Пансионат «Стожки» построен был на закате советского времени, да так в нем навсегда и остался.
Унылые серые панельные корпуса: трех- и пятиэтажный. Несколько построек в хоздворе. Да старый, тоже посеревший от возраста, бетонный забор, по кругу опоясывающий немеряную, еще по прежним стандартам, территорию.
Впрочем, уныние на этом не заканчивалось: ступени каменных лестниц были с отбитыми краешками, ковры вдоль коридоров вытерлись до серой основы, из трех положенных лифтов работал только один, и тот с перерывами.
И наконец, с неба сыпалось что-то безостановочное и малоприличное. Это даже не был дождь. Это было именно какое-то унылое безобразие, для точного определения которого в лексиконе интеллигентной Неонилы Леонидовны Беляевой просто не имелось слов.
Она находилась на отдыхе уже третий день, а декорации не менялись ни на один цветовой градус.
Конечно, будь у Беляевой выбор, она бы выбрала Канны или Ниццу. Или, чтобы не впадать в несбыточные мечты, даже те же Стожки, но летом. А то – пусть зимой. Лишь бы без этой летящий с серого неба мелкой мокрой гнуси.
Однако выбора у Неонилы Леонидовны давно уже не было никакого.
Должность библиотекаря технической библиотеки загнивающего НИИ диктовала все остальное: уровень потребления, круг общения и даже отпускные предпочтения.
Зарплату, кстати, в бюджетном НИИ уже несколько лет давали вовремя.
И ее вполне хватало для того, чтоб заплатить за квартиру, двушку-маломерку, за еду без претензий и мелкий ремонт зимней одежды.
На остальное – уже не хватало.
Точнее, может, и хватило бы еще на что-то, но Неонила Леонидовна горела лишь двумя страстями – хорошими книгами и хорошим театром. К счастью (а для ее бюджета – к несчастью) и то, и другое сегодня было в полной доступности, только деньги плати.
Вот она и платила, пока не кончались. А как кончались – ждала следующей выдачи.
Беляева не роптала, такая жизнь ее устраивала.
Возможно, ее бы и другая жизнь устроила, может, – даже больше, чем эта, – но сравнивать было не с чем.
Короче, когда пришел отпуск – а он всегда подступал внезапно – и ей предложили бесплатную путевку в эти чертовы «Стожки», она не стала отказываться. Потому что слабо представляла себе, как вынести еще тридцать дней беспросветного одиночества.
Теперь же, в «Стожках», эти соображения перестали казаться ей единственно верными. По крайней мере, в ее квартирке не так холодно и влажно, как в огромном неотапливаемом номере с чудовищно большими продуваемыми окнами.
Ладно, хватит ныть!
Нила взяла себя в руки, застегнула на все застежки свою серую ношеную курточку, и перед тем, как покинуть относительно теплый вестибюль, огляделась в большом зеркале.
Там, – в зеркале имеется в виду, – все было, кстати, относительно неплохо.
Сорокалетняя, вполне сохранная блондиночка невысокого роста. Зато с талией и прямыми ножками.
Ну, положим, талия и ножки прикрыты поношенной курткой и старыми джинсами. Зато соломенные локоны, не знавшие краски, гламурно ниспадают по плечам маленькой библиотекарши.
И почему на них толком никто так и не клюнул?
Любимые мудрые авторы тысяч прочитанных ею книг так и не ответили на главный вопрос ее жизни.
Нет, не то, чтоб совсем не клевали.
Некоторые «клевки» даже оставили неизгладимые следы в ее душе.
Виктор Тамузов, например, был красавец.
Да и она красоточка.
Несколько замечательных вечеров, ночная Москва, пьянящие поцелуи в темном подъезде.
А вот про аборт вспоминать не хочется.
Наверное, надо было оставлять.
Впрочем, история сослагательного наклонения не знает.
Потом был Иннокентий Дмитриевич. На шестнадцать лет старше нее.
Тонкий интеллектуал. Поэт-деградант, как он сам себя, смеясь, называл.
Знакомые тоже смеялись – Иннокентий и Неонила.
Полный нестандарт.
Однако нестандарты, как правило, нежизнеспособны. Потому-то их и гораздо меньше, чем стандартов.
Он все боялся потерять свободу творчества.
Да и она, честно говоря, опасалась, что теперь, связавшись с поэтом-деградантом, ей придется свою жалкую зарплату делить на двоих. Ощущения мужского плеча от общения с Иннокентием Дмитриевичем как-то не возникало.
Тем не менее, Нила хорошо помнит, как однажды утром вдруг поняла, что ей наплевать на ощущения и на деленную пополам зарплату.
Он ей мил. Он тоже хочет ребенка. С голоду не пропадут.
Она даже решила сделать ему предложение.
А он взял и умер.
