На него никогда никто не претендовал, да и некому было этого делать: хозяин, хотя и не старый ещё мужчина, но жил совсем один. А он знал, что это – моё место. Человек, это странное двуногое создание, меня просто обожает. Он любит угощать меня разными вкусняшками, которые откуда-то постоянно появляются у него в руках. Он обожает расчёсывать мою шёрстку – такую почти невесомую и пушистую.
Он вообще обожает меня и прощает мне любую мою шалость. Так было с самого начала нашей совместной жизни, с моих младых когтей.
Здесь Клавка протянула вперёд руки с раскрытыми ладонями, устремлёнными к противоположной стене и пошевелила широко разведёнными пальцами, словно это были кошачьи лапы с когтистыми пальчиками.
– Так было до тех пор, пока он не привёл в наш с ним дом ЕЁ – это странное, почти страшное двуногое создание, отдалённо напоминающее самку человека.
Он называл её…, впрочем, какая к лесным котам, разница, КАК он её называл? Дура – она и есть дура, хоть под каким именем… Мало того, что она стала отнимать у моего, МОЕГО мужчины львиную долю времени, которое он раньше посвящал мне, любимой, так она и ко мне стала руки протягивать… Она в прямом смысле пыталась посягать на мою волю и на мою тушку.
Аккупаторша не брезговала для достижений своих целей ничем. Ни моей расслабленностью во время сладкого послеобеденного сна, ни даже моментами приёма пищи. Такое её беспардонное ко мне отношение привело к тому, что я стала нервной и вечно настороже. Благо инстинкты моих дворянских предков дремали не столь сильно и не так уж глубоко.
Запомнился один случай. Ем я, значит, мой самый любимый суп-кашу на куриных головах…Мурчу от наслаждения… – здесь Клавка издала утробное мурчание, больше, правда, напоминавшее воинственный мяв камышового кота: «М-м-м-мя-я-я-яв-в-в-мяу-у-у!!!»
– Я так увлечённо уплетала распаренное мяско куры с хрящиками, что умудрилась не услышать топающую поступь этой правнучки гибрида ручного мамонта с домашним гиппопотамом. А она… она посмела потревожить меня в момент моего священнодействия. Ну кто из нормальных представителей двуногих не знает, что приём кошкой пищи – это святое? И в это время к ней вообще нельзя прикасаться – от слова НИКАК?
Эта дура умудрилась этого не знать… Она подкралась ко мне сзади… Она… о, святая Бастет… она… – здесь Клавка сморщилась, словно проглотила чайную ложку лимонной кислоты без сахара, скорчилась, согнувшись в поясном поклоне, умудрившись при этом засунуть свою голову промеж своих лодыжек не хуже гуттаперчевой девушки – змеи и одновременно вздрогнуть всем телом.
И это было бы ещё ничего… Во время своего поклона, она откинула подол своей видавшей виды ночнушки на ноги, снова оголив свой многострадальный зад, который венчал горный кряж остроконечных позвонков. Во время её вздрагиваний позвоночник сотрясали волны озноба, сравнимые с содроганиями горных пиков Тянь-Шаня во время локальных землетрясений.
Палата шумно вздохнула в едином порыве, аки один небольшой великан. Клавка, принявшая к тому времени свой естественный вид, продолжала:
– Она провела своим НЕНАМАНИКЮРЕННЫМ пальчищем по моему хребту… – рассказчица снова содрогнулась, правда, не нарушая на этот раз целомудренность слушателей, – она посмела положить свою потную кургузую ладошку на мою спинку, на мою шёлковистую пуховую шёрстку, гладить которую я позволяла лишь СВОЕМУ человеку… и провести по спине до начала моего хвостика…
Здесь наша палатная кошь снова приняла стойку «раком», оголила всё те же тощие ягодицы и завиляла ими в одном ей понятном ритме какого-то устрашающе-чарующего танца… Резко оборвав свой гипнотический сеанс, тётя подобрала под себя свой зад, и, отклячив напоследок свою некогда филейную часть вверх, изрекла:
– Мя-я-я-яв!!! – что, по-видимому, должно было означать крайнюю степень возмущения и брезгливости.
– Она посмела провести своей лапой до самого кончика моего такого славного, такого пушистого, словно беличьего, хвостика!!! – голос Клавдии дрожал от негодования, рискуя того и гляди оборваться фальцетом, как оборванная скрипичная струна.
