Как верёвочка вилась
вензельком неотразимым
по горам и по низинам,
где не раз встречали нас!
Как верёвочка вилась -
то бегом вилась, то шагом,
по горам и по оврагам -
обстоятельно и всласть:
через речку, через мост -
чуть скользя на парапете…
И ничто на белом свете
никогда так не вилось,
и ничья на свете власть,
и ничьи на свете речи
не бывали так сердечны,
как верёвочка вилась!
А любовь была не страсть,
не высоты, не глубины -
мы друг друга так любили,
как верёвочка вилась.
И, когда в последний раз
я исчезну в чистом поле,
ни о чем я так не вспомню,
как верёвочка вилась!
Тетрадь оставлена в саду -
стихи, промокшие насквозь,
уже совсем нельзя прочесть.
Размыло небо и звезду,
размыло синих ягод гроздь
и всё, что прежде было здесь.
А было несколько имён,
и несколько Любовей к ним,
и сумасшествий, и чудес.
И плавал колокольный звон,
и плавал беспризорный нимб,
и всё, что прежде было здесь.
Чаи гоняли допоздна
и говорили наобум
слова – какие только есть.
И жизнь была ещё нужна -
и смех, и блеск её, и шум,
и всё, что прежде было здесь.
Гадали кто на чём горазд,
пророчествовали о том,
чего не выпить и не съесть.
Лепили из подручных фраз
кто бога, кто корабль, кто дом -
и всё, что прежде было здесь.
Теперь уж не восстановить
ни строчки: тут какой-то бред,
тут дождь навеки промочил
всё-что-имело-место-быть,
но по рассеянности, нет -
по глупости, нет – без причин -
1996
Старая-старая повесть:
Древний Египет, Китай…
Утро просило: опомнись, -
день говорил: испытай.
Вечер в глухом покрывале
вёл меня в маленький ад -
там меня с толку сбивали
и отпускали назад.
И, в темноте меня бросив,
ветер – фельдфебель, шагист -
в спину бросал мне: философ! -
и добавлял: берегись.
Но, по окраинам мокрым
идучи миром чужим,
тихо твердила: посмотрим! -
милая мудрая жизнь.
Это Ваши слова – не-печальтесь-пройдёт-
а-печаль-если-прошлая-значит-чужая!
И не помню уже, сколько лет напролёт
я живу с этим знаньем – и не возражаю,
хоть никак не проходит всё то, что должно
проходить, – и, как прежде, то муча, то жаля,
прямо в сердце мне врезано Ваше окно,
и горит, и горит – и я не возражаю.
В том окне всё пируют – и дай-то им Бог
пировать, своих сроков не опережая,
и, бокал подхватив за сверкающий бок,
позабыть обо всём, что я смог и не смог…
Я живу хорошо. И мой сумрак глубок.
И легка моя жизнь, и я не возражаю.
Старьёвщик-вечер собирает в горсть
нелепые дневные сувениры:
листок породы оторви-да-брось,
брелок с ключами от пустой квартиры,
записка… то есть подпись из неё,
мотивчик – надоедный, хоть не слушай…
Чудесное смешное вторсырье:
дай только срок – оно ещё послужит,
лишь ночь настанет!
И настала ночь,
и я – опять спускаясь в ад из рая -
всё то, что удалось мне приберечь,
кладу перед собой – перебирая
бесценный мой, прекрасный мой утиль:
билетик, кремешок от зажигалки…
А на ботинках серебрится пыль
от нашей с Вами утренней прогулки.
Когда я вдруг исчезну
в лирическую бездну
и Вам вдруг станет плохо -
Вы напевайте Баха.
Навязчивые мысли
оставив в пыльном кресле,
Вы напевайте Баха
от вздоха и до вздоха.
Забудьте все печали,
пойдите на качели
и напевайте Баха
от взмаха и до взмаха.
А к моему прощайте
себя не возвращайте:
не поминайте лихом,