В осеннем сердце – как я мог
Мечту лелеять, что придет расцвет?
Под землю глубоко
Цветок зимой уходит…
Подснежники – это первый признак новой жизни в нашем саду. В этот момент понимаешь, что зима начинает сдавать свои позиции. Их зеленые побеги пробираются наружу из темной земли, а простые белые цветы – это квинтэссенция намерения начать все с чистого листа во всей его абсолютности.
Каждый февраль, перед тем как подснежники отомрут, мы делим некоторые из них и рассаживаем. Хотя большую часть года эти цветы невидимы, они растут и размножаются под землей. Местные мыши не трогают подснежники, питаясь другими луковицами в саду, позволяя цветам самозабвенно размножаться. Мне греет душу не только их количество, но и ощущение наследия – легионы подснежников, которыми сейчас покрыт наш участок, начались с нескольких ведер луковиц, пересаженных из сада матери Тома более тридцати лет назад.
Обновление и регенерация происходят в растительном мире естественным образом, в то время как восстановление нашей психики не наступает так же естественно. Хотя разум внутренне стремится к росту и развитию, в его работе есть подводные камни. Многие из наших автоматических реакций, сталкиваясь с травмами и потерями, такими как избегание, оцепенение, изоляция и навязчивые мысли, на самом деле работают против возможности исцеления.
Повторяющиеся паттерны тревожного и навязчивого мышления, возникающие при депрессии, создают порочный круг. Такого рода фиксация – это попытка ума разобраться в определенных вещах. Однако стремление решить не поддающиеся объяснению проблемы запирает нас в тупике и мешает двигаться вперед. Депрессия обладает еще одной присущей ей цикличностью: когда мы в депрессии, то воспринимаем и интерпретируем мир и самих себя гораздо более негативно, что, в свою очередь, подпитывает наше плохое настроение и усиливает желание изолироваться от всего. Истина заключается в том, что, предоставленный самому себе, разум легко заводит нас в «кроличью нору».
Я помню одну пациентку, которая задолго до того, как я начала задумываться о терапевтическом эффекте садоводства, посеяла семя в моем сознании. Кей, назовем ее так, жила со своими двумя сыновьями в квартирке с небольшим садом. Она страдала от повторяющихся приступов депрессии, порой довольно тяжелых. Ее детство было омрачено насилием и родительским пренебрежением. Во взрослой жизни женщина изо всех сил старалась выстраивать здоровые отношения и воспитывала своих сыновей в основном самостоятельно. В подростковые годы мальчики довольно часто конфликтовали, и когда они оба достаточно рано покинули дом, Кей снова впала в депрессию. Впервые за двадцать лет она вдруг оказалась в доме одна.
В ходе терапии выяснилось, что у женщины очень много негативных чувств по отношению к себе. Они возникли еще в детстве и мешали ей впускать в свою жизнь что-то хорошее, поскольку в глубине души Кей считала, что не заслуживает этого. Если что-то хорошее все же случалось, через какое-то время она начинала беспокоиться о том, что потеряет это. В результате она часто саботировала отношения и другие возможности изменить свою жизнь, тем самым пытаясь предотвратить те разочарования, которые, как она думала, неизбежно последуют. Именно так депрессия становится самоподдерживающимся состоянием, в котором безопаснее не позволять развиваться чему-то новому, не рисковать, давая себе надежду, – из страха быть загнанным разочарованием в еще большую бездну.
У квартиры Кей был задний дворик с небольшим садом, который ее сыновья за все эти годы превратили в хаос. Теперь, когда они больше не жили дома, женщина решила привести его в порядок и в последующие месяцы завела себе привычку заниматься садом. Однажды она сказала мне: «Это единственный момент, когда я чувствую себя хорошо». Это заявление было поразительным, отчасти из-за той убежденности, с которой она его произнесла, но также и потому, что до того ей было трудно обрести чувство чего-то хорошего в своей жизни.
Так что же Кей имела в виду под тем, что она «чувствует себя хорошо»? Работа в саду отвлекала ее от собственного состояния и давала ей необходимое чувство убежища. И то и другое, несомненно, было ей только на пользу. Но прежде всего возможность наблюдать за ростом и развитием растений давала ей осязаемое доказательство, реальное подтверждение того, что мир не так уж плох и она тоже не так уж плоха. Кей обнаружила, что может что-то создавать, взращивать. Садоводство не было лекарством от ее депрессии, которая была слишком застарелой для этого, но это занятие помогло стабилизировать состояние Кей и дало ей столь необходимый источник самоуважения.
