда подальше, и попросил впредь не отвлекать его от службы из-за подобных пустяков. А, кроме того.… Там же у шлагбаума, уже по моей просьбе, он написал ответ своим родителям. На том, собственно, и разошлись.

– Молодец, Сашка! Говорю тебе: толк из нашего Побилата обязательно будет… – удовлетворённо потер руки подполковник. – …Пусть солдатней занимаются, а офицеров своих, мы им не отдадим. И ведь, что интересно… Откуда, вообще, они пронюхали о месте службы лейтенанта?

– Вопрос не по адресу… – пожал плечами Валерий. – …Сами же говорили, будто бы, документы на него отправили. Очевидно там, и следует искать «доброхотов». А может, кто-то из штабных.… Как говориться: на всякий случай, проинформировал начальство о ваших нарушениях.

– Зря ты так, майор. В «своих» я уверен. Считай, что каждого своего подчинённого, из той или иной передряги, я лично вытаскивал. Они, вроде как в долгу передо мной… – коряво, но всё же доступно объяснил Лютый.

– И Михайленко? Он так же, среди должников затесался?

– Нет. Этот субъект достался мне «по наследству». Танкисты.… То есть, бывшие хозяева твоих складов, сбагрив мне прапора, наверное, тут же перекрестились. А ты что ж, по-прежнему, с ним «в рамсах»?

– Придерживаюсь совета своего непосредственного командира, стараюсь держаться от него подальше, – припомнив пожелания Лютого, отшутился Валерий.

– Да и правильно делаешь. Чем меньше дерьмо ворошить, тем чище воздух. Мне ж его, чуть ли не силой навязали. Сердцем чуял: троянского коня беру, и всё же взял. Уж в который раз убеждаюсь в том, что чаще нужно прислушиваться к своему внутреннему голосу, и не идти на чужом поводу.

Вот и нынче. Когда ты рассказал мне о вчерашнем случае, у меня вдруг неприятное предчувствие возникло. Может, и в самом деле, погорячился я, оставив Побилата в части?

– Может быть, может быть… – буркнул Князев. – …Лично меня, это предчувствие с самого первого дня так и не покидало… – собравшись уходить, Валерий обернулся. – …Одно лишь могу сказать абсолютно точно. В отношении Цымбала вы, товарищ подполковник, вовсе не правы. Он, уж давно не «ханура». Парнишка окреп и поздоровел. На равных с остальными бегает кроссы. Отлично проявил себя во время нашего недавнего оцепления…

Возвращаясь на свои склады, Князев наблюдал привычную для этих мест картину. Окопы, блокпосты, повсюду солдаты, весенняя грязь распутица, слякоть. Обстановка, как всегда: вроде бы мирная, и всё же, неспокойная. Регулярные обстрелы, забытые и вновь установленные мины по-прежнему не позволяли перевести дух. Любые одиночные передвижения были равносильны купанию в кишащей крокодилами реке.

Тот унылый пейзаж зоны боевых действий неожиданно натолкнул Валерия на простую и вполне логичную мысль.

«И ведь верно. Каким-таким образом вчерашние женщины-комитетчицы умудрились миновать столь опасные рубежи и беспрепятственно, невзирая на возможные акции боевиков, добраться до отдалённого объекта?

И, кроме того, собираясь в обратный путь, они (кстати) так же отказались от предложенной им машины. Как, вообще, они ориентировались на чужой территории, если мне, боевому офицеру, понадобилось для этого, как минимум, три-четыре продолжительные командировки. Эх, Князев—Князев.… Где же твоя былая боевая хватка? Стареешь, стареешь. Ведь тут и козе понятно, что их кто-то сопровождал. И самое главное, направлял в нужную сторону. Именно этот «кто-то» и знал здешний ландшафт, в обязательном порядке был знаком и с местными. Что ж раньше-то я о том не докумекал?

Друг моего врага – мой враг. Пусть примитивно, пусть упрощённо, зато в самую точку. А как иначе? Те женщины, появившиеся вчера на КПП (как бы при этом, они себя не называли), быть может, и не враги, однако и друзьями или союзниками, их так же трудно назвать!..»

Примерно в этом ключе, рассуждая о «своих» и «чужих» Валерий и добрался до дальнего объекта. Прибыв на место, он первым делом распорядился вызвать к себе «виновника» сегодняшних хлопот.

«Ну, Побилат.… Хочешь настоящей службы? Так я тебе её устрою. Хорош прохлаждаться в тёплых складских ангарах. С данной минуты ты займешься своими прямыми обязанностями. Погоняю-ка я тебя с месячишко. Да так погоняю, чтоб припотел, чтоб взвыл, попросил о пощады…. На том, собственно, мы с тобой и распрощаемся. Ну, а коль сдюжишь – так и быть, соглашусь я с Лютым, оставлю тебя в своем взводе. Эх, летёха.… Считай, что армия для тебя только сейчас и начнется».

– Товарищ майор, разрешите доложить. Лейтенанта нигде нет, – уже через пять-семь минут растерянно доложил дежурный.

– То есть, как? – прикрикнул на солдата Князев.

– Всё обыскали. И помещения, и территорию, – дежурный продолжал неуверенно оправдываться. Он и сам понимал, что просто так, Побилат исчезнуть с объекта не мог.

– Бред какой-то. Он что ж, по-твоему, испарился или улетел на воздушном шаре?.. – Валерий уж начал выходить из равновесия. – …Ну, а прапорщик?.. Хотя бы он, на месте?

– Я здесь, товарищ майор… – из-за спины дежурного предусмотрительно выглянул вышеупомянутый Михайленко. – …Услышал шум, вот и поспешил. Честно сказать: я и сам в полном недоумении. С самого утра мы были на «оружейном». Чуть ближе к полудню, без каких-либо объяснений, лейтенант вдруг покинул ангар. Парень-то с гонором. К тому же, ни с чем не считается; ни перед кем не отчитывается. Короче, сам себе на уме.

Я посчитал, что на обед он отправился. Вот и не придал данному обстоятельству какого-либо значения. А впрочем, куда он денется, с «подводной-то лодки»? Спит, поди, где-то.

Валера, ты бы забрал его от меня… – будто читая мысли Князева и совсем уж по-свойски обратился к майору прапорщик. – …Пользы от лейтенанта никакой. А в работе, ох, как мешает. Не далее как вчера, еле успел машину до заката загрузить.

– Дежурный, объявляй тревогу. Всех, без исключения, в ружьё, – игнорируя просьбы Михайленко, да и сам не особо веря в мистичность случившегося, Князев не упустил случая, лишний раз потренировать свой личный состав. За одно и проучить лентяев-дневальных.

Однако через каких-то пару часов интенсивного поиска, майору всё же было впору задуматься о присутствии на его объекте некой потусторонней силы, способной растворить человека в воздухе.

Побилат действительно бесследно исчез.

Оперативный опрос караульного наряда, дежурившего по периметру ограждений и на КПП, так же не дал ни зацепок, ни каких-либо иных положительных результатов.

Если полагаться на показания Михайленко, последним, видевшим Побилата, то потеря офицера могла произойти где-то между двенадцатью и тринадцатью часами дня. В то самое время, когда Валерий вернулся из штаба. Именно в эти часы, по клятвенным заверениям караульных, никто из военнослужащих и уж тем более посторонних, границы объекта: ни «туда», ни в обратном направлении не пересекал. При этом ни один из постовых, ни на минуту с места дежурства не отлучался.

На всякий случай (не очень-то и рассчитывая на успех), майор организовал прочёсывание прилегавшей к складам местности. Но и там следов лейтенанта обнаружено не было.

Вновь переключились на внутреннюю территорию. Заново обыскали каждую кочку, каждый закуток, каждый квадратный сантиметр, заглянули и в те места, куда ранее никто никогда не заглядывал.

Ничего.

Нетронутыми и непроверенными оставались лишь складские ангары.

– Я обязан проверить складские помещения. Открывай свои закрома, товарищ прапорщик… – Валерий был сейчас настроен вполне решительно. – …Кроме как там, искать Побилата более негде.

– Майор, ты часом, не охренел?.. – Михайленко прикрыл своим телом главные ворота. – …Это, между прочим, стратегический объект. Потому и вход посторонним, категорически запрещен. Командир, не глупи. Хоть чем могу поклясться, что Побилата там нет, и быть не может.

– Плевал я на твои клятвы. У меня подчинённый пропал. Приказываю: немедленно предоставить доступ, – рявкнул Князев.

– Валера, ты погонами своими дорожишь?.. – вдруг совершенно спокойно поинтересовался Михайленко.

