Воскресение По мотивам реальных событий
В душе у Алексея жила тайна. Многие говорили о ней, посмеиваясь, но он сам никак не мог разгадать ее сути. Он просто чувствовал ее. Странную и изменчивую, как сама жизнь. Жизнь никогда не угасает. Как и тайна. Сначала она была наивной и действительно немного смешной, как девчушка с тонкими косичками: пахла ванильным мороженым и постоянно пачкалась чернильной шелковицей. Только не была вредной, как первоклассница Настя Азарина. «Лешка-Алешка – рыжая кошка!» – заливалась она, глядя на переминающегося с ноги на ногу худощавого Белова с кудрями цвета солнца и веснушками, щедро рассыпанными по щекам. А он хмуро молчал. И это веселило проказницу еще больше – ведь обычно Алешка был настоящим задирой и никогда не пропускал мимо ушей обидных слов. Но бросить что-то грубое в ответ, а то и дернуть за коротенькую косичку мешала тайна. Он знал это точно, но все еще не догадывался, что тайна скрыта не в этой белобрысой и кареглазой Насте, а в нем самом.
Затем Анастасия расплела свои косички, стала подкрашивать ресницы и бесконечно менять наряды. А вот к Леше она не переменилась – все те же едкие шутки сыпались ему вслед. Глупой девчонке даже в голову не приходило, что многие подружки втайне завидовали ей, ведь Алексей превратился в высокого, симпатичного, талантливого парня, который серьезно увлекался живописью. Жаль только, что рисовал он в основном Настю.
Вот и теперь перед Лешей стоял портрет, написанный маслом на упруго натянутом полотне. Сейчас он поразительно напоминал о заветной тайне: разливал запах красок и обжигающий жар летнего полудня, накрывшего усталое море. Да еще отдавал солью. Морской солью. А может быть, горечью придорожной полыни? Кто знает. Девушка скромно опустила глаза, и густые ресницы, словно изогнутые стрелы, выделились на слегка розоватом, как свежее яблоко, лице. Голова склонена, длинные волосы сыплются на правое плечо.
Зря знакомые твердят, что девушка на портрете – точь-в-точь Анастасия Азарина. Это неправда. На портрете Мечта. Настя выглядит совсем по-другому: ее лицо все больше приобретает насмешливое выражение. Губы ярко накрашены, глаза подведены, контактные линзы придают им неприродный цвет. И короткая стрижка, и вечерний макияж вполне подходят к ее алому платью. Она сидит на открытой веранде в кафе на набережной. Наверное, эта девушка кажется просто великолепной обнимающему ее представительному шатену в белоснежной футболке. Только она совсем не похожа на Мечту. Во всяком случае, не на мечту Алексея. Он стоял в отдалении за мраморной колонной и окидывал тоскующим взглядом пеструю компанию, окружавшую Азарину. Но видел он лишь ее – загадочную, нежную и женственную, ведь именно так преломляло ее черты волшебное зеркало холста. Почему так? Художник не знал. Знала только живущая в нем тайна.
Молодежь становилась все веселей. Очередной бокал красного вина, вероятно, был лишним – Анастасия не спешила его осушить. Поднявшись, она сделала несколько шагов по выложенной цветной плиткой площадке.
– Давай за то, чтобы мы всегда были вместе! – кивнула она своему спутнику.
Длинные пальцы пытались обхватить колонну. Пошатнувшись, Настя увидела Алексея – отступать было поздно.
– А-а, влюбленный! Алеша! – с прежней издевкой произнесла бывшая одноклассница, громко расхохотавшись. – Да когда ж ты перестанешь ходить за мной, убогий? Видишь, я уже счастливая! Счастливая! – кричала она все громче, привлекая удивленные и осуждающие взгляды. – Не правда ли, Костенька? – обратилась к спешащему навстречу парню.
– Конечно! – Константин, ее жених (весь маленький приморский городок знал, что у них скоро свадьба), подхватил девушку на руки.
