Записки следователя - читать онлайн

От родных и близких

Первое издание папиной книги «Записки следователя» (в печатном формате) вышло в 2007 году. Так сложилось, что весь небольшой тираж был подарен родным, близким и знакомым. На протяжении длительного времени мне постоянно хотелось переиздать книгу бо́льшим тиражом, чтобы с жизнью неординарного человека смог познакомиться больший круг читателей. Обстоятельства складывались так, что переиздание произведения откладывалось по различным причинам. И наконец-то сложились все условия, что бы книга была переиздана.

На первом этапе книга будет издана в электронном формате. Если читателям она понравится, возможно, выйдет и печатная версия.

Второе издание дополнено одним материалом – «От родных и близких».

Раздел содержит краткие воспоминания родных папе людей.

Так как наибольшим писательским опытом обладаю я, то мне и придется открыть этот раздел, нарушая очередность (я самый младший из детей). Как только я приступил к созданию раздела, то сразу понял, что «двумя словами» здесь не обойтись. Так много всего хотелось вспомнить и рассказать о папе, что, по всей видимости, для полного изложения понадобилась бы еще одна книга. А потому свой писательский пыл я несколько умерю и здесь приведу лишь некоторые свои воспоминания.

Папа ушел из жизни в ночь на 15 июля 2015 года. Ему шел 81-й год.

Ушел тихо и спокойно. Во сне. По всей видимости, это было до полуночи, так как телевизор оставался включенным. Еще вечером он немного занимался в огороде, при том что за пару дней до этого он себя почувствовал неважно. Это выражалось в том, что он не пошел вечером плавать. Как правило, он каждый день старался плавать не менее 15 минут. На вопрос: «Папа, как ты себя чувствуешь?» ответ был один: «Более-менее нормально». Ушел из жизни именно так, как я всем и говорил. А говорил я следующее. «Папа, зная, что завтра умрет, никому об этом даже не скажет. Причина одна: не доставлять родным и близким беспокойства». Его одна из жизненных позиций заключалась в том, чтобы никому не доставлять хлопот и забот, связанных со своей персоной. По всей видимости, эта часть характера мне передалась по наследству.

То, что он знал дату (ориентировочно) ухода из жизни, это факт. В последнее время мы с ним рассуждали на эту тему. Самое главное – смерть его не пугала. Он был к ней полностью готов. Включая и завершение всех земных дел. Кроме этого, его переполняла радость от того, что Крым вернулся в состав России. Он мне часто напоминал, как я ему обещал, что он не уйдет из жизни, пока Крым не будет российским. Всё у меня допытывался, откуда я это знаю. Но он, естественно, всё понимал и без моих слов. Он часто мне говорил и даже предупреждал, что так сложилось, что я ни в коем случае не должен ни на кого обижаться по большому счету и всегда всем всё прощать. Когда я был гораздо моложе (естественным образом, не знаком был с Божественным откровением), то не всегда принимал такую его позицию. И на мой вопрос, с какой стати, если человек сделал подлость, его нужно прощать. Согласен, что не нужно отвечать. Но простить это – ты уж, папа, извини. Но он настаивал в категоричной форме. Говорил: «Ты скоро сам это поймешь». В дальнейшем я начал понимать, когда вышла его книга. Но это отдельная история.

Как-то раз, когда мы с ним гуляли (последние несколько лет я старался больше времени проводить с родителями и прилетал в Крым как минимум пять раз в год), он меня спрашивает: «Вот ты знаешь, куда уходят чувства (К тому времени у меня вышла книга с таким названием), а скажи, куда уходит жизненная энергия (сила)»? Мой ответ был прост. «Папа, просто время пришло». С таким ответом он полностью согласился.

Одно из моих предположений, и, по всей видимости, утверждений, основанное на значительной выборке, заключается в том, что по тому, как умирает человек, можно судить о его жизни. Естественно, речь идет о жизни в мирное время.