– Пугать меня вздумал?

– Да, причём здесь угрозы? Я и без того знаю, что погоны и звания для тебя, чуть ли не святое. Потому и попрошу учесть следующее. Как ты, майор, дорожишь своими погонами – так и я держусь за свою должность. Ведь, по сути, ты сейчас собираешься открыть склады для банды махновцев. Может в начале, тебе стоит согласовать этот скоропалительный приказ с моим командованием? А уж после, получив допуск, действовать. Соблюдай субординацию, ни то ты таких тут дров наломаешь… – лицо прапора приобрело багровый цвет. Конечно, он опасался Князева. Впрочем, и за своей спиной он чувствовал сейчас надёжную защиту, потому как действовал Михайленко в строгом соответствие со своими должностными инструкциями.

Главным образом, прапорщик учитывал то обстоятельство, что если и решиться Князев выйти на командование, то будет он обязан и обосновать серьёзность сложившейся ситуации. А именно, доложить «наверх» об исчезновении офицера. Чего Валерий, как полагал Михайленко, делать вовсе не спешил, надеясь решить возникшую проблему на месте. То есть, своими силами, не вынося сор из избы.

– Михайленко, сучий ты потрох.… Если мы немедленно не попадем на твои долбаные склады, то знай… – процедил сквозь зубы Князев. – …Чего бы мне это не стоило, но с объекта я обязательно тебя уберу.

– Будет приказ, будут и пломбы сорваны, – чувствуя за собой явное преимущество, стоял на своем прапорщик.

– Чёрт с тобой. Распоряжение Лютого тебя удовлетворит? – сообразив, что дальнейшими угрозами он ничего не добьется, майор предпочел пойти на кое-какие уступки. Ведь приближались сумерки, и главным сейчас было выиграть драгоценные минуты.

– Письменное. С указанием в том приказе, именно твоей фамилии, ответственной за вакханалию, которую ты собираешься здесь затеять, – усмехнулся Михайленко. Он всё ещё рассчитывавший на то, что майор ни с кем говорить не станет.

Однако Князев, вопреки скорым умозаключениям прапорщика, тотчас развернулся и отправился в сторону радиоузла. Сейчас в душе Валерия клокотали гнев и злость. Ведь мало того, что у него (у кадрового военного) в мирной обстановки, вдруг пропадает лейтенант, так над ним ещё и вздумал насмехаться обыкновенный прапорщик, обнаглевшая тыловая крыса.

Радист отчего-то встретил Валерия на самом пороге.

– Товарищ майор, там это… Короче, я к вам собрался…

– Не мямли. Говори конкретно.

– В общем, на нашу волну только что вышел посторонний. Требует командира. Уверяет, будто бы его информация будет для вас крайне важной.

– На связи, – сухо произнес Князев, перехватив у радиста трубку.

– Ты хто такой? Хто говорит? – грубо и с явным кавказским акцентом поинтересовался неизвестный.

– Тот, кто тебе нужен. Командир подразделения.

– Ну, а фамилия у тебя, командир, имеется?.. Звание. Доложись, как положено, по всей форме.

– Майор Князев, – нехотя ответил Валерий. Каким-то шестым или седьмым чувством, он уже мог предположить, что именно этот незнакомец и сможет прояснить ситуацию относительно Побилата. Потому и готов был сейчас терпеть от него многое. В том числе, и откровенную наглость.

– Слушай сюда, Князев. Хочу предложить тебе хорошую сделку… – удовлетворённый последним ответом кавказец сменил грубый тон на более умиротворённую речь. – …Ты уж извини, майор. Но к нам случайно приблудился ваш офицер, твой подчинённый. Даже и не знаю к кому обратиться…. К тебе, как к командиру, либо побеспокоить его родителей?..

– Давай со мной порешаем. К чему ещё кого-то, от дел отрывать. Выкладывай свои условия, – едва сдерживая эмоции, Валерий постарался отразить в своем ответе максимальную степень равнодушия. Негоже было афишировать перед врагом свою заинтересованность. Так и цену на Побилата не трудно поднять.

– Приятно иметь дело с не глупым командиром, которому не нужно будет по десять раз разжёвывать выгоду от предстоящей сделки. А кроме того, лишний раз предупреждать о возможных последствиях, в случае отказа… – кавказец был весел. – …Короче так, майор. Слушай внимательно. В одной из ваших колоний, мотает срок наш земляк. Зовут его: Ваха Арсанов. В общем, я предлагаю тихий и незатейливый обмен твоего офицера, на нашего Ваху.

– Можешь считать, что условия твои приняты к сведению… – подытожил майор. – …Однако ты и сам должен понимать.… Ведь, как командир роты охраны, я вовсе не компетентен, самостоятельно принимать подобные решения. Необходимо обдумать, порешать, похлопотать…. Согласовать ответ с командованием. В конце концов, нам ещё необходимо отыскать и привезти сюда вашего Ваху… – Валерий пытался выторговать у собеседника хоть какое-то время. Оно работало сейчас исключительно против Князева.

– Согласен. В твоем распоряжении будет неделя, – обозначив временной лимит, чеченец немедленно прервал связь.

Теперь-то у Князева не осталось и доли сомнений. Каким-то немыслимым образом Побилат оказался в руках боевиков.

«Одно из двух. Либо караульный наряд облажался, позволив бандитам незаметно проникнуть на объект. Либо кто-то из моих подчинённых тайно сотрудничает с чеченскими боевиками. Он-то и обеспечил последним необходимый „коридор“. И ещё неизвестно, какой из вышеуказанных вариантов менее опасен…»

Плен

Постепенно к Побилату возвращались естественные человеческие чувства. Вначале он расслышал кое-какие отдалённые звуки, потом чьи-то голоса. Затем ощутил лёгкое дуновение, и то, как в нос ему ударил неприятный затхлый запах: ни то помоев, ни то застоявшейся мочи. А после, слегка приоткрыв глаза, он уже увидел каменно-земляную стену и луч света, пробивавшийся откуда-то сверху.

Голова лейтенанта гудела тупой и непонятной болью. Словно проснулся он с жуткого перепоя. Тошнота, то и дело подкатывала к самому горлу.

Стараясь не привлекать к себе какого-либо внимания, Побилат по-прежнему не шевелился. Он вновь опустил веки, силясь припомнить, как попал сюда. Ну, по крайне мере сообразить, где ж он сейчас находится. С той же целью он пытался, и уловить суть, чуть различимого и едва долетавшего до его слуха постороннего разговора.

Какие-то мужчины, общаясь друг с другом, вели спокойный и размеренный разговор. По всей видимости, их было трое.

– Ты только представь. Я, старый хрыч, повёлся на её призывы и сексуальные жесты. Уж так захотелось мне ей «вдуть». А как скажи, было мне тогда не купиться?.. В августе, буду праздновать свой «сорокет», а этой стерве, лет восемнадцать. Молодая, стройная, аппетитная, обворожительная, с похотливыми и откровенными намёками. Тут любой голову потеряет. Вот и я не удержался, поперся за той чеченской сучкой к самому лесу, куда она меня собственно и поманила. Теперь здесь. Уж второй месяц в подвешенном состоянии.

– Эх, Василий. В сравнении с моими тремя годами, твои пара месяцев выглядят полной хренью. В Урус-Мартане попал я к Ахмадовым. У братьев там что-то наподобие концлагеря было. Народу тьма. Позже, всех офицеров перебросили в горы. А дальше, перетащили меня уже сюда, к Даудову.

Надо полагать, каким-то образом Салман «пронюхал» о том, что брат мой золотишком в своё время приторговывал. Вот и выкупил он меня, заранее рассчитывая получить многократный куш. Да только не учел Даудов одной маленькой поправки. Дело в том, что после обвала рубля, брат мой в пух и прах разорился. Гол он нынче, как сокол. Едва концы с концами сводит, да от кредиторов своих скрывается. Скажу больше, он вообще перешёл чуть ли не полу подпольный образ жизни. Вот и получается, что лоханулся со мной Салман. А уж как я пролетел со своими надеждами…

– Не ссы, Никита. Прорвемся. Не знаю, как вы ребята.… За себя могу сказать, что я чертовски везуч. Ко всему прочему, ещё и азартен. Люблю я, знаете ли, пощекотать свои нервы. За одно и лишний раз убедиться в своем исключительном фарте.

Сколь себя помню, так я вечно ввязывался во всевозможные споры и постоянно играл во всё, во что только можно было играть. В детстве, это были: «чика», «пристенок», «трясучку», домино или шашки. Став постарше, перешел на шахматы, карты, нарды и тому подобное. Про ипподром, подпольный тотализатор и залы игровых автоматов, я вообще помалкиваю.