Анастасия не врала: она действительно была счастливой. Ее отец, местный олигарх, растил дочь, как цветок в оранжерее. Даже мачеха, женщина интеллигентная и покладистая, неплохо ладила с падчерицей. А о личной жизни и говорить нечего – ее бурный роман с молодым адвокатом Константином Сенцовым с самого начала был достоянием общественности – хвастливая девушка ничего не скрывала. Как же тут не цвести природной роскоши при такой солнечной погоде? Не одна ромашка заглядывалась на нее с затаенным неудовольствием. Но какое ей дело до ромашек? Она любила герберы. Едко-оранжевые, они и сейчас возвышались посреди столика в высокой хрустальной вазе, пленяя мир гордой красотой.
Костя пытался унести прочь, унять свою подвыпившую невесту, но не тут-то было. Оглянувшись, она заметила Алешин мольберт.
– Смотри-ка, снова свои картинки малюет!
Прямо в лицо эфемерной красавице полетел хрустальный бокал и с жалобным звоном осыпался на пол. По изящным чертам потекли темно-красные струи. Леша инстинктивно бросился вытирать их, но становилось только хуже: и чистые участки холста, и ладони быстро покрывали бордовые пятна.
Хулиганка явно не желала останавливаться. Под всеобщие увещевания и бесполезные попытки преградить путь она уселась за руль припаркованного у кафе автомобиля и, бросив из окна не особо благозвучную фразу, резко нажала на газ. Алексей, содрогнувшись, посмотрел ей вслед.
А затем все было безобразно, как в социальной рекламе. Дым, обломки автомобиля, сирена скорой помощи… Пока искалеченную девушку укладывали на носилки, врач поспешно набирал номер ее отца.
Игорь Львович курил на балконе, рассеянно выслушивая беспокойные замечания жены: она, мол, давно видит, что их доходы стремительно уменьшаются, а конкуренты продолжают активную застройку набережной.
– Да успокойся ты, все нормально, – недовольно отмахнулся муж.
Даже дома от этого бизнеса никакого покоя нет.
– Слушаю, – нехотя достал мобильный. – Что еще надо?
Внезапно его лицо стало белым, глаза широко раскрылись, рот судорожно хватал воздух.
– Игорь, Игоречек, что с тобой? – бросилась к нему Тамара.
Тело безвольно обмякло на ее руках. Только высокие винтовые перила стали преградой между ними и головокружительной пропастью. Тома слышала все будто через плотный заслон ваты. Всполошенные соседи поспешили на ее страшный крик.
– Обширный инфаркт, – привычно сказал вошедший через какое-то время врач. – Что же он так сердце не берег-то?
Молодому специалисту было невдомек, что сердце бережет вовсе не его владелец, а люди, живущие в этом сердце.
Настя не смогла проститься с отцом – она все еще оставалась в реанимации. У кушетки, опустив голову на руки, дремала осунувшаяся, утомленная женщина лет сорока пяти. Черное кружево косынки резко оттеняло глубокие борозды морщин и седину в отросших темных волосах. Тамаре пришлось расстаться с остатками убыточного бизнеса, чтобы оплатить борьбу за жизнь падчерицы. Тому разбудил неприятный звук открывающейся двери. Вошедший врач присел рядом.
– Как вы, Тамара Александровна? Честно сказать, выглядите очень измученной. Вас некому заменить?
– Кроме пожилых родителей, у меня никого нет.
– А тот парень, который каждый день пытается прорваться в палату? Небось, и сейчас сидит под окнами – представляете, он и ночует здесь. Охранник никак не может с ним справиться. Кто это?
– Так, знакомый. Не нашего круга человек. Не пускайте его и впредь, Настя бы точно не захотела его видеть.
Женщина говорила вяло, почти не поднимая век. Ею овладело какое-то тупое безразличие. Вспомнился тот, кого Анастасия действительно ждала. Наверное, о нем подумала и больная – ресницы дрогнули, все тело свела резкая судорога.