Как он ее прожил. Уход из жизни заключается не только в конкретных обстоятельствах смерти (они тоже являются показательными), но и в общем ощущении прожитой жизни, с рассуждениями и подведением итогов. Мне бы не хотелось наводить грусть в размышлениях по данному вопросу (могут читать люди, которые, подводя итог своей земной жизни, будут, мягко сказать, несколько огорчены результатами, но уже исправить вряд ли что можно (в стратегическом плане)), отмечу, что по основным показателям, если, конечно, брать по большому счету, то общее ощущение у папы было положительным. Да, была некая грусть в конце жизни, но в общем плане, уходя из жизни, он был спокоен.

Очень показательно, как по Божьему промыслу разрешились некоторые важные земные дела, не решив которые перед смертью, он сильно переживал, что может не успеть.

Одним из его любимых занятий всей его жизни были пчелы. На моей памяти он ими занимался вечно. Когда мы жили в пгт Черноморское Крымской области (до переезда в Симферополь), у нас в маленьком дворе стоял улей, и, насколько я помню, у него было еще несколько ульев, которые перемещались его друзьями летом по Крыму. Папа периодически нас, детей, брал на пасеку. Даже когда мы переехали в Симферополь, один или два улья были поставлены на балконе девятиэтажного дома. На мой вопрос (в одиннадцать лет) к папе, что они могут ведь жалить соседей, когда они будут выходить на балкон подышать свежим воздухом, и это им будет не очень удобно – ответ был один: «Наши пчелы добрых людей не кусают. И если их не обижать, то и не совсем добрых людей они трогать не будут». И самое забавное, за несколько лет проживания в городе никто не пожаловался относительно того, что как можно держать пчел на балконе. Так как все соседи знали, где работает папа, возможно, по этой причине данный вопрос не поднимался. Но самое интересно заключалось в том, что у нас на балконе стояло кресло, и я иногда мог там сидеть и читать книги. Ни разу меня не укусила пчела. Естественным образом, если были соседи на балконе, я интересовался, не обижают ли их пчелы.

Возвращаясь к последним дням жизни. Выйдя на пенсию, папа поступил работать в колхоз, который имел, кроме всякой всячины, в том числе и пасеку (много ульев с пчелами). Папе разрешили иметь до двенадцати ульев своих личных. И когда наступала весна, то он вместе с колхозными пчелами выезжал в крымские степи. Приблизительно странствие по крымским степям (часто менялось место, исходя из того, что и где начинает цвести), продолжалось до начала октября. В конечном итоге все колхозы прекратили свое существование, и папа совместно с такими же энтузиастами, как он, и уже только со своими пчелами продолжали эти странствия. Необходимо сказать, что это довольно сложное мероприятие. В Крыму, в степных районах летом довольно жарко (до сорока пяти градусов), живут в металлических домиках (естественно, без кондиционеров и электричества), весь день работают и т. д.

В итоге к концу жизни всё это стало достаточно тяжело делать (в том числе и чисто физически (открывать и закрывать ульи)), и последние несколько лет он уже ездил из-за того, что это была необходимость именно для пчел. Естественно, все родные говорили, что нужно решать данный вопрос и т. д. В конечном итоге так сложилось, что за пару месяцев до смерти удалось всех пчел пристроить в женский монастырь. Весьма символично. Но довольно необычный случай произошло уже после папиного ухода из жизни, когда мы с сестрой Натальей были в этом монастыре. Мы шли по лесной дорожке, как вдруг одна из пчел села на мизинец правой руки сестры. И пока мы шли, пчела спокойно сидела. По всей видимости, она понимала, в какую сторону мы идем, и решила сэкономить силы и скоротать путь, перемещаясь в пространстве на руке человека.

Очевидно, папа понимал, что смерть достаточно близка, и когда вопрос с пчелами был решен, он был рад.

Заканчивая рассказ об обстоятельствах его ухода из жизни, нужно отметить, что папа девяти дней не дожил до своей золотой свадьбы, которая выпадала на день рождения жены (моей мамы). Но это жизнь.

В данном разделе мне бы хотелось вспомнить один детский эпизод из его жизни. Что бы рассказать все интересные и необычные моменты его жизни, не хватит целой книги, поэтому отмечу только этот.

Футбол. Когда мы жили в Черноморском (Крым, западное побережье), один раз в неделю мы ходили мыться в баню. Воды в доме не было. За ней приходилось ходить метров за сто в соседний двор, где стояла колонка, из которой мы набирали воду в вёдра и приносили домой. Лет с пяти я уже мог носить по два неполных ведра воды.