По фигу мне было, и на что играли. То есть, каковы были ставки. Хоть на интерес, хоть на деньги, хоть на желание. Главное, чтоб игра увлекала; чтоб похлеще был азарт.

При этом (не поверите), но я ни разу по крупному не проигрался. Домой всегда возвращался, как минимум, при своих. Однако чаще, с хорошим «приварком».

В определённой степени я и жизнь-то свою почти всегда рассматривал не иначе, как самое большое и увлекательное игрище. Ведь здесь на кону: либо «всё», либо «ничего». Считал, что направляю я свою судьбу туда, куда захочу. Могу удвоить или утроить ставку, а где-то и паснуть. Был абсолютно уверен в том, что всё в моей власти. Что маневр мой зависит лишь от того, как ляжет «камень».

При этом меня никогда не покидало чувство, что в любой момент я могу остановиться и начать партию заново. Как говориться: с чистого листа. Ведь это была только моя жизнь и, соответственно, лишь моя игра, потому и в праве я был распоряжаться ей по своему усмотрению.

Так, тридцать с лишним лет и рисковал, получая от каждого своего жизненного этапа определённое удовольствие.

По большому счёту, я и на Кавказ-то попал, что называется: по собственной дурости. Сам вызвался на поездку в Чечню. Скучноватой мне стала моя прошлая «игрушка». Тогда как командировка в горы, рассматривалась мною, вроде некоего перехода на более сложный игровой уровень.

И кстати, я не совсем оказался далек от истины. Потому как именно здесь, в Ичкерии, я и встретил наивысшую концентрацию рисковых и отчаянных мужиков. Ну, думаю: игра обещает быть предельно серьёзной.

Когда же рядом со мной гремели взрывы, рвались бомбы, гибли товарищи – особо не переживал. Воспринимал это, как должное. Как обязательный антураж или атрибут, для захватывающих дух ощущений. Меня по-прежнему подпитывала уверенность в том, что я неуязвим. Ну, в крайнем случае, меня могли лишь ранить. Да и то слегка, опять же, для пущей реалистичности.

О смерти тут и вовсе речи быть не могло. Ну, сами подумайте: разве может погибнуть главный герой? Ведь вся игра в целом, тотчас потеряет свой изначальный смысл.

И вот, похоже, доигрался…

А впрочем, если быть до конца честным, то в душе своей, я по-прежнему остаюсь оптимистом. Всё так же верю, что ни черта трагического со мной не произойдет. Везло же мне, до сей поры. Потому и сейчас как-нибудь выкручусь. Пожалуй, лишь эта единственная надежда и подпитывает мое нынешнее существование.

– Димка, ты умом, случайно, не тронулся? – в ответ усмехнулся тот, что «парился здесь уже второй месяц».

– Иди ты… – с некоторой обидой огрызнулся «игрок».

– Да ты, Димон, не обижайся. Просто слушая тебя, я вдруг вспомнил одного из наших врачей. При прохождении ежегодной медкомиссии, этот хитрюга непременно задавал мне один и тот же вопрос. Дескать, не кажется ли мне: что в последнее время я будто бы наблюдаю за собой со стороны? Надо полагать: за этим симптомом кроется некое серьёзное психическое заболевание.

Спросишь: при чем здесь это? Отвечу. Когда ты рассказывал нам о своих приключениях, мне вдруг показалось, что говоришь ты вовсе не о себе, а о ком-то другом. Как будто книгу, какую нам пересказываешь. И как бы смотришь на себя несколько отвлечённо, будто бы со стороны.

В общем, не принимай мой вопрос близко к сердцу. Это так, к слову пришлось. Честно сказать, мне и самому, кроме как на войну, и деться-то было некуда.

– То есть, как это «деться некуда»? – удивлённо переспросил тот мужчина, к которому обращались, как к Димке.

– Очень просто. Последние три года служил я в Саратове. На самой окраине города снимал для своей семьи квартиру. Микрорайон, конечно, полубандитский. Однако жильё там было недорогое, и до места службы совсем недалеко. Короче, жить можно.

Так вот. С определённых пор в наш подъезд повадились захаживать малолетние наркоманы. По началу, я особого значения им не придавал, у самого вся молодость прошла в подворотнях и парадных. Когда же эти твари принялись день-деньской колоться; орать и паскудить, когда детей своих стало опасно во двор отпускать. Тут-то я и вскипел.

Вышвыривал тех «нариков» из подъезда, малость их поколачивал, брал на испуг. Надеялся, что подействует, что угомонятся. Но, не тут-то было.

Как-то под вечер, возвращаюсь я со службы. А эти суки меня уж у подъезда поджидают. Причём, у каждого из них либо кастет, либо арматурина. Мужик я, не из пугливых. Короче, наворотил тем козлам по самые яйца.

Ну, и чуть переборщил. «Переборщил» в том плане, что один из тех отморозков, падая, долбанулся своей тупой башкой о металлический бордюр. И тут же, прямо у нашего подъезда, копыта свои и отбросил.

Вызвали ментов. Во всем признался. Постарался объяснить, как дело было.

Не сказать, чтоб я жил с соседями в дружбе и согласии, однако и вовсе не враждовал. При встрече здоровались. Иногда перебрасывались мы парой фраз. Потому и не понятны мне были их последующие действия.

В один голос соседи вдруг принялись утверждать: будто бы в нашем подъезде никакие наркоманы никогда не собирались. Что избил я до смерти вполне воспитанного мальчика. Они, вообще, приписали мне все смертные грехи: мол пьяница, садист и так далее. Невдомёк мне тогда было, что по своей неосторожности, я прибил сынка некоего Хафиза, хозяина местного крупного магазина. Считай, первого парня на деревне.

Короче, «упаковали» меня с «отягчающими». Законы-то у нас исполняются исключительно в угоду новых «хозяев жизни». Отсюда и свидетельские показания тех самых соседей, получавших продукты питания в магазине Хафиза под неофициальную «запись», то есть, в долг.

Ну, думаю: кранты тебе парень. Однако помощь пришла оттуда, откуда её и вовсе не ждал.

Выручили обычные менты. Никогда бы не подумал, что и в милицейской среде могут оказаться вполне нормальные и порядочные ребята. Были они знакомы с той подъездной шантрапой, знали они и Хафиза и его отпрыска, отпетого ублюдка, павшего под ударом моего кулака. Действия мои милиционеры одобрили, искренне мне посочувствовали. В общем, полностью заняли мою сторону. Впрочем, пойти на открытую конфронтацию с Хафизом, так же не рискнули. Потому, связавшись с нашей войсковой частью, те менты и устроили мне нечто схожее с побегом.

В свою очередь и мои сослуживцы быстренько подсуетились с командировкой.

В конечном итоге, уже утром следующего дня, я трясся в военном эшелоне, следовавшем на юг. Вот так я и оказался на Кавказе. Казалось бы, живи и радуйся. Однако то было вовсе не счастливым финалом, а лишь началом кошмарного конца.

Неудачи и неурядицы посыпались на меня после того случая, как из рога изобилия. Громили нас «чехи» и в хвост, и в гриву – везде и повсюду. У меня ж самого, то осечка; то гнойная незаживающая рана. Не одну сотню сослуживцев потерял, а сам жив. Будто бы кто свыше наказывал меня за ту убиенную душу. Смотри, дескать: как тяжко терять друзей, да сообщать близким об их гибели.

Ко всему прочему, жена принялась писать о том, что выгнали её из того самого злополучного дома. Что снять иное жильё, нет у неё средств, что сын болеет. А у нас, как назло, полугодовая задержка воинского жалования. Дефолт, твою мать. Брат разорился. Помощи ждать не откуда. И как итог, как последняя черта – этот долбаный плен…

От внезапно прозвучавшего слова «ПЛЕН», Побилата словно током шибануло.

«Так вот почему каменные стены.… Почему холодная земля и запах помоев… – лейтенант вновь принялся перебирать в памяти все предшествующие события, которые сохранились в его голове. – …Точно помню, как пересчитывали мы патроны. Как прапорщик уговорил меня передохнуть, чай попить. Потом, вроде как дурно мне стало. Собрался выйти на воздух. А дальше. Полный мрак. Словно в чёрную дыру провалился…»

– Мужики, гляньте. Похоже, летёха в себя пришел.