– Ну я, едва не подавившись от такой наглости, зашипела, резко развернулась мордой к хамке, выгнула спину дугой… – новый кусочек пантомимы не заставил себя ждать: сказительница, накинув подол себе на голову, согнулась буквой «Г» и выгнула горбом свою костлявую, словно у рыбьего остова, спину, очень даже угрожающе при этом шипя: «Ш-ш-ш-ш-ф-ф-ф-рш-ш-ш-ш-ш!!!»
– И мата никакого не нужно- так пугающе – угрожающе звучит, – не смогла промолчать я, обернувшись к сидящей на моей кровати Лёльке, – и плеваться удобнее: два-в-одном. Давайте убедим Клавку, что она – и есть кошка, а?
– Доубеждаешься, что тебя отправят на лечение электрошоком с применением судорог.
-Это ещё зачем? – искренне недоумевала я, – я же не такая тяжёлая.
– А чтобы не умничала и позабыла к едрёне фене все свои продвинутые идеи.
– Ясненько… Ну… тогда я не стану настаивать… Пусть кошка будет Клавкой.
-То-то же, – хихикнув, весьма ощутимо хлопнула меня по спине, подошедшая неизвестно, когда, Лика.
Шоу тем временем продолжалось.
– …и маханула лапой с выпущенными коготками в её строну. В итоге – четыре параллельных царапины на ноге этой мартышки, порванная пола халата и дикий иерихонский трубный вопль:
– Неблагодарная тварь, сжирающая одна столько, сколько мы вдвоём не поедаем!!!
– Это – явный поклёп. Кто когда-либо держал представителей кошачьих – знают, что это далеко не так.
Вечером пришёл наш мужчина и она нажаловалась ему на меня… Позабыв при этом упомянуть, что пару раз хлестанула меня сложенным вдвое полотенцем по боку. Это меня-то! Кого никогда даже веником не пугали…
ОН посмотрел на меня так, словно это я была во всём виновата, и я должна была воспитывать этого взрослого ребёнка, с которым он прыгает в постели каждую ночь, не давая мне там спокойно спать, как я это делала раньше, набегавшись по квартире.
– Ну как ты могла так поступить? Я так надеялся на твоё благоразумие.
Хозяин наклонился ко мне, почти касаясь моего уха ртом и неожиданно выдал повышенным тоном:
– Ещё раз такое выкинешь – будешь есть в туалете!!!
Обнял эту врушку и ябеду за то место, где у порядочных девушек располагается талия и увлёк её за собой в комнату.
Сказать, что мне было больно и обидно – это было ничего не сказать… Меня переполняло желание справедливого возмездия… А как могут отомстить кошки, безвылазно сидящие в квартире, своим обидчикам? – правильно.
Я так и сделала. Едва они снова начали кувыркаться, я подошла к её тапкам и с остервенением напрудила в один из них… Вначале хотела было и второй своим вниманием почтить, но после решила, что это надо ещё заслужить.
Вполне удовлетворённая своей страшной местью, я прыгнула на своё законное местечко, служившее раньше мне лишь для дневного отдыха. Что-то там было не так…
Я сразу не поняла, что именно… Но покрутившись а-солонь, пытаясь устроиться поудобнее, поняла: эта ходячая катастрофа бросила в МОЁ кресло, на мою меховую подстилочку свои вонючие трусы и разорванный мною халат!!!
Трусы я вытолкала задней левой на пол, а халат лишь сбила к спинке кресла и улеглась себе спать… Ничего не предвещало очередного кошмара на улице Вязов…
Проснулась я резко и неожиданно: одновременно от попытки ухватить меня за голову и задницу и сотрясающий в буфете посуду истеричный вопль всё этой же дуры.
Но осознала я себя лишь тогда, когда поняла, что довольно-таки устойчиво устроилась, вися… сидя… нет, стоя задними лапами на двух из пяти рожков люстры, а передними со всей силы, на которую способна так беспардонно разбуженная кошка, уцепившись за металлический ствол этой самой люстры.
– А сон-то – по Фрейду! – хихикнув, шепнула мне на ухо Лёлька.