Ее поразило, что она испытала тогда первым ощущением даже не горе, а обиду.
Взял и умер.
После этого решила больше не искушать судьбу.
В принципе жизнь ей нравилась, эмоций хватало. Друзья тоже оставались, правда, все более замотанные работой, детками, дачами и кредитами.
Но все равно это были друзья.
Еще вот на детках она часто останавливалась глазами.
Почему-то казалось, что мальчика она бы воспитала так, как никто другой. Может, потому что ее девичья доля сложилась не очень?
Она бы одела его в матроску, и с годика читала бы ему умные хорошие книги. И он бы сам тоже вырос хорошим и умным.
Но – подходили настоящие родители и забирали «выбранного» ею в сыновья малыша. А ей оставалась текущая жизнь.
Без мужа.
Без детей.
Без планов на будущее.
Зато, конечно, с книгами и спектаклями. Вот тут ее робкая душа летала безо всяких житейских пут.
Так что, если усилием воли выбросить из головы мысли про малыша в матроске, жизнь вовсе не была плоха.
Нила еще раз глянула в зеркало, слегка зажмурила глаза и толкнула тяжелую входную дверь.
Мало зажмурила.
Холодная мокрая гнусь облепила лицо, перехватив дыхание. Как говорят англичане, с неба сыпались кошки и собаки.
Но Нила отступать не привыкла.
Спустилась с бетонных ступенек и пошла по размеченному терренкуру. Два километра четыреста метров. И ни шагом меньше. Она должна так устать, чтобы даже котлеты из местной столовки сумели вызвать аппетит.
И она это сделает.
Навстречу за десять минут прошел только один человек.
Он с ней приехал в пансионат, в одном автобусе.
Нила не испытывала к нему никаких отрицательных чувств. Однако инстинктивно ощущала его своим антиподом.
Вот уж кто точно не интеллектуал!
Не в смысле дурак, упаси бог.
А просто не интеллектуал.
Древняя короткая прическа под полубокс, куртка с китайской барахолки, тренировочные штаны на крепких ногах.
Мужичку под пятьдесят, но явно сильный. Наверняка по утрам делает зарядку, в белой майке и черных сатиновых трусах.
А еще усы. Конечно, усы. Куда же такому молодцу без усов. Что ж он будет молодцевато подкручивать на местных танцах?
Ладно, хорош издеваться над бедным мужичком. Можно подумать, сама от него далеко ушла по общественной лестнице…
Нила брела по терренкуру уже довольно долго. Накопившаяся водяная морось начала потихоньку стекать по ее подмерзшим щекам. Но не поворачивать же назад?
А вот и деревянный мостик над длинным узким прудом.
Ровно половина маршрута.
По мостику пройдет, дорожка вильнет вправо, и дальше с каждой минутой будет приближать ее к неэстетичному, но, по крайней мере, сухому и относительно теплому зданию пансионата.
Мостик, по моде прошлых лет, был деревянным и горбатеньким. Идти следовало осторожно: некоторые планки отсутствовали. Провалиться не провалишься, однако шваркнуться об мокрые деревяшки – легко.
На верхней части выгнутости остановилась, подошла к перилам и посмотрела на воду.
По ней, неспешно кружась, плыли желтые сопревшие листья и мелкий сор. Совершив пару пируэтов, они исчезали под мостом.
«Утопиться, что ли?» – пришла в голову свежая мысль.
Пришла и ушла.
Это был явно не ее метод.
К тому же в самокопаном мелком прудике легче было промокнуть и простыть, чем реально утопиться.
«Ладно, хорош деградантствовать», – приказала себе Нила. Она отпустила деревянное перило и продолжила путь.
Точнее – попыталась продолжить.
Потому что каблук попал-таки в выщербленное пространство между планками и застрял в нем. В то время как небольшое, но крепкое ее тело еще продолжало движение вперед.
В общем, долбанулась Нила об мостик вовсе не элегантно и не эстетично, совсем не так, как должна была бы упасть хрупкая невысокая блондиночка.
Грохнулась, как лошадь с застрявшим копытом.
Что, собственно, и имело место. Правда, не с лошадью.
Внизу что-то явственно хрустнуло.
«П…ец каблуку», – подумала с ненавистью библиотекарша.
О, господи! Она никогда раньше таких слов не произносила! Даже мысленно.
Может, потому что сапоги были дорогими и новыми? Три месяца на них копила.
Аж слезы выступили от обиды.
Взглянула вниз – каблук на месте.
Значит, хрустнуло в ноге.
Даже как-то легче стало. Нога не болела, и каблук цел.
Ну, ладно. Надо подниматься. Не лежать же на мостике под дождем?
Она оперлась руками о доски и попробовала встать.
Вот теперь нога заболела.
Да еще как!
«Черт, это может быть дороже сапога!» – вдруг дошло до Неонилы.