То, что речь идет уже о нём, Побилат понял сразу. Потому и прикидываться бесчувственным телом, уже не имело никакого смысла. Повернув голову, он увидел рядом с собой троих небритых, нечесаных и исхудавших мужчин. На их грязной, выцветшей и изношенной форме отсутствовали какие-либо знаки армейского различия.

– Парень, ты кто?.. Чейный будешь?.. Как чувствуешь себя?.. – поинтересовался каждый из присутствующих.

– Ещё не знаю, – опершись на руку, Побилат с трудом приподнялся и кое-как сел на колени. Голова его вдруг закружилась и всё вокруг поплыло.

– Ты хоть помнишь, как попал сюда?

– Нет. Разве что, короткими вспышками, мне припоминается какой-то тёмный и очень длинный тоннель.

– Длинные коридоры обычно вспоминают те, кто перенес клиническую смерть… – присвистнул один из «оборванцев». – …Выходит, ты парень был на волоске от настоящей смерти. Однако на теле твоем нет ни ссадин, ни следов какого-либо ранения.

– Ну, а как зовут тебя, помнишь? – вмешался в разговор, следующий из той троицы.

– Побилат. Лейтенант Побилат.

– А имя?

– Александр. Можно, без отчества.

– Добро пожаловать, Саня без отчества, во вражеский и очень глубокий тыл.

– Димка, прекрати ёрничать… – улыбающегося мужичка оборвал более возрастной пленник. – …Пацан соображать ещё не начал, а ты уж готов ему всю правду-матку вывалить.

– Это правда?.. Я действительно в плену?.. – с минимальной надеждой, растерянно поинтересовался Побилат.

– Да, браток. К сожалению, так оно и есть. Все мы здесь по уши в дерьме. Однако отчаиваться нам пока что рано. Ни ты первый, ни ты последний. Шансы на благополучный исход ещё имеются. Меня Никитой величают… – протянул руку «истребитель наркоманов». – …Будем знакомы.

– Дмитрий, – представился «игрок в судьбу».

– Ну, а я, стало быть, Василий.

Чуть позже Побилат узнает и о том, что все пленники являлись офицерами российской армии. Правда, о своих званиях и былых должностях они предпочитали особо не распространяться. Очевидно полагая, что плен уровнял их всех в одном чине. То есть, в ранге рядового узника.

И хотя каждый из нынешних побилатовских «сокамерников» угодил в чеченскую неволю по-своему, и у каждого из них была своя предыдущая судьба – сейчас их объединяла одна общая трагичность и такая же общая безысходность.

Иногда пленники шутили, пытаясь произвести впечатление бесшабашных, непоколебимых и повидавших всякое мужиков. Тем не менее, полностью заглушить свою внутреннюю апатию, при всем их желании, офицерам так и не удавалось. На их серых осунувшихся лицах непременно читалась наслоившаяся бременем неволи психологическая угнетённость и бесконечная душевная усталость. Из общей группы, в качестве наглядного примера, следовало отметить разве что Никиту. Продолжительный плен превратил этого тридцатипятилетнего мужчину, почти в ровесники Василия, успевшего разменять пятый десяток.

– И что теперь? – тихо поинтересовался Побилат. Он ещё не отдавал себе полного отчёта, в сколь тяжёлом положении вдруг очутился.

На свой страх и риск, отправляясь в Чечню, казалось, он был морально подготовлен ко многому. К чему угодно, но только не к плену. Подобного развития событий, он не мог представить себе и в самых невероятных фантазиях. Уж лучше, пулю в висок…

«Какая жестокая нелепость. Просто чудовищная несправедливость. Ведь я даже не воевал. Ни разу не выстрелил. Я, вообще, ничего не успел. И вдруг этот плен. Рвался на Кавказ, чтобы бить врага, а вышло так, что с первых же дней обречен, держать удар и круговую оборону…»

– Спрашиваешь: чего делать?.. – переспросил нахлебавшийся неволи Никита. – …Для начала, советую поднабраться терпения. Научись ждать. Заруби себе на носу, что теперь от тебя мало что зависит. Сейчас ты должен плыть по реке, его величества случая. Не дёргайся раньше времени, но и не проворонь тот, возможно единственный шанс, который наверняка тебе представиться.

У чеченцев (как собственно и у иных восточных народов относящих себя к фундаментальному мусульманскому миру) существует лишь два, пользующихся уважением занятия. Умение воевать и торговать. Твой нынешний хозяин Салман Даудов отлично справляется и с первым, и со-вторым. Нынче ты для него, не более чем «товар». «Вещь», которую он запросто может продать, обменять, подарить, заложить, извлекая при этом, определённую выгоду. Либо уничтожить, за ненадобностью.

– Наилучшим из вариантов… – продолжил уже Василий. – …Для тебя будет тот, при котором среди твоих друзей или родственников вдруг обнаружится некий «подпольный миллионер» или вполне официальный «олигарх». В этом случае, уже сейчас можешь считать себя освобожденным. Не исключен вариант с обменом тебя на какого-либо чеченского бандюгана. Однако для этого, ты и сам должен иметь приличный послужной список или являться носителем какой-то важной, секретной информации. Короче, чтоб ты имел некий вес. Чтоб наши командиры зачесались и впряглись за тебя, ты должен представлять для них конкретный интерес.

– А коли, нет у тебя ни первого, ни второго… – воспользовавшись случайной паузой, обозначил себя и Дмитрий. – …Ставить на себе крест, так же, не стоит. Тебя могут продать в рабство, какому-нибудь зажиточному кавказцу. А уж там, как повезет с новым-то хозяином. Мужики рассказывали, что кое-кто из рабов, и в неволи неплохо пристраивается. Даже деньги умудряется домой отсылать.

– Тогда рассказывайте и о самом худшем из возможных раскладов… – кое-как выдавил из себя Побилат.

– Самый печальный исход будет тогда, когда за твою голову Салман не сможет выручить и ломаного гроша. В этом случае, ждет тебя Сашка, публичный расстрел, либо наглядное четвертование. Как говорится: показательная казнь, другим для острастки.

Впрочем, и в этом есть свой плюс. Быстро отмучаешься. Геройски погибнешь на глазах у своих, оставшихся в живых соотечественников.

– Прекрати, Дмитрий!.. Чё за дебильные шуточки? На парне и без того лица нет… – инициативу вновь перехватил Василий. – …Санёк, не слушай дурака и не вешай нос. Мы, хоть и бывшие, а всё же офицеры. Даже у чеченцев мы причислены к более привилегированной касте военнослужащих. Иначе, не держали бы нас отдельно от рядового состава. А посему, просто так нашего брата, на куски не режут. И ещё…

В своё время, мне пришлось послужить в должности замполита. Потому, кое-что в этой грязной кухне я всё же петрю.

Так вот, парень. Довольно часто… Особенно тогда, когда дело касается какой-либо смены власти или изменения политического курса. Наши депутаты и российские чиновники вступают в прямые переговоры с чеченскими полевыми командирами и ведут речь о возможном кратковременном сотрудничестве.

Всё очень просто. Бандитам нужны деньги; политикам шумная и популистская акция. А что ещё может быть громче, чем освобождения российских граждан из вражеского плена? Здесь, главное массовость. Кто сможет выкупить у «чехов» большее количество пленных, тот и станет лидером в предвыборном марафоне. С этим самым «оптом», именно такие как мы… То есть, те самые обречённые и абсолютно безнадёжные, за которых и гроша ломанного не выручишь, обычно, на свободу и проскакивают. Авось, и нам повезет…

Вне всяких сомнений, пленные говорили сейчас о реальном положении вещей. Приводимые ими примеры и варианты, безусловно, брались ими из личного печального опыта. При этом Побилат понимал и то, что платить за него попросту некому. Как впрочем, и обменять его, наверняка, не сочтут возможным. Ну, не тем он был воякой, чтоб ради его персоны командиры затеяли какие-то переговоры. Он и воякой вовсе не считался.

Всё же остальное, казалось ему сейчас очень далёким и весьма призрачным. Зато смерть, причём не самая почётная – была нынче, ох, как рядом. Так близко, что лейтенант, кажется, был в состоянии слышать шорох её чёрных, траурных одежд…

Офицеры

Ранее уже упоминалось о том, что Лютый никогда не был удобен практически для любого командования, а так же о том, что из его служебных взысканий, при желании можно было сброшюровать целую книжку. Казалось бы, с таким-то «послужным списком» подполковнику уж давно пора было привыкнуть к нагоняям, приобрести некий «иммунитет» и, в конечном итоге, воспринимать своё очередное наказание, не более чем комариный укус. Однако Лютый оставался человеком совестливым, и неприятности (периодически валившиеся на его голову) он по-прежнему пропускал через своё сердце. Более того, сейчас он переживал их намного острее и болезненней, нежели это было в годы своей лихой и разгульной молодости.