Впрочем, «шепнула»– это в моём восприятии тугоухой барышни. А для абсолютного большинства могущей ещё что-то соображать палаты – вполне себе громко произнесла. Другое дело, что из этих слышащих знало кто такой дедушка Фрейд и чем он прославился – человека три от силы, не считая меня. Они-то и заржали в ответ на реплику.
Клавка же, ничуть не смущаясь, что её перебили, с неумирающим энтузиазмом продолжала свой кошкосказ.
– Эта… это…чудо… нет, не чудо – чудище решило, по-видимому, в туалет сходить. Желание вполне себе нормальное… Но зачем она халат решила с трусами для этого посреди ночи надевать в квартире, где из всего человеческого социума лишь она-сама, да её ёбарь – мне, как кошке вульгарис, не понятно…
Короче, подходит это безмозглое ночное очарование, ничем не лучше зомби, к креслу, не в силах разлепить своих заспанных подслеповатых глазёнок. Она же помнит, что забросила в него свои труселя и халат. Но сонные мозги напрочь забыли, что в этом самом кресле сплю я, выгнанная ею же с моего законного ночного спального места в ногах Человека.
Протягивает одновременно обе (!!!) – непонятно зачем и почему, руки в кресло. Наверное, решила сэкономить время и одновременно схватить и то, и другое. Наталкивается на моё горячее, свернувшееся пушистым клубком тело, и, по неизвестной мне причине, начинает верещать от ужаса. То ли ей в ещё снящемся сне примерещилось, что я – это не я, а какой-нибудь чертёнок из Преисподней – не знаю…
Но испугалась она знатно. Это после подтвердила и напруженная ею лужа аккурат во второй, сухой до сей поры, тапок. Я, разбуженная столь диким образом, не знаю, как взметнулась под потолок на спасительную люстру, которая начала раскачиваться подо мной, рискуя рухнуть вниз, увлекая вслед за собой половину старого, рассыпающегося от времени, потолка.
Потеряв и до того неуверенное равновесие, тётка рухнула мордой вниз в нагретое мною мягкое гнёздышко, свесив по бокам подлокотников обессилевшие и повисшие плетьми руки и выставив свой довольно сочный голый зад дыркой кверху.
Здесь Клава снова встала в позу, в которой я её и увидела ранним утром. Только вот зад её был скорее тощим и костлявым, чем сочным и пышным. Постояв в такой позе минут пять, чтобы все желающие могли насладиться этой пантомимой и более отчётливо представить себе картину, явившуюся глазам ошеломлённой спросонья кошки, она встала и повела свой рассказ к уже приближающемуся завершению.
– Разумеется, проснулся и ОН… Вовремя, надо сказать, проснулся. Для мужчины вовремя. В самый пик выброса тестостерона. Копьё – в боевой готовности, сам ещё тоже спит… но идёт со своего спального места к этой орущей тушке, ориентируясь по звуку и запаху.
Подошёл… упёрся руками в эти два холма с зияющей дырой посередине… едва не рухнув сам, одной рукой закрыл ей верещавший рот, который не в силах была закрыть и моя подстилка, а второй ловко направил своё орудие любви, алчущее ножен, аккурат в гостеприимно раскрытый грот…
Даже его ладонь не смогла полностью заглушить новую волну её визга – теперь уже от боли. Но мужчина, полуобезумевший от стресса, воплей Видоплясова в женском варианте и охватившего его желания, не в состоянии был остановиться. Он трахал её неистово, не жалея и даже не стараясь её хоть немного приласкать…
Она извивалась на его колу, пыталась с него соскочить, но он, отняв бесполезную руку от её орущего рта, лишь крепче прижимал её зад к себе. Всё бы могло закончиться почти благополучно, но… сколько верёвочке не виться, а люстре не раскачиваться…
В тот самый момент, когда двуногий самец, уже удовлетворённо рыча, извлекал свой хер из гостеприимного ануса своей непутёвой подруги, у меня соскользнули уставшие передние лапы со «ствола» люстры… И я, дико мяуча, рухнула аккурат на этот самый извлекаемый хуй.