Мне было не больше пяти-шести лет. Мы с папой в очередные выходные (а может, это был вечер пятницы) пошли в баню. Здесь я немного отвлекусь. По словам мамы, до определенного возраста меня водили мыться в женскую баню. По всей видимости, так было проще. Маме сразу отводить на помывку четверых детей, из них три девочки. Когда я подрос, то о женской бане пришлось забыть, и я стал, как все мальчики, ходить в баню с папой. Отмечу сразу (для любопытных), что воспоминаний о женской бане у меня не осталось. Зато я уже лет с пяти-шести и практически до одиннадцати, когда меня взрослые спрашивали (разной серьезности взрослые, включая женщин и пожилых людей), кем я хочу быть, когда вырасту, отвечал всегда: «Когда я выросту, я хочу быть банщиком в женской бане». Отчетливо помню, что практически никто не мог оценить мой юмор. А если кто продолжал тему и решался уточнить, почему именно банщиком в женском отделении, то ответ был прост: «Там есть на что посмотреть. И об этой профессии всегда можно сказать, что приятно работать весь день и мало того – уходить не хочется». Как правило, на этом разговор о моей будущей работе заканчивался. Если я видел некую печаль у интересующегося, то, естественно, я с улыбкой говорил, что просто пошутил. Мне сложно сказать, откуда столь специфический юмор в столь раннем возрасте.

Помылись и идем домой. Так как следователь в поселке – это достаточно широкий профиль (и, возможно, у нас еще не было дома телефона), то, как правило, папа всегда по дороге из бани заходил в милицию узнать – не случилось ли чего. По всей видимости, что-то произошло, и он был вынужден срочно уехать на место преступления или происшествия (могла быть автомобильная авария со смертельным исходом). Была некая срочность, и меня оставили посидеть в милиции. Отец уехал. Но что обычно маленький мальчик делает, когда остается один в здании, где еще есть и большой двор, и гараж, и всякое такое?

Я пошел осматривать местность. Так как все знали, чей я сын, то мне было позволено ходить, куда я хочу. Отчетливо помню, что я пообщался с людьми, которые находились за решеткой, и, вероятнее всего, им поведал, что красть – это нехорошо, и что если они не прекратят, то мой папа будет их всегда ловить и помещать в эту камеру. Естественно, я не знал, за что конкретно они подверглись заключению. Узнал у дежурного, как идет служба и т. д. В конечном итоге я вышел во двор.

Что может заинтересовать мальчика пяти лет во дворе? Конечно ремонтирующиеся автомобили. А что может сильно заинтересовать? Конечно игра в футбол, где вместо мяча была скрученная грязная тряпка. В каждой команде насчитывалось по три-четыре человека. Я, естественно, напросился в команду. Мужики согласились. Но сказали сразу, что я буду стоять строго на воротах. Я не возражал. Так как парень я был достаточно спортивный, то значительную часть мячей я, конечно, отбивал. Ну и приходилось падать, естественно. Помню, мужики меня хвалили.

Сколько играли по времени, я, само собой, не помню. Помню одно, что когда начинали играть, было светло, когда пришел отец, то было достаточно темно. В результате нам пришлось снова идти в баню. Но самое интересное, когда я спросил у папы, могу ли я приходить играть с мужиками в футбол в другое время, он ответил, что нет. На вопрос «Почему?» он спокойно сказал, что это пятнадцатисуточники, которые отбудут свой срок наказания, а потом разойдутся по домам. Я спрашиваю: «Папа, так что, это я с бандитами в футбол играл, что ли?» Его ответ: «Нет, сынок, это не бандиты. Это люди, которые просто в жизни случайно провинились. Вот они здесь побудут пятнадцать суток, потом осознают свою неправоту и будут жить более правильно».

Для меня было сильное впечатление, особенно оттого, что я думал, что меня папа будет ругать, что я мало того что сильно испачкался, но и еще с пятнадцатисуточниками играл в футбол.

