С днём преподобного Сергия Радонежского!
– И что ты слышал о монашестве?
– Ну как что… известно что. Нету больше монашества; в монастырь приедешь – там суета, стройка, золочение куполов, чёрные головешки – ещё же Серафим Саровский говорил и Игнатий же Брянчанинов, толпы туристов и никакой тебе исихии… В прежние времена ещё, может, было, а сейчас…
– Ну да, ну да… «Был один христианин, и того распяли»… логика знакомая, да. А я вот знаешь как думаю: есть монашество, никуда оно не девалось. Это не монашество изменилось, а цивилизация, внешние обстояния. А так, как было, так оно и есть: молитва – и работа, «корзины-верблюды, верблюды-корзины», ну в смысле, стройка-теплица, паломники-приюты. А молитва – во внутренней келье сердца. Так всегда и было. Снаружи – базар, вокзал, дискотека, палата с ранеными жизнью… а келья, где молитва, и тишина, и минное поле, на котором там и сям вспухают под ногами пузыри земли – внутри.
– Ты думаешь? да ты погляди на этих монахов!… на этих архиереев!…
– А ты там был у них в этой келье сердца? ходил по тому минному полю?
– Не был… Ну так у меня всё это – и своё есть!…
– Ну вот.
– Так такое-то монашество!… это просто такая жизнь ввиду Христа… она у всех есть. Ну, у христиан… Такое-то монашество – оно не только у монахов!…
– Вот именно. Примерно одно и то же.
Вот это —
«Я была всегда с Моим народом там, где Мой народ, к несчастью, был»
– вот это точно про Божию Матерь и Россию…
К несчастью, к позору, – бедная, бедная.
Так ли, иначе ли… Мать детей никогда не бросает, претерпевая от них же – всякое.
Набоков: любовь неспасённого к неспасённым.
(особенно это вижу в «Защите Лужина» и «Приглашении на казнь»).
Вот всё, на что она способна.
А на что ещё способен смертный, небольшой, отчаявшийся человек?…
«Неспасённого»: то ли – «не спасли», то ли – «в гордыне отверг спасение», – этого не знаем; кто исповесть…
О. Александр Шмеман, из дневников (спасибо Елене Дорман за цитату):
«Набокова читаю, словно у меня какие-то личные счёты с ним. Может быть, в том смысле, что я всегда читал его с наслаждением как бы физиологического свойства. Бесконечно „вкусно“. Но чтение это почти как соучастие в каком-то нехорошем деле, и отсюда потребность „катарсиса“, выяснения, что же тут „нехорошо“. По отношению к другим писателям у меня никогда этого чувства не было (русским). Набоков всегда упирается в пустоту. „Отчаяние“: это отчаяние творца, убедившегося, что всё его творчество было заранее, неизбежно, очевидно для всех – кроме него – провалом (но сколько усилий, сколько деталей, чтобы убить этого Феликса, совершить „совершенное преступление“! ). Почему уходит в Россию Мартын? Только для того, чтобы что-то доказать себе, навязать себе подвиг, абсолютно бессмысленный и ненужный».
Очень люблю Набокова.
«красы, укоризны…»
В детской поликлинике – плакат с лозунгом: «Житель всегда прав!»
Мамлеевщиной повеяло…
(Автором лозунга значится губернатор Подмосковья; но не суть).
Слушая в нощи надрывно зундящего над ухом комара, подумал о том, что кровососущий есть никто иной, как «крово-со-сущий» – существующий вместе со мною брат по крови.
Тест в фб: «Узнай имя своего святого покровителя в один клик!»
Первое пришедшее на ум: «Стал он кликать золотую рыбку»…
Стал он кликать своего святого,
В тонком сне святой ему явился, етс.
Сегодня на эскалаторе метро: две тётеньки пенсионного вида, рассуждали, чем отличается акционер от акциониста.
В фейсбуке бывает написано:
«Вы теперь можете отмечать людей в своих статусах и публикациях. Введите @, потом имя друга. Например: «Я и @Иван Иванов вместе обедали».
Я и собака Иван Иванов.
Предивно.
О Мыш! ты, которою
клирики кликают, лаики лайкают… етс
ещё о мышах:
будь котов! – всегда котов!
Уныние – помимо всего, видится мне разновидностью дезертирства.
В ленте фейсбука – реклама художественной мастерской «Паспарту», гласит:
«Творчество – приятный и полезный досуг»
Ннда, подумал я… это как сказать…
Как-то раз одна прихожанка, увидев случайно, как я пришиваю пуговицу к подряснику, пыталась отнять у меня иголку и в отчаянии восклицала: «Батюшка, ну разве можно вам САМОМУ?!!», на что я отвечал: «Священнику дана власть связать и пошить».
(Вязать я не умею, а пуговицу-то чего ж не пришить).
Сколько всяких гаджетов и девайсов изобрело человечество!…
Например, навигаторы.
Помню, ехал однажды в такси (не помню каком, просто поймал путём проголосования. Кстати, употребляется ли теперь сие старинное слово «голосовать» в значении «долго махать рукой на обочине шоссе в попытке остановить машину?»…). Водитель был какого-то среднеазиатского происхождения; наблюдать за ним было чистым удовольствием: он включил навигатор, но нисколько не следовал его указаниям, ехал туда и сюда совершенно по наитию, а с навигатором смачно общался: «Э, ты будиш нас везти или нэт?!…», называя его разными ругательными словами, навигатор же время от времени отвечал ему что-то приятным мужским баритоном.
Благодаря комментарию, оставленному в одном месте одним фб-пользователем, узнал краткую молитву на включение навигатора: «Скажи мне, Господи, путь, в оньже пойду, яко к Тебе взях душу мою».
День пророка Божия Илии.
Вот это место из 19 главы 3-й Книги Царств:
«И сказал Господь Илии: «Выйди и стань на горе перед лицом Господа. Господь пройдёт мимо тебя». Затем подул сильный ветер, разрушающий горы и сокрушающий скалы перед Господом. Но Господа не было в ветре! После ветра было землетрясение. Но Господа не было в землетрясении. После землетрясения был огонь. Но Господа не было в огне. После огня был тихий, нежный звук. Когда Илия услышал этот звук, он закрыл лицо своё плащом, вышел и встал у входа в пещеру. Затем голос сказал ему: «Илия, почему ты здесь?»
А по-церковнославянски ещё замечательнее:
«И речé: изы́ди ýтро и стáни предъ Гóсподемъ въ горѣ́: и сé, ми́мо пóйдетъ Госпóдь, и дýхъ вели́къ и крѣ́покъ разоря́я гóры и сокрушáя кáменiе въ горѣ́ предъ Гóсподемъ, [но] не въ дýсѣ Госпóдь: и по дýсѣ трýсъ, и не въ трýсѣ Госпóдь:
И по трýсѣ óгнь, и не во огни́ Госпóдь: и по огни́ глáсъ хлáда тóнка, и тáмо Госпóдь.
