Глава вторая. Абезь

Поселок Абезь был административным центром стройки. Там находилось много всяких управлений, служб, учреждений системы Гулага. Работали в основном вольнонаемные, приехавшие на заработки, а также и военнослужащие. Спустя несколько лет я прожил зиму в семье Лукацких – приятелей родителей. Тетя Зина была стоматолог. Кем работал дядя Леня я толком не знал. Но на работу он ходил в военной форме. Рядом жили их родственники. Абрам Прицкер служил прокурором. Его сыновья приставали к нему, и он давал им поиграть незаряженный пистолет ТТ.

На стройке

Период с осени 1941 по осень 1942 года – один из самых интересных в моем детстве. Мне шесть лет. Я толстый любопытный пацан, в школу не хожу, поэтому полностью предоставлен самому себе. Окружающие взрослые меня любят, ни в чем не ограничивают. Отцу с матерью некогда, они погружены в новую важную работу. Отец – главный инженер с утра до вечера пропадает на строительстве огромного моста, который надо пустить в кратчайшие сроки, от этого зависит судьба страны. Воркутинский уголь нужен, как воздух. Мать – ринулась налаживать клубную работу в зоне. В своей работе она как всегда неукротима (до сих пор все удивляются как ей, студентке, удалось уберечь нас с сестрой от детского дома!). Устраивала бурные сцены мужу из-за отсутствия нужного оборудования в клубе, из-за талантливых заключенных, которых по ее мнению следовало освободить от работы в котлованах. Она разыскала профессиональных музыкантов, артистов, художников. Конечно, ее многие использовали и подводили. Особенно так называемые бытовики, проворовавшиеся торгаши и жулики. Ведь, несмотря на высшее образование, она была наивной девчонкой из корейской слободки Владивостока, которая только в 14 лет приехала в Москву, не умея говорить по-русски. Но, в целом, зэки ее любили и помогали, чем могли.

Утром меня кормила кухарка Дуня, одевала, и я шел на «объект». Прямо от барака тропинка спускалась на лед, выходила на большую дорогу поперек реки. Вдоль дороги располагались три огромных котлована, заполненных людьми, строениями, механизмами. Такое я видел потом только в кино. Жизнь в котлованах кипела. Стены были сверху ледяные, потом земляные. Люди долбили мерзлую землю ломами и кирками, кидали лопатами мерзлые комья на ленты транспортеров, которые выносили их наверх и потом кучи земли куда-то сдвигали. Деревянные сараи – это была опалубка будущих опор или как их называли «быков». Пространство внутри сараев было заполнено решетками арматуры. Стоял грохот, шумели механизмы, вспыхивали голубые огни электросварки. В минуты передышки рабочие сидели на бревнах или перевернутых тачках и курили. Меня все знали, угощали сухарями, называли главным прорабом. Я присаживался рядом, спрашивал «а это что?» мне все рассказывали и объясняли. Охранники не обращали на меня внимания или тоже участвовали в разговорах.



В шесть лет я неплохо знал технологию возведения мостовых опор на дне рек с использованием метода промораживания. К концу зимы три быка установили на дне реки, их связали стальными фермами. По мосту ходили пешком. Ездили не дрезине. Но до открытия движения поездов было еще далеко. А впереди страшное испытание – ледоход. Перед быками были сооружены ледорезы. Сруб в форме ботинка носком против течения заполнен камнями и бетонными чушками. Наклонная часть заостренная вверх, укреплена рельсами. По идее, большие льдины должны были наползать на эти ботинки и ломаться. Обломки должны проплыть между быков. На ледорезах были сделаны площадки. Туда заранее завезли мешки с взрывчаткой. Во время ледохода там должны были дежурить взрывники и помогать ломать льдины с помощью динамита.

