Я стану Дэниелом Тейтом.
У меня был миллион отговорок. Остаться – это, как ни странно, самый безопасный ход. Сейчас они все, кроме, может быть, Николаса, верят, что я Дэнни. Если я убегу, они все поймут. Деньги и связи Тейтов размазали государственную бюрократическую машину, как масло по бутерброду, чтобы вытащить меня из Канады, и то же самое они могут сделать снова, чтобы разыскать меня и упечь в тюрьму. Много лет я полагался на свое умение разбираться в людях и был уверен, что замечу, если они начнут меня подозревать. Еще успею вовремя смыться, если что. А пока хоть поживу по-царски.
Я умел врать себе ничуть не хуже, чем другим, и поэтому даже сам поверил, что это и есть настоящая причина.
Сон не шел, и я решил еще раз пройтись по дому, пока все спят. Походил по коридорам второго этажа, проверяя, запомнил ли, где какая дверь, а затем спустился вниз. Осмотрел все шкафчики и ящички в кухне, выяснил, где Тейты держат вилки и противни, какие хлопья едят на завтрак. Побывал в парадной гостиной – до сих пор в нее, кажется, никто не заходил. Я как раз рылся в ящиках приставного столика, когда за окнами вспыхнули фары.
Джессика приехала.
Через секунду я подпрыгнул от внезапного шума за окном. Треск, похожий на звук прогибающегося пластика, и вой автомобильного гудка.
Холера! Со всей быстротой, на какую только были способны затекшие ноги, я кинулся к лестнице. Но было поздно. Я услышал, как хлопнула дверь, как загрохотали над головой шаги, и снова попятился в гостиную. Лекс с Патриком вдвоем бежали по лестнице.
– А, чтоб тебя, – выругал кого-то Патрик по пути к входной двери.
– Она должна это прекратить, иначе… – Ответ Лекс потонул в ночи: она уже выбежала из дома вслед за Патриком. Я тихо двинулся за ними и, стоя в тени приоткрытой двери, выглянул наружу. Джессика вылетела на своем внедорожнике на лужайку и врезалась в бетонное основание, на котором стояла огромная декоративная кадка с цветами. Перед машины был смят и дымился.
– Мама? – позвал Патрик.
Джессика на нетвердых ногах вышла из внедорожника.
– Все нормально, – сказала она.
– Какое там нормально! – взорвался Патрик. Она была явно пьяна в хлам.
– Господи, мама, – проговорила Лекс. – Ты же могла погибнуть!
Патрик шагнул к матери и подхватил ее под руку, когда она споткнулась. Она шаталась на высоких каблуках, путавшихся в траве, и пыталась оттолкнуть его от себя.
– Что случилось?
Я обернулся. За спиной у меня стоял Николас. Подкрадываться он умел еще похлеще меня.
– Я… – Я не придумал заранее, что бы соврать. – Я не…
Он выглянул через мое плечо в открытую дверь и вздохнул.
– Супер.
– Не пойду я… – говорила Джессика, когда Патрик повел ее в дом, а Лекс забралась в разбитую машину, чтобы заглушить двигатель. – Не пойду туда.
– Ты бы лучше шел наверх, – сказал мне Николас. Он вышел, чтобы помочь Патрику увести мать. Она уже плакала и что-то бормотала – я не мог разобрать.
Я смотрел на это, застыв, и видел на красивом лице Джессики тени своего собственного прошлого.
И тут я расслышал ее слова.
– Это не мой сын, – проговорила она – невнятно, но ошибиться было невозможно.
Сердце у меня упало, как якорь на дно моря. Все кончено.
– Мама! – рявкнул Патрик. – Прекрати!
– Это не мой сын! – сказала Джессика, обращаясь к Лекс.
Не успело последнее слово затихнуть в теплом апрельском воздухе, как раздался звук пощечины – ладонь Патрика отпечаталась на щеке Джессики. Она покачнулась. Он не так уж сильно ее ударил – я видел, – но она рухнула на лужайку как подкошенная. Лекс закричала на Патрика, изо всех сил толкнула его обеими руками в грудь и склонилась над матерью, стонавшей на траве. Николас обернулся и посмотрел прямо на меня.
