Синяя ветка

В тот день шеф задержал нас для еженедельной промывки мозгов, именуемой «собранием трудового коллектива», а потому в метро я спустилась позже обычного. Без десяти минут двенадцать, время, когда все смотрят на часы и прикидывают – открыты ли еще переходы между станциями. У меня прямая. Синяя.


Я плюхнулась на первое попавшееся сиденье, блаженно откинулась на спинку и закрыла глаза. Лепота. Еще бы голова не раскалывалась так, словно в виски вколотили раскаленные гвозди – и был бы рай. Странно, погода сегодня хорошая, весна не по-питерски ранняя и солнечная, а голова болит уже который день. Так-с, где-то в сумке у меня был «Темпалгин»… Правда воды нет, придется это колесище насухую в глотку закатывать. Черт.


Хотя, стоп, вот же она – остатки минералки, купленной утром. Всего-то пара глотков плещется на самом донышке, но мне хватит. Ну вот, теперь должно полегчать. Наверное. Правда, вчера таблетки не помогли, и позавчера тоже. Я едва до дома доползла и рухнула на постель, впервые обрадовавшись тому, что живу одна, и не нужно кормить проголодавшихся дву- и четвероногих питомцев. С первыми не сложилось, на вторых – аллергия, а цветы я поливала позавчера, так что могу себе позволить проваляться на постели хоть до утра, надеясь на то, что боль пройдет.


На какой станции тот парень зашел в вагон, я не помнила. Моя – конечная, проехать нереально, обязательно объявят стандартную фразу: «Поезд прибыл на конечную станцию. Просьба освободить вагоны». Помню только: открыла глаза, осознав, что просто вырубаюсь, и увидела его, сидящего рядом со мной. Странно – вагон практически пустой, можно выбрать любое место, а он… Хм…


Полуприкрыв глаза, стала рассматривать соседа по сиденью. Ничего особенного: длинные темные волосы, серые глаза и самые обычные губы. Не заметишь в толпе, не обратишь внимания, просто пройдешь мимо. Опустив взгляд чуть ниже, увидела, что парень что-то пишет в блокноте, держа ручку в длинных пальцах. Черт. Если мне что и нравится в мужчинах по-настоящему – так это руки, когда пальцы такие же длинные, как у этого… писателя. Фетиш? Возможно.


Интересно, а что он пишет? Список покупок? Нет, обычно этим женщины занимаются; перечень дел на завтра или… Помню, когда мне было лет шестнадцать, я в таком же блокноте стишки о несчастной любви писала. Тогда мобильные годились только для звонков, а о планшетах никто и не слышал. Так может, парень тоже… поэт?


Впрочем, какое мне дело? Все равно больше я этого писателя не увижу и не узнаю, что именно он так старательно выводит на листе. Настолько старательно, что из носа закапала кровь прямо на бумагу. Капли падали часто, но парень словно не замечал этого. Настолько ушел в придуманный мир?


– Извините, молодой человек, – негромко сказала я, – у вас кровь.


– А, это? – так же негромко ответил он, проводя рукой по лицу, пачкая пальцы и удивленно глядя на них. – Надо же, а я и не заметил. Спасибо, – он вынул из кармана бумажный платочек и прижал к носу, а сам откинул голову на сиденье.


– Не за что, – буркнула я, видя, что он не горит желанием поддерживать беседу, и не собираясь навязываться.


– Есть за что, вы неравнодушны, – улыбнулся парень, продолжая так же сидеть, – это редкость в наше время. В любое время. Жаль, что о себе вы не заботитесь так же и глотаете таблетки вместо того, чтобы пойти к врачу.


– Откуда… – начала я и осеклась, вспомнив, что не знаю, когда он сел в вагон. Может, и видел, как вытаскивала «Темпалгин». – Некогда мне по врачам, – словно оправдываясь, сообщила парню.


– Врете, – он снова улыбнулся, и обыкновенное лицо странным образом изменилось, появилось в нем что-то… удивительно привлекательное. – Я тоже так врал, пока… – теперь осекся он, и произнес спустя минуту: – О, моя станция. А вы все же сходите к врачу.


И он вышел, забыв на сиденье заляпанный кровью блокнот. Подумав, что там может быть что-то важное, я положила блокнот в сумку, решив, что отдам хозяину, как только снова увижу. Почему-то в этот момент я была совершенно уверена, что новая встреча обязательно состоится, раз мы пользуемся одной веткой. Только он вышел на «Черной речке», а до моего «Парнаса» ещё доехать надо.