Ночью мы проснулись от грохота взрывов. Окна выходили на реку, которую застилал дым. Стоял не громкий, но устрашающий гул движущейся массы льда. Вода прибывала на глазах. В просветах дыма мы видели фигурки людей, выбегающих с мешками взрывчатки на лед, и спешно возвращающихся на ледорезы.

Битва продолжалась двое суток. Временами появлялись просветы чистой воды. Но коварная река не сдавалась. На отдаленных подступах прорывало очередной затор. И после чистой воды снова появлялись огромные во всю ширину реки льдины. Они приплывали издалека, на них не было заранее приготовленных лунок для взрывчатки, и они вновь и вновь терзали полуразрушенные ледорезы. К концу вторых суток образовался большой затор ниже моста, и вода в реке стала угрожающе подниматься. Над поверхностью льда торчали только площадки ледорезов. Взрывники побежали на берег, перепрыгивая через полыньи. Если бы я был начальником, я бы их всех освободил досрочно. С моста им опускали веревки. Я не знаю, спаслись ли они все. Трое суток поселок не спал, никто не отходил от окон. Отец, как и все руководство конторы двое суток сидели на мосту. Кухарка и мама носили им еду и чай. Потом отец сказал, если бы мост рухнул, то уходить с него заранее не было смысла. Мост устоял и вскоре по нему пошли поезда.



В СММК-1 было много политических. Из них состоял весь инженерный состав, управленческий персонал, имеется в виду не режимный, а управляющий производством и материально техническим снабжением. Некоторые заключенные имели всесоюзные пропуска, ездили в центральные города, использовали старые связи и знакомства. Понятно, что только «злые режимники» и «измученные зеки с лопатами» не смогли бы построить железнодорожный мост, на железобетонных опорах, связанных металлическими фермами. Рядом с зоной стояли бараки, где жили вольнонаемные. Так что мост построили вольнонаемные и заключенные – инженеры, конструкторы, технологи, механики, электрики, сварщики, плотники, пекари, врачи, парикмахеры, художники, артисты, музыканты, землекопы, конюхи, зоотехники, ветеринары. Вопрос, почему часть из них были заключенными, а часть вольными здесь обсуждать не будем. Но могу твердо сказать – построить в кратчайшие сроки этот спасительный для страны мост старались все.

Как я решил стать поваром

Еще одно значительное событие в моей жизни в этот период – увлечение «общепитом». В поселке была столовая. Она находилась недалеко от конторы вне зоны. Работали в ней заключенные, питались все служащие, и вольные, и заключенные с постоянными пропусками. В один прекрасный день столовую возглавил Тимофей Яковлевич, бывший шеф-повар одного из московских ресторанов. Я в детстве очень любил покушать. Наигравшись прогулками в котлованы, я стал ходить в столовую. Мне поручали крутить колесо мясорубки, чистить картошку. Самое интересное было поработать в зале.

Обычно мне доверяли обойти посетителей и собрать у них выбитые в кассе чеки. Я собирал у одного стола чеки, приносил их на раздачу, а там комплектовали поднос для этого стола. Потом я обслуживал следующий стол и т. д. Шеф был обаятельным человеком, румяным и пухлым, с ласковой речью. Блюда он называл с любовью уменьшительными названиями. Котлетки, булочки, супчики, сухарики, компотик. Вскоре я твердо решил стать поваром, когда вырасту. Все эти эпизоды не случайны. Оказалось, что больше всего в жизни я люблю готовить вкусную еду. Я достиг в этом, как любитель больших высот, и способности мои были, наверное, врожденные. Я не готовлю изысканные блюда. Никогда не пользуюсь рецептами, даже своими. Готовлю самые простые блюда на глаз, используя подручные средства. Но получается, как правило, очень вкусно. Повторить вкусное блюдо не всегда удается даже мне самому. Не помогает даже, если используется точный рецепт. Думаю, что процесс готовки управляется на уровне подсознания. Очень зависит от настроения и куража. Как правило, получается вкуснее, когда есть небольшой цейтнот. Тогда блюдо готовится крупными смелыми мазками, как говорят художники. Но, конечно, бывают и неудачи. Особенно когда из ничего пытаюсь приготовить что-то вкусное. Бывает, что это «ничего» трудно победить. «Работа» в столовой продолжалась недолго, появились новые увлечения. Но дома я всегда торчал на кухне, помогал кухарке, например, мыл посуду в первой воде, когда посуда жирная и грязная. Месил тесто, крутил мясорубку, лепил пирожки и пельмени.