Теперь мы орали уже на три голоса: женский дискант, мужской фальцет и мой, кошачий, мяв, перешедший в полувой голодных койотов…
Бедные, бедные наши соседи… Не успел наш мужчина отойти от кресла, как из задницы, которую он только что знатно промассировал, на его лобок и ноги под давлением излилась Ниагара говна. Оказывается, медвежьей болезни подвержены не только косолапые хозяева тайги…
Палата зашлась хохотом, переходящим в скулёж и местами – в судорожное рыдание. Остановиться не могли долго. Санитары помочь были не в силах, сами согнувшись в три погибели от смеха. Когда же мы немного успокоились, эта чертовка, как ни в чём не бывало, снова принялась за свой рассказ:
– Немного придя в себя от моего незапланированного приземления на самое дорогое, что у него есть, мужик убедился, что всё осталось целым и невредимым. И, облегчённо вздохнув, рванул в ванную комнату принимать душ, бросив на бегу:
– Чур, я – первый!!!
Эта прошмандоха не стала на сей раз жевать сопли… Она изловчилась и таки меня поймала, застав врасплох… Ухватила за голову и спину, нагнулась раком и… вы не поверите… она вытерла мною свой обосранный зад!!!
Да-да!!! Хорошо, что хоть мордочку мою туда не сунула… Вытерла, словно я – какая промокашка… и начала торопливо собирать свои разбросанные по комнате шмотки в чемодан… Только успела собрать, как наш… МОЙ хозяин вышел из душа, уже сияющий чистотой и с улыбкой от уха да уха…
Она быстро шмыгнула в освободившийся душ, помылась, оделась… и было уже собралась тихонько шмыгнуть на лестничную площадку, как услышала удивлённое:
– А-а-а-а… ты куда?
– Домой. Нажилась. Живи со своим мохнатым обосранным чудовищем!!!
– Но обосратой вроде ты у нас оказалась… ну и немного – палас… – неуверенно ответил он.
– Ага. Только так лишь казалось. Понюхай свою мурлыку. Ха-ха-ха.
Занавес. Купали меня долго… Воняла я ещё дольше… Палас благоразумно оттащили на помойку – всё равно он был уже старым. Всё, благодарю вас всех за внимание! – Клавка раскланялась на все четыре стороны, включая стену позади себя.
День начался.
Все начали потихонечку расползаться по своим местам… Едва немного отдышались от смеха и потрясения от увиденных картин Клавкиного стрип-шоу, как пришла пора завтрака. Столов на всех не хватало, поэтому кормили нас в несколько заходов, предварительно заставив проглотить предписанные врачом таблетки.
Подходили к посту по 16 человек – как раз, чтобы усесться после принятия медикаментов за 4 имеющихся столика. Выдавая таблетки, медсестра внимательно следила за тем, чтобы мы их проглатывали, запивая водой. Зная повадки своих подопечных, она заставляла некоторых из нас открывать после этого действа рот – чтобы удостовериться, что лекарство проглочено.
Очередь стояла чинно, не толкаясь и не спеша удалиться к столам – однообразное лежание на кроватях, без возможности даже потопать по гулкому коридору отделения уже порядком всем здесь надоели.
Даже тем, кто попал сюда временно, как я сама. Получилось у нас аккурат два захода по 16 душ. Остальные терпилы были в качестве овощей нетранспортабельны и их обслуживали по месту пролеживания, так сказать, то есть – в кроватях.
Немного потоптавшись возле медпоста, пошли снова в духоту палаты, чтобы поваляться те 20 минут, что столики будут заняты предыдущей партией едоков. Мы специально пошли в последней партии – можно было поесть неспеша, зная, что тебя никто не подгоняет…
Ради прикола, добравшись наконец-то до обеденных мест, угнездившись на нагретых чужими задами стульях, мы с энтузиазмом начали стучать своими ложками по пустым пока ещё мискам. Вначале – просто вразнобой, но через тройку минут наши постукивания сложись во вполне чётко слышимую мелодию «Мурки». Первая половина палаты аплодировала нам стоя.
Старшая уже было хотела крикнуть, чтобы санитары ринулись нас успокаивать, но мы, отстучав мелодию, утихомирились сами. Да и медперсонал был не прочь слегка расслабиться. После завтрака, который не отличался от завтраков во множестве стационаров России, мы снова расположились на своих кроватях. Кому лежать было уже невмоготу, уселись снова за протертыми наспех санитарками после завтрака столами.
Наша троица к числу последних не относилась: я вообще могу валяться на постели сутками, тем более – если меня кормить – поить и в туалет водить будут, а девчата, похоже, решили не напрягаться сильно и экономить свою энергию…
Хотя расходовать её в этой палате было некуда. Это с постоянных мест тутошнего пребывания в дни с хорошей погодой немногих, человек 15, иногда выводили во двор немного подышать свежим воздухом.