А еще она поняла, что если не сможет встать, то придется ползти больше километра.
Вымажется, как свинья. И медаль ей никто за подвиг не даст.
Почему-то стало смешно.
А по щекам побежали слезы.
И ведь придется ползти – ни один здоровый человек на прогулку в такую погоду не выйдет.
Нила еще раз попыталась подняться, и снова боль пронзила лодыжку.
Смешно уже не было.
Она дала себе волю и разревелась, как в детстве.
– Чего ревем? – деловито спросили Нилу. Та испуганно подняла глаза. Крепкий мужик с усами смотрел на нее сверху вниз. Разве что усы его, намокнув, сильно потеряли в молодцеватости. Ну, правильно. Кто ж еще, кроме нее самой и этого дебила выйдет гулять в такую погоду.
– Ногу подвернула, – нехотя созналась она.
– А потому что не положено в такую погоду дамочкам гулять, – строго сказал тот.
– Почему это не положено? – разозлилась Неонила. Он еще будет ей нотации читать!
– Потому что не положено! – отрезал мужик.
– А вам положено? – съязвила она.
– Мы не на каблуках, – достойно ответил тот. И крыть нечем.
– Меня Петр Иваныч зовут, – галантно представился мужчина. – Бойко! Прапорщик в отставке.
– Нила, – мрачно ответила Беляева. Смотреть на дебилоида снизу вверх было отчего-то обидно.
– Чего? – не расслышал мужчина-прапорщик.
– Неонила! – рявкнула девушка.
– Понял, не глухой, – спокойно отреагировал Петр Иваныч. – Сейчас мне на плечи сядешь.
– Куда сяду? – ужаснулась библиотекарша.
– На плечи, куда еще? Или ты жить здесь решила?
– А можно я на вас обопрусь? На одной доге доскачу.
– Не положено, – мрачно сказал Бойко. – Еще вторую повредим.
– Да кем не положено-то? – Неонила потихоньку впадала в бешенство. – Можно подумать, правила есть, как падать и как скакать.
– На все есть правила, – спокойно ответил усатый философ. – А кто их нарушает, тот ноги ломает.
«Елки-палки, он еще и поэт!».
А мужик тем временем опустился вниз, протянув к ней длинные загребущие руки. Запахло дешевым табачищем. Неонила машинально отшатнулась.
Тот терпеливо ждал.
– Так идем домой, или здесь поживете? – наконец поинтересовался он. Вопрос был поставлен ребром, и Нила, вздохнув, сдалась.
Сначала прапорщик Бойко нес ее на руках. Но хоть и невысокая была библиотекарша, и не толстая, однако путь был неблизкий. Поскольку садиться на шею она отказалась категорически – уж слишком поза какая-то интимная – Петр Иваныч просто перебросил ее, как мешок с морковкой, через плечо и поволок к пансионату.
Было неудобно, тряско и ужасно обидно.
Но другого выхода не наблюдалось. Нила не сомневалась, что, если она опять взбунтуется, то снова услышит что-нибудь типа – «Ну, живи тут».
У самого пансионата встретили Нилину коллегу – Беллу Эдуардовну. Они познакомились в первый же день. Нила все собиралась зайти к ней в гости, но так и не собралась. Хорошие книги привезла с собой, а в разоренном пансионате никаких интеллектуальных открытий не ожидала.
– С охоты, Петр Иваныч? – неделикатно поинтересовалась коллега.
– Да вот, на каблуках некоторые гуляют, – ответил, тяжело дыша, тот. – Лодыжки вывихивают.
– На каблуках не положено, да? – судя по всему, Белла Эдуардовна уже познакомилась с мировоззрением отставного прапорщика.
– Не положено, – беззлобно согласился тот. – А где врачиха?
– Мирра Леонидовна в отпуске, – «обрадовала» Белла. – Со вчерашнего дня. Через три недели будет. А сам вывих не вправишь?
– Вправлю, почему нет? – похоже, Петр Иванович был на все руки мастер. И ноги.
– Ну, так вперед. Пошли в библиотеку.
– Это вы про меня? – спросила Неонила, вися на плече Петра Ивановича, вообще-то, почти вниз головой. – И зачем в библиотеку?
– Там криков не слышно, – по доброму объяснил прапорщик Бойко.
Наконец, добрались до библиотеки.
Несмотря на боль в ноге, сердце Нилы зашлось: здесь слово «убого» и близко не стояло.
На стене – медвежья шкура, в углу – рыцарь в кованных латах, кругом портреты великих поэтов разных веков: Мандельштам по соседству с Фетом, Павел Васильев – рядом с Пушкиным, а Бродский и Лермонтов вообще были изображены неизвестным, – видимо, самодеятельным – художником на одном графическом листе.
Но не это главное: на полках, даже отсюда видно, – во множестве стояли вовсе не иронические детективы.
