Глава 4

Это полный и окончательный пиздец, если Горелый что-то понимает в этой жизни.

Его слова, его действия, вообще все, что происходит конкретно в эту минуту.

Проклятая девка, забравшая у него шесть лет жизни, на мгновение замирает, явно не ожидая такого треша, а затем проявляет свою адскую суть, принимаясь рычать, кусаться и бить его по плечам кулаками, нехилыми такими, жесткими, и, одновременно, ногами, норовя засадить коленями по яйцам.

И хорошо, что мелкая такая, никуда не попадает, хотя очень старается.

А Горелый неожиданно получает не просто привет снизу, а, буквально, приветственный удар по морде!

Нет, не стоило, все же, на нее столько дрочить в камере!

Плохо сказалось на башке, не туда повело!

Горелый хотел только воспитательное мероприятие, длительное, насыщенное, разнообразное… И последовательное.

Он планировал сначала напугать стерву до нервной икоты, сделать так, чтоб тени своей шарахалась, чтоб жизнь ей настолько же не в кайф стала, как и ему все эти шесть лет!

Поиметь ее Горелый хотел, конечно, но не в основной программе, так сказать. Это реально было в планах в последнюю очередь, потому что тут без принуждения не обошлось бы, вряд ли девка прониклась бы к нему чем-то добрым и ноги раздвинула, слишком уж ядовитая тварь. Хотя, если раздвигала перед своим начальством, а она явно раздвигала, их переглядки в зале суда только слепой и тупой мог не заметить, так мысленно ему подмахивала, что все остальные словно в их игрульках постельных оказывались, причем, даже не зрителями…

Значит, она – та еще продажная сука, умеющая подстраиваться под любого мужика. Может, и под Горелого легла бы, если б больше предложил…

И ляжет.

Сама.

Принуждать бабу, даже такую суку, которую только и нужно ставить на колени и ебать в рот, пока не кончит, все же, западло.

И радости никакой.

Потому в камерных фантазиях Горелого не было крови и боли. Он не любитель такого, зачем себя переламывать?

А вот испуганные глаза проклятой сучки, когда доберется, наконец, поставит на колени и будет жестко, до криков, до диких стонов, драть, пока член не сотрет, пока испуг не переплавиться в похоть, чтоб сама тянулась, сама подмахивала, сама потом бегала за ним, выпрашивала… Вот эти глаза и эти фантазии в башке крутились постоянно. Можно сказать, были спасением все эти шесть лет, так бездарно проебанные.

А Горелый уже не в том возрасте, что запросто дарить какой-то хитровыделанной твари время своей жизни и не хотеть получить за это достойную компенсацию! Ну вот скажите, разве не прав? Прав!

Именно с такими мыслями, с такими намерениями и ехал он в этот богом забытый угол, которого даже на гугл-картах нет!

Три раза не в ту сторону сворачивал и лишнюю сотку мотал, пока не соображал, в чем дело и не возвращался, от души матеря русские просторы.

Только на нерве и бешеной целеустремленности и выехал. Оказалось, что другим концом эта забытая деревня примыкала к трассе, по которой гоняли на бешеных парах фуры, но кто бы это указал в навигаторе?

Горелый чисто случайно узнал, уже после, когда приземлился на неосвоенной территории.

Тормознул у самого большого здания в центре села, и, как выяснилось, не прогадал. Именно там была школа, она же – что-то вроде правления, какие раньше в колхозах были. Колхоз давно отдал концы, а правление осталось.

Горелый познакомился с мрачным с перепоя мужиком, представившимся председателем, убедился, что советское прошлое тут помнят и любят. А еще любят бабки.

За совершенно смешные копейки ему подтвердили, что прокурорша тут, в селе, только теперь училкой работает в местной школе. А еще сказали, где живет.

Правда, очень интересовались, кто он ей и чего хочет, Горелый отговорился знакомством.

Мужик, явно что-то в уме прикинув, солидно кивнул и, прихватив бабки, шустро свалил с рабочего места, повесив на правление замок.

Горелый только сплюнул на нравы труженников села, прыгнул в тачку и поехал по нужному адресу.

Встал прямо напротив, не скрываясь, и принялся наблюдать.

Сцена с орущей бабой и мелкой, но боевой, явно в мать, засранкой, насмешила.

А затем появилась прокурорша, и резко стало не смешно…

Горелый присматривался к объекту своей ненависти и мести и давил в себе удивление.

Почему-то он запомнил ее старше. И фигуристее, что ли… И… Другой. Вообще другой.

Там, в зале суда, была такая роскошная телка, в строгом костюме и каблуках, Горелый помнил, как интенсивно ее облизывали взглядами все без исключения мужики, явно у многих все по стойке смирно стояло, когда она, победоносно улыбаясь, вставала, чтоб зачитать вопрос или уточнение, или еще какую-нибудь еботень, призванную похоронить его, Горелова, надежды на свободу в ближайшие годы.