Совсем – совсем немногих. Тех, в которых можно было быть уверенным как в самих себе. Или же – которым уже давно было всё равно. Как в той детской сказке: «Что воля, что неволя – всё равно-о-о…»
Но и тех-то поощряли такой радостью всего-то на полчасика под самым пристальным надзором медсестры. Построили, пересчитали – вывели… Бедолаги невинно осуждённые в течение отведённого им времени походили друг за другом, сохраняя дистанцию между собой и не смея даже постоять кучкой и посмолить во благе сигаретку, не говоря уже о разговорах.
Провинившихся наказывали лишением этой крохи праздника жизни… Порой – на неделю, а некоторых- навсегда… Обо всём этом я узнала гораздо позже, когда меня уже перевели на моё постоянное место «жительства».
Оказавшись в своём углу, я не дала уснуть Ольке – Лёльке, бесцеремонно затеребив её за плечо и потребовав обещанное ею продолжение лесной эпопеи. Всё равно делать было нечего… от маленького экрана смарта резали и отказывались что-либо видеть глаза…
Лёлька недовольно на меня посмотрела, с трудом перевернув в мою сторону уже начавшую было расслабляться в сладкой дремоте свою тушку синего Птица Счастья.
– Ну что ты хоче-е-е-ешь, Светка-а-а? – занудно протянула она.
– Именно так человек сам по себе превращается в овощ, – назидательно проворчала я ей в ответ, – хорош дрыхнуть – заплывёшь жиром.
– Не заплыву-у-у-у…
– Это ещё почему? – недоумевала вполне искренне я.
– У меня природный ускоренный обмен веществ… отстань… спать охота после еды.
– Везёт же дуракам…
– Но-но…а сама-то кто, раз здесь на соседней койке ошиваешься? – сонные было глаза Ольги метнули в мою сторону весьма ощутимые молнии злости.
– А я решила предупредить. Это легче, чем потом лечить. Поняла?
– Я понятливая, не бойся, – всё сильнее закипала моя собеседница.
Я уже не рада была, что затеяла эту перебранку, но остановиться не могла… Да и скучно мне было, чертовски скучно…
– Э-э-э-эй, хорош грызться-то, – решила подать голос Лика, – вы чего не поделили?
– Скуку и тоску… – вздохнула я вполне себе честно.
– Терпи, матушка… почитай что-нибудь…
– Надоело. И глазки болят…
– Сейчас у медички капельки попрошу, хочешь?
– Нет, не хочу.
– А что хочешь? – не унималась расспрашивать меня Лика, словно мамка малого ребёнка.
Мне захотелось хорошенько стукнуть и её. Но я вовремя одумалась: познакомиться со спецтерапией данного заведения мне как-то не манилось…
– Сказку хочу послушать…– едва не рыдая, прошептала я.
– Какую сказку, Фетиньюшка?
– Не называй меня этим дебильным именем!
– Почему – дебильным? – подала уже нормальный голос Олька, – старинное…
– Во-во, – слишком для меня старинное. Я вполне согласна на Светика – Светлану.
– Хорошо, хорошо, будешь только Светиком-Светланой, – с лёгкостью согласилась Лика, словно уговаривая душевнобольную. Впрочем, почему «словно»? – на тот момент я таковой и являлась…
– Светулик, так какую ты сказку-то ожидаешь услышать? – полным сочувствия голосом, поинтересовалась Лёлька.
– Продолжение твоей Одиссеи. Вплоть до того, как ты здесь впервые оказалась.
– А-а-а-а-а… это… да запросто. Укладывайся – усаживайся поудобнее, а то рассказ будет не самый короткий. Впрочем, и длинным его тоже не назовёшь…
Лёлька и лесной бродяга.
– Итак, милые мои подруженьки по несчастью… На чём я остановилась-то? А-а-а-а… Вспомнила. Я снова была на автостанции этого Мухосранска. Присела в зале ожидания на лавочку и ломала голову над тем, что же мне делать дальше?
Здесь долго оставаться нельзя: Виктор когда-никогда проснётся и хватится денег. И, естественно, поймёт куда они исчезли. Точнее – кто им приделал ноги.
