В утро, когда уходила домой Зинаида, в палате были теплые объятия и поцелуи, и даже слезы. Может быть, так и проявляется «Стокгольмский синдром» (так называется явление психологической привязанности жертв к своему мучителю).
А потом в палате на много часов повисло чувство опустошенности и молчание. И только к вечеру все оживились, начали говорить о Зинке, посмеиваться над ее выходками и облегченно вздыхать. Осуждали ее поведение. Говорили: – В ней было что-то бесовское!
Но никто не задумывался, почему у нее была такая власть в нашей палате.
А ведь короля играет свита!
Первые дни после ухода Зинки в палате засыпали с включенным верхним светом: некому приказать выключить.
С коллективной выручкой – тоже никак. Лежит вся палата под капельницами, у одной выскочила игла. Сигнализация – высоко на стене. Пациентка робко кричит: – Сестра, сюда!
В шумном коридоре ничего не слышно.
Я говорю: – Давайте хором! Раз-два-три! Сестра, сюда!
Никто.
Если это – маленькая модель нашего общества, то как же неуютно…
А ведь каждый по отдельности – неплохой человек.
Громогласная старуха Надежда Васильевна оказалась очень милой женщиной и интересной рассказчицей. В свои 82 года она оставалась красавицей: хорошая стройная фигура и голубые глаза на пол-лица. Ей звонил сын, он ученый в США. Звал к себе, но она отказывалась. После ухода Зинки Надежда Васильевна ни разу не заводила разговоров о телесериалах и телешоу, не обсуждала политиков, и голос у нее вовсе не был громкий. Она выписывалась через несколько дней, и некому было ее встретить. Я провожала ее до выхода к остановке троллейбуса. Мы обнялись и расцеловались. Она ушла, спокойная и уверенная в себе. Я долго смотрела вслед, желая ей сил и здоровья.
Моя соседка Елена – большая умница, успешный человек, добрый и отзывчивый. Правда, болезнь у нее сложная, и до выписки с ней не справились.
Две тихих женщины у окна восстанавливались после инсульта. Милые, интеллигентные. Держались с достоинством, никогда не жаловались.
Обстоятельная женщина из подмосковной деревни иногда раздражала всех, надолго перегораживая вход в палату, когда напяливала прямо в дверях свои высокие сапоги. Видимо, так привыкла дома. Но в остальном она была сердечная и добрая.
Почти каждый день кто-то из прежних обитателей палаты выписывался, и на его место тут же приходил другой. Наш состав почти полностью обновился. Но обстановка в палате мало изменилась. В соседних палатах весело смеялись допоздна, читали вслух, пели хором, праздновали день рождения… В нашей палате в воздухе витали напряжение, подавленность, скука.
У писателя Вересаева есть такая сценка: утром в трамвайной давке поругались две гражданки. Устроили склоку на весь трамвай. Тетки давно вышли, а в трамвае весь день ездит склока…
Моя добрая знакомая, психолог по профессии, написала про Зинаиду из пивной: «Скорее всего, это истерия». С Зинаидой – всё понятно. Я могла и не писать о Зинаиде, в ней нет ничего интересного, это стандартный типаж. Но присутствие Зинаиды высветило куда более сложные явления в замкнутом сообществе людей, каким является больничная палата. Можно назвать это маленькой моделью общества и признать в этом обществе симптомы неблагополучия. В данном случае, говоря языком математической статистики, которой мне доводилось заниматься, «статистическая выборка мала, и поэтому достоверность наблюдений невысока». Поэтому нельзя делать выводы обо всем обществе. Но тенденции прослеживаются.
На третий день в палату пришла новенькая, которая вечером, когда все задремали, молча выключила свет.
Её звали Зина…
Комментарии читателей в Интернете
После публикации этого отрывка в моём блоге несколько часов почему-то не было ни одного комментария. И вот, наконец, первый:
mr_Piwor
Оппаньки, а чё такая тишина? Это потому что про нас с вами, а не про мифическую Зинку?
Наталья Павловна, не знаю как выразить восхищение.
Простите. Не ожидал. Чудесно написали.
Jovik
Рассказы потрясающие. Про стиль, сказала, читать очень душевно и приятно. А про больничное общество и прямую параллель с нашем житьём-бытьём пришли мысли.
Я совсем не считаю, что то, как вели себя люди там, есть отражение печальных тенденций в обществе. Просто потому, что в обществе типажей гораздо больше, чем в любом, пусть даже большом, но замкнутом пространстве. И столкновение, переплетение, взаимное исключение любых человеческих реакций настолько непредсказуемо, что нет, на мой взгляд, даже смысла пытаться их спрогнозировать.
А вообще, повалявшись в больницах, я с огромным интересом вступаю в эти игрища, просто потому, что ущемление собственных интересов, пусть даже и грубое, хамское, даёт огромные возможности к внутренней работе души и мозга. Это полезно!
Venda1
Рассказ мил, особенно – концовка.
А так полностью соглашусь: «статистическая выборка мала, и достоверность наблюдений низка». И знаешь, Наташа… Мне кажется, это – совсем не те явления, о которых ты пишешь. Никакой не Стокгольмский синдром. Это все – скука и привычка занимать время чем-то пустым, хоть бы и подпеванием тетке Зинке. А может – желание отвлечься от неприятных мыслей о состоянии здоровья. А Зинка – может, просто балагур. Чужая душа – потемки.