Небо было почти чёрное, но снег ярко голубел в лунном свете.
Море спало подо льдом, букашки и козявки глубоко под корнями деревьев видели сны о весне. Но до весны было ещё далеко: зима едва перевалила за новогодние праздники.
В том месте, где долина слегка выгибалась перед подъёмом в гору, стоял одинокий заснеженный домик, похожий на странной формы сугроб. Рядом с ним чернела, петляя в обледенелых берегах, речка; течение всю зиму не давало ей замёрзнуть. Но на мосту не видно было следов, и нанесённые ветром снега́ вокруг дома лежали нетронутыми.
И всё же внутри было тепло. В подвальной печи потихоньку горел торф. Луна заглядывала в окна, освещала мебель в белых зимних чехлах и хрустальную люстру, укрытую тюлем. В гостиной, где стояла большая изразцовая печка, спало всё муми-семейство.
С ноября по апрель муми-тролли спали: так поступали их предки, а муми-тролли чтят традиции. Как и предки, перед сном они набивают животы еловыми иголками и, думая уже о весне, стаскивают к кроватям всё, что может понадобиться сразу после пробуждения: лопаты, увеличительные стёкла, кусочки фотоплёнки, анемометры и тому подобные полезные вещи.
Стояла тишина, исполненная спокойного ожидания.
Время от времени кто-нибудь вздыхал и поудобнее устраивался в нагретой ямке в матрасе.
Лунный свет скользнул с кресла-качалки на столик, переполз через медные шишечки в изголовье кровати и попал прямо в глаз Муми-троллю.
И тут случилось невиданное и неслыханное с тех самых пор, как первый из муми-троллей погрузился в зимнюю спячку. Муми-тролль проснулся и заснуть не смог.
Он посмотрел на луну и сверкающие кристаллики льда по ту сторону оконного стекла. Услышал, как потрескивает в подвале печь, и поднял голову. Любопытство охватывало его всё сильнее. Наконец он встал и пошлёпал к маминой кровати.
Муми-тролль осторожно потянул маму за ухо, но она не проснулась, а только плотнее свернулась калачиком.
«Если уж мама не просыпается, то остальных и вовсе бесполезно будить», – решил Муми-тролль и отправился дальше обследовать дом, сделавшийся чужим и таинственным. Часы давным-давно остановились, всё было покрыто слоем пыли. На столике в гостиной стояла плошка с остатками еловых иголок. Укутанная тюлем люстра тихонько позвякивала.
Муми-троллю вдруг стало страшно, и он замер. Стоя в тёплой темноте, куда не доставал лунный свет, он чувствовал себя одиноким и всеми покинутым.
– Мама! – Муми-тролль подёргал Муми-маму за одеяло. – Проснись! Весь мир куда-то подевался!
Но мама не проснулась. В её сны о весне вкралось немного тревоги и беспокойства, но одолеть сон она не смогла. Муми-тролль прилёг на коврике возле её кровати. А долгая зимняя ночь продолжалась.
Утром снег на крыше пришёл в движение. Он пополз вниз, повисел на краю крыши и мягко ухнул наземь.
Теперь все окна завалило снегом, только слабый серый отсвет пробивался сквозь стёкла в дом. Гостиная стала ещё таинственнее, как будто оказалась вдруг глубоко-глубоко под землёй.
Муми-тролль прислушивался, навострив уши, потом зажёг фонарь и подошёл к комоду – чтобы прочитать весеннее письмо Снусмумрика. Оно оказалось на своём всегдашнем месте, под трамвайчиком из морской пенки, и ничем не отличалось от предыдущих писем, которые Снусмумрик всегда оставлял ему в октябре, отправляясь на юг.
Вверху страницы шло крупным круглым почерком: «Привет». Само письмо было коротким:
«Приятных снов, не грусти. В первый тёплый день весны я снова к вам вернусь. Жди меня, будем с тобой строить плотину. Снусмумрик».