Меня, конечно, фактически изнасиловали, и всё такое… Но побоев не было, а значит, следы их я снять в полиции не могла… А вот за воровство по головушке не погладят… И доказывай потом, что ты не слон…
Решила дождаться первого же автобуса, идущего в технарь и вернуться в общагу… Но не всё то, что мы вполне искренне решаем сделать, мы выполняем… Наш студгородок, как я уже говорила, располагался на красивейшей территории бывшей помещичьей усадьбы.
Младший хозяин свалил за бугор сразу после революции, а старик был похоронен там же. Лишь иногда его фантом пугал чересчур увлекшихся возлиянием горячительных напитков студентов.
А вокруг бушуют леса… Брянские им и в подмётки не годятся. И граница между соседними областями проходит аккурат через эту вольницу деревьев и валежника.
Не успеешь глазом моргнуть, как уже окажешься в соседней области. И останется лишь поскрёбывать в своём затылке, пытаясь понять, когда же ты успел пересечь эту иллюзорную черту.
Короче, немного поразмыслив, я решила, что именно там, где меня и содержали, искать меня будут меньше всего. И бродил тогда по лесам мужик… Тот самый, который вместе со мною ехал в автобусе Виктора.
Но это я уже потом узнала… А пока я лишь решила купить пару буханок хлеба и рвануть до самой дальней станции, до которой ходят автобусы с нашего автовокзала.
Задумано – сделано. Подошла к билетной кассе. Над окошком висит там карта нашего района с прилегающим районом соседней области. И, соответственно – с наложенной на эту карту схемой автобусных маршрутов. На глазок примерилась и выбрала самую удалённую остановку от автовокзала. Купила билет в один конец…
До отхода автобуса ещё было немного времени. Поэтому я пошла в ближайший магазинчик, купила там себе буханку хлеба, палку колбасы и пару бутылок своего любимого лимонада. Всё-таки в городе, хоть он и совсем маленький, продукты подешевле, чем в деревне.
Едва успела вернуться на автостанцию, как объявили посадку на автобус. Угнездилась поудобнее на своём жестком сиденье: в той Тьмутаракани ещё не сменили автопарк на современные авто с мягкими креслами, и приготовилась подремать… Может быть – последний раз в безопасности…
Автобус, мерно покачиваясь и иногда слегка подпрыгивая на ухабах, – вторая Российская беда не обошла и эти края, – катил все вперёд и вперёд…
Я даже не волновалась и не задумывалась куда и зачем я еду… Где буду жить и что буду есть, когда закончатся мои скудные запасы продуктов…
Но всё в этом мире имеет обыкновение заканчиваться рано или поздно… И я прибыла на конечную остановку своего маршрута. Делать нечего, нужно выходить… А уже вечерело… Солнышко начинало садиться за горизонт… прохлада обволакивала землю… Я вышла из автобуса, немного постояла возле автостанции и уверенным шагом побрела прочь.
Прямо по курсу передо мной маячила опушка леса. Нормальная бы тётка, конечно, наоборот, шуганулась от неё подальше. Лес, чужой лес, да ещё на ночь глядючи… Но нормальные тётушки, как известно, в психушки не попадают…
Поэтому я смело и ни минуты не сомневаясь, отправилась туда, куда меня вела просёлочная дорога, очень скоро перешедшая в узенькую тропку, увлекающую меня все глубже и глубже в тревожную лесную чащобу…
Я ведь как рассчитывала? Раз есть дорожка – значит, по ней ходят люди. А раз люди ходят… Ведь зачем-то они ходят?? В магазин вот, например, за покупками ходят, в баню – чтобы искупаться, попариться… А в лес? По грибы, по ягоды… Ну, и наверное – на охоту…
А раз туда ходят охотники – значит, скорее всего, они там хоть изредка, да остаются с ночёвкой… А если они остаются с ночёвкой… Не в лесу же, под открытым небом! Значит, определённо, где-то должен быть домик, наподобие того, в котором я провела предыдущую ночь с водилой автобуса.