Заканчиваю тему провинившихся граждан, важно отметить общую папину позицию по данному вопросу. Естественно у него был мозг исследователя. Он мог свободно играть в шахматы одновременно две партии вслепую. Естественным образом, в детстве я его проверял. То лошадку утащу, то пешечку прикарманю. Но ничего не «прокатывало». Приходилось возвращать фигуру на место. Так вот, по его статистическим наблюдениям, по большей части люди совершают преступления по глупости. Такова человеческая натура. И правонарушителю достаточно неделю – месяц побыть в камере, чтобы переосмыслить свое поведение.

Если человека осудили, и он попал в места лишения свободы, то по статистике – точно уже не помню – как минимум 70 % возвращаются туда снова. Причины понятны. А если это преступление, за которое можно и не отправлять за решетку (в СССР были различные альтернативы), то вероятность повторного совершения правонарушения ничтожно мала. Соответственно, он если была возможность, то нагонял ужас, читал лекцию и старался не отправлять в колонию. За всю карьеру следователя (десятки лет), лишь единственный раз гражданин, которого он не отправил в колонию, повторно совершил преступление.

Достаточно логичное поведение. Правда, со слов папы, его постоянно руководство за столь милосердное поведение ругало. Так как все знали, как живет наша семья, вопрос о «неких договоренностях» даже и не стоял в принципе. Руководство ему одно – а он им статистику.

Живя уже в Симферополе (папа занимал уже в то время довольно высокий пост, с пятнадцатиминутным еженедельным выступлением по местному каналу, из которого я узнавал, какие преступления находятся в его поле зрения (дома, он не обсуждал свои служебные дела)), я несколько раз был свидетелем следующей картины. Звонок в дверь. Я подхожу и открываю дверь. Стоит мужчина. «Здравствуйте». «Добрый день». «Здесь живет Павел Павлович Кравченко?» «Да, здесь». «Можно его позвать?» Я отвечаю: «Я вас слушаю» (а мне лет 12–13). Он еще раз: «Мне нужен Павел Павлович Кравченко». Я говорю: «Я вас понял. Я – Павел Павлович Кравченко». Как правило, некое недоумение. После некоторого замешательства с их стороны я уже начинал помогать людям выходить из данной ситуации. «Вы хотите поговорить с Павлом Павловичем Кравченко – старшим?» И начинал объяснять, в чём дело. Что меня тоже зовут Павел Павлович. И так сложилось – фамилия тоже одна. Одним словом, я сын и вас слушаю, так как папа на работе. В итоге много слов благодарности и т. д. Если у меня было настроение шутить дальше, то я мог поинтересоваться, в каком размере принесли взятку, и добавить, что мне как раз нужен велосипед или еще чего-нибудь. В основном мой юмор воспринимался доброжелательно. По виду приходящих можно было определить, откуда они прибыли. Правда, до сих пор мне непонятно, откуда они узнавали наш адрес.

Подобное я проделывал, когда подходил к телефону, и папы не было дома. Когда просили Павла Павловича к телефону, то я отвечал, мол, я вас слушаю. И в зависимости от характера разговора – если что-то важное, то признавался, что я Павел Павлович – младший, но если разговор не связан с преступной деятельностью заблудших граждан, то я мог и потянуть время. Самое интересное, что никто не жаловался. Раз папа мне ни разу об этом не говорил, то вывод очевиден. Возможно, оценил мой юмор по достоинству.

Еще очень важный момент заключается в неком отношении к жизни. Папа был строгий и благодаря профессии, и по характеру. Добрый да, но строгий как минимум внешне. Он часто читал лекции в школах, и все мои одноклассники или товарищи говорили, что мне не повезло, что у меня такой отец суровый. Не забалуешь. На что я отвечал, что я в принципе не балуюсь, и особо мне это не мешает жить. И, как правило, различные примеры относительно того, что им всё разрешают и отцы их – просто «ду́шки».

Но по поводу того, кто «душка» и «милашка», а кто не очень – мои одноклассники и товарищи (в общем количестве) могли воочию убедиться, кто же из родителей (отцов в первую очередь) «душка» по-настоящему.