И бы́сть я́ко услы́ша илiá, покры́ лицé своé ми́лотiю своéю, и изы́де и стá предъ вертéпомъ. И сé, къ немý бы́сть глáсъ и речé: чтó ты́ здѣ́, илié?»
«Глаз бури» – так называется место в самом центре бури, в котором – тихо… Читаем о нём: «Центральная часть циклона, в которой воздух опускается вниз, имеет название глаза. Если циклон достаточно сильный, то глаз большой и характеризуется спокойной погодой и ясным небом, хотя волны на море могут быть исключительно большими. Глаз тропического циклона обычно правильной круглой формы, а его размер может быть от 3 до 370 км в диаметре, однако чаще всего диаметр составляет примерно 30—60 км. Глаз у крупных зрелых тропических циклонов иногда заметно расширяется вверху, это явление получило название „эффекта стадиона“: если наблюдать изнутри глаза, его стена напоминает по форме трибуны стадиона».
Видится так: вся эта буря – это примета приближения идущего Бога; но Его Самого в ней нет, Он – в тихом веянии прохлады, в нежном голосе тишины, в гласе хлада тонка. В самом центре. Бог словно бы входит в мир, как решительный и властный Пловец – в воду стоялого пруда, создавая вокруг себя движение, волны, колебания ряски и всего, что плавает поверх и в толще, наводя ужас на головастиков, побелевшими от страха губами судорожно произносящих обрывки оставшихся в небольших их мозгах молитв, переворачивая вечносуетных водомерок лыжами вверх, обрывая корни кувшинок, вознося и низвергая щепки, палые листья, донный устоявшийся сор… Но Сам Пловец – милость, мир и смысл; Сам Он – глас хлада тонка, тишина в центре возмущения и колебания таких, по видимости, устоявшихся основ пруда. Пловец не просто так вошёл в воду: Он ищет утопающего, Он спасает.
Нам ли плакать и молить Тебя, Господи, чтоб входил Ты в нашу стоялую воду как-нибудь поаккуратнее и не пугал нас!… Эта буря, эти болезни, скорби, страхи, вознесение и низвержение всего, всего в нашей устоявшейся, но такой зыбкой жизни – просто знаки приближения Тебя, приближения Суда, приближения любви. Ей, гряди уже; гряди поскорее.
Некогда в Минусинске, в музее им. Н. Мартьянова, извлекли из запасников картину.
Автор – некий самопальный художник местный.
Изображены Страсти Христовы: два мучителя ведут Его на казнь, и над ними крупно написано: ЖИ ДЫ.
Тот, что слева, вылитый Пушкин; картина написана в 1799 году.
Сакральная православная тема «о платочках».
Тут в комментариях говорили о сём; одне говорят, что платочки подобны нелепым фиговым листам; другие возражают – нелепы, но прикрывают срам, творящийся в головах.
От себя замечу: я ни за, ни против платочков, как в каком храме или монастыре навыкли – так и пусть. Но поделюсь наблюдением – многие женщины, надев платочек, преображаются и становятся красивы как-то по-особенному…
(Это просто личное впечатление).
Уффф!…
Выскочил – верите ли – из предыдущего поста про платочки как из жаркого влажного предбанника!…
Простите меня, прекрасные менады (променады), что затронул сие сакральное!…
Сижу теперь, напеваю голосом то ли Визбора, то ли Клячкина:
А на поверхности головы – вши, а внутри головы – бардак… Эх, платочек мой, кто ты? Жизнь, Мой застиранный, ситцевый пустяк…
Читаю «Благоволительниц» Джонатана Литтелла.
Не знаю, кому как, а мне сдаётся, что это текст – на мой имхо вкус – который можно поставить в ряду европейской прозы рядом с «Волхвом» Фаулза (греческая трагедия как основа; яростный бег, гибель, крик в небеса).
Литтелл, этот бледный худой человек, писал всё это, огромный роман, от руки, сидя где-то в съёмной квартирке в Москве на Чистых Прудах…
Суть нацизма – и так всем известная – показанная ИЗНУТРИ европейского человека, изнутри его желёз и альвеол, изнутри существа страждущего, больного, извращённого, лишённого любви…
«Мой след взяли Благоволительницы».
Примечательно то, что эринии, как поминается в примечаниях, не только мстят, но и благоволят тому, кто кается.
Помню, лет шесть или семь назад… приехал я из Минусинска в Москву, ненадолго, по каким-то, как нередко бывало, литературным делам.
На какой станции метро – не помню; я ступил на эскалатор и поднимался по нему; боковым зрением увидел: из глубин метро вышла девушка; помню: чёрная косуха, джинсы, волосы в узел на голове… она кружилась как сорная городская птица, которой отрезали лапки или которую поразил эписторхоз; она глядела в гранитные небеса метро как ребёнок: «воздуху! неба! мама!…», вытащила бледной трясущейся рукой мобильник, набрала цифру, вторую, третью; рука отказала, мобильник упал на пол, её бросило спиной на стену перехода, она сползла по стене вниз. Я ехал дальше, оцепенев; плотная людская пробка подпирала меня сзади, людская пробка была впереди. Всё происходило в течение секунд, может быть, пятнадцати. Может быть, ради одного этого момента Бог послал меня тогда в метро; я не сделал ничего.
Сегодня на радио делал очередную передачу, с поэтом Марком Ляндо.
Бывалый геолог (сейчас ему 84), он процитировал монгольскую пословицу, про семью, любовь и одиночество:
«Одно полено в костре не загорится».
«Знай, что смерти роковая сила Не могла сковать мою любовь, Я нашла того, кого любила, И его я высосала кровь! И, покончив с ним, Я пойду к другим, – Я должна идти за жизнью вновь!..»
Вспомнил тут по случаю «Коринфскую невесту» Гёте, в дивном переводе Толстого… сильно любил сей стих лет в шесть («правдинское» издание А.К.Толстого, тома что ли четыре?… стихи там, «Упырь», «Семья вурдалака», «Князь Серебряный», все дела).
– Был у греков Гомер, но был же видимо и Гетер…
Помню три картинки из детства (о, на деле их было много, любимых, с которыми у меня были «отношения» – простите за замыленное словечко!…).
Первая – из тома Лермонтова – врубелевский «Демон», льдистая тёплая точащаяся искристость его глаз.
Вторая – оттуда же: Лермонтов лежит этак на диванчике… такая печаль почему-то, и восторг.
И третья – из «Робинзона Крузо» – пещера, а в ней старый козёл… это место в книге было для меня одним из мистический ужас наводящих.
Вот стих был…
Он по другому поводу совсем, но толчок – именно та картинка.
ДЕВОЧКА ВИДИТ В СТАРОЙ КНИЖКЕ СТРАШНУЮ КАРТИНКУ ПРО КОЗЛА
Немому ужасу отдаться (О Робинзон в пещерном мраке!…), Но есть рука – схватить, прижаться, Закрыть глаза – и сгинут страхи,
Рука, которая приснится (Ах эти сны, мечты и песни!…) И ту же самую страницу Перелистнёт с тобою вместе.