Хотя садоводство представляет собой творческий акт, его не всегда высоко ценят. Чаще всего его значение низводится до «приятного» хобби, а иногда и до необязательной роскоши; и в равной степени его могут относить к одной из форм весьма прозаичного и ничем не выдающегося ручного труда. Источник такой поляризации можно проследить вплоть до Библии. Эдемский сад был столь же прекрасен, сколь и изобилен, и до тех пор, пока Адам и Ева не были изгнаны оттуда, чтобы трудиться на скудной земле, они жили в условиях идеального совершенства. Если сад – это либо рай, либо каторжный труд, где же тогда золотая середина? Где садоводство представлено как значимая и содержательная деятельность?
История святого Маврилия[25], который был епископом Анже в начале пятого века, в какой-то степени дает нам ответ на данный вопрос. Однажды, когда Маврилий служил мессу, в церковь вошла женщина и стала умолять его пойти с ней и причастить ее умирающего сына. Не осознавая срочности ситуации, Маврилий продолжил мессу, но прежде, чем он закончил, мальчик умер. Охваченный чувством вины и собственной недостойности, епископ тайно покинул Анже и сел на корабль, направлявшийся в Англию. Во время путешествия ключи от городского собора выскользнули за борт, и он воспринял это как знак того, что ему не суждено будет вернуться. В Англии он стал работать садовником у одного знатного вельможи. Тем временем жители Анже отправили отряд на поиски своего любимого епископа. В конце концов спустя семь лет они нашли особняк дворянина и столкнулись с Маврилием, когда тот выходил из сада, неся плоды для своего хозяина. Они тепло приветствовали его, и Маврилий был поражен, когда они вручили ему те самые потерянные ключи от собора, которые им чудом удалось обнаружить во время своего путешествия.
Осознав, что теперь он прощен, Маврилий возобновил свое епископское служение и впоследствии был причислен к лику святых. Он изображен на фресках в Анже и на сохранившемся фрагменте гобелена копающим сад английского дворянина, окруженный фруктовыми деревьями и цветами, а также подносящим плоды своих трудов хозяину.
Моя интерпретация истории Маврилия заключается в том, что сожаление и самобичевание, которые он переживал после смерти мальчика, разрушили его чувство собственной идентичности и вызвали определенную форму депрессивного расстройства. В течение некоторого значительного периода времени он старался примириться с тем, что считал предательством своего долга заботы о ближнем. Садоводство стало для него возможностью компенсировать чувство вины за произошедшее. В конце концов ему удалось восстановить чувство собственного достоинства (что символизирует в истории возвращение ключей), и это позволило ему вернуться к своей прежней социальной роли и вновь установить связь со своим сообществом.
Однако после смерти Маврилия его семилетняя садоводческая деятельность стала трактоваться[26] в религиозном учении как пример того, что грехи можно искупить, «выполняя свою работу в духе покаяния». Тем не менее мною история Маврилия не воспринимается как пример покаяния или самонаказания. Он не бежал в пустыню и не возделывал суровую землю, как отцы-основатели раннего христианства, и не отправился в одиночное изгнание, как святой Фока или святой Фиакр, два святых покровителя садоводства. Вместо этого он решил выращивать цветы и фрукты в мирском месте. Возможно, работая в саду дворянина, Маврилий установил свои отношения с Богом, которые не требовали чрезмерного самонаказания, но гораздо более мягким способом предлагали ему второй шанс, шанс «сделать добро» и в конечном счете вернуться к своей истинной роли в мире. Мне нравится думать, что эта история – раннее свидетельство терапевтического действия садоводства, и я стала рассматривать ее как аллегорию восстановительного потенциала садовничества.
В следующем столетии святой Бенедикт со своими «Правилами»[27], прописывающими устав монашеской жизни, официально вывел садоводство из сферы покаянного труда и утвердил святость физического труда. Постулат святого Бенедикта, предложенный впервые, был революционным не только в рамках Церкви, но и в более широком контексте – в те времена обработка земли ассоциировалась с крепостным правом и обездоленными крестьянами.
Для бенедиктинцев садоводство стало своеобразным уравнителем: никто в монастыре не был слишком великим или слишком ученым, чтобы избежать работы в саду. Это была культура заботы и почтения, в которой к инструментам садовника относились с таким же уважением, как и к сосудам в алтаре.