Намечался некий праздник. И встал вопрос, где мы все соберемся. Так как в СССР не принято было арендовать для школьников кафе (да и возможностей не было), то в основном вся подростковая, говоря по-нынешнему, «тусня» происходила на квартирах. В нашем случае – тусовка в хорошем смысле слова. Возраст 13–14 лет. Естественным образом, никакого алкоголя не было и в помине. После длительных совещаний я предложил: «Давайте я спрошу у родителей». У нас была четырёхкомнатная квартира. Родители, естественно, согласились. Это было первое удивление ребят. Потом еще пару раз мы собирались, но самое главное – это был аргумент для других ребят, у кого также была квартира из четырех комнат. Как правило, сбор 25–30 человек – это не совсем удобно. Особенно если учесть, что советские квартиры довольно тесные, один туалет и одна ванная. Диалог с родителями следующий. «Папа, можно наш класс соберется у нас?» «Сынок, да ты что?» Аргумент сыночка: «А вот родители Паши (а практически все родители и дети знали, кто и где работает), ему разрешают. И мы у них уже несколько раз собирались. Но так как у его отца сложная работа, нам неловко постоянно не давать отдых его папе. Он плохо отдохнет, значит, на одного жулика поймает меньше. А если этот жулик что-то сделает плохого для людей. И т. д. Вот отец у него – какой суровый, а разрешает. Я считал, что вы самые добрые и любите детишек». Тут деваться родителям было не куда. Раз подполковник, старший следователь по особо важным делам разрешает – то и нам отказывать как-то неловко.

Возвращаясь к тому, кто по-настоящему из родителей «душка» в понимании подростков. Вечером пришел весь класс. Естественно, сестрам было предложено навестить своих подруг, маме задержаться на работе, ну а папа и так поздно приходит. Как правило, кто еще у меня не был дома (а были всего несколько человек), начинают осматривать (в хорошем смысле) квартиру. Да и в принципе не сидеть же на одном месте. У нас было, в том числе, три балкона, поэтому было где походить. И самое большое впечатление на всех ребят производила моя комната. Это была не просто комната. Это было произведение искусства и несбыточная мечта любого подростка. Вся комната была обклеена цветными фотографиями из журналов. Каждая стена имела свою тематику. Одна – автомобили. Другая – ретроавтомобили. Следующая – спорт. Четвертая – еще что-то. Если бы у меня были еще фотографии, я бы обклеил и потолок, но что именно клеить, так и не придумал. Кроме этого, напротив входной двери висел череп собаки с встроенными лампочками, которые были завязаны на магнитофон и на открывание двери. Под этим своеобразным «ретропредметом» висела одна часть от упаковки диска (ру́ки явно неживого человека в паутине), а сверху его голова, которая тоже была… не первой свежести. Когда дверь открывалась, срабатывал микровыключатель, который я вмонтировал в дверной косяк (естественно, частично его испортив (косяк)) – начинала играть несколько необычная музыка и собачка в такт этой музыке всем входящим подмигивала. Лампочки, естественно, разного цвета.

Все ребята были не то что удивлены, а поражены. Мало того, что это необычно, но всех интересовал вопрос: как это всё разрешили родители и особенно отец. Нам, чтобы повесить небольшую фотографию, приходится долго упрашивать родителей, обещать, что обои не будут испорчены, и если что, они всегда по первому требованию снимут. А здесь такое…

Самое главное, что для меня было это естественным. Естественно, я приходил к папе и показывал, что какие интересные спортивные фотографии и было бы не плохо, для того чтобы более активно заниматься спортом, иметь их перед глазами. Отец просто соглашался. Потом я вообще перестал спрашивать. И я ни разу не услышал ни от папы, ни от мамы, что это всё лишнее. Единственное – пришлось найти логическое объяснение по поводу черепа и страшных картинок. Кроме такого, что это позволяет побороть подростковый страх (ночью это достаточно необычно и тем, у кого слабые нервы, лучше этого не видеть), ничего более конструктивного на ум не пришло. Папа только сказал, что если уж ты такой трус, то чтобы его (страх) побороть, то пусть висит. На что я отвечал словами из советского кино: «Папа, я не трус, но я боюсь». Понятно, что им было ясно, что я просто валяю дурака.

Подобных характерных примеров некого отношения к жизни, и особенно в том, как воспитывать в детях правильное понимание жизни, не цепляться по мелочам, и всегда видеть главное – множество. Уже имея своих детей, я рад, что значительная часть характера мне передалась от папы. Поэтому я и стал макроэкономистом, т. е. специалистом, который способен видеть главное и не зацикливаться на мелочах, которые не имеют принципиального значения. Единственное мне так и непонятно: по каким причинам основная часть граждан тратит на это (мелочи и детали, от которых ничего в общем счете не зависит) и время, и силы, и средства.