Осталось всего лишь найти его, этот домик… Он вполне мог быть не слишком далеко от трассы… Нужно просто положиться на интуицию… и она, интуиция, сама приведет меня туда, куда нужно. Ведь когда сознание отключено, на полную включается подсознание. Ему тогда ничто не мешает руководить организмом, никакие шумы, обусловленные работой сознания…
Вот я и расслабилась, полностью доверившись внутреннему автопилоту… И он-таки вывел меня вначале к ручью, вытекавшему из огороженного и благоустроенного родничка, бившего из обрывистого берега старой балки, а после – к почти правильной круглой формы поляне, на которой стояла избушка. Нет, не на курьих ножках, но почти такая же древняя.
Я, уставшая к тому времени так, словно разгрузила одна пару вагонов кирпича, резонно рассудила, что коли она не обрушилась до моего прихода, то и на мою дурную голову тоже вряд ли рухнет.
А если под ноги смотреть хорошенько, то может, и без их перелома дело кончится. Короче, я подошла к двери в это творение рук человека и потянула за ручку. Благо, что снаружи не было никаких замков.
Дверь послушно поддалась, и я шагнула внутрь. Помещение было почти точь-в-точь, как в той заимке. Главное – на месте была печь с запасом хвороста и топчан с «рулетом» постели на нём…
Собравшись с последними силами, я бросила своё тело к топчану, и, даже не позаботившись о том, чтобы запереться изнутри, раскатала подстилушку, разулась и рухнула замертво на топчан, едва осилив поставить сумку с продуктами на стол…
Сколько я проспала – не знаю… Проснулась от холода… В комнатушке было совсем темно…Похоже, что ночь ещё не закончилась, но небо собиралось вот-вот забрезжить…
Заставила себя подняться, вышла в прохладную и влажную темень, присела на корточки, лишь слегка отойдя от двери: страшновато всё-таки в лесу-то, пописала и снова вернулась в своё убежище, на сей раз уже закрыв дверь на металлическую щеколду.
Хотя, по-моему, запор этот был лишь от честных людей, и если бы кому было надо, то, рванув хорошенько за ручку, рассыпал бы эту дверь на щепочки… Но для виду всё-таки было поуютнее с запертой дверью…
Подошла к столу, пошарив ладонью по столешнице, нащупала огрызок свечи и коробушку спичек, а чуть подальше – газовую зажигалку – веяние нового времени.
Подошла к печке, открыла дверцу топки. В ней уже лежали дрова и бумага под ними. Я чиркнула спичкой… Пламя не заставило себя долго ждать… Свечку зажигать не стала- она мне была без надобности.
Воздух в домике быстро нагрелся. Стало даже жарковато, но я не стала отворять дверь: дрова прогорели быстро. Я немного подождала и затем закрыла поддувало.
Отломила горбушку хлеба. Потом нашарила и нож. Отрезала приличный кусок колбасы. С аппетитом все это навернула, запив половиной бутылки лимонада. От тепла и сытости снова захотелось спать… Чем я с наслаждением и занялась…
Но вечно-то спать невозможно… Проснулась… жевнула… скучно… Решила поблукать немного возле домика. Походила, размялась, устала – снова вошла в избушку.
Доела припасы. Легла снова спать. На утро решила выбраться из леса, чтобы купить себе поесть хотя бы хлеба. Возвращаться в колледж даже и не думала.
Уже по знакомой стёжке вышла к автостанции, нашла магазин, затарилась и неспехом удалилась в лес, ловя вслед себе изумлённые взгляды, граничащие с выражением ужаса.
А в общаге обо мне уже в полицию сообщили. Но искать меня наши стражи порядка и хранители законности и безопасности граждан начали лишь через трое суток.
Вернулась к своему новому жилищу, насобирала засветло побольше дров. Решила воспользоваться милостью госпожи Природы, пока стояла сухая погода. Перекусив, улеглась на топчан, почитать газетёнку какую-то бульварную – купила в киоске. Короче, таким макаром я больше недели кайфовала и обследовала близлежащий лес всё дальше и дальше…
Однажды забрела так далеко, что смогла вернуться обратно лишь уже в темноте… Подхожу к своей берлоге… а из окошка свет на полянку падает… Ставень там не было – может, и не задумывались, а может- от времени рассыпались…
У меня ноги подкосились… Кто?? Кто там? И что мне теперь делать? Идти в посёлок – совсем уже ночь… Не дойду, заблужусь… Да и холодно, и голодно – кое-какие продукты у меня в домике оставались… И устала я…
Короче, решилась в домик попытаться войти. Думаю: «Чему бывать – того не миновать» … Подхожу к двери, тяну на себя ручку… Дверь поддалась – не заперта оказалась… Захожу и остолбенела на пороге: топчан занят. И лежит на нём тот самый мужик, с которым я тогда взглядами повстречалась…
– Ну, и чего застыла соляным столбом? – скорее прорычал, чем проговорил бородач, – заходи, запирай дверь. Сейчас есть будем.