Это был образ жизни, в котором тело, разум и дух находились в равновесии и в котором добродетельная жизнь была выражением нашей взаимосвязи с миром природы.
После падения Рима в Европе наступили темные времена, и земля остро нуждалась в восстановлении. В Римской империи наблюдался рост крупных поместий, или латифундий, которые держались на системе рабского труда и эксплуатации земли до полного истощения. По мере того как орден Святого Бенедикта рос, росло и его влияние. Монахи присоединили к своему ордену некоторые из этих заброшенных и разрушенных поместий и приступили к их развитию, строя монастыри и возрождая земли. Восстановительная работа, которую предприняли бенедиктинцы, была важна как с материальной точки зрения, так и с духовной. Святой Бенедикт верил в неразрывную связь материи и духа и в то, что жизнь духа должна быть основана на отношениях с землей.
В типичном бенедиктинском монастыре были виноградники, фруктовые сады и участки для выращивания овощей, цветов и лекарственных трав. Были также огороженные сады, которые использовались как места для спокойного уединения во время медитации и для восстановления после болезни. Рассказ святого Бернара о садах при богадельне в аббатстве Клерво[28] во Франции датируется одиннадцатым веком и является одним из самых ранних описаний терапевтического воздействия сада. «Больной сидит на зеленой лужайке, – писал он, – и для облегчения его болей благоухание всех видов трав услаждает его ноздри… прекрасная зелень пряных растений и деревьев питает его глаза… хор разноцветных пичуг ласкает его уши… земля дышит плодородием, и сам больной глазами, ушами и ноздрями наслаждается всеми прелестями цветов, рулад и ароматов». Это поразительно чувственный рассказ о том, как черпать силы из красоты природы.
Уникальная женщина, аббатиса двенадцатого века, святая Хильдегарда Бингенская развила бенедиктинское учение дальше. Имея высокий авторитет как композитор и теолог, а также как знаток лекарственных трав, она, кроме того, разработала свою собственную философию, основанную на связи между человеческим духом и растительной силой земли, которую назвала виридитас[29]. Подобно истоку реки, виридитас является источником энергии, от которой в конечном счете зависят все остальные формы жизни. Это слово сочетает в себе два латинских слова, означающих «зеленый» и «истина». Виридитас – это источник добра и здоровья на контрасте с «аридитас», или сухостью, которую Хильдегарда считала противоположностью жизни.
Озеленяющую силу виридитас можно трактовать как буквально, так и символически. Это может в равной степени относиться как к расцвету природы, так и к энергии человеческого духа. Поместив «зеленость» в центр своего учения, Хильдегарда утверждала, что люди могут преуспевать только тогда, когда процветает природный мир. Она понимала, что существует безусловная связь между здоровьем планеты и физическим и духовным здоровьем человека, поэтому ее деятельность часто считают предтечей современного экологического движения.
В саду, полном света и энергии нового роста, зеленый пульс жизни ощущается сильнее всего. Независимо от того, понимаем ли мы мощность природной силы роста через призму веры в Бога, Матерь-Землю, биологию или сочетание всего перечисленного, налицо действие живой взаимосвязи. Садоводство – это обмен, посредством которого природа дает сбыться нашим регенеративным стремлениям, будь то превращение отходов в питательный компост, помощь насекомым-опылителям или украшение земли. Садоводство включает в себя, в том числе, и борьбу с вредителями и сорняками, чтобы проявленная забота могла затем проявиться во всем разнообразии форм – в зелени и тени, цветах и красоте, и во всех плодах земли.
Эмоциональное значение восстановления[30], как правило, упускается из виду в современном мире, однако оно играет важную роль в нашем психическом здоровье. В отличие от религиозного отпущения грехов, психоаналитический взгляд на восстановление после переживания или утраты не является черно-белым – вместо этого, подобно постоянно трудящемуся садовнику, нам на протяжении всей жизни нужно проходить через различные формы эмоционального восстановления. Мелани Кляйн впервые осознала важность этого, наблюдая за играющими маленькими детьми. Она была поражена тем, насколько часто в их рисунках и играх проявлялись или тестировались разрушительные импульсы, после чего следовали те или иные действия на восстановление, где дети проявляли любовь и заботу, – и во всем этом цикле заключался некий особый смысл.