– Закрой рот! – сказал Патрик, нависая над упавшей матерью. Джессика подняла глаза на него, затем на Николаса. Увидела, что он смотрит на меня, что я стою в дверях. Патрик с Лекс тоже повернулись ко мне. На несколько секунд все замерло и стихло: я во все глаза глядел на Джессику, а все смотрели на меня.
Джессика опустила взгляд и вцепилась ногтями в траву, пытаясь подняться.
– Ты не мой сын, – повторила она и подняла голову, но теперь смотрела не на меня. Она смотрела на Патрика. Лекс схватила ее за руку и хотела помочь подняться, но Джессика оттолкнула ее.
– Ты не моя дочь. Вы все не мои дети! Родные дети так со своей матерью не обращаются!
По моему телу прошла мучительная дрожь облегчения.
– Вы все не мои дети! – всхлипывала Джессика.
Патрик смотрел, как она пытается встать. Его тень падала на лицо Джессики, и я не видел его выражения.
– Никогда больше так не говори, – сказал он. Затем развернулся и пошел в дом, задев меня плечом, когда проходил мимо, и я остался стоять, будто застыв на месте.
– Ники, – проговорила Лекс, когда он ушел, и жестом подозвала Николаса к себе. Вдвоем им удалось подхватить Джессику и помочь ей встать.
– Все в порядке, Дэнни, – бодро проговорила Лекс с таким видом, будто сама в это свято верила. – Иди спать.
Я вернулся в свою комнату, закрыл дверь и загородил кондиционер стопкой книг, чтобы попытаться хоть немного согреться.
Лежа в постели, я слышал, как Лекс с Николасом отвели Джессику наверх, и где-то над головой зажурчала вода. Где-то через час я уже начал наконец засыпать, и тут в дверь легонько постучали. Так тихо, что я подумал, не показалось ли, но тут дверь чуть-чуть приотворилась, и я смутно разглядел, как блестят шелково-пшеничные волосы Лекс в свете ночника Миа.
– Спишь? – прошептала она.
– Нет.
– Можно войти?
Я кивнул, и она вошла, закрыла за собой дверь, и мы оказались вдвоем в полной темноте. Она присела на край кровати, а я приподнялся и оперся спиной на подушки.
– Мне жаль, что ты это видел, – тихо сказала она.
– Ничего страшного, – ответил я.
– Да нет, страшно. – Она положила мне руку на колено, правда, я этого почти не почувствовал сквозь толстое одеяло. – Надеюсь, она тебя не напугала. Она это не всерьез. Она всегда так говорит, когда напьется: вы не мои дети, это не мой дом, это не моя жизнь. Она… иногда она очень несчастная.
Я вспомнил свою мать – свою настоящую мать – и кивнул.
– Видимо, все это слегка выбило ее из колеи, – продолжала Лекс, с похвальной сдержанностью подобрав наиболее мягкое выражение. – Но это пройдет. Мы об этом позаботимся. Тебе не о чем волноваться.
Я постарался поярче припомнить, как страшно бывало в детстве, когда мать пропадала на несколько дней. Постарался, чтобы все эти давно уже затянувшиеся коркой переживания отразились на лице, и кивнул.
– А Патрик… – Лекс неловко поерзала на кровати. – Он не… В общем, я не хочу, чтобы ты думал, что он какой-то… агрессивный. Он никогда не обидит никого из нас, и ты его не бойся. Хорошо?
Я нахмурился: до сих пор мне и в голову не приходило бояться Патрика, если, конечно, он не узнает, кто я на самом деле. Тут уж в любом случае хорошего не жди.
– Я все понимаю, – сказал я. – Он просто хотел меня защитить.
– Да! – Лекс ухватилась за мои слова, как неопытный пловец за спасательный круг. – Да, вот именно. Он не плохой человек.
– Нет, конечно, – смущенно проговорил я.