На этом свою часть воспоминаний я закончу.

В качестве послесловия вспомню еще один эпизод из нашей жизни. Он дополнительно раскроет характер его личности.

Получение очередного звания (подполковник).

Как-то раз папа пришел с работы немного раньше обычного. Обычно он раньше 21:00 с работы не возвращался. С учетом транспорта получается, что с работы он выходил в 20:00–20:15. Приходя с работы, он переодевался и шел ужинать. В тот день, как я уже сказал, он пришел чуть раньше. И так получилось, что ужинали мы все вместе. Какое-то время телевизор стоял в спальне у родителей. Было одно кресло, в котором обычно сидел папа, и стояли стулья. Зайдя в спальню, я увидел на стуле офицерский китель. Подумал: «Что это папа его не убрал в шкаф? Странно». И что-то мне бросилось в глаза. Пока не могу понять, что. Смотрю: на погонах по две звезды. Я же помню, что он вроде майор. Это одна звезда. Подхожу к папе и спрашиваю. Папа, у тебя вроде была одна звезда на погонах. А сейчас две. Его ответ: «А, забыл убрать форму в шкаф». «А звезды две почему?» Он говорит: «А это мне сегодня очередное звание присвоили. Теперь я стал подполковником». Я ему говорю: «Папа, а что это ты никому не говоришь, что звание присвоили?» Его ответ: «Да подумаешь, ничего особенного в этом нет». Естественным образом, я пошел рассказывать о событии всем домашним.

Подобных историй множество. Но если делать общий вывод, то можно с уверенностью сказать, что более скромного и порядочного человека, любящего правильной любовью детей и жену, я в своей жизни не встречал.

Прошло более двух лет, как нет с нами нашего папы. Несмотря на всю его строгость, которая относилась прежде всего к себе, папа был настолько позитивным и радостным человеком, что рядом с ним всегда чувствовалась радость и ощущалась жизнь. По всей видимости, это в нём было заложено с самого детства. Именно он нас научил любить природу, слушать пение птиц и внимательно наблюдать за жизнью различных животных. Для нас всегда было загадкой, откуда он не просто знал, но разбирался на уровне эксперта в классической музыке. Мы неоднократно, если по радио звучало классическое произведение, спрашивали у папы, из какой симфонии и кто композитор. За редким исключением он всегда знал, кто автор произведения.

Став уже взрослой, часто вспоминала, насколько он был заботливым отцом. Несмотря на тяжелую работу, которая имела ненормированный график, все выходные он старался посвящать детям. Так как всё детство прошло на западном берегу Крыма, то одним из наших любимых занятий, к которому нас приобщил папа, было собирание грибов. И самое интересное, что больше всех собранных грибов получалось у него. А если кто-то из детей оказывался рядом с большими грибами, то, как правило, он их не замечал.

Трудно выразить благодарность за всё то, что дал нам папа. И вся его любовь чувствуется даже после его ухода из жизни.

15 июля 2015 года ушел из жизни дорогой мне человек – мой отец. Боль потери непередаваема.

Когда мы провожали папу в последний путь, я цитировала преподобного Серафима Саровского: «Какая радость, какой восторг объемлют душу праведника, когда по разлучении с телом ее слетают Ангелы и представляют пред лице Божие». Мой отец был праведником во всех смыслах этого слова, это проявлялось во всем: в доброжелательном отношении к людям (независимо от ранга и должности), в отношении к семье (моей маме, детям, внукам, зятьям, невесткам), в отношении к работе, в большой строгости к себе, в довольствовании малым. Он никогда ни на что не сетовал.

Я горжусь, что у меня такой отец, который научил меня сначала думать о людях и только после – о своем благополучии, с любовью относиться к каждому человеку, сопереживать его проблемам, в зависимости от своих сил и возможностей – помогать.