Вот и на сей раз, когда Князев докладывал по оперативной связи об исчезновении Побилата, в груди подполковника что-то нехорошо ёкнуло.

– Твою же мать… Ведь я, будто задницей чуял, что вся эта суета вокруг лейтенанта неспроста. Не к добру она была… – тяжело прохрипел Лютый. – …Однако и ты, Князев, раньше времени не паникуй. Не суетись понапрасну. Парень он молодой и здоровый. Весна обостряет юношеские чувства. Гормоны, понимаешь, требуют своего.… Быть может, устал Саня от Михайленко, да и рванул навстречу приключениям. Ты бы, Валера, соседнее селение лучше проверил, на предмет наличия там симпатичных особей противоположного пола.

Юмор командира, Валерий понял. Однако сейчас он никак не мог его разделить.

– Менее получаса назад на армейскую волну вышел чеченский парламентёр. Предложил обмен. Нашего Побилата, на некоего Ваху Арсанова. Якобы, тот находится в местах заключения. То есть, у нас, в России.

– А вот это, майор, уже серьёзно… – чуть слышно, видимо быстро взвешивая полученную информацию, проговорил Лютый. – …И каков наш временной запас?

– На всё, про всё… Семь суток.

– Негусто. Но и на том «спасибо»… – подполковник продолжил размышлять вслух. – …Эх, Князев-Князев… Как же ты умудрился проворонить его, с твоим-то профессионализмом? И что прикажешь, нам теперь делать?

Ваха Арсанов?.. Так-так… Ваха Арсанов… Арсанов… Нет. О таком боевике, и уж тем более, полевом командире, слышать мне ранее не приходилось. Да, собственно, и наш Побилат, не на столь известная личность.

А впрочем, чего теперь гадать. Кем бы ни был этот грёбаный Ваха, любой обмен (сам, наверное, понимаешь) нам, один чёрт, зарубят. Так что о нём уж лучше сразу забыть.

Слушай сюда, майор. А может, нам и вовсе не стоит впрягаться? Хрен с ним, с этим лейтенантом. Помнится, ты и сам утверждал: якобы толку с него, как с козла молока. Было бы из-за кого копья свои ломать.

Давай попробуем сделать вид, будто бы у нас ничего не случилось. Ведь если разобраться: то в случившемся он сам и виноват. Какого рожна сюда приперся? Да ещё и в плен, по собственной глупости «вляпался». Кто он, вообще такой? Да, никто. Мало кто о нём знает, и практически никто о нём не ведает. Не было у нас этого самозванца. Давай-ка, майор, мы на этом, пожалуй, и порешим.

– А как же письмо, отправленное Побилатом?.. – ошарашенный неожиданным предложением, Валерий не мог найти ни то, что б аргументов, подходящего слова. – …К тому же, отправленные вами документы…

– Князев, забудь. Ничего и никуда я не отправлял. Не пойму, о каких таких документах идет сейчас речь? У нас, то есть, в штабной канцелярии, все бумаги в ажуре.

– Подполковник, его же убьют! – чуть ли не в отчаянии Валерий попытался вернуть Лютого в реальность нынешнего дня.

– Да, и что с того? Коль убьют, нам же с тобой будет проще. Отправим «похоронку» по официальному адресу. Дескать, сражался ваш сын и муж, вполне геройски. Однако вот беда, пропал он без вести. Уверяю тебя, майор, в том, что тот настоящий Побилат, который и должен был быть здесь, только рад будет подобному развитию событий. Если память мне не изменяет, то он предприниматель. Ты представь: этот мужик одним махом «разделается» с армией, уйдет от налогов, да ещё и жена его, внезапно ставшая вдовой… Ведь именно она будет пенсию получать, по поводу потери кормильца. Короче, все будут только довольны.

– Подполковник!.. Вы, вообще, в своем ли уме? – не сдержавшись, возмутился Валерий.

– Майор, не горячись. Забудь о том, что ты когда-то служил в элитном подразделении, где каждый боец на особом счету. Мы в обычной российской армии. Таких Побилатов, то есть военнослужащих попавших в плен, у нас тысячи, если не десятки тысяч. И никто, абсолютно никто, даже не пытается вызволить их из неволи. У нас ни то, чтоб солдат или офицер… Здесь запросто может бесследно исчезнуть целая рота. Как, к примеру, это было в 2000 году, в 104-м полку 76-й воздушно-десантной дивизии. Возможно, слышал, как отправили парней на высоту 776.0 под Улус-Кертом, да и вовсе о них подзабыли. А тут, один-единственный лейтенантишка-недотёпа. Для российской армии это капля, песчинка в море…

– Командир… – Князев предпочёл оборвать Лютого на полуслове. – …Вижу, что данный разговор у нас с вами, отчего-то не клеится. Мы, будто разговариваем с вами на разных языках. Потому и считаю необходимым, немедленно прибыть в штаб для личной беседы.

– Валера, да ты никак морду собрался мне набить?.. – будто читая мысли майора, усмехнулся подполковник. – …Похвально. Ведь изначально, подбивая тебя на отказ от Побилата, мне лишь хотелось проверить: действительно ли ты собираешься всерьёз впрягаться за своего потерянного лейтенанта или всё это лишь бравада. Быть может, при первом же удобном случае, ты тотчас умоешь руки, мол, я тут вовсе не причём. Более того, ты мог бы сказать: дескать, уж давно поднимал вопрос о присутствии на своём секретном объекте данного самозванца. Эх, Князев-Князев… Влепил бы я тебе выговор…

– За что? – возмутился, было, Валерий.

– За то, что не понял ты очевидного. Не проникся самой прописной истины о том, что своих я не бросаю. Потому и служу здесь, а ни где-нибудь в тёплом подмосковном штабе… – так, рассуждая о своей нелёгкой военной судьбе, в голове командира, похоже, успели созреть и кое-какие мысли. – …Слушай, майор. А ты не мог бы, по старой памяти, переговорить со своими «бывшими»?.. Уж кому-кому, а тебе гэбэшный «спецназ», уж точно не откажет. Согласись, что у этих ребят: и информации, и возможностей поболе нашего будет.

Эх, кто б только знал, как же не хотелось сейчас Валерию пускаться в долгие объяснения о том, почему не горит он нынче желанием лишний раз встречаться с Мухановым, то есть, с нынешним командиром своего бывшего подразделения. И уж тем более, обращаться к тому с каким-либо прошением…

Дабы внести кое-какую ясность в прошлые и нынешние взаимоотношения Князева и Муханова, пожалуй, именно здесь и следует сделать кое-какое отступление.

Ну, а начать то повествование, наверное, стоит с того, что около пяти лет назад (а может и больше), когда нынешний командир спецназа был ещё старшим лейтенантом и рядовым бойцом спецподразделения, выпало ему на пару с Князевым штурмовать жилой дом с засевшими в нём преступниками.

По сути, это была рядовая и мало чем примечательная операция. Потому и доверил Валера командование одной из групп молодому и перспективному «старлею».

По условному сигналу, группы Муханова и Князева с двух противоположных сторон должны были одновременно ворваться в бандитское логово. Синхронность действий и их внезапность, практически гарантировали успех операции и минимальность возможных потерь.

Итак, получив сигнальную отмашку, выбив дверь и увлекая за собой немногочисленную штурмовую команду, Валерий рванул вовнутрь бандитского логова. С князевской стороны «Рубикон» был уже пройден, тогда как основные силы (благородно отданные Князевым под командование «молодого» и неопытного Муханова) тот злополучный захват вовсе не поддержали.

Это уже позже, неуклюже оправдываясь, старший лейтенант будет ссылаться на неполадки связи: дескать, не услышал или вовсе не получил он условного сигнала. А в тот самый момент, о котором и шла ранее речь, малочисленное подразделение Князева вынуждено было вступить в неравный бой с превосходящими силами противника. То есть расчёт, изначально строившийся на стремительность атаки с нескольких направлений, вовсе не сработал. При этом Валеркины бойцы, вдруг попали под интенсивный и плотный бандитский обстрел.

Боевая поддержка, конечно же, подоспела. Однако в тех ситуациях, когда считанные доли секунд, в буквальном смысле решают исход схватки, она оказалась чересчур запоздавшей. Князев одним из первых штурмовавший здание, получил тогда тяжелейшее ранение. Долгое время он балансировал между жизнью и смертью и «косяк» допущенный Мухановым, вовсе не забыл и по-прежнему о нём помнил.