Тогда он ее ненавидел. И она была достойна его ненависти. Сучка.

Холодная, ядовитая стерва. Словно из порно-фильма про доминирующих самок вышла.

Ее было легко ненавидеть. И так же легко представлять себе самые развратные, самые дикие картинки секса с ее участием.

А то недоразумение, в задрипанной фуболке и таких же шортах, всклокоченное, худое, остроносое, какое-то бледное, блеклое даже, словно моль выстиранная, хотелось прибить, чтоб не мучилась, а не трахать.

Да ее, блять, страшно за руку взять! Сломается, к херам!

Горелый даже оглянулся по сторонам, думая, что похмельный председатель ошибся и послал его не туда.

Но тут моль одним коротким словом намертво заткнула орущую на все село бабу, сверкнула знакомо глазами из-под спутанной блеклой челки… И все встало на свои места.

Она это, она, сучка!

Мимикрировала, тварь!

А нутро адское не спрячешь.

Горелый с мрачным удовлетворением отследил, как скандальную бабу унесло буквально в полсекунды на почтительное расстояние, и подумал, что явно у селянки есть чуйка. От таких ебанутых надо подальше держаться, а то не заметишь, как перо в бок словишь. Или, как в этой ситуации, палкой по башке.

Моль, между тем, осмотрев свою боевую девку, которая приплясывала с палкой на лавке, лишний раз подтверждая, что яблоко от яблони и от осинки не апельсинки, развернулась и прищурилась удивленно на его тачку.

И-и-и… Горелый понял, что наступил его выход!

И ох, как он вышел…

Охуительно!

Эта часть спектакля получилась нереально крутой, именно такой, как он себе и представлял в камере, как режиссировал!

И выражение физиономии моли, ставшее еще более бледным, когда узнала его, поняла, по чью душу прибыл, было бесценным!

Сколько кайфа, это же охереть…

Горелый настолько воодушевился, настолько ему понравилась реакция сучки, тоже именно такая, как он представлял, что захотелось чуть-чуть форсировать события.

Например, поговорить.

Ну, а почему бы нет?

Конечно, по плану разговор у него был не сразу, а встрече на третьей-четвертой примерно, когда тварь накрутит себя по полной, до конца поймет, как она попала, и в каком ужасе она теперь будет жить…

Но она так вкусно убегала в дом, испуганно молотя пятками по пыльной земле, так клево выглядывала из окна, такие глаза у нее были здоровенные, словно у дурной гусеницы из старого, еще времен его, Горелого, детства мульта, что хотелось продлить себе этот кайф.

В конец концов, он заслужил! Он столько ждал!

Горелый, сполна насладившись первоначальным испугом своей жертвы, отогнал подальше тачку и вернулся.

Легко перемахнул через хлипкий забор и устроился у небольшого сарайчика, по виду – какой-то хоз постройки.

И принялся ждать, положившись на свою чуйку. Конечно, сучка сейчас вполне способна вызвать полицию, но это утопия. Кто сюда поедет? И, главное, за сколько доедет?

Смешно.

К тому же, он не собирался ничего такого делать. Только поговорить, напугать, может, рассказать, что ее ждет, неминуемо ждет…

И все шло по плану…

Верней, нет.

Не по плану.

Потому что моль вблизи оказалась совсем не молью. Конечно, до шикарной стервы, с наслаждением закопавшей его в зале суда, нынешней дряни было далеко, но почему-то ее близость взволновала Горелого. И совсем не так, как предполагалось.

Сучка стояла напротив, сжав кулаки, запрокинув подбородок, сжимала губы и не отводила взгляда. И Горелый чуток потерялся. Мало кто мог его взгляд выдерживать, особенно в такие моменты. А она держала. И даже, мать ее, давила в ответ! Дрянь бесстрашная!

От ее встрепанной макушки пахло яблоками, летними, сладкими, одуряющими, а хрупкие ключицы в вырезе майки смотрелись завораживающе. Горелый не мог взгляда отвести от них. Он отрабатывал программу, говорил всякую пугающую хуйню, которую репетировал столько лет, но все это сейчас почему-то слышалось тупой фальшивкой.

Он говорил, угрожал, а сам не мог остановиться, наклонялся все ниже и ниже, чтоб втянуть дрожащими ноздрями побольше этого яблочного, сладкого, до слюноотделения, запаха. Ее хотелось облизать. Всю. Укусить так, чтоб сок брызнул. Сожрать хотелось.

И Горелый не выдержал.

Столько лет ждать…

Как тут выдержать?

Она оказалась не такой, как он помнил. Она, блять, оказалась круче.

И Горелый захотел попробовать ее на вкус.

Кто его осудит?

В конце концов, она ему должна…

Загрузка...