– Вот, все что нажито непосильным трудом, – гордо сказала Белла, заметив восхищенный взгляд коллеги.
– Откуда такое великолепие? – спросила Нила.
– Книги двадцать лет собирались. А шкуру и рыцаря у нашего бывшего директора стырила.
– Как – стырила? – Нила не привыкла к подобных оборотам в устах библиотекарш.
– Его посадили – он земли у пансионата спер. Под элитный коттеджный поселок. А я у него – рыцаря с медведем.
– Поняла, – вынуждена была сказать Нила. Хотя не очень поняла.
– Давай ногу вправлять? – это уже Петр Иванович.
– Давайте, – от безысходности согласилась Беляева.
Прапорщик Бойко положил ее на спину, на роскошный кожаный диван. Тоже, очевидно, стыренный у директора пансионата, который стырил землю.
Нила с трудом перенесла прикосновение чужой мужской руки к своей ноге.
Петр Иванович мягко, не больно, но внимательно ощупывал лодыжку.
– Ну, так дергайте уже, – не выдержала ожидания Беляева.
– Не положено без осмотра, – ожидаемо ответил добровольный лекарь. Затем, наконец, сказал:
– Думаю, справимся. Только колготки сними.
– Это еще зачем? – занервничала Нила.
– А как я ухвачусь? – вопросом ответил прапорщик.
Снимать колготки Ниле не хотелось как минимум по двум причинам. Во-первых, она стеснялась мужчину. Во-вторых, колготки были неоднократно подштопаны.
Она вопросительно взглянула на Беллу Эдуардовну. Та ответила на не заданный вопрос в своем стиле:
– Не, не изнасилует, – покачала она головой. – При мне не должен. Да и обед скоро, а это святое, правда, Петр Иванович?
– Правда, – беззлобно улыбнулся тот. Мол, трещите, сороки.
Нила, сконфуженно улыбаясь, начала стаскивать с себя колготки. Хорошо, хоть Белла помогла, прикрыла коллегу от усатого мужлана.
– Теперь, как положено? – спросила пострадавшая у целителя.
– Теперь – да, – благосклонно ответил тот. Снова взял в крепкие пальцы ее лодыжку, снова как будто легонько помял набухающую отеком ногу. И вдруг резко дернул!
– Ой, б…ь! – вырвалось у Неонилы Леонидовны Беляевой.
– А вы точно библиотекарь? – подозрительно спросил Петр Иванович. Белла же Эдуардовна просто радостно захохотала.
– Точно, точно! – подтвердила она. – А будешь подкалывать мою коллегу – и от меня услышишь.
– Не буду подкалывать, – смиренно согласился прапорщик Бойко.
Между тем вывихнутая лодыжка встала на место, боль почти сразу отпустила, но отек все равно уже налился.
Белла отправила проголодавшегося целителя на обед и долечила коллегу сама. Нарисовала йодную сеточку, надела на леченую ногу толстенный шерстяной носок, а сверху – настоящий валенок.
– Красота, – оценила она свою работу по завершению.
– Спасибо вам, – поблагодарила Нила.
– Может, уже пора на ты? – предложила та.
– С удовольствием.
С помощью вновь обретенной подруги – Белла была лишь на несколько лет старше Нилы – исцеленная поскакала к себе в номер.
Идя через пустой мрачный вестибюль – все ушли в столовую, на обед – нос к носу столкнулись с большой быстрой женщиной, явно чем-то озабоченной.
– Могу помочь? – дружелюбно спросила Белла Эдуардовна.
– Еще как можете! – обрадовалась та. – Еду вот в Городок, а в туалет хочется, сил нет!
– Так у нас вдоль любой дороги нынче писают, – удивилась Белла.
– Адвокаты вдоль дорог не писают! – заявила гостья. – Так у вас здесь, в фойе, есть туалет? – во всех смыслах теряла терпение Ольга Викторовна Шеметова (а это была именно она).
– Есть, но года три как заколочен, – бесстрастно ответила библиотекарша пансионата. Зато библиотекарша военного НИИ сжалилась и вошла в положение:
– Пойдемте ко мне в номер, решим проблему.
Проблема была решена почти мгновенно.
Ольга, удовлетворенная физически, поехала дальше, в Городок. На прощанье оставила своим спасительницам визитку.
Нила пробежала ее глазами. Сначала думала выкинуть – вряд ли ей когда-нибудь понадобятся подобные услуги – но не выкинула, передала Белле.
Та положила ее в сумочку.
Потом Белла пошла на обед.
Неонила же осталась в номере, лежать на диване, наслаждаясь покоем, отсутствием боли и наличием двух новых друзей, обретенных в этом забытом богом пансионате.
Настроение было отличным.
Все-таки жизнь бывает симпатичной даже в такую паскудную погоду.