– Ч-что е-есть? – от страха я стала заикаться.
– Что есть – то и будем, – усмехнулся мужик в свои усы, – я могу, например, тобой полакомиться…
Я от страха упала бы, если бы не закрыла к тому времени дверь на засов уже. По-видимому, побледнела я здорово, потому что он уже спокойным и нормальным вполне голосом сказал:
– Хорош в сказки-то верить. Раздевайся и садись к столу. Я же тебя ждал, один есть не стал.
-А… а как Вы догадались, что я приду? – наивно поинтересовалась я.
– Тю, дурная… Так это же проще простого: и продукты здесь, и постель не скатана – значит, вернёшься ещё непременно. Я даже сразу понял, что это – именно ты по твоей сумке – я её ещё в тот раз заприметил.
Ну что делать? Разделась, сполоснула руки из ведёрка и села к столу. А гость мой убрал газету с тарелок, на которых располагалось целое продуктовое богатство: картошка… печёная… сало… лучок зелёный… да с горбушечкой хлеба… ммм… Даже молочка было немного.
– Знал бы, что не одному придётся есть – побольше бы прихватил.
– Как это – прихватил? – украл бы что ли?
– Обижаешь… я это честным трудом зарабатываю. Кому помогу вскопать огород, кому – дрова напилю – нарублю… Или ещё чем помогу- вот мне и дают люди пропитание.
– А-а-а-а… тогда – это хорошо… А то у меня деньги совсем закончились… Я вчера последний рубль истратила, – сокрушенно соврала я.
– И как бы ты дальше жила? Воровать стала? – спросил меня мужик.
– Если честно – даже не знаю… Наверное, пришлось бы к людям выходить…
– А вот этого делать нельзя! – вдруг злобно сверкнув на меня своими болотно-карими глазищами, едва не вскрикнул мой собеседник, – ты меня поняла? – не дальше автостанции. И – обратно. И желательно – разными дорогами!
– Но почему? – не поняла я.
– Иначе сюда людей приведёшь, а с ними – ментов… И меня заметут…
– За что? Ты что, кого убил? – дрожащим голосом спросила я.
– Нет, не убил… За бродяжничество и тунеядство. И в психушку меня снова отправят…
Тут до меня начал доходить весь ужас моего положения. Рядом со мной – самый настоящий псих… Да ещё, похоже – буйный в моменты обострения. Такой мне как цыпленку шею свернёт… И не со зла вовсе… В голове моей бедной сразу куча мыслей пронеслась. И ни одна не зацепилась…
Решила оставить все пока как есть…
– Ну что, может, пора и познакомится нам поближе? – как ни в чём не бывало, заулыбался, оголив на удивление белые и крепкие зубы, собеседник.
– Пора, наверное… Лёля…
– Как-как? – удивился он, – что за кукольное имя какое-то?
– Почему кукольное? – обиделась я, – обычное имя. Оля, Лёля по-домашнему.
– Так бы сразу и сказала, что Олька. А меня – Пашка.
– Несолидно как-то в Вашем возрасте Пашкой-то представляться, – осмелела я, – отчество-то у Вас какое?
– Павел Петрович.
– Вот, это совсем иное дело. Будем знакомы, Павел Петрович.
– Что за знакомство на сухую? Это дело обмыть надо. Не каждый день я в лесу с бабёнками знакомлюсь, да ещё с молодыми. Сиди здесь, я мигом!
Не успела я осознать все услышанное, как, похожий на медведя увалень, резво и легко соскочил с топчана, впрыгнул в свои растоптанные и похожие скорее на лыжи кирзовые сапоги (наверное – тоже за работу ими его отблагодарили) и вышел из помещения, скрипнув дверью.
Отсутствовал он минут 10, не больше. И вернулся, неся, бережно прижатую к груди бутылку с чем-то зеленоватым и слегка мутным. Я догадалась, что это – на чём-то настоянный самогон… меня аж передёрнуло от предвкушения этой гадости… Но бежать-то некуда…