– Вот и хорошо. – Лекс улыбнулась и протянула руку к моему лицу. Но в последний момент остановилась. То ли я что-то сделал не так, то ли она просто передумала, но она лишь провела ладонью возле моей щеки. Меня коснулись только молекулы воздуха, вобравшие тепло ее кожи.
Лекс убрала руку, встала, посмотрела на меня.
– Спокойной ночи, Дэнни, – сказала она и вышла.
Когда Лекс ушла, я встал с постели и подошел к письменному столу у окна, где оставил свой ноутбук. Я чувствовал, что все равно не засну, а время было вполне подходящее для того, чем я собирался заняться уже несколько дней.
Я открыл браузер и ввел в поисковик имя Дэниела Тейта.
Первая ссылка вела на сайт Центра помощи пропавшим и пострадавшим детям, из которого я и узнал о Дэниеле. Вторая – на новостную заметку, опубликованную через два дня после его исчезновения, которую я распечатал в ту же ночь и прочитал, прокравшись обратно в постель. Ничего нового.
Третья ссылка вела на заметку «Associated Press» о моем возвращении, с фотографиями из аэропорта, на которых, к счастью, меня было почти не видно: только бейсболка и уголок челюсти. «Дэниел Тейт, пропавший ребенок, герой недавней статьи в «LA Magazine», вновь пробудившей интерес публики к этому делу, встретился со своей семьей…»
Я задал новый поиск:
«Дэниел Тейт LA Magazine».
Статья нашлась. «Две тысячи дней спустя: исчезновение Дэниела Тейта» – детальное изложение подробностей дела ровно через шесть лет после того, как Дэниела видели в последний раз. Опубликована чуть больше трех недель назад.
Дверь комнаты приоткрылась, и я захлопнул крышку ноутбука.
– Дэнни? – Миа просунула голову в комнату.
– Привет, – шепнул я. – Все в порядке?
– Пить хочу.
– А у тебя разве стаканчика в ванной нет?
– Там вода невкусная, – ответила она. – Магда всегда мне оставляла стакан воды из кухни, а Лекс забыла. Сходишь со мной вниз? А то там темно.
Я от души пожалел, что забыл запереть дверь. Но тут вспомнил, как сам в детстве боялся темноты, не зная, какие опасности могут там подстерегать, и насколько было бы легче, если бы кто-то держал меня за руку. Я вдруг увидел перед собой вместо Миа мальчика со щербинкой во рту, в детской бейсбольной форме, и улыбнулся ему.
– Ну конечно, – сказал я. – Идем.
Следующий день, а за ним еще один, и еще, прошли однообразно. Завтрак, душ, новая дорогая одежда, которая была слишком хороша, чтобы торчать в ней весь день дома. Все расходились по школам, а я оставался с Лекс, целыми днями не отходившей от меня ни на шаг. Я ждал, когда придет время допроса в полиции, и каждое утро, спускаясь к завтраку, мысленно готовился к нему, но, видно, Патрик и правда сказал или сделал что-то убедительное, чтобы меня оставили в покое. В результате делать мне было абсолютно нечего, оставалось только убивать время с Лекс. Мы часами смотрели вместе телевизор, сидя на диване в непарадной гостиной. Лекс вводила меня в курс дела по ходу просмотра любимых сериалов: Харрисон тайно влюблен в Саванну, Люсинда изменяет Джеку с Матео, а тормоза в машине Сабины испортил не кто иной как Кларк, – и я начал понимать, почему она до сих пор не доучилась в колледже. Правда, я не мог ее всерьез винить. Сериалы вызывали странную зависимость, и я даже полюбил смотреть их вместе с ней, передавая друг другу миску с попкорном, который Лекс щедро поливала растопленным маслом.
Я прочитал статью в «LA Magazine» об исчезновении Дэнни. Она была похожа на плохой бульварный роман: история бессмысленной трагедии, от которой пошли трещины по идиллически-гламурному фасаду Хидден-Хиллз. Во всех подробностях описывалось, в каких туфлях Джессика была на пресс-конференции, а вот фактов было маловато. Однако, судя по сотням комментариев под статьей, публику она зацепила. Неудивительно, что папарацци слетелись в аэропорт.