– Тихо, тихо! – врач позвал медсестру, назвал какой-то препарат. – В капельницу, скорей.
Тамара не реагировала на происходящее. Она продолжала думать о Косте – женихе Насти. Первые недели он постоянно дежурил возле нее, его приход всегда опережал цветочный запах свежих гербер, разливающийся в коридоре. Парень очень надеялся, что его Настюша скоро проснется и увидит их. Он почти не выходил из палаты, проводил целые ночи, склонившись у постели, и вздрагивал от каждого движения ее тонких, прорисованных бровей.
Сентиментальные медсестры украдкой утирали слезы, наблюдая за ним, и с нетерпением ждали хэппи-энда, как в любимом сериале.
Но долгожданный день оказался совсем не похожим на кино. Воспаленный взор жениха встретился с мутным взглядом больной. Он был настолько неосмысленным, что Костя даже отпрянул. Рассеченная губа едва шевелилась. Видимо, она хотела что-то сказать и не могла. Испуганный Константин позвал медиков. А затем за плотно закрытыми дверями кабинета они объявили ему и бледнеющей мачехе – движение и речь, скорей всего, не восстановятся. Костя молча вернулся в палату. Он провел несколько суток, отказываясь от еды, лишь время от времени, как безумный, целовал ее худые руки. А когда Тамара Александровна пришла сменить его, произнес твердо, отчеканивая каждое слово:
– Вы же видите, ничего изменить нельзя. Это не жизнь – одно мучение. Моей Насти больше нет. В последнее время я совсем забросил свои дела, мне уже просто не на что жить. Я вынужден уйти, поймите. Иначе будет не одна, а две поломанных судьбы. И вам советую перестать оплачивать поддерживающую терапию. Для нее так будет лучше.
Он вышел быстро, не оглядываясь. А Тамара Александровна закричала что-то горькое вслед. Его поступок ужаснул ее, совет прозвучал чудовищно. А теперь такие же мысли вертелись и у нее в голове.
– Почему вы молчите? – прервал ее раздумья врач.
– Вы что-то спросили?
– Да вот, обрисовываю вам ситуацию. Азарину пора выписывать – мы сделали все что могли. Кроме инвалидной коляски, ей нужен аппарат для ежедневного очищения легких. Стоит он, конечно, недешево. Как будете решать этот вопрос?
Тамара забыла, что Настя хоть и не говорит, но все понимает. Она выразительно посмотрела на собеседника.
– Доктор, я подпишу любые бумаги. Продлевать ее растительное существование просто бессмысленно. Я согласна на отключение аппаратуры.
– Она проживет не более суток…
– Для нее так будет лучше, – сама того не замечая, мачеха слово в слово повторила фразу несостоявшегося зятя.
Медик ничуть не удивился – ответ был вполне предсказуем. Подписав все необходимые документы, он учтиво проводил Тамару Александровну до выхода.
Алексей сразу заметил, что Тамара Александровна, вся в черном, быстрым шагом пересекает больничный двор. Невыспавшийся, в испачканных джинсах и измятой футболке, парень выглядел не лучшим образом. Но он даже не подумал об этом – снова бросился в пропахший лекарствами высокий холл элитной клиники. В этот раз его никто не останавливал. Тайна дышала в нем громко как никогда. В ней больше не было никаких запахов и звуков, только горячее дыхание. И как ни странно, она обрела цвет. Цвет увядших на прикроватной тумбочке опадающих, как осенние листья, гербер. В палате никого не было. Больная исступленно билась на кушетке, пытаясь вырваться из паутины капельниц. Задыхающийся от быстрого бега, Леша отчаянно обхватил ее руками и, сжимая в объятиях, скороговоркой стал произносить какие-то странные слова: «Ты – прекрасное творение, величественная Галатея, ты не можешь умереть, потому что искусство не умирает, оно всегда возрождается из пепла человеческой глупости и равнодушия». Услышал бы кто – покачал головой: повредился умом парень, что тут еще скажешь. Но рыдающая Галатея так не думала – она просто затихла, уткнувшись в его плечо.