В этот раз таблетки все же подействовали, и когда я поднялась в квартиру, голова не болела совершенно. Мне только ужасно хотелось есть и еще… узнать, что же в блокноте. Ну да, некрасиво это, словно в замочную скважину заглядываешь, но я буду не я, если не узнаю. Я же спать спокойно не смогу – любопытство не даст сомкнуть глаз. Бороться с ним бессмысленно, не стоит и пытаться. Так зачем издеваться над собой, если можно просто…


Блокнота в сумке не было. Я перетряхнула ее всю, откопала в одном из кармашков старую помаду, в другом – тысячу рублей, о которых давным-давно забыла, но блокнота не нашла. Странно. Если бы меня обворовали, то вытащили бы кошелек или мобильный, но не самый обычный блокнот, еще и заляпанный кровью. Так куда же он делся?


Единственное разумное объяснение, пришедшее в голову, – я просто положила блокнот мимо сумки. Бывает такое – обычная рассеянность, от которой не застрахован никто. Жаль, конечно, что не смогу вернуть блокнот владельцу, но, если честно, шансы на еще одну встречу – минимальны.


***


Однако она состоялась – наша следующая встреча, даже скорее, чем я думала. Прошло около недели, и я снова возвращалась с работы поздно, с больной головой, на которую в этот раз таблетки уже не подействовали, и с сослуживицей, которой пообещала помочь разобраться с бумагами. Делать это я собиралась у себя дома – там мозги варили лучше, чем в офисе.


Мы вошли в вагон и молча сели, и так же молча – ехали. Лена вообще не была болтуньей, что особенно радовало сейчас, когда каждый звук раздавался в голове как набат. Я снова сидела, закрыв глаза и пытаясь абстрагироваться от боли, а потом ненадолго их приоткрыла и… опять увидела его – моего загадочного писателя. Он снова сидел и писал что-то в том самом блокноте, и я не удержалась:


– О, вы нашли его? Здравствуйте.


– Привет, – опять та же улыбка, меняющая его радикально, – кого нашел?


– Блокнот, – не смутилась я, – в прошлый раз вы оставили его здесь, в метро. Я хотела вернуть, но положила мимо сумки.


– Вот как? – высмеивать меня он не стал, чем приятно удивил. – Наверное, вам показалось. Когда болит голова, и не такое привидится, а вы ведь так и не сходили к врачу.


– Нет, – скривилась я.


– Вот что, – пальцы, те самые обалденно длинные пальцы легко коснулись моего плеча: – Вам нужно побольше бывать на воздухе. Давайте встретимся завтра и просто погуляем?


– Где? – вырвалось, прежде чем я вспомнила о приличиях и манерах.


– Мне все равно, называйте место, желательно – позеленее, – он не убирал руки и продолжал улыбаться.


– Тогда на Елагине?


– Да. Завтра в восемь буду ждать вас у центрального входа, – сказав это, парень поднялся и вышел из вагона, и только тогда я вспомнила, что понятия не имею, как зовут загадочного писателя.


Проводив его взглядом, я тронула Лену за плечо:


– И как он тебе?


– Кто? – сонно спросила сослуживица, открывая глаза.


– Ну, парень, вышел только что.


– Прости, Оль, я, кажется, уснуть успела, – виновато опустила голову Лена. – Мой мелкий полночи орал…


– Проехали, – махнула рукой я, уже решив для себя, что завтра обязательно пойду.


***


И я пошла. И, пожалуй, лучшего вечера у меня еще не было. Мы гуляли по полутемным аллеям и говорили обо всем на свете. Правда, больше говорил он, читал из того самого блокнота, а я слушала, потому что еще никогда поэт не дарил мне своих стихов, которые никто раньше не слышал. То, что когда-то писала я, не шло ни в какое сравнение. Я слушала, не зная, какими словами выразить восторг, а в итоге с губ сорвалось глупое и затасканное:


– Ты гений!


– Нет, – возразил он, а я обратила внимание на укоризненный взгляд, которым после восторженного возгласа смерила меня пожилая дама, выгуливающая не менее пожилую собачку неведомой породы. Мне стало неловко – веду себя, как школьница, куда это годится? И я заговорила тише:


– Не скромничай, тебе издаваться нужно!


– Нет, – покачал он головой, – не стоит, особенно сейчас.


– Ты о чем? – не поняла я.


– Неважно. Становится холодно, пойдем, провожу тебя домой…


– Зайдешь? – плюнув на то, что девушка не должна так себя вести, спросила я, когда мы стояли у двери.


– Да.