Кляйн проиллюстрировала свои мысли рассуждениями на тему оперы Равеля под названием L’Enfant et les sortilèges («Дитя и волшебство»)[31]. По сюжету, основанному на рассказе Колетт, мать отправляет своего маленького сына в комнату за отказ делать домашнее задание. Там мальчик впадает в ярость и с наслаждением громит свою комнату, достается и домашним животным. Внезапно комната будто оживает, и ребенок начинает ощущать угрозу и тревогу.
Появляются две кошки и выводят мальчика в сад, где дерево стонет от боли из-за пореза, который был сделан накануне. Мальчик начинает испытывать жалость и прижимается щекой к стволу дерева, и тут перед ним предстает стрекоза, подругу которой он недавно поймал и убил. Ребенок начинает понимать, что насекомые и животные в саду относятся друг к другу с трепетом и любовью. Внезапно завязывается драка: некоторые из животных, которых мальчик ранее обидел, начинают мстить, кусая его. В драке получает ранение белка, и ребенок инстинктивно снимает шарф, чтобы перевязать ее раненую лапу. Благодаря этому акту заботы мир вокруг него преображается. Сад перестает быть враждебным местом, и животные поют ему о его доброте, помогая вернуться в дом и помириться с матерью. Как писала Кляйн: «Он вернулся в гуманный мир помощи».
Детям нужно видеть положительное подтверждение собственных действий в окружающем мире, а кроме того, им нужно верить в свою способность любить. То же самое относится и ко взрослым. Но когда нас засасывает воронка гнева и негодования, как этого маленького мальчика, нам довольно трудно отпустить обиды, особенно если на кону наша гордость. То, что в конечном счете позволяет этим чувствам трансформироваться, возвращая нам импульсы доброты и заботы, – больше напоминает что-то мистическое, и иногда это происходит не напрямую. Обстановка в саду помогла маленькому мальчику развить чувство сострадания, заставив его осознать уязвимость и взаимосвязь всех форм жизни, и тогда он смог наладить отношения со своей матерью. Восстановление благородных и отзывчивых чувств формирует круг добродетели, который ведет к надежде вместо гнева и отчаяния. Это свойство нашей психики является аналогом циклу жизни в природе, в ходе которого разрушение и распад сменяются возрождением и обновлением.
Растения гораздо менее сложны и не столь недоброжелательны, как люди, и потому работа с ними может помочь нам воссоединиться с нашими животворящими импульсами. Для моей пациентки Кей садоводство стало способом выражения ее чувств пестования и заботы, на которые не влияли непредсказуемость и сложность человеческих отношений. Когда вы находитесь в саду, уровень жизненного фонового шума снижается, и можно убежать от мыслей и суждений других людей о вас. Пространство сада дает больше свободы для того, чтобы быть довольным собой. Это освобождение от межличностной сферы жизни может, как это ни парадоксально, стать способом воссоединения с нашей человечностью.
Так же, как и с воспитанием детей, в саду мы никогда полностью не контролируем ситуацию. Садовник может обеспечить условия для роста растений, остальное же зависит от жизненной силы саженцев, которые будут расти каждый по-своему и в свое время. Но это не значит, что нужно пускать все на самотек: забота и уход требуют от садовника особой формы внимания, настройки, чтобы замечать мелкие детали. Растения очень чувствительны к окружающей среде, и, конечно же, существует множество различных переменных факторов – температура, ветер, дождь, солнце и вредители. Многие растения, несмотря ни на что, справляются с этим, но хороший уход за садом подразумевает внимательное отношение к ним, бдительность за их состоянием и нуждами.
Возделывая землю, мы культивируем бережное отношение к миру, вопреки тому, что позиция неравнодушия и заботы, как правило, не особо поощряется в современном мире. Культура «не ремонтируй, а замени» в сочетании с изолирующими нас от реальности социальными сетями и быстрым темпом городской жизни породила ценности, которые обесценивают заботу и бережное отношение ко всему. Забота давно перестала быть в центре нашей жизни, что сейчас превратилась, как недавно заметила эколог и общественный активист Наоми Кляйн, в «радикальную идею»[32].
И дело здесь не только в ценностях – в современном мире существуют реальности, которые работают против подобных побуждений. Наши машины стали слишком технически сложными для большинства людей, чтобы даже подумать об их ремонте. Кроме того, мы привыкли к постоянной оценке через отзывы и «лайки», уведомления о которых каждую минуту приходят на наши смартфоны и прочие устройства. Происходит обесценивание более медленных ритмов естественного течения времени – не только растений, но и наших физических и ментальных процессов. Эти ритмы не соответствуют менталитету «быстрого решения», который стал доминировать в большинстве областей современной жизни.