Смотрю голливудский фильм «Стигматы».
Думаю: вот чудо – и доказательство чуда: совсем разные вещи.
Доказательство – оно понятно: утвердить в мире сём свою правду ради достижения чрез то неких мирских же целей.
А чудо… оно прикровенно. (Недаром, наверно, «кровь» и «покров» – однокоренные слова…)
Никому им ничего не докажешь… да и просто не перескажешь, как сон: для меня оно – ахх, а для слушателя – непонятно что.
Чудо – просто, явно и ненасильственно, но «по факту», не спросясь, взламывает падшую реальность – и создаёт прорыв, проход, продых – в жизнь вечную, в Небо.
Причём взламывает – как-то не по-нашему… не как дверь пинком омона.
Скорее – как хлеб. Не взламывает, но – преламывает.
«Сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов».
Вспоминаю ребёнка двух что ли летнего… Играл с дохлой осой, некогда опасной, но вот уж явно неопасной ибо дохлой, говорил за себя и за неё. « – Я тибя затопчаю!… – Ой нихочу-нихочу!… – ХОЧИШЬ!…»
У свободной воли вообще много проблем. Одна из них – её так просто подменить неволей… Не хочет? допрашивай его всю ночь, бей по почкам, не выключай свет в камере, руки поверх одеяла, кормить селёдкой, а пить не давать… и он захочет. Сам захочет. Это правда.
Такая же правдишная, как сто иных правд.
Христос воскресе!
(это я так, пожелать доброго утра)
Вспомнил, как на последней записи передачи с Марком Ляндо едва ли не дуэтом декламировали бодлеровского «Альбатроса» в переводе Левика; интересно, войдёт ли это в передачу.
Впервые сего «Альбатроса» я прочёл в сборнике статей Бодлера об изобразительном искусстве, подаренном мне на память в 1986 году в армейской части в Тынде сослуживцем, смотрителем клубной библиотеки (всё равно сию книгу там никто не читал).
Из статьи о философском искусстве запомнилось:
«Г-н Мишле дал подробнейшее толкование „Меланхолии“ Альбрехта Дюрера; однако его трактовка не внушает полного доверия, в частности касательно клистира».
Почёсывая комариный укус, рассказал Андрюше общеизвестное: что де кусаются только самки-комарихи. На что он меланхолично заметил: «А самцы дак одним воздухом питаются, ага…»
Задумался: ведь и впрямь.
От любителей почитать на ночь: «Лечь в кровать с электронной книгой – всё равно что с резиновой женщиной»…
Идя ночью по довольно пустынной Петроградской стороне, услышал громкого сверчка и умилился: надо же, питерский сверчок, жив!… Глас сверчка становился всё громче; наконец стал виден и он сам: сверчал на стене дома старый хрипатый кондиционер.
Линор Горалик пишет в своём фб:
«…у [Сидура], конечно, присутствует пацифистский пафос, который я не разделяю», – сообщает нам борец за православные ценности Всеволод Чаплин в связи с разгромом выставки. Дивной красоты сюжетная лента Мёбиуса; оперной, я бы сказала, красоты.»
Добился-таки Чаплин-вий своего!… заворожил лучших Хомов Брутов нашего времени!… Не гляди, говорил им внутренний голос; не удержались они и глянули.
День памяти Цоя – 25 лет со дня смерти.
Поминал его сегодня на панихиде; говорили о нём несколько дней назад с сыном, сидя в «Камчатке» на улице Блохина, в бывшей кочегарке, где подвизался Цой, Науменко и т.д., где сейчас маленький клуб с футболками и сценой для местных команд.
Помянул его и в слове к прихожанам после Литургии (нечто не позволяет сказать «в проповеди» – у проповеди всё-таки свои особенности, обусловленные сложившимся каноном гомилетики… ну, не суть).
Только помянул – речь шла не о Цое, речь шла о блаженном Василии, московском юродивом и чудотворце, память которого сегодня празднует Церковь. И собственно о том, что такое юродство. И, как всегда, говорил, сам осмысливая вопрос – когда вот так, в храме, сразу после причастия с единомысленными братьями и сёстрами, оно как-то хорошо и верно всегда бывает…
Юродивый вырастает из массы, он плоть от плоти общества. Юродивый эпатирует эту массу, раздражает её, противостоя – духу времени, не давая забыть заросшему салом и хитином окружению – о небесной родине, как ветхозаветные пророки не давали забыть Израилю о Боге Едином. В условиях православной империи он – такой, как Василий Блаженный, в условиях империи атеистической – такой, как Цой (условно говоря), Башлачев, Веня Дркин, Янка Дягилева, ну, и так далее (вот и о. Дмитрий Климов сегодня написал на «Правмире» колонку памяти Цоя примерно про это). Про всё это сказано не раз, и это как раз понятно. А в наши дни, когда не православная империя и не атеистическая, – что?
«А в наше время юродивый – просто всякий христианин, любящий Церковь, на которую нападает мир сей…» – мог бы я сказать лет десять ещё назад.
Мог бы.
Но сейчас – нет, не скажу.
Буду думать дальше… (хотел написать «мучительно думать», но не стал, пафосно прозвучит как-то).
Во-первых, уж простите, но элементарно потому, что я не могу сказать стопудово уверенно про каждого христианина, который стоит передо мной у амвона (в том числе – и про себя, стоящего на амвоне), кем этот каждый окажется – точно ли юродивым или, наоборот, тем ревнителем благочестия, который вытолкает юродивого из храма в шею.
Во-вторых… Мне видится, что в наше время трудно кого-то чем-то по-настоящему эпатировать, потому что для абсолютно всего созданы свои субкультуры, отсеки, заповедники. Всё это похоже на супермаркет (кто его хозяин и кто продавец – мы знаем): выбирай любой костюм, любую ролевую игру, любой заповедник, плати (чем?… отдельный большой вопрос…) и живи в нём! Хочешь быть грязным панком? пожалуйста! вот панк-заповедник, свой шоу-бизнес, свои тату-салоны, свои сайты в интернете, свои журналы, тусовки и что угодно. Хочешь быть геем? пожалуйста! вот гей-парады, вот гей-культура, вот гей-философия, плати – и вливайся! Хочешь быть борцом за свободу? пожалуйста! вот тебе хочешь – политическая трибуна, а хочешь – группа поддержки, вот гвозди, вот молоток, плати, приколачивай себя за что хочешь в публичном месте – вливайся! Хочешь быть православным? пожалуйста! вот твой заповедник, вот тебе Библия, молитвослов, паломничества, крёстные ходы, храмы и обители, свои телеканалы и свои журналы, свой язык и свои традиции, вот тебе хочешь – возможность громить нечестивые выставки, а хочешь – возможность уйти в тихий затвор с чётками, плати – и вливайся!… и так для всего, чего в этом мире ни коснись – политики, культуры, религии, торговли, строительства, чего угодно – есть свой заповедник, выбор чрезвычайно широк, креативные умы рынка не дремлют, трудятся.