Он, вообще был настроен тогда крайне категорично. Вернувшись из госпиталя, Князев тотчас попытался убрать из отряда того самого старшего лейтенанта, по сути, виновного в гибели четырёх ребят, штурмовавших вместе с Валерием вражеское гнездо.

Вот только в судьбу Муханова неожиданно вмешались тогда некие «высшие силы». Нет, вовсе не те, которые на небесах. А те, что в генеральских погонах. И старшего лейтенанта пришлось оставить.

С той-то самой поры Князева и Муханова разделила незримая и, тем не менее, весьма прочная стена. Между ними вдруг образовалась полоса некоего отчуждения и взаимной неприязни. Валерий не упускал случая, чтоб по-тихому не прищемить блатного подчинённого. Не мытьем, так катанием, командир по-прежнему пытался выдавить молодого офицера из спецподразделения. В свою очередь Муханов, по любому поводу «жаловался» в вышестоящие инстанции, где имел своих надёжных покровителей.

Во всей этой неприятной истории, в которой каждый из офицеров преследовал свои конкретные цели и отстаивал сугубо личные амбиции – когда-нибудь, да должна была наступить развязка. Два обозленных «волка», просто-напросто не могли долго сосуществовать в одной «стае». На стороне Валерия был опыт и авторитет. За спиной Муханова надёжный генеральский тыл. Одного «тащили» на самый верх военной иерархии, второй – всячески этому препятствовал. Каждый из них терпел и ждал серьёзного «прокола» со стороны «соперника». И, в конце концов, этот самый момент насупил. Вопреки «закону джунглей», «стаю» покинул отнюдь не слабейший, а менее защищенный…

А быть может, и вовсе не уязвленное самолюбие точили сейчас Валерия. Вполне возможно, то была самая обыкновенная ревность. На уровне некоего подсознания Князев ощущал, что именно Муханов, взял, да и украл у него должность. А вместе с ней, он увел и его службу, которой Валерий отдал большую часть своей жизни, которую ценил не меньше таких общепринятых понятий, как «дом» или «семья». Потому и не мог он наступить сейчас на горло собственной песни, обращаясь к Муханову с какой-либо просьбой.

Князев вообще не умел просить. Любые просьбы или уговоры он рассматривал не иначе, как заискивание перед кем-либо, ущемляющее его личное достоинство…

– Товарищ подполковник, не хотелось бы вас разочаровывать. Однако спецподразделение, это далеко не та структура и не тот род войск, где допустимы отступления от чётко поставленных задач, где возможна некая «отсебятина»… – после продолжительной паузы, майор уклонился от положительного ответа. И в принципе, он был прав.

– Да, кто бы спорил… – Лютый, ожидавший совсем иного ответа, разочарованно вздохнул. Казалось бы, данный вопрос был уже исчерпан. Но только не для подполковника. Он по-прежнему не оставлял попыток уговорить майора. – …Валера, и тем не менее, в любых правилах существуют, чёрт побери, и свои исключения…. А случай-то у нас, сам должен понимать, вовсе неординарный. Самый исключительный, не терпящий ни формализма, ни казёнщины. Ты уж давай, майор… Хотя бы, попробуй. Ведь нам выбирать уже не из чего. Необходимо использовать любую возможность.

На том, собственно, разговор со штабом и окончился. Ни конкретного тебе совета, ни подсказки, ни какой-либо иной помощи или самого элементарного сочувствия.

А впрочем, и без каких-либо посторонних подсказок и уговоров, Князев и сам чётко осознавал сложность нынешнего, почти безнадёжного положения. Понимал он и то, что кроме как от бойцов своего бывшего подразделения, помощи ждать им более не откуда. Потому, Валерий ещё долго ломал голову в поисках благоприятного предлога для своего возможного визита на базу спецназа.

«Допустим, взять и приехать, без каких-либо предварительных договорённостей. Дескать: привет, мужики… Мимо проезжал, вот и решил заглянуть. Да, кстати. Вам ничего не известно об офицере взятом вчера в плен?

Нет, не пойдет.

Заявиться к матёрым воякам с подобным оправданием, по меньшей мере, глупо. Потому как любому из них будет сразу понятно о том, что прибыл я не просто так, а за конкретной помощью. То есть, с прошением. Нет, хотелось бы мне, чтоб выглядела наша встреча несколько иначе.

Эх, если бы нас вновь отправили в отцепление. Тогда и повод не нужен, и сама встреча будет, как бы неожиданной. Или, почему бы мне не столкнуться с Мухановым, к примеру, где-нибудь в штабных коридорах; на развилке дорог?.. А ещё лучше, если бы Муха сам пожаловал на наш объект. Ну, там, за боеприпасами или еще, зачем… Мечты-мечты…»

В чудо Князеву, конечно же, не верилось. И, тем не менее, оно случилось. Очевидно кто-то свыше (вошедший в тяжёлое положение майора) послал тому в гости двоих его бывших сослуживцев.

В самом начале нового века, на просторах Чеченской республики наступило относительно мирное время. Дисциплина в федеральных соединениях несколько поослабла. Передвижения по главным дорогам и открытым пространствам стали ни столь рискованы, как это было пару-тройку лет назад. Воспользовавшись данным обстоятельством, майор Горбунов и капитан Медведев выбрались со своей закрытой базы, дабы навестить своего бывшего командира и боевого товарища.

Прибыли они на склады совсем уж нежданно-негаданно, как снег на голову. Князев встретил ребят на КПП и сопроводил их в свои скромные апартаменты. От присутствия в командирской комнатушке двоих крепких и широкоплечих мужиков, там стало и вовсе тесно.

– …Потому и решили вырваться на разведку… – Олег Медведев пытался сходу объяснить цель нынешнего визита. – …Как говориться: из первых рук узнать, чем сейчас живет наш командир, чем дышит,… Тем ли он остался Князем, которого мы знали? Может, забурел и совсем забыл о нас, о нашем отряде.

– Валерка, ты чего такой хмурый? Быть может, не рад нашему приезду?.. – открывая армейским ножом банку тушёнки, поинтересовался Горбунов. – …А то смотри. Нам и в обратный путь недолго снарядиться.

– Ещё чего. Отпустить вас с таким-то добром?.. – возмутился Князев, кивнув на бутылку, стоявшую по центру стола. – …Дело тут вовсе не в вас. Устал я нынче. День был сегодня каким-то тяжёлый… – распространяться о своем ЧП майор не спешил. – …Вы бы лучше о себе рассказали. Сто лет вас не видел.

– Чё рассказывать-то?.. – усмехнулся Медведев. – …У нас, всё как обычно. КГБычно. Стреляем, ловим, спасаем, уничтожаем. Муха, по прежнему из кожи вон лезет, доказывая начальству, что он лучший. Тогда как нам приходится отдуваться за его обещания и сверх повышенные обязательства. А если честно, то служится сейчас намного проще, нежели в девяностые. Если б не Рамзанчик…

– Это ты о нынешнем Президенте Ичкерии? О Кадырове? – уточнил Валерий.

– А-то, о ком же… – согласился Олег. – …Здесь всё так же. Похищают людей и убивают бойцов федеральных войск. Только теперь этим занимаются не только боевики, но и кадыровцы, под чутким руководством самого Рамзана. Подчас Кадыров так душит местное население, что те опять бегут в леса. Где мы их, как боевиков и террористов и раскатывает под уровень грунта. Короче, не власть, а некий вполне узаконенный беспредел. При этом Москва, каждый раз продлевает Рамзану полномочия на все что угодно.

– Как и его папаша, в своё время объявивший джихад России, расправлялся с федералами… – поддержал Медведева Горбунов. – …С той же безжалостностью теперь и Рамзан, со своими приспешниками.… То есть, с бывшими боевиками, «мочит» сейчас: как своих, так и чужих.

Слушай Князь анекдот.

Как-то лев возвращается в свой зоопарк из командировки. А его не пускают: «Ты, кто такой?»

«Да вы что, с ума посходили?.. – рычит лев. – …Я же Лев! Царь зверей!»

А ему отвечают: «Нет. Царь зверей, это Рамзан Кадыров. А ты… Ты просто животное».

При этом Виктор сделал особый акцент на слове «звери», давая понять, что вкладывает он в него несколько двоякий смысл. Хотя офицеры, поняли бы это и без каких-либо дополнительных интонаций.