Я помню дедушку достаточно хорошо. Так как мы жили на расстоянии не более двадцати километров, то я часто приезжала с мамой к дедушке и бабушке в гости. Помню все наши длительные разговоры о жизни и в первую очередь о необходимости осознанного выбора будущей профессии. Именно благодаря ему, его рассказам из следственной практики, я выбрала в качестве своей будущей специальности профессию юриста.

Хорошо помню семейные походы за грибами. Проведенные совместно праздники, на которых дедушка всегда оставался в центре общего внимания. Именно он научил меня строгости во всех делах, пунктуальности и любви к окружающему нас миру. Более требовательно относиться к себе, и менее строго – к другим людям. Он всегда любил повторять: «В первую очередь смотри за собой и ищи недостатки в себе».

Дедушка, нам тебя не хватает.

Существенная особенность дедушкиного характера заключалась в том, что он не читал нотаций, как порой это любят делать взрослые, у которых не очень хорошая память о своих детских и подростковых годах, не учил «правильно жить». Всё его учение и воспитание заключалось в личном примере. И когда к нему обращаются, он всегда выскажет свое мнение по различным вопросам бытия. С детьми он всегда разговаривал как со взрослыми. Выслушивал их аргументы, приводил свои. Естественным образом, как многие дети мы не всегда делали то, что необходимо делать воспитанному ребенку. Но даже и в этих случаях дедушка спокойно, без лишних эмоций, нравоучений, «проводил воспитательную работу».

Вся его жизнь – это пример выдержанности, спокойствия и мудрости. Помогал людям, вне зависимости от их ранга и статуса в обществе, чем мог. Готов был отдать последнее. Именно дедушка научил меня качать мед (пчелы – это довольно трудное и ответственное увлечение).

Я горжусь, что у меня такой дед.

Находясь на государственной службе, довольно часто сталкиваешься с проблемами, преодолеть которые можно, лишь приняв несколько непростых решений. И в этот момент ты находишься на перепутье, сомневаешься в правильности того или иного поступка, решения, и не знаешь, какое твое решение верное, а какое поведет тебя в конечном счёте по скользкому пути. У дедушки во время службы было кредо: «Не знаешь, как поступить – поступай по закону» – и этому он меня учил с детства.

Спасибо тебе, дедушка, за мудрость, терпение и веру в детей и внуков.

В то лето (2013 год) мы с папой впервые поехали в Крым на машине. Мне очень хорошо помнится ранее утро за пару часов до выезда – я не спала: переживала, все-таки первая серьезная поездка на дальнее расстояние. Помню леса из окна машины, которые сменились очень скоро знакомой дорожкой и калиткой, которую я видела, когда приезжала сюда в свои девять лет. Можно сказать, что в моём отрочестве это был один из немногочисленных, я бы даже сказала – единственный момент, когда я видела дедушку. Я хочу рассказать о буквально минутной истории, которую я наблюдала чуть позже, спустя пару-тройку дней. Участок бабушкиного домика обвивала поверх виноградная лаза, гроздья с которой свисали вниз. Под ней стояла лавочка, на которой сидела бабушка, а на участке были в этот момент мой папа и дедушка. Бабуля подозвала: «Павлуша!» Они оба обернулись – так уж сложилось, что их обоих зовут Павлами. Она попросила, чтобы дедушка подсел к ней слева, и обняла его за шею. Она любила, как бы обвивать его шею руками и немного головой спускаться вниз, тем самым оказываясь на груди дедушки. А он, в свою очередь, приложился своей головой к ее. Столько счастья и теплоты было в их взглядах, столько любви и трепетности, что я не смогла забыть до сих пор этого маленького происшествия. Позднее я сделала фотографию, на которой бабушка была в середине, а два Павлуши по обе стороны от нее: дедушка слева, а папа справа. У бабушки были закрыты глаза, и уголки губ были чуть-чуть приподняты, так что получалась кроткая улыбка, говорящая об истории их любви, тихой и счастливой.

Дедушку я помню, когда он приезжал с бабушкой к нам в гости в Москву. Немногословный, строгий. Мы с папой начинали учиться играть в шахматы, и я предложила дедушке сыграть со мной одну партию. Кто выиграл, я, конечно, уже не помню, но скорее всего, выиграл дедушка. Мне очень жалко, что мне не удалось узнать дедушку больше. По славам папы и моей сестры Марии, он был строгим, но справедливым.