Муми-тролль перечитал письмо много раз и тут почувствовал, что проголодался.
Кухня, пустая и аккуратная, тоже оказалась как будто на глубине нескольких миль под землёй. Пуст был и чулан: нашлась только початая бутылка брусничного сока и полпачки сухариков.
Муми-тролль устроился под столом и принялся есть, то и дело перечитывая письмо.
Потом он лёг на спину и стал разглядывать снизу доски столешницы. Было ужасно тихо.
– Привет, – прошептал Муми-тролль. – Приятных снов, не грусти. В первый тёплый день весны… – проговорил он чуть громче, а потом запел во всё горло: – Я снова окажусь у вас! Снова окажусь у вас, и будет весна и тепло, я буду здесь, и мы пойдём туда, и ещё сюда, и пробежим по всем дорож…
Он оборвал песню на полуслове, заметив, что из-под кухонной тумбочки на него смотрят два глаза.
Муми-тролль в ответ уставился на них. В кухне опять стало очень тихо. Так же тихо, как раньше. Потом глаза пропали.
– Стой! – вскричал Муми-тролль. Он подполз к тумбочке и тихонько позвал: – Выходи, не бойся. Я тебе ничего не сделаю. Выходи же…
Но кто бы ни жил под тумбочкой, он больше не показался. Муми-тролль разложил на полу остатки сухариков и налил в блюдце немножко брусничного сока.
В гостиной хрусталики на люстре печально позвякивали.
– Я ухожу, – сурово сказал Муми-тролль хрусталикам. – Надоели вы мне все. Пойду на юг, навстречу Снусмумрику.
Он толкнул входную дверь, но она примёрзла.
Бедный Муми-тролль, повизгивая, перебегал от одного окна к другому, но они тоже все замёрзли. Тогда он взбежал наверх, толкнул чердачное окошко и выбрался на крышу.
Морозный воздух принял его в свои крепкие объятия.
У Муми-тролля перехватило дыхание, он поскользнулся и покатился с крыши. И беспомощно рухнул в новый опасный мир, и утонул в первом в своей жизни сугробе. Снег неприятно покалывал бархатную шкурку, а в нос ударил новый запах. Он был острее, чем все прежние, и даже немножко пугал. Но этот запах стряхнул остатки сна и разбудил любопытство.
Густой серый сумрак покрывал всю долину. Сама долина из зелёной стала белой. Всё, что раньше двигалось, сделалось неподвижным. Все живые голоса исчезли. Все углы скруглились.
– Снег, – прошептал Муми-тролль. – Я помню, мама говорила. Ей рассказывали, что такое бывает. Это называется снег.
Бархатная шёрстка Муми-тролля пустилась в рост, хотя он об этом не подозревал. Она решила постепенно сделаться зимней шубкой. Ей предстояла долгая работа, но решение было принято. А это всегда хорошо.
А сам Муми-тролль, с трудом пробираясь сквозь сугробы, дошёл до реки. До той самой реки, которая летом была прозрачной и, сверкая, пробегала через сад. Теперь она стала совсем другой. Чёрная и равнодушная, она тоже была частью нового, чужого мира.
Муми-тролль на всякий случай осмотрел мост. Осмотрел почтовый ящик. Они остались прежними. Он приподнял крышку почтового ящика: внутри нашёлся только сухой осенний лист без единой буквы.
Запах зимы, к которому Муми-тролль начал привыкать, уже не казался таким острым.
Муми-тролль посмотрел на куст жасмина, на торчащие как попало голые ветки и подумал с ужасом: «Он умер. Весь мир умер, пока я спал. Этот мир – не мой, и я не знаю, чей он. Может, Моррин. Муми-тролли в таком не живут».
На миг он задумался, но потом решил, что сидеть одному в спящем доме ещё хуже.
Он ступил на нетронутый снег на мосту и зашагал вверх по склону. Это были маленькие, но решительные шаги, и они вели мимо деревьев прямо на юг.