Дважды я поговорил по телефону с Робертом Тейтом, звонившим из тюрьмы общего режима на севере штата, где ему предстояло провести еще полтора года. В первый раз он почти все время проплакал. Во второй мы уже поговорили по-человечески, и он проглотил мою историю так же легко, как и все прочие. Я пообещал, что скоро приеду к нему на свидание.
Джессику я почти не видел. Она очень редко выходила из комнаты, и то только затем, чтобы тут же сесть в арендованную машину и уехать. Куда она ездит, я понятия не имел, да и никто другой, кажется, тоже. Что еще более странно – никого это, кажется, не интересовало.
Однажды утром, когда все разъехались, Лекс спустилась в подвал и принесла альбомы с семейными фотографиями и несколько дисков с домашними видео.
– Не хочу на тебя давить, – сказала она, – но вот подумала – может, это поможет тебе кое-что вспомнить. Хочешь посмотреть?
Я кивнул. Симуляцией амнезии можно усыпить подозрения только на время. Пора начинать изучать такие вещи, если я хочу заставить всех поверить, что я Дэниел Тейт.
Лекс переворачивала страницы, называла всех по именам и рассказывала, что за события происходят на фотографиях. Иногда поднимала глаза на меня и спрашивала: «Ну как, что-то вспоминается?» Я отвечал уклончиво, и она не настаивала. Этого мне и надо было. Чем больше имен кузин и кузенов я заучу наизусть, чем больше вечеринок в честь дней рождений просмотрю на DVD с подписанными наклейками, тем легче пойдет превращение в Дэниела Тейта. На обед Лекс сделала мне хрустящий сэндвич с арахисовым маслом и повидлом, и я с довольным видом его уплел, хотя к арахисовому маслу был равнодушен. Дэнни его любил, а значит, теперь и я буду. Чтобы хорошо врать, нужно самому в какой-то мере поверить в свою ложь. С каждым новым кусочком его прошлого, с каждым днем, прожитым в его доме, в его семье, я все больше чувствовал, как Дэнни прорастает во мне. Он был паразитом, а я – всего лишь питательной средой. В конце концов он пожрет меня, и от меня останется только кожа, в которой будет жить он.
Это было то, чего я всегда хотел. Похоронить наконец никому не нужного мальчишку из Саскачевана и стать кем-нибудь другим. Кем-нибудь получше.
Но это был длительный процесс, а дни в этом доме тянулись медленно. Я не привык к тому, чтобы кто-то следил за каждым моим шагом, не привык взвешивать каждое слово и все время помнить об осторожности. Когда я жил в приютах, там достаточно было держать язык за зубами, и никто на тебя не обратит внимания. А тут – совсем другое дело. Лекс весь день не отходила от меня, Миа тут же прилипала ко мне, придя из школы, а при Николасе я все время боялся совершить хоть малейший промах: он держался со мной отчужденно, а то и откровенно подозрительно.
– Адам Шерман прислал мне сообщение в фейсбуке, спрашивает про тебя, – сказал он однажды за обедом. – Могу дать тебе его имейл, если хочешь.
Я моргнул.
– Может, Эндрю? – Эндрю Шерман, как я узнал от Патрика и Лекс, был лучшим другом Дэнни. Он уехал отсюда несколько лет назад.
– Ах да, точно, – рассеянно пробормотал Николас. – Так дать тебе его имейл?
Может быть, он просто оговорился, но это вряд ли. Во всяком случае, если это была проверка, то я ее прошел.
Наедине с собой я оставался только в постели, и ложился все раньше, чтобы хоть ненадолго скрыться от всех глаз. Это было совсем не по мне. Я привык быть невидимкой, хотя только сейчас по-настоящему понял, какую свободу это дает.