***


А потом это стало ритуалом. Он входил в наш третий от машиниста вагон, когда я возвращалась с работы, садился рядом и брал мою руку в свою, сплетая пальцы. И молчал. Но слова с недавних пор стали казаться мне лишними. Зачем они нужны, если все понятно и так? Если я знаю, что из вагона мы выйдем вместе, поднимемся ко мне, и очень скоро я забуду о постоянной головной боли. Моим лекарством стал он – поэт, имени которого я не знала, потому что:


– Имя – это всего лишь сочетание букв, которое ничего не говорит о тебе самом, – сказал он в самый первый вечер. – Сколько сейчас в этом парке Светлан, Игорей, Александров? Есть я и ты, а имена… они неважны.


И я согласилась. Сама не знаю – почему. Может, потому, что мне было слишком хорошо с ним? И постель тут играла далеко не самую важную роль – я знала много хороших любовников, но такой близости не было ни с кем. Я успела им заболеть и находилась в терминальной стадии, когда:


– Ты зря не послушала меня и не пошла к врачу, а теперь поздно.


– Ты о чем? – я уставилась на него, не понимая, к чему это сказано.


– Неважно. Важно то, что скоро мы сможем всегда быть вместе.


– Я не понимаю…


– Одевайся, я покажу.


***


Я переводила взгляд с него на надгробие и думала, что просто-напросто схожу с ума. Но на черном мраморе был изображен тот, кого еще час назад целовала, кому отдавалась, кто сейчас… смотрел на меня, ожидая, что я скажу.


– Это шутка? – нервно произнесла я, чувствуя, как стискивает голову боль.


– Я никогда не был шутником.


– Но это невозможно, ты же… мы… Так не бывает.


– Бывает и не так, – грустно улыбнулся он. – Просто поверь.


– Это… твой брат-близнец? – ухватилась за спасительно-разумную мысль.


– Я был единственным ребенком в семье. Можешь навести справки, только чтобы мать не знала. Она до сих пор оплакивает меня, хоть прошло уже…


– Два года, – автоматически подсчитала я. – Но почему?


– Я здесь, а не… – он бросил быстрый взгляд на небо, – или, – опустил глаза на землю. – Не знаю. Может потому, что так и не успел найти родную душу? А может, потому, что я – самоубийца. Слабак, который не стал бороться с болезнью, а трусливо сиганул под поезд. Да, в метро. Я не знаю, и так ли это важно?


– А что важно? – до сих пор не веря в то, что это не розыгрыш, спросила я.


– Останешься ли ты со мной теперь? И потом, после того, как… – он снова осекся и после паузы спросил: – Мне уйти?


– Нет, – выдохнув, я сжала голову руками, уже не надеясь унять боль. – Проводи меня домой… голова…


Последнее, что я помнила – это как в голове взорвалось что-то горячее и красное, боль стала запредельной, а потом все исчезло.


***


– Мне жаль, но если бы вы обратились раньше, – докторша смотрела на меня с плохо сыгранным сочувствием, но я не злилась. Если чужую боль переживать, как свою, сгоришь слишком быстро, и кто тогда будет лечить таких же, как я, опоздавших? И тех, для кого еще не поздно? Цинизм – не всегда плохо, иногда это единственный способ выжить.


– Сколько мне осталось? – спросила я спокойно. У меня нет родных, которым обычно сообщают такое, так что…


– Месяц, от силы – три. Ваша опухоль неоперабельна.


– Спасибо, – у меня даже получилось улыбнуться, а потом я попросилась домой. Зачем портить статистику?


Теперь я уже знала, что мой поэт – всего лишь галлюцинация, придуманная больным мозгом. Но расставаться с этой фантазией не хотелось: гораздо приятнее уходить, зная, что в вагоне метро тебя ждут. Ждут, быстро записывая в блокнот строчки, которые потом обязательно прочтут.


***


– Мам, мам, а что дядя пишет? – спросила маленькая девочка, дергая мать за рукав.


– Какой дядя? – в голосе молодой женщины слышалась усталость.


– Этот, – указала девочка на противоположную скамью полупустого вагона метро.


– Света, там нет никакого дяди, – растеряно произнесла мать, проследив взгляд дочери.


– Есть! – топнула ногой девочка. – Ну, вот же он сидит и тётя рядом, голову ему на плечо положила. Он пишет что-то в тетрадке, а тётя смотрит!


– Зайчик, а ты хорошо себя чувствуешь?


– Хорошо, только голова болит… немножко. Мам, так что он пишет?


– Не знаю, родная, – женщина прижала ребенка к себе, решив, что сегодня же запишет дочь на прием к врачу.

Загрузка...