Подобное давление проявляется и в виде спроса на услуги и программы лечения, которые обещают стремительные результаты, как будто можно вмиг восстановить психическое здоровье. Хотя выявление дезадаптивных мыслей или неоправданных чувств может помочь нам понять проблему и тем самым сразу снизить тревожность, все равно потребуется много месяцев, чтобы сформировать нейронные связи, которые сопутствуют длительным изменениям. В более сложных ситуациях нам не только нужно ждать, пока они сформируются, но и необходимо сначала достичь той точки, когда мы действительно хотим, чтобы они возникли. Несмотря на наше острое желание перемен и постоянные мысли о том, что мы этого хотим, перспектива их наступления почти всегда вызывает у нас сильное беспокойство.
Самая распространенная метафора, используемая в наши дни для описания мозга, – это компьютер. Такое сравнение только подкрепляет идею о том, что можно быстро исправить любую ситуацию. Физическая структура мозга уподобляется аппаратному обеспечению, разум – программному обеспечению, и к функционированию нашего ума применяются такие термины, как «софт», «модуль» и «приложение». Неразвитый мозг младенца иногда даже сравнивают с базой данных, ожидающей ввода информации. Эта метафора «мозг как компьютер» вводит в заблуждение, поскольку согласно ей можно отделить наше аппаратное обеспечение от программного. Такая тесная связь этих двух понятий в данном случае делает их фактически неразделимыми. Переживания, мысли и чувства постоянно формируют наши нейронные сети, а они, в свою очередь, влияют на то, как мы думаем и чувствуем. Но настоящая проблема представленной метафоры заключается в том, что она отделяет нас от природы и нашего естества.
Идея о том, что мы можем культивировать душу или собственное Я, как сад, восходит еще к древним временам, и современная наука все чаще использует данную метафору в отношении мозга. Так происходит замена одной метафоры на другую, поскольку для человеческого мозга образность – удобный способ переработки информации. Кроме того, сравнение «мозг – сад» более точно. Клетки, которые формируют наши нейронные сети, растут в форме древовидных ветвящихся структур и первоначально были названы дендритами по аналогии с греческим словом, обозначающим дерево, из-за их визуального сходства с ним. Кроме того, как было недавно обнаружено, нейронные структуры и растения растут в соответствии с действием одних и тех же трех математических законов[33]. Существует и более глубокое сходство – в мозгу происходят активные процессы «обрезки и прополки», которые поддерживают здоровье наших нейронных сетей, и осуществляются они группой клеток, которые функционируют как постоянные садовники мозга.
В самом начале жизни мозг представляет собой дикую, невозделанную местность из более чем 500 миллиардов нейронов. Чтобы развиться в зрелый мозг, 80 процентов этих клеток необходимо удалить, чтобы освободить место оставшимся клеткам для создания рабочих связей и сложных сетей. Этот процесс порождает уникальную модель взаимодействия, которая делает нас теми, кто мы есть. Мозг развивается в раннем возрасте в соответствии с воспитанием, в результате любви, заботы и внимания, которые получает ребенок. По мере того как нейроны мозга активизируются в ответ на переживания, связи между соседними нейронами либо усиливаются, либо ослабевают. Место их контакта между собой, известное как синапс, представляет собой крошечный промежуток, через который проходят химические вещества мозга – нейротрансмиттеры, чтобы соединиться с рецепторами на другой стороне. Со временем неиспользуемые синапсы удаляются, а те, которые используются регулярно, укрепляются и приобретают пространство для роста.
Нейронные сети в нашем мозге формируются и перестраиваются на протяжении всего жизненного цикла. Способность нейронных связей изменяться подобным образом называется пластичностью – термин, который происходит от греческого слова plassein, означающего «придавать форму» или «формировать», однако в наши дни он приобрел негативное определение как что-то неестественное. Когда это явление было впервые обнаружено в 1950-х годах, никто не имел еще ни малейшего представления о том, как происходит формирование нейронных сетей в мозге. Это оставалось загадкой до тех пор, пока не была раскрыта роль микроглиальных клеток. Данные клетки, которые являются частью иммунной системы, составляют одну из десяти видов клеток головного мозга. Раньше считалось, что они остаются пассивными до тех пор, пока их не активирует инфекция или травма, но сейчас есть подтверждения, что они появляются у эмбриона всего через несколько дней после зачатия и с самого начала участвуют в том, как мозг развивается и восстанавливается.