На двенадцатый день в доме Тейтов я наконец сорвался. Лекс все утро ходила за мной из комнаты в комнату, не отпуская от себя больше чем на пять шагов, и каждые десять минут спрашивала, не принести ли мне чего-нибудь. Николас тут же поднимал на меня глаза от своего компьютера, стоило мне только шевельнуться или вздохнуть. Последней каплей стала Миа. Обычно я довольно легко мирился с ее присутствием: она-то меня хотя бы совершенно точно не подозревала. Но у нее вошло в привычку тут же подсаживаться ко мне, куда бы я ни сел, и обхватывать меня липкими горячими ладошками, как будто она хотела сквозь кожу вобрать в себя все те минуты, которые раньше не могла провести с Дэнни. От этого я начинал задыхаться. Стены словно надвигались на меня со всех сторон, большие светлые комнаты делались все меньше и темнее, и я оказывался заперт в маленькой комнатушке, в кладовке, в гробу.
Я высвободился из ее сплетенных рук и встал – хотел пойти в туалет и перевести дух. Но ноги сами собой понесли меня дальше, за дверь, по подъездной дорожке и, наконец, на улицу. Я шагал и шагал в каком-то исступлении, пот струился по лбу и щипал глаза. Мускулы так и стонали от подъемов с холма на холм, но хоть дышать стало можно. Стены, что давили на меня, рухнули. Никто на меня не смотрел. Никто ничего от меня не ждал.
Охранник у ворот спросил, не я ли буду Дэниел Тейт. Сказал, что моя сестра звонила и просила проследить за мной. Я сказал «нет» и пошел дальше.
Я довольно быстро заметил, что в Калифорнии пешком не ходят. Мне хотелось исчезнуть, но куда там – все так и таращились на меня из машин.
«Почему он идет пешком?»
«Что с ним такое?»
«Не может быть, как это так – человек идет пешком? В ЖИЗНИ ТАКОГО НЕ ВИДЕЛ!»
Нужно было убраться куда-нибудь с улицы.
Я перешел оживленную дорогу и оказался в каком-то молле на открытом воздухе. В дальнем конце заметил кинотеатр. Отлично. Вот где можно посидеть пару часов в темноте, и никто на тебя смотреть не будет. Один взмах моей новенькой волшебной пластиковой карты – и я купил билет на ближайший сеанс, в надежде, что на экране будет что-нибудь тупое и шумное, чтобы хоть ненадолго заглушить голоса в голове.
Я встал в очередь за кока-колой и тут увидел ее. Сначала это была только вуаль черных волос через два человека от меня, но тут она обернулась, я увидел ее в профиль и узнал – та самая девушка из «Старбакса».
Не знаю, почему я вдруг почувствовал себя таким беззащитным. Как будто она могла тоже узнать меня и испортить мне все дело, хотя это смешно. Нормальные люди не узнают тех, кого видели пять секунд в кафе две недели назад, да если и узнает, что такого? Не было никакой причины нервничать из-за нее.
Я видел, как она заказала попкорн, содовую и коробку карамели. Держать все это разом в руках было неудобно. Она взяла стаканчик в одну руку, попкорн в другую, а карамель прижала к себе согнутым локтем. Я поначалу записал ее в тихони-одиночки, раз уж она ходит в кафе и в кино сама по себе, но тут она что-то сказала кассиру, он захохотал во все горло, и мне пришлось скорректировать свои выводы – редкий случай.
Она вышла из очереди и подошла туда, где лежали соломинки, салфетки и масло для попкорна, а я все смотрел на нее, стараясь вычислить, кто она такая, пока кассир нес мою колу. Когда я ее получил, девушка уже закончила свои дела, подошла к билетерше, прямо передо мной, и стала доставать билет из кармана, а руки у нее были заняты. Я так засмотрелся на ее борьбу с билетом, что не заметил дырку в ковровом покрытии прямо перед собой. Запнулся и врезался ей в спину. Попкорн рассыпался, коробка с карамелью упала на пол, отскочила и улетела под билетершин стул.
– Ой, извини, – сказал я. Побыл невидимкой, называется. Народу в фойе было не так уж много, но все так и уставились прямо на нас.