Нет больше эпатажа в прежнем виде, о котором мы говорили – есть только походы, скажем, геев против фундаменталистов, государственников против диссидентов, болельщиков «Спартака» против болельщиков «Зенита», поклонников Баха против поклонников Бритни Спирс, атеистов против православных, православных против протестантов, и так далее, и тому подобное… Идёт война заповедников. Главное, что суть войны проста и за тысячи лет не изменилась – завоевание тех или иных ресурсов и жизненных пространств, а для этого – вытеснение из этих пространств себе неподобных, сопровождаемое, естественно, обличением оных, ненавистью к оным, расчеловечиванием оных, ну и всем таким.
«И где бы ты ни был, чтоб ты ни делал – между землёй и небом война» – когда я сегодня слушаю эти строки Цоя, я думаю уже не о войне добра и зла, как в оные дни; я думаю вот об этой войне заповедников в современном мире, в которую так трудно быть не втянутым (есть, есть своя полка в супермаркете, есть свой заповедник и для пацифистов, мнящих себя «невтянутыми»…), и о тех, кто её разжигает, неустанно и с неизбывной ненавистью к человеку, находясь «между землёй и небом», о духах злобы поднебесных…
Кто в этих условиях – юродивый, настоящий?
Как он выглядит, как его опознать?
И как его – услышать, как не забыть Христа, не забыть о небесной родине?…
О ЛЮБВИ К ИСКУССТВУ
Рыба плавала-плавала да и проглотила жемчужину, даже и не почувствовала; через некоторое время уловлена была рыба в сети; улов был продан в ресторан; повар не доглядел – и рыбу утащил бродячий кот, знаете его? без уха и весь в лишае, наглый и извивый как сам чорт, он обитает в переулке, в самых его нетях, глаза его горят вековечным чаянием жратвы; кот не успел сожрать и полхвоста, как был пойман и крепко бит, а рыба… рыба за негодностью была брошена в помойку, с сожалением: эх, а ведь была хороша!… – и так в помойке и гниёт. И жемчужина скрыта внутри.
Искусство – нетленно, оно – дар Божий художнику и дар художника – его любви.
Помести жемчужину в музей ли, в помойку, обрамляй её деньгами, скандальной славой, гнилыми рыбьими кишками, она – всё жемчужина.
Всё вокруг неё – пройдёт и истлеет, как и не было; а жемчужина остаётся.
Оценить её красоту сможет тот, кто не убоится помоечной вони, пустится на поиски и – найдёт.
О погроме некоего «православного активиста» Энтео, учинённом им на днях в «Манеже» на выставке скульптур Сидура.
Тут мне задали вопрос:
«Отче, а ведь Вы не решаетесь даже в блоге написать, что Энтео с коллегами не от Вашего лица выступают, да?»
Я об этом не писал только потому, что шуму и так много, и много всего, в том числе, верного, высказано.
Я думал, что ответ на вопрос, христианские ли действия тех, кто устроил бучу на выставке Сидура, и так всем ясен.
Оказывается, не всем.
Раз вопрос задан – отвечаю.
Не от моего лица – это точно.
Далее.
Можно ли назвать действия гражданина Цорионова христианскими? – Никак нельзя.
То, что он использует в своих эскападах церковную христианскую лексику, означает ли, что он выражает собой Церковь Христову? – Никак нельзя. Такими вещами пользуется и диавол, чтобы искусить и смутить верных; см. слова ап. Павла о том, что и сатана успешно подражает ангелам света.
Что я думаю об инциденте в музее? – думаю: хулиганствующий гражданин Цорионов известен многими деяниями, но более всего тем, что после всех их он оставался безнаказанным. Надеюсь на то, что сколь верёвочке ни виться, а конец будет, и оный гражданин понесёт за свои деяния надлежащее, обусловленное законом, возмездие.
Христианское ли действие – погром? – Нет, не христианское.
Кто-то может сказать: «А как же Христос! Он ведь сделал бич из верёвок и гнал торгующих из храма!» – Из храма, заметьте. Он пошёл с бичом вразумлять не внешних, а своих единоверцев, иудеев, почитающих Бога Единого. Если кто-то хочет сегодня воспроизвести сей погром Христов, тому следует идти не в светский музей, а в свой же православный храм (с какими обличениями – пусть сам думает).
…Кстати.
По поводу всего сего мне близок комментарий моего друга: «Если бы эти скульптуры выставили не сегодня, а тогда. Когда они были созданы, в 60-е годы, их бы тоже разгромили комсомольцы – но только за религиозную пропаганду».
И ещё. Кто-то назвал деяния оного Цорионова «попыткой православного панка». Некорректное сравнение, по-моему. Панк, эпатирующий систему, всегда идёт на риск, он понимает, что он отщепенец, отброс, что его за его выходку побьют, оштрафуют, посадят в кутузку… Цорионов не рискует ничем.
В истории христианства были случаи, когда святые сокрушали языческих идолов (как поступил князь Владимир при крещении киевлян, и многие иные случаи – см. жития святых).
Святые сокрушали идолов перед лицом тех, кто им приносил жертвы и поклонялся, прежде всего, чтобы показать язычникам: эти сооружения рук человеческих – не боги, они не могут править миром и жизнью человека, они бессильны, их не надо бояться, перед ними не надо трепетать (см. сказанное по этому поводу в посланиях ап. Павла).
Почему сравнение этих случаев с погромом, устроенным на выставке в «Манеже», видится мне некорректным?
Прежде всего, по простой причине: скульптуры на светской выставке не являются идолами, «богами», то есть предметами религиозного культа.
А вот на то, что проделали печально прославившиеся активисты ИГИЛ2 с предметами искусства на Ближнем Востоке, это, увы, похоже – никто ведь не считал книги и музейные экспонаты Мосула или посещаемые туристами руины и статуи Хатра и Нимруда – идолами, не поклонялся им, и обезглавленный недавно на пороге музея директор археологической зоны Пальмира доктор Халед аль-Асаад не был языческим жрецом…
Тем, кто говорит, что мы, православные, во имя своей веры и сегодня должны, по примеру древних, громить нехристианские культовые сооружения, замечу: есть ещё такое соображение, вполне простое и житейское. Если мы пойдём православно громить святыни нехристианских религий (религий, заметьте, я говорю о бросающих, казалось бы, вызов православным «религиозным чувствам» самим своим существованием мечетях, дацанах, капищах родноверов, или, например, о мавзолее Ленина, вот уж какому идолу были принесены миллионы жертв во имя религии «светлого будущего» – впрочем, туда Энтео калачом не заманишь, я не ошибаюсь?… – и прочем таком, а не о светском искусстве) – то не будут ли вправе тогда представители этих религий прийти и громить НАШИ храмы?… И будут правы, ведь мы первые начали?… Простите, но на ум пришёл старый анекдот: « – Слышь, Васёк, смотри, жидяра пархатый идёт! Пойдём его отмутузим!… – Хм… да ну, он смотри какой здоровый, а вдруг он нас отмутузит?… – Да нас-то за что?!!.»