Именно сейчас, пожалуй, впервые, Валерий мог наблюдать за своими бывшими бойцами несколько отстранённо, как бы со стороны. То есть, не взглядом их непосредственного командира, а как лицо постороннее и далёкое от спецназа. Офицеры суетились над закуской; шутили; о чем-то вспоминали. Как бы, между прочим, и совсем непринуждённо рассказывали о своих тяжёлых, боевых буднях, в которых каждый новый день мог запросто оказаться для них и последним.

«Это и есть наши нынешние русские богатыри. Ни чета всевозможным заморским Рембо, с дутыми бицепсами и тупыми взглядами. Обычные и простые ребята. Хотя, нет. Они далеко не «простые». Конечно же, они осознают свою исключительность. Да только не выпячивают её всем на показ. Ведут себя естественно, без показухи и заносчивости.

Правильно. «Естественность» – самое подходящее для этого случая слово. Каждодневно рискуя своей собственной жизнью, они умудряются оставаться всё теми же парнями, легко относящимися к той непростой доле, которая на них выпала. Они умудрились не озлобиться, не оскотиниться, сохранить такт и уважение к собратьям по оружию.

И пусть кое-кто нынче говорит: дескать, спецслужбы в постсоветской стране разрознены, что существуют в них какие-то кланы, группировки, грызня. Будто бы ФСБ, ГРУ, СВР и Погранвойска – каждый из них сам по себе. У каждой службы, дескать, свои корыстные интересы.

Нет, я в это не поверю. Возможно, там «наверху», где-то близ Кремля – нечто подобное и имеет место. А здесь, в гуще военных перипетий, никто и никогда: ни то чтоб «ствол» в сторону коллеги обратил, слова грубого не бросит.

Вот уж точно: бывших чекистов не бывает. Не причём тут погоны, присяга или некогда единое, общее для всех ведомство. Здесь нечто иное, некий уровень подсознания. Потому как невозможно вытравить из нас, ни общий дух, ни схожесть мышление, ни заведомые приоритеты, ни годами службы привитое чувство товарищества…»

– И всё же редко мы сейчас собираемся. Имею в виду, вот так. В неформальной, что ли, обстановке… – качая головой, посетовал приехавший капитан. – …А помнится, подобные встречи у нас были чуть ли не регулярны. Помнишь Валера, как мы однажды погуляли у тебя на Родине? Славная была пирушка.

– Ещё бы не помнить… – как-то тяжело усмехнулся в ответ Князев. – …Не каждый день, скажу я вам: мой Омск переживает внеплановую «высадку» бойцов спецназа. Всего-то семеро!.. А умудрились поставить на уши целый райотдел милиции. Быть может, именно поэтому нам и противопоказано собираться вместе. Как ты давеча подметил: в неформальной обстановке. Ведь мы, просто-напросто превращаемся в реальную угрозу для мирной общественности.

– Зачем же так категорично?.. – возразил Олег. – …Вели мы себя вполне пристойно. Как нормальные люди приехали в гости к своему командиру. Без шума и скандалов отметили начало отпуска, полученные награды и звания. И по-тихому поехали на вокзал. Абсолютно ничто не предвещало того, случайно возникшего инцидента с местными блюстителями правопорядка.

Кто же знал, что прижмет тогда Витюшу, его мочевой пузырь… – Медведев искоса глянул на Горбунова, двухметрового светловолосого исполина, наполнявшего в тот момент стаканы водкой. – …Что помчится наш общий друг справлять свою нужду в близлежащие кусты. Те самые, что за остановкой общественного транспорта…

– Так ведь я вам сразу сказал о том, что на такси нужно было ехать… – смущаясь, оправдался Горбунов («герой» тех самых событий). – …А им, видите ли, вечерний город захотелось посмотреть. Ну?.. Посмотрели?

И, между прочим, на автобусной остановке кроме нас никого и не было. К тому же, смеркалось. По нормальному, меня бы никто и не заметил. Кто же мог заранее предвидеть, что в тех самых зарослях, менты обычно «пасут» подвыпивших работяг со второй смены местного завода, да бабки с них трясут, якобы, за те мелкие хулиганства.

Только я, понимаешь, струю пустил, только душу свою начал отводить в долгожданной и опустошающей истоме. А тут… Хлабысь по почкам резиновой дубиной. Да ещё и со всего размаха… Дескать, чего это ты, грёбаный пролетарий, гадишь, где не попадя. Мы же тогда по гражданке были одеты. Потому, очевидно и спутали меня правоохранитель с каким-нибудь токарем или фрезеровщиком. А долбанул он меня со всей дури, как пить дать, из-за моей комплекции. Видать, опасался ответку получить, вот и решил, падла, сходу на испуг меня взять.

От внезапной боли, в глазах моих жутко потемнело. И, между прочим, именно с того самого вечера, моя спина иногда и постанывает. Короче, не смог я стерпеть не столько боль, сколько обиду и наглое к себе обращение. Вот и вдарил я тому менту промеж глаз. И за себя, и за весь рабочий класс.

– Витька, сдается мне, что рабочим классом дело там вовсе не ограничилось… – от души рассмеялся Медведев. – …Потому как пятки того мента просвистели над самыми вершинами кустарника. Вдарил ты ему не только за пролетариат, а ещё и за обедневшее крестьянство.

Когда ж, Витюша, ты принялся отоваривать и остальной наряд ППС, тут и нам пришлось кулаками помахать, отбивая тебя от обезумевшей ментовской свары. Как мухи на говно они слетелись, чуть ли не со всего города.

– Ты это кого «дерьмом» сейчас обозвал? – воинственно насупился Горбунов.

– Да, это я, так… Образно… – поспешил сгладить ситуацию Олег. – …Главное, что закончилось всё, вполне благополучно. Никто не попал в руки врага. Все (пусть и каждый по своему), но до вокзала добрались. После чего и разъехались мы по своим домам.

– Благополучно?.. – тяжело вздохнул Князев. – …Для вас, наверное, так оно и было: уехали и забыли. А я, как минимум, с месяц на улицу опасался выйти, морду свою показать. Город-то ещё долго слухами полнился. Болтали: дескать, милиция провела серьёзную операцию, накрыв крупную преступную группировку. Лишь семерым бандитам удалось избежать ареста. Скорее всего, те слухи сами блюстители порядка и распространяли. Чтоб облажавшись, хоть чуть-чуть выглядеть поприличней.

– Валер, с чего это вдруг, ты надумал вернуться?.. – неожиданно подмигнул майору Виктор. – …Ломка? В виду отсутствия привычной дозы адреналина.

– Почти угадал. Да, и скучно там баз вас, без оболтусов, – отшутился Князев.

Очевидно предчувствуя, что Горбунов собрался-таки доконать Валерия своими назойливыми расспросами, Олег поспешил вмешаться в только-только начавшийся разговор.

– Командир, ты случаем, нашу бывшую девчонку-переводчицу, у Лютого не встречал? Ну, Ирину?

– Нет, – на всякий случай, соврал Князев.

– Зря. Она же вслед за тобой от нас убежала. А тут, недавно столкнулся с ней в вашем штабе. И кое-как её узнал. Ох и похорошела, скажу я тебе, девчушка. Если бы ни Светка, жена моя.… Уж я бы не упустил случая за ней приударить.

– Слышал я, Князев… Будто бы гражданская жизнь у тебя удачно начала складываться… – не унимался Горбунов. – …Говорили: якобы, бизнес твой в гору прет. Так почему же?..

– Витюша, ну, ты чего пристал к человеку? Разве не видишь, Князь не желает касаться этой темы?.. – и Медведев в шутку зажал своей ладонью рот сослуживца. – …Валерыч, как тебе на новом-то месте?.. Бардака много?

– Служится, в общем-то, нормально. Однако и здесь спокойной жизни, похоже, не будет.

– А теперь, командир, поподробнее… – с лица Олега вдруг исчезла привычная улыбка. – …Давай, давай… Колись. Ведь с самой первой минуты я понял, что случилось у тебя нечто серьёзное.

– Уж куда серьёзнее. Офицер у меня с объекта пропал, – без каких-либо эмоций пояснил Князев.

После чего, за стаканом «горькой» он и поведал своим бывшим сослуживцам о случившемся.

Томно потягиваясь, Литвиненко вышел из казармы. Не спеша, осмотревшись, он направился в сторону «курилки». Туда, где без дела слонялись двое солдат-первогодок.

– Пацаны, курево есть? – обратился он к тем самым лоботрясам.

– Пожалуйста, товарищ сержант… – Садиков протянул старослужащему открытую пачку. – …Только у нас без фильтра. Устроит?

– Пойдет… – взяв сигарету и чиркнув спичкой, Литвиненко с сарказмом поинтересовался. – …Опять, что ль кого-то похитили?