В моей семье и дети и внуки, все любят готовить и поесть вкусную домашнюю еду. К нам любят ходить гости. Некоторыми блюдами они могут полакомиться только у нас.

Школа в абези

Абезь – большой поселок. Школа -десятилетка. Строгие чинные учителя, в основном приезжие на заработки, дорожат своим местом. В школу я пошел осенью 1942 года. Когда меня записывали, мне еще не исполнилось 7 лет, а в школу принимали с восьми. При этом я был маленьким даже для своего возраста. Но я уже считал как арифмометр, знал много песен и стихов. Меня приняли. Но учиться оказалось очень трудно. Просидеть неподвижно четыре урока при моем характере было пыткой. Кроме того, я был сильно избалован вниманием и любовью взрослых. Первые месяцы учебы оказались для меня черным периодом. Я был угрюмым и вредным, плохо учился, ужасно писал, так как был ярко выраженным левшой и правая рука меня не слушалась. Так как привык быть любимчиком, очень трудно переносил свои неуспехи. Учительница мною не интересовалась, просто ставила в тетрадке «плохо», Абезь большой поселок и классы были переполнены. Мама уставала от меня, не выдерживала и иногда плакала и лупила меня от бессилья. Слава богу, она уехала на полгода на Алтай, туда где оказался ее московский институт. Там она доучилась и получила диплом. Помаленьку все наладилось, и я стал обыкновенным первоклассником. Понятно, что о школе и учебе в первом классе я ничего вспомнить не могу. Но есть пара ярких картинок этого времени.

В сентябре погода стояла хорошая, и мы ходили домой из школы пешком, чтобы не держать у школы зря лошадь. Сестра училась в третьем классе, дорогу знала хорошо. Меня перед школой одели во все новое. Костюмчик из крепкого, очень плотного сукна. Поскольку курточка и штаны были маленького размера они сидели на мне как скафандр и сильно сковывали, я ходил медленно и неуклюже. А новые тесноватые ботинки с калошами сразу натерли щиколотки до мокрых мозолей. Сестра была легкой и быстрой, я толстый и неуклюжий. Всю дорогу она меня торопила и понукала. Когда ее терпенье кончалось, она начинали меня пихать в спину, давать пинков. Однажды я упал и не захотел вставать. Она схватила меня за лямки от штанов, и подняла. Одна лямка оторвалась и повисла до земли. Она схватила эту лямку и буквально поволокла меня к дому. Когда дома с меня сняли ботинки, оказалось, что носочки были насквозь мокрые от лопнувших волдырей на щиколотках. Пришлось посидеть несколько дней дома, пока раны не зажили. Однако, хочу чтобы «ужасная» сцена была понята правильно. Я тогда чувствовал интуитивно, а сейчас и подавно, что в этой истории сестра страдала гораздо больше, чем я. Что мне? Ну, болят ноги, неохота торопиться, надулся, отстаньте все, что хочу то и делаю. Я вообще-то очень упрямый, своенравный, терпеливый к физическому дискомфорту. Как партизан. Бедная сестричка! Очень эмоциональная, умная, ответственная, вынуждена вести этого надутого упрямца домой, а он ничего не говорит, не жалуется, не просит пожалеть и помочь. Нервы не выдерживают, она срывается, чуть не плачет. Точно также я доводил до слез и маму Геру.