И в заключение приведу слова святителя Луки (Войно-Ясенецкого), святого, чьё христианское устроение не вызывает сомнения, выстрадавшего свою веру в таких испытаниях, претерпевшего такие оскорбления своих религиозных чувств от безбожной власти, которые нам, современным, и не снились. Это из его слова на Евангелие от Луки, сказанного 30 октября 1947 года:
«Когда же приближались дни взятия Его от мира, Он восхотел идти в Иерусалим. И послал вестников пред лицем Своим; и они пошли, вошли в селение самарянское, чтобы приготовить для Него. Но там не приняли Его, потому что Он имел вид путешествующего в Иерусалим (Лк. 9:51—53). Самаряне не имели общения с иудеями, и, увидев, что это иудей, идущий в Иерусалим, не приняли Христа.
Видя то, ученики Его, Иаков и Иоанн, сказали: «Господи! Хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошёл с неба и истребил их, как и Илия сделал?» Но Он, обратившись к ним, запретил им и сказал: «Не знаете, какого вы духа; ибо Сын Человеческий пришёл не губить души человеческие, а спасать» (Лк. 9:54—56). Это относится и к нам, – мы нередко готовы просить, чтобы огонь небесный сошёл на тех, кто не принимает нас и враждебен нам. Но этим мы, христиане, и показываем, что не понимаем, какого мы духа. Это не дух Христов. К этим несчастным людям мы должны относиться с состраданием и жалостью, должны плакать об их вечной погибели, должны просить Бога, чтобы вразумил и наставил их. Если так будем поступать, если сочувственно будем относиться к погибающим в неверии братьям нашим, если будем далеки от того, чтобы просить жестокой кары для них, Господь благословит и нас, что поняли, какого духа надлежит нам быть, – духа любви, кротости и милосердия.
Если мы проникнемся подлинно христианским духом, то никогда не посмеем просить у Бога наказания для тех, кто даже издевается над именем Его, предоставив суд единому праведному Судии. Будем помнить, что мы не имеем никакого права осуждать, потому что сами заслуживаем суда Божия. Зная это, будем просить у Бога прощения наших собственных грехов. Аминь».
Яблочный Спас.
Можно ли освящать яблоки из «Ашана»? – Из «Ашана» ещё можно, а из «Пятёрочки», поди, уже не стоит…
Актуальное, про всякие вызовы времени и злобы дня – от Гоголя: «Не гляди!» – шепнул какой-то внутренний голос философу. Не вытерпел он и глянул».
Умер Лев Дуров.
В том месте, где – любимое кино и любимые актёры, пустеет и пустеет, почти совсем пусто… впрочем, так и должно быть; поколения за поколениями, волны приходят, волны уходят.
Однажды, давно, одна девочка спросила священника: «А в раю будут показывать кино?»
Освящение яблок… почему бы и нет.
Слава Богу за Его дары.
Когда Христос приходит в природу, она превращается в свадебную Кану.
И вино становится Вином.
Понравились слова друга: музыкальные экзерсисы митр. Илариона Алфеева как импортозамещение Баха.
Ездили в Петербурге на экскурсию по каналам на маленьком катерочке (въехали на Мойку – ливануло страшенно, с холодным ветром; выключили ливень только на канале Грибоедова; экскурсоводу, пожилой даме университетского вида в ажурной шляпке, и мотористу в лёгкой рубашечке – хоть бы хны; привычные).
Проезжаем под Кокушкиным мостом; дама-гид говорит: «А вот знаменитый Кокушкин мост, именно о нём написал Пушкин: «Вот, перешед чрез мост Кокушкин, опёршись локтем о гранит…» Тут Андрюша захихикал, ибо ровно накануне я ему рассказывал, чем именно Пушкин опёрся о гранит; дама-гид поглядела на Андрюшу понимающе и с некоторым заговорщицким уважением.
«Платон мне друг, но истина дороже»…
Думаю, совершенно нехристианское высказывание.
«Кто положит душу свою за други своя» – сказал как раз Тот, Кто был Истина.
(Это по поводу всяких партий и течений церковных, как правых, так и левых).
«…плоды этого дерева хороши, кажутся вкусными, радуют взор и вожделенны они, потому что мудростью и знанием наделяют отведавшего их…» (Быт. 3, 6)
Думаю, здесь – в начале грехопадения – начало наркотической зависимости человека от вещества.
«В веществе есть то, чего нет во мне и что восполняет меня и даёт мне жизнь»…
Забвение того, что в человеке есть ВСЁ (но только тогда, когда он сам – с Богом).
И трагическая неудача достичь искомой полноты себя – без Бога, самостно.
(Флоренский писал про то, что все изобретения человека – попытки восполнить неполноту его органов: зрения, осязания и проч.)
Подумалось…
Когда идёт речь, более ли любить Бога или кого-то ближнего (цитаты из НЗ можно не приводить, я их знаю, не про то речь…) – вспоминаю вопрос, задаваемый ребёнку: «А ты кого больше любишь, маму или папу?»
Вопрос совершенно бесовский.
– Где же был Бог, когда творилось непредставимое, когда евреев жгли в печи Холокоста?
– С ними в печи и был…
– В печи?!. Люди – сожгли Бога в печи?! Разве это может быть?
– Почему же нет… Люди в этом отношении изобретательны и неутомимы… Могут Бога унизить, предать, высмеять, могут гвоздями на кресте приколотить… могут и в печи сжечь.
– Так как же после этого – верить, как жить?
– Наверное, задаться другим вопросом, более, на мой взгляд, важным: сожгли-то сожгли – а вот сгорел Он там или нет?
Как Бог даст…
Вообще, всё в мире – настоящее – тайна, как ни крути.
И нашим прокрустовым ложам умозаключений не поддаётся… и это хорошо.
Виктор Петрович Астафьев, вспоминая о своей дружбе с Рубцовым, о неприкаянной жизни и трагической смерти поэта, рассказывал, как они с женой пытались Рубцова пригреть, остепенить, помочь…
Астафьев говорит с горечью, что, чтобы выжить, нужна бы была Рубцову такая жена, как астафьевская Марья…
И слова дальше: «Да не у каждого жена Марья, а кому Бог даст».
Как важна – семья.
Радость и полнота бытия в семье.
Как никогда, понимаешь это, слушая Баха.
Не удержусь – поделюсь рассказанным в комментарии:
«У моей девятилетней Ани Бах – любимый композитор. Когда я спросила, не тяжело ли для девяти-то лет, ребёнок невозмутимо ответил: „Мама, у Баха было 17 детей, он сочинял музыку, понятную детям!“ И я замолкла».
– Где наша не пропадала?!