– Вроде, нет, – пожал плечами Чернышев.

– Что ж тогда, так тихо и безлюдно, словно все вымерли?

– А ты, разве не в курсе?

– Нет, конечно. Я же отсыпался после ночного караула.

– Гости у нас. Офицеры спецназа. Уж пару часов, как у Князева заседают. Вот и мы, по-своему расслабляемся.

– Ты-то, чертила, как определил, будто прибывшие, именно из спецназа?.. – ухмыльнулся Сашка. – …На лбу у них, что ли, это написано?

– Ребята на КПП документы их видели. Да, и чего там определять-то?.. Посмотришь на них, и уж точно не ошибешься. Такие же, как и наш майор, два крупногабаритных «шкафа». Кулачищи, во какие!.. Прям, с мою голову.

– Ну, значит, уже началось… – тоскливо выдохнул всезнающий дембель. – …Из-за этого грёбаного Побилата, они по князевскую душу и примчались. Достанут теперь всех своими расспросами-допросами, очными ставками, служебными разбирательствами. Можете считать, что нашей нормальной службе пришел конец. Эх, и угораздило же лейтенанта к чичам попасть.

– Литвин, угомонись… – Садиков попытался внести ясность. – …Эти двое, точно не проверяющие. Они просто так, навестить майора приехали.

– Слышь, салага. Ты бы не учил отца.… Знавал я таких «гостей»… – Сашка продолжал стоять на своем. – …За два года успел насмотреться. Это по началу, они вроде как с благими намерениями. Разговоры ведут задушевные. А после, начинают темнить, крутить, под кожу лезут… Вечно чего-то рыщут. Что-то роют, вынюхивают.

– И чего ж они роют?

– Известно чего. Козёл отпущения им нужен. О полковнике Буданове слыхали?

– Эт, которого посадили? – уточнил Садиков.

– Причём посадили его, просто ни за что. Мужик «наказал» чеченскую снайпершу, по законам военного времени. А его осудили за изнасилование. А как эти суки с русскими?.. Да тут пол Чечни, в лагеря следует отправить. Однако, им можно, для них амнистия…

Вот и в нашем случае. Проверяющим нужен тот, на кого и свешают они всех «собак». Найдут, и тотчас всё утихнет. А через недельку-другую и вовсе забудется.

А впрочем, мне-то чего переживать. В том наряде меня не было. Это у майора пускай голова болит: как выкрутиться. Да, у караульных: чего им ответить. Короче, не парьтесь мужики. Анекдот, лучше слушайте. Как раз, в тему.

В общем, на дальнюю погранзаставу, вертолётом был доставлен проверяющий из генштаба. Офицеры перед ним на задних лапках. Знакомят его с бытом и службой рядовых пограничников; водят по близлежащим окрестностям. Не зная как тому угодить, целый день от него не отходят.

И в целом, инспектор остался доволен. Однако ближе к вечеру захотелось ему, ну хоть до чего-то докопаться. Вот и обращается он к командирам с подковыристым вопросом. Дескать, господа офицеры, вам приходится проводить по шесть-восемь месяцев вдали от «большой земли», а то и по целому году. Так каким же, интересно образом, вы преодолеваете свои естественные природные инстинкты. То есть, тягу к противоположному полу?

«На этот случай, у нас имеется ослица», – ничуть не смущаясь, отвечает старший.

«И на нее мне хотелось бы сегодня взглянуть», – перебивая командира, заявляет проверяющий. После чего, прямиком отправляется в указанный пограничниками сарайчик.

Минут этак через десять, поправляя амуницию и застёгивая ширинку, удовлетворённый (в прямом и переносном смысле) инспектор выходит из того самого сарая и подводит окончательный итог.

«Состоянием дел на заставе, я доволен. Обязательно отражу в рапорте порядок и дисциплину. Вот только животина ваша, уж больно старая».

«Старая, ни старая. А для того, чтоб добраться до соседнего селения, где полно незамужних девок, и такая сойдет. Бегает наша ослица ещё резво», – в полуулыбке отвечает ему командир.

Все трое рассмеялись. После чего, Чернышев окончательно закрыл вопрос относительно проверяющих.

– Литвин, у приехавших офицеров бутылки в сумке звенели. А по серьёзным вопросам, с подобным багажом не ездят.

– О-о-о!.. Так с этого и нужно было начинать… – обрадовался Сашка. – …Коль начальство «квасит», так и нам вовсе не грех оттянуться. Пацаны, а ну, живо отыщите мне пару папиросин.

– На хрена?.. – удивился Садиков. – …Сигарет ведь полно.

– Исполняй, чего сказано. Сейчас «трофей» будем опробовать… – Литвиненко торжественно вынул из кармана запаянный со всех сторон целлофановый пакетик с сухой и мелконарезанной серо-зелёной травой. – …Вот, одолжил по случаю, у дохлого чурека-наёмника, когда мы в оцеплении стояли. Мертвякам, как известно, «ханка» ни к чему. А нам вовсе не в падлу «пыхнуть» заморскую диковину. Заодно и узнаем, отчего у чехов глазищи «по полтиннику», когда они в атаку на нас прут.

– …Обожди-обожди. То есть, ты хочешь сказать: будто бы никто и ничего не видел? Да, быть этого не может… – после того, как Князев кратко обрисовал картину связанную с пропажей Побилата, с явным недоверием воскликнул Медведев.

– В том-то и дело. Сам удивляюсь. Чертовщина какая-то… – Валерий кивнул, соглашаясь с капитаном. – …Прикинь. Ясный день. До ближайшего ограждения не менее ста метров открытого пространства. И при всём при этом, караульные и прочие бойцы, находившиеся в то время на территории, в один голос утверждают: якобы, ничего подозрительного не заметили.

– Князь, а ты не допускаешь мысли о том, что кто-то из твоих подопечных, работает на армию Ичкерии?.. К примеру, тот же прапорщик, о коем ты отзывался не слишком-то и лестно… – теперь уже Горбунов принялся выдвигать всевозможные версии. – …Или предположим, что твоего офицера и вовсе никто не похищал. Прихлопнул его прапор, и пока ты вел там свои телефонные переговоры, тело Побилата всё ещё находилось на складе. Позже, его порубили на куски и, по частям вынесли за ограждение. Или, ещё проще. Прапор мог запросто вступить в преступный сговор с кем-то из «водил»… Да тут полно вариантов.

– Исключено… – грустно ответил Валерий. – …Не было на складах: ни лейтенанта, ни его тела. После разговора с Лютым, я взял на себя ответственность и лично проверил внутренние помещения складских ангаров. К тому же, ни вчера, ни сегодня – машины на территорию не въезжали и, соответственно, наш объект не покидали.

– Князь, не смеши народ… – усмехнулся Медведев. – …Чтоб серьёзно обыскать такие огромные площади, понадобиться, по меньшей мере, месяц, а не пара часов. Запихни тело в любой из многочисленных ящиков, и хрен ты его отыщешь.

– Один чёрт, время уже упущено… – отмахнулся Князев. – …Пожалуй, теперь только от самого лейтенанта и возможно будет узнать: кого конкретно мне стоит взять за задницу. Потому и бьюсь я, что не будет никакого освобождение. Отпустив или обменяв Побилата, чены фактически раскроют своего засланца. В то время как гадать и подозревать всех и каждого, самое распоследнее дело…

Когда ж за окном начало смеркаться и Валерий зажег в комнате свет, гости засобирались в обратный путь.

– Остались бы до утра… – предложил Князев. – …Выспались, и уже со свежей головой…

– Нет-нет… – оборвал его Олег. – …Муханов не поймет. Ведь мы обещали ему, быть до полуночи на месте. Времени осталось, в аккурат, на обратную дорогу. Валера, ты бы проводил нас до КПП. Ни дай-то Бог, после известных событий, твои орлы вдруг проявят повышенную бдительность, да и пристрелят нас по случайности, к едрени-фени.

– Время-то, как быстро пролетело. Пять часов проболтали, а толком и не поговорили… – растерянно произнес Князев, нехотя вставая со стула.

– А о чем бы ты ещё хотел поговорить? – застёгивая сумку, поинтересовался Виктор.

– К примеру, узнать о наших ребятах. Тех, которые после меня ушли. Связь с ними, хоть какую-то поддерживаете?

– Конечно, поддерживаем. Один ты у нас «волк-одиночка». Затаил, понимаешь, обиду на весь свет, умотал в свою Сибирь и ни слуха от тебя, ни духа… – с нескрываемым упрёком ответил ему Горбунов.