Зима. От поселка до школы около пяти километров. Меня, сестру и еще трех детей возят в школу на лошади. На конюшне всегда держали «выездную» лошадь, легкие сани, красивую упряжь. В трех километрах от нашего поселка располагался совхоз «Феон», и оттуда тоже возили детей в школу. Санная дорога была проложена по реке. Очень часто возницы устраивали «гонки». Все было по правилам, лошадь должна была бежать рысью, если она переходила на галоп, это был позор для экипажа. Мы переживали, орали как угорелые. Это были незабываемые моменты.

Интересно живы ли наши соперники, помнят ли они эти гонки? Конюхи и возчики нашего экипажа были заключенными. Но они прекрасно знали свое дело. Кобылка «Ленка» была всегда в прекрасной форме. Сани и сбруя – красивые и нарядные. Гонки проходили с переменным успехом. Совхоз «Феон» находился дальше от Абези километра на 3. Это был настоящий богатый совхоз. Так что лошади у них были наверняка лучше. Могу ошибаться, но гонялись мы с детьми директора совхоза, братом и сестрой Крупельницкими. ФЕОН и сейчас есть на карте, но, к сожалению, в интернете сообщается, что сейчас совхоз обанкротился.



Разруха сельского хозяйства северных районов России – это особая тема. На мой взгляд, более важная, чем история сталинских лагерей. Преступление, которое совершили прорабы перестройки в отношение сельского хозяйства – основы традиционного образа жизни населения огромной территории – не имеет исторических аналогов. Пресловутое раскулачивание «отдыхает», так как сельское хозяйство тогда не исчезло, наоборот, выдержало страшное напряжение войны без помощи извне, а сегодня нас кормит весь мир. Огромное стадо крупного рогатого скота бело-пестрой породы, созданного в средней полосе и на севере оказалось безвозвратно уничтожено. Меня поражает равнодушие всего населения, к этому факту. Здесь не место это обсуждать. Просто в памяти возникают картины из детства, которые сегодня кажутся фантастическими По дороге из школы в небольшом поселке Усть-Воркута нам приходилось останавливать телегу и подолгу ждать, когда пройдет стадо. Такого стада я в своей жизни больше нигде не видел. Не сотни, а тысячи тучных коров, телок и бычков шли плотным потоком плечо к плечу. Ждать иногда приходилось больше часа. После того как стадо удалялось, лошадь с трудом тащила телегу утонувшую в навозе и грязи на пол колеса. Иногда со стадом проходили и быки. Громадные туши до 4 х метров длиной, с широчайшей грудной частью, полтора метра от загривка до грудины, находившейся на уровне передних колен, толстенное стальное кольцо в носу. Я таких потом видел только в мультфильмах. Это происходило в Коми, почти около полярного круга, в первые послевоенные годы. И вот спустя 70 лет все это стадо исчезло! Те, кто это натворил сегодня, богатые и и счастливые.. А ведь раньше за такие вредительства отправляли строить железные дороги.


На всю жизнь запомнил урок, полученный от отца. Как-то утром, я замешкался и вышел к саням последним. Место рядом с возчиком, которое я считал своим, было занято. Я заявил, что на заднем сиденье не поеду. Возчик щелкнул кнутиком, и сани умчались. Я растерялся, делать было нечего, я пошел домой, не зная, что делать дальше. Но дальше оказалось очень просто. Проснулся Володя, вышел позавтракать увидел меня и спросил, почему я не в школе. Кухарка вынуждена была все ему рассказать. Отец подумал, потом велел снять штаны. Три раза крепко приложил по мягкому месту ремнем и спокойно сказал «одевайся и марш в школу пешком». Я с энтузиазмом отправился в путь, и в прекрасном настроении явился к третьему уроку. Отцу спасибо, если бы не его «помощь», я до сих пор бы стыдился, так как сам очень не люблю капризы.

Осенью 1943 года мы погрузились в теплушки и переехали в поселок Кожва.