– Да везде пропадала…
(Однако, смотри ж ты, опять выползла… не пропала, знать. Ай да наша!…)
По поводу «пропадала» – вспомнил, опять же, свою бабушку…
«Пропасть» значило у неё ещё – «испортиться». «Не ешь простоквашу, она пропала». Производным от сего было «пропастина». Пытаюсь погладить бродячую какую-то собаку: «Тьфу, гладит его!… У его страм! Он бегает жрёт всякую пропастину, а ты его гладишь…».
Иногда «пропастина» означала – «смерть, умирание»: «Ох, поясницу ломит как… видно, перед пропастиной…»
Вчера на вокзале ко мне подошёл бомж, попросил мелочи. Я дал. Он возрадовался и поблагодарил так: «От души, мужик… Ты хоть и бородатый, но вижу, что не хипстер…»
Вот ведь какое слово знает человек без определённого места жительства.
И какие наблюдения за современностью имеет.
( – Мужик, дай мелочи…
– Опасно… дьявол скрывается в мелочах…)
Вот мы тут недавно говорили про хипстеров… Дорогие мои, если кто вздыхает «ничто не вечно под луной», так должен знать, что под луной нет ничего не только вечного, но и мало-мальски нового.
Дембельская мода!… вот уж хипстерство во всей своей красе и широте.
Каким боком я прикоснулся к сему? – тем боком, что, служа в 1985—87 годах на БАМе, в ж.д войсках, второй год службы я был художник в клубе, в Тынде.
А что такое в желдорбате (да и во всех прочих регулярных частях Советской Армии) – художник в клубе? Думаете, это только богомаз, худо-бедно малюющий плакаты, нетвойне, показателичасти и прочую наглядную агитацию?
Как бы не так.
Вышеозначенное – это днём, это для политотдела (поклон вам через века, кстати, начальник клуба товарищ майор Сохатский, мой непосредственный начальник… вы многому меня научили, вы дали мне в дощатом тындинском клубе приют – возможность не ходить жить в роту, это такая привилегия – ну, а то, что вы перед моим дембелем выкрали у меня из стола и уничтожили мою обширную переписку с друзьями и несколько тетрадей дневников – так Бог вам судья… там, я ж вам говорил, не было ничего про расположение части и проч., чем мог бы воспользоваться предполагаемый враг, там была совершенно неуставная шняга про Томаса Манна, Гёте, Моцарта, любовь и поэзию… ну, на всё воля Божия, товарищ майор. Я сейчас, верите ли, очень тепло вспоминаю вас, смешного суетливого человека, обременённого семьёй и заботами, похожего как две капли воды на Луиса Бунюэля, такого же темперамента, как его киноперсонажи… словом, проехали).
Так вот.
Художник в клубе – это не баран чихнул. Он ещё и выразитель всех затаённых чаяний кирзового человечества; это мало что «э, чоткий девочка рисовай, да?», это ещё и законодатель мод Юдашкин в части сей, это высшая инстанция в области законодательства как мод, так и нравов и ещё более высоких нюансов бытия солдаческаго; это демиург – но демиург, имеющий конечно же и мозги, и если и нарушающий в чём-то вековечный канон армейского искусства, то имеющий и харизму доказать, что созданное им «хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно»…
Что исполнял художник для дембелей (я, кстати, почти не встречал художников, которые бы делали то же и для самих демобилизующихся себя, что несомненно свидетельствует о некоем их вкусе…)?
Дембельские блокноты. Туда переписывались адреса реальных и мифических сослуживцев, вклеивались фотокарточки девушек (в том числе – отнятые или выкраденные у молодых бойцов – духанов… Особая тема. У меня маленькое, 3х4, документальное фото моей девушки, украли ночью ещё в учебке, в Щёлково), там рисовались картинки пастиками (стержнями чёрно-красно-зелёно-синими), и вписывались стишки. От классических (изображение следа-протектора сапога и подпись: «Когда б не этот сапог солдата!!!! Тебя б… солдаты НАТО!!!» и прочего такого) до всех тех, до коих могли додуматься хозяин блокнота и его творец.
Дембельские альбомы. Тема бесконечная…
Подробно вспоминать сил сейчас нет; помяну только, что в такие альбомы мало было вклеить фотографии – надо было: раз) изукрасить сами страницы. Самое применяемое было при сём – аналог аэрографа: два пластмассовых корпуса от ручки прикручивались на коробок спичек, узкими отверстиями в непростой стык; потом один конец опускался в тушь (жидкую гуашь; иных красок не имели…), а в другой конец художник художественно дул, и из сопряжённой трубки вылетали капли, более или менее эстетично покрывая страницу; два) украсить обложку. У нас, например, самое распространённое, желаемое и обусловленное каноном было изображение «краба», сиречь – армейская эмблема железнодорожных войск, изготовленная из самых разных подручных материалов (самый распространённый – раскатанная и вывернутая кишками наружу туба от пасты «Поморин», имевшая вид какбэ меди; чеканка на ней совершалась достаточно легко и делалась той же шариковой ручкой).
Примечу, что, после того как ваяние дембельского альбома бывало завершено, оный, из-за количества наклеенных туда фото, налепленных уголков, цацек, вклеенных калек и нанесённых слоёв гуаши и туши, не закрывался и был толще себя втрое.
Кальки. О, это особь статья!… Это рисунки тушью (реже – просто шариковой ручкой) на тонких страницах…
Ох. Стоп.
Простите!…
Я ж начал об армейской моде, то есть о той попугайской одежде, в которой бедные дембеля покидали расположение части…
Чувствую, что этак не скоро доберусь я до финала!…
Тогда напишу так: «ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ»
Думаю вот о Высоцком…
Дело ведь, наверно, не в том, что там – политика, история, выдержанная общественная или житейская линия, и прочее… не в сухом остатке смысла даже.
Чувство языка, вот что. Драйв, волшебство, стихия языка. Живая его вода.
Поэт если общественную остроту и вякнет (случайно, конечно; ежели намеренно – так он уж не поэт, а просто политобозреватель…) – только обмолвится; один услышит – прореагирует истерично типа: «пророк!…», другой: «фуууу, петуха дал!…», – всяк в свою меру жития и разума.
А – язык-то. Речь.
«Лапами грабастая, корабли стараются, тянут баржи с Каспия, тянут-надрываются…»
Высоцкому тут не важна имперская просветительность. Смысл не так важен.
Какая ему разница.
А – речь.
Поёт и поёт.
(На Бродского, примерно, тут сейчас тоже наезжают: одни – он ИМПЕРСКО поёт! потомушто про Украину и про Жукова! – другие: молчите проклятые книги он вас не писал никогда!…
Да и то и то он писал.
Неважно, про или контра гнилых идолов.
Потому что он – поэт.)
Простая мысль: богоизбранный (богоносец тож) народ – это что, лучше других в чём-то?…
Никак нет.
Это просто – избранный для чего-то.
Молоток разве лучше отвертки? Молоток избран для гвоздя, отвертка – для шурупа.