Художнику-портретисту едва хватало средств, чтобы снимать квартиру, – родительский домик на побережье он продал, чтобы приобрести нужный аппарат для Насти. И каким только чудом он успевал написать за день столько картин под заказ? Теперь на его полотнах были и беззубые улыбки малышей, и загорелые профили их принаряженных мам, порой встречались и девушки – юные, загадочные и изменчивые. Прохожие нередко, бросая мимолетный взгляд на изображения на холсте, восхищались вслух. Но только не сам художник. Они ведь ни капли не были похожи на его Мечту. Он все поглядывал на свою спутницу, сидевшую в кресле на берегу: худенькую, измученную, неизменно улыбающуюся в ответ тонкими, бескровными губами. Это была ОНА. И его кисть, не поддаваясь движениям рук, стала воссоздавать по-прежнему выразительные черты.
– Теперь я не такая, – прочел Алексей по губам.
Он один умел разбирать ее слова.
– Для меня ты всегда будешь такой. Так выглядит твоя душа, правда?
– Моя душа черна…
– А разве ее не коснулся свет?
Света вокруг было предостаточно. Море горело, как бескрайний костер, перекатывая невысокие волны. А Насте казалось, что это стоящий у мольберта художник излучает свет.
В храме венчалась необычная пара. Невеста хоть и не поднималась с инвалидной коляски, но выглядела очень привлекательно. Если бы кто и знал – то ни за что бы не поверил, что свадебное платье ей сшил мужчина. Воздушные кружева были бережно расшиты крошечными перламутровыми жемчужинками – не отличишь от настоящих, они чудно мерцали в отблесках мягкого сияния свечей. Плавные складки фаты причудливо спадали на плечи вместе со старательно завитыми локонами. На коленях лежали герберы. Только совсем не похожие на огни прошлого, эти цветы были белые, словно морская пена. Посвежевшее личико украшала затаенная улыбка. Взволнованный Леша в светло-сером костюме стоял рядом. Над молодыми простирался высокий свод: милостиво подняв благословляющую десницу, проникновенно смотрел на них величественный Господь Вседержитель.
Да любите друг друга (Ин. 13, 34), – прочитала в Его раскрытом Евангелии невеста; ее речь уже стала достаточно четкой.
– Ты часто бываешь здесь?
– Да. Как ты догадалась?
– Не знаю. Просто почувствовала. Ты пришел ко мне в больницу, потому что верующий?
– Тогда я еще не ходил в церковь. Можно сказать, это ты привела меня сюда.
– Как это?
– Я понял, что источник жизни – это любовь. А совершенная любовь где? У Бога, у Христа Спасителя.
Настя смотрела на него так, как никогда не смотрела ни на любимого ею раньше Константина, ни на кого другого. Странно, но вовсе не благодарность говорила в ней. Она видела перед собой красивого молодого мужчину, и было в его лице что-то такое, что делало его живым, не похожим на остальных. Ей казалось, он должен знать все.
– Я выздоровею? – тихо спросила она.
– Конечно, глупенькая. Ты знаешь, что твое имя в переводе с греческого значит «воскресение»?
Пускай девушка все еще не могла подняться на ноги, но она обрела какое-то умиротворение и легкость – душа ее действительно была воскресшая.
Так Алексей разгадал тайну. И удивился, до чего ошибочными и нелепыми были догадки о ней знакомых. Это вовсе не наивная безответная влюбленность, нет! Имя у тайны, как и у Анастасии, греческое. Агапэ. Любовь-жертва, любовь-страдание, любовь-воскресение.
– Господи, славою и честию венчай их! – возгласил священник.