Мама сидела за обеденным столом, продолжая сжимать в руке телефон.
– Что?
Папа тоже сел, отодвинул третий стул, похлопал рукой по сиденью. Вар остался стоять.
– Что? – повторил он.
– После падения у бабушки перелом шейки бедра. Двойной перелом. Сразу на правом бедре и на левом. – Голос у мамы был бодрый и решительный, но звучал как-то непривычно, как будто не на той высоте. – Ей придётся заменить оба тазобедренных сустава.
– Заменить?! – В голове тупо пронеслись образы предметов, которые приходится время от времени заменять. Лампочки, батарейки, зубные щётки. Но тазобедренные суставы?
– Это такая операция. Сустав заменяют на искусственный. Но детям об этом незачем беспокоиться. – Мама с усилием улыбнулась, а потом вдруг быстро-быстро заморгала.
Тут окружающий мир слегка просел – будто вдруг вспомнил, что внутри он пустой. Мама собирается заплакать?
Папу, судя по его виду, мамино моргание ошарашило не меньше.
– Замена сустава – совершенно обычная операция, – включился он. – А бабушка у нас крута, ты же знаешь!
Вар чуть не прыснул. Вот именно, что крута: как закрутит какой-нибудь вопрос! («Просто она прямой человек», – объясняет мама.) Ещё и смотрит на тебя, ждёт ответа. У неё в гостях – они обычно приезжают в Сансет-Палмс по праздникам – чувствуешь себя как на военном параде: даже индейка на День благодарения, кажется, салютует, когда Велика-Важность проходит мимо. Вар даже чуточку её побаивался, честно говоря.
Но теперь, пожив у бабушки, он узнал её с совершенно другой стороны. Вместо того чтобы обратиться против него, бабушкина «крутизна» стала ему щитом – вот как с Королями-Близнецами.
– Я буду ей помогать, – сказал он. – Когда вернусь к ней на следующей неделе, буду делать всё-всё, что она скажет.
– Нет, – папа покачал головой, – чтобы восстановиться после двух операций, нужно гораздо больше времени. Так быстро она домой не вернётся. Возможно, ей придётся пробыть в больнице до конца лета… То есть…
Мама выпрямилась на стуле.
– Не волнуйся, Вар. Я уже спланировала твоё лето.
И мамино лицо при этих словах посветлело: планирование всегда заряжало её бодростью и энергией.
– Мам, ну пожалуйста, не надо… – попытался протестовать Вар. Все эти планы с графиками казались ему смоляной ямой, в которой так легко увязнуть.
– Я подброшу тебя в «Рекреацию» по дороге на работу. Домой вернёшься автобусом на три сорок пять. Да, обед возьмёшь с собой, они там кормят чем попало, мы за это не платим. Так, теперь выходные…
Свет окончательно померк у Вара над головой. Его будни загублены – но городу явно этого мало, специально для него придумали ещё воспитательное учреждение выходного дня. Исправительное учреждение выходного дня. Пока мама объясняла про воскресные обеды, Вар сделал ещё одну попытку булькнуть из смоляной ямы:
– Нет!
– Извини, я не поняла. В каком смысле – нет?
– Я не хочу в «Рекреацию». Я хочу остаться дома. Вашон будет в городе до августа, и Микейла…
– Вар. Ты будешь ходить в «Рекреацию». Продолжаю. Ужинать мы с папой будем дома – будем заезжать между сменами, но…
– Я уже достаточно взрослый, чтобы…
– Ты будешь ходить в «Рекреацию». Перед выходом обязательно наносить солнцезащитный крем – тебе нужен гипоаллергенный, фактор защиты не меньше восьмидесяти, я куплю. Не забывай мазать верх ушей. И пей побольше воды, иначе в середине июля можно получить обезвоживание…
Вар перевёл взгляд на папу. Правила, конечно, устанавливает мама, но иногда…
Папа слушал с раскрытым ртом. За пятнадцать лет брака он так и не привык к тому, как легко его жена разруливает любые проблемы, и всякий раз терял дар речи от восхищения.
– Пап, ну пожалуйста. Мне одиннадцать с половиной. В «Рекреации» вообще нет детей такого возраста.
Отец с усилием оторвал взгляд от жены и сосредоточился на сыне.
– Мы что-нибудь придумаем, чтобы в конце лета вознаградить тебя за терпение. Как ты насчёт нового велосипеда? Или лучше баскетбольное кольцо? Ну или что захочешь. Да, кстати, моя походная аптечка лежит…
– Я захочу не ходить в «Рекреацию»! Вот что я захочу. Можно мне это?
Вар старался не показывать родителям, как сильно он сам удивился только что вылетевшим из него словам. Вся кожа на нём натянулась, будто с трудом вмещала новое дерзкое «я», которое непонятным образом выросло в нём за три недели, пока его не было дома.
Мама тоже удивилась, очень. Она открыла рот, но не произнесла ни звука. И то, что её собственный голосовой аппарат может так подвести, кажется, стало для неё последней каплей.
Вар смотрел, как мама подошла к раковине, отжала губку и принялась тщательно вытирать рабочую поверхность.
Потом остановилась. Прислонилась лбом к стенке холодильника. Глядя на её спину, Вар видел, что его мама, которой подчиняются прыгуны с мостов, новорождённые младенцы и целый кризисный центр, почему-то не может сейчас справиться с обычным воздухом: он не желает нормально входить в её лёгкие и выходить обратно. И от этой картины у самого Вара сильно закололо в груди.
Он подошёл и обхватил маму руками. Она повернула голову и смотрела на него долго, молча.
Её волосы, обычно стянутые в тугой узел, растрепались, одна прядь свесилась на электротостер. Вар, конечно, видел, что тостер сейчас ничего не поджаривает, да и мамины волосы вообще-то не металлические; но от папы ему передалась привычка тревожиться по любому поводу. Ещё и эта влажная губка в руке…
Он украдкой протянул руку и выдернул штепсель из розетки.
Мама смотрела на него недоуменно, как будто пыталась понять, кто перед ней. Потом улыбнулась – может, вспомнила.
– Вар, – сказала она, и в её голосе он услышал столько участия и доброты, что в нём на секунду зажглась надежда. – Мне очень жаль. – Она вздохнула. – Но мы должны следить, чтобы у бабушки всё было хорошо, и работать в две смены, и мы просто не можем себе позволить волноваться и о тебе тоже. Думать, как ты тут целыми днями один.
– Ничего ли с тобой не стряслось, – вставил папа.
– Мы должны знать, что наш сын… – Мама дотянулась до проспекта «Рекреации» и зачитала наугад: – «…проводит время в осмысленном социальном взаимодействии с другими детьми». – И припечатала проспект магнитом к дверце холодильника. – Иди собирайся.