Всю суть мира сего (имею в виду – падшести мира и смыслов этой падшести),и всю разницу между устроениями христианина и нехристианина (тут даже внешние признаки не важны, т.е. носит кто крест или нет, постится или нет, посещает храм Божий как попало в джинсах с кедами или строго в чорных брюках, и проч.) – можно ведь постичь, даже не прибегая к толкованиям св. отцев, сокрытых в томах их трудов.
Можно просто обычную книжку перечитать.
Например, Марио Пьюзо.
Почему его герои так привлекательны для многих?
Харизма, решительность, цельность и пр… но не только это.
Ещё и потому, что герои мафии – олицетворители сути падшести мира.
Перечтём, например, роман «Сицилиец».
Вот почти в конце – когда Майкл так и не спас романтичного разбойника Тури Гильяно, вернулся в Америку без него, и недоумённо спрашивает отца, мол, что за фигня?… мы же должны были спасти оного робингуда, или как?…
«Впервые дон выказал раздражение. Он налил себе ещё рюмочку ликёра и залпом выпил. Затем уставил палец на сына.
– Ты сказал, что хочешь учиться, – сказал он. – Так вот, послушай. Первейшая обязанность человека – оставаться живым. А уже потом следует то, что люди именуют честью. Так вот, это бесчестье, как ты сиё именуешь, я охотно возьму на себя. Я поступил так, чтобы спасти тебе жизнь; в своё время ты тоже поступил бесчестно, чтобы спасти мою. Тебе никогда бы не уехать живым с Сицилии, если бы не дон Кроче. Вот так-то. Ты, может быть, хочешь стать героем, вроде, Гильяно, легендой? И мертвецом? Я люблю его как сына моих друзей, но не завидую его славе. Ты жив, а он мёртв. Всегда помни это и живи так, чтобы быть не героем, а живым. Со временем герои начинают казаться чудаками.
Майкл вздохнул.
– У Гильяно не было выбора, – сказал, он.
– Нам в этом отношении больше повезло, – сказал дон.
Таков был первый урок, полученный Майклом от отца, его он запомнил лучше всего. Это окрасит всю его дальнейшую жизнь, подтолкнёт к страшным решениям, которые раньше ему и в голову бы не пришли. Это изменит его представление о чести и уменьшит преклонение перед героизмом. Это поможет ему выжить, но сделает несчастным. Ибо Майкл – в противоположность своему отцу – завидовал славе Гильяно».
В общем, вечна ли ВОТ ЭТА жизнь или временна, – примерно таков выбор вашей мысли и вашего сердца.
(имхо: замечательный фильм Копполы всё это показывает ещё более ярко, лаконично и трезво, чем сами книги Пьюзо).
«Смеётся над ослом тот, кто не осмеливается смеяться над его Хозяином».
Любой поп, от медиазнамений пререкаемых до… – не есть ли всего лишь осёл Его?… орущий, похотливый и своенравный, тупой, как онагр, – или послушный и работящий Платеро, кротко смаргивающий с век жалящих мух и слепней…
Всего лишь.
Фильм «Страшные сказки» Матео Гарроне.
Детям, разумеется, не смотреть (сюжеты сказок там самые расхожие, сиречь – кровавые, как вообще в сказках братьев Гримм, Афанасьева, и в любых народных…).
Великолепная Сельма Хайек…
думаю о её персонаже.
Насколько жутко современно…
сколько матерей, родивших и вырастивших сыночков «для себя», исковеркавших им жизнь.
Не по злому умыслу – а потому что сами кем-то, чем-то покалечены и несчастны, сами жаждут тепла, любви и смысла.
Люто страдающих, потому что «он ушёл – у него жена, злодейка, дрянь, его недостойна!… он забыл и предал мать!…»
Или оставивших, законсервировавших сына при себе – и теперь тяготящихся им, взрослым…
Страшно.
Помоги им, Господи, как-нибудь.
Ван Гог о картине «Звёздная ночь над Роной», из письма к Тео:
«Включая небольшой эскиз на холсте – вкратце: звёздное небо, разрисованное ночью; и, разумеется, газовые рожки фонарей. Небо – аквамариновое, вода – ярко-синяя, земля – розовато-лиловая. Город – синий и фиолетовый. Сам газ светится жёлтым, а его отражение – ярко-золотое, плавно переходящее в зелёно-бронзовый. На аквамариновом поле неба Большая медведица сверкает зелёным и розовым, чья бледная скромность служит контрастом для грубого золотого фонарей. И две разноцветные фигуры влюблённых на переднем плане».
Две мои любимые реки (я человек речной, не морской; на море был раз в жизни) – женские – Ангара и Нева.
В последней мне посчастливилось искупаться вот сейчас, в августе.
Вылезши из воды на песок у Петропавловской крепости и произнеся вслух «Ангара», я тут же нашёл земляка, вернее, землячку – рядом со мной, уткнувшись носом в песок, лежала довольно молодая, не старше сорока, женщина. Встрепенулась: «А вы что, с Ангары?!» – «Да, из Богучан» – «А я из Невонки!» – «Инбахинский леспромхоз!…» – «Ну да!» – «А я ведь и там жил, в детстве, с 4 по 6 класс!… Манзя-Невонка-Богучаны!…»
Узелки, узелки, ниточки (по словам Наталии Леонидовны Трауберг) … ничего случайного.
Думаю: насколько отличается человек 20-ти лет от человека 50-ти лет?… (не человек «вообще», конечно, «вообще» не бывает, а просто человек – я сам, например, или мои друзья и знакомые (кто ещё жив), словом, те, кого могу наблюдать).
Наверное, мало чем, в сущности.
Если про человека говорят: «Он и в старости сохранил ясность ума и живость чувств!» – это что значит, если на русский перевести? Значит, наверное, то, что человек с возрастом не превратился в сельдерей (точнее, превратился НЕ ВЕСЬ – с возрастом мы все неизбежно потихоньку сельдереем, и я, и ты, и вот ты, да и ты, красавица, тоже…), но чем-то этаким, важным, увлекательным, горит всё ещё его сердце, что-то его вдохновляет. А ведь, по сути, если не брать во внимание цыганскую пестроту частностей, воспламеняет-то одно и то же, хоть вьюношу, хоть старика, не правда ли? И божество, и вдохновенье, и жизнь, и слёзы, и любовь.
Но всё-таки разница есть.
Что-то да наживает человек к 50-ти годам.
И важным из нажитого (не единственным, но одним из) мне видится – познание окоёмов сущего.
В практическом даже смысле. В ветхозаветном.
О чём говорит народная поговорка: «Знай край, да не падай».
Мой отчим, Демид Александрович Скурихин, коренной ангарец, рыбак и охотник, принёс как-то домой щенков (вообще, собаки у нас в ограде жили всегда). Маленьких ещё, полуслепых. И показывал мне, как их воспитывают. Воспитание начиналось с того, что их посадили на табуретку, они там скулили, ползли как личинки туда и сюда, и в сём ползании познавали, нащупывали всем своим существом край табуретки – отшатывались от него, ибо за ним – погибель.
Вот примерно это – начальное – и есть «Богоизбранность» и «святость», отделённость.
Взятые в удел (на табуретку); обучаемые – краям мироздания.
Напомнила Юлия Трубихина…
Это стихотворение я прочитал когда-то в альманахе «Петрополь». Это в начале 90-х были такие полусамиздатовские книжечки, небольшого формата, в мягких обложках типографски кислотных розово-жёлто-зелёных цветов, книжечки, из-за неважной проклеенности блока рассыпающиеся в руках…
Стихотворение – я не был ещё крещён, и про о. Александра знал немного – меня потрясло.
«Выступит соль на топоре»… мороз по коже.
Сравнение с Люцифером меня покоробило, помню; разве что – как воспоминание о первом достоинстве ангела?…
Но сама атмосфера стиха – Шварц есть Шварц – точная необыкновенно.
Атмосфера видимой в православном ракурсе борьбы ангелов с бесами за душу усопшего; атмосфера трагедии, сирости и Богоизбранности.
Елена Шварц
ЗАРУБЛЕННЫЙ СВЯЩЕННИК
В церковь старушка спешит
(Непременно надо согбенную),
Ворона кричит через размокший снег,
Со слезой радуется
Здешний навек человек.
Тает в углу мертвец
С молитвой, ко лбу прилипшей,
Может, впечатается в кость
И отпрянут духи под крышкой.
Священник, погибший при начале конца,
Похожий на Люцифера и Отца,
Немного светский и слишком деятельный,
Но избранный в жертву (назло чертям?),
Может, кровью своею – верите ли? —
Пропитает ворону, старушку и храм.
Снег не просыплется больше в юдоль,
Разве снизу пойдёт – от земли – в январе?
Наша скоро утихнет боль,
Но выступит соль на топоре.
1992
Подумалось: как бы ни была порой черна и невыносима жизнь, со всеми её скорбями, болезнями, грехами, нелепыми безобразиями, – это ещё не ад.
Потому что Господь-то – вот же Он.
Ад – это, кратко рещи, место, где Бога нет, так я примерно думаю. Всё, может, остальное и есть – а Бога нет.
Вечер – а мамы нет, и ребёнок один… Уже ночь, и чернота в окнах смотрит внутрь комнаты слепыми глазами фонарей, и тени по потолку шелестят, выплывают и уплывают в пустоту, а мамы всё нет.
В комнате вот и игрушки тебе, и телевизор, но зачем оно всё, пока она не пришла…
Примерно так.
Дневники Елены Шварц – пятый томик её собрания сочинений, изданного «Пушкинским фондом».
2004, 29—30 сент.
«Что ж одиночество – и одиночества испробуй суп вчерашний, как я догадывалась в юности. Оно так внезапно наступило. Сегодня подумала о доме – для тюрьмы слишком благоустроенно, а для монастыря слишком много развлечений».
Пишет об одиночестве, а читаешь это – и собственное одиночество немного отступает…
(вообще, чтение дневников именно так на меня действует зачастую).
О чём думаю…
О том, например, что алкоголик (настоящий, не путать с просто пьяницей), ежели он кается и борется со своей страшной болезнью, бывает так близок к Богу, как не бывает человек добропорядочный.
Из интервью Шагина, заглавного митька: «Ведь – сейчас скажу уже азбучную истину – понять алкоголика полностью может только такой же алкоголик. Ну, или святой».
(Кстати, о митьках: говорят, выставка открылась, где-то на Пречистенке?…)
Ив Бонфуа, в переводах М. Гринберга.
«Я любил выходить из дома на заре. Время Дремало в очаге, уткнув лицо в золу…»
Собственно, поэты пишут о рае – вчерашнем (потерянном), завтрашнем (чаемом), реже – сегодняшнем.
Рае, совокуплённом с адом, внешним, внутренним.
Мне это представляется почему-то (Бонфуа напомнил): пожарище, всё погибло и рухнуло; но угли ещё тлеют, и вот в это пепелище – разбить свежее яйцо, чтоб поджарить яичницу…
Минута, пока живое дрожащее влажное яйцо ещё свежо среди пепла.
Все мы хотим знать волю Божию – о себе, о своих обстоятельствах, о своей жизни.
А Бог хочет, чтоб мы знали – Его Самого. Чувствуете разницу?
Вот недавно Виталий Пуханов (один из тех современных поэтов, кто не только поэты, но и визионеры, чувствующие плоть времени и места; их немного, их, может быть, восемь, но такие сегодня таки да, есть) написал у себя в фб, горько (это поди он так думал) юродствуя:
«Прекрасно в нас влюблённое вино И добрый хлеб, что в печь за нас садится»
А я подумал: ну и никакого юродства, в общем-то. Мы-то, христиане, знаем, что именно так оно и есть: Вино в нас влюблено, и Хлеб за нас – и на крест, и в печь, и в закоулки и тупики наших состояний и обстояний…
Тело и Кровь Его. Он Сам.
«Не только из русской истории, но и из русской «культуры» не выкинешь ни Пушкина, ни Суворова, ни Чернышевского, ни Серафима Саровского. Но если нельзя выкинуть, то не так-то легко их и «соединить», увидеть их всех в какой-то общей перспективе, претворить в каком-то едином «синтезе».
Поэтому, когда мы, русские, говорим о культуре, мы обычно в действительности, и чаще всего даже подсознательно, выбираем себе нашу культуру, – ту, с которой чувствуем себя духовно связанными».
То-то и оно…
Вообще, о. Александра Шмемана я бы поставил в ряд (конечно, не совсем удачное выражение – при чём тут «табели о рангах», но всё же) с главными мыслителями ХХ века – которых ещё не расслышал и не понял пока век ХХI…
22 сентября – память святых Иоакима и Анны, родителей Пресвятой Богородицы.
Да, история Иоакима и Анны очень напоминает бродячий сюжет сказок: жили-были муж да жена, король да королева, старик да старуха, етс., были они бездетны, и вот чудесным образом – съела ли жена сердце морского чудища, закутала ли в платок полешко, и т. д. – посылается им на старости сынок Лутонюшка, чудесный богатырь…
И что из того, коли напоминает?
сказка есть не просто сказка, но миф; а миф не есть выдумка, но отражение настоящей реальности.
Величаем, величаем Тя, Пресвятая Дево, и чтим святых Твоих родителей, и преславное славим рождество Твое.
– Я вон к тому батюшке всегда на исповедь хожу.
– Да? А он что, прозорливый? Или сильный молитвенник?…
– Да не то чтобы… обыкновенный.
– Руководит?
– Да нет… чаще самой думать предоставляет…
– А чего же – именно к нему?
– Ну… не знаю. Он когда в первый раз благословил, я к руке приложилась, смотрю – рука исцарапанная, так, знаешь… характерно. Значит, кот дома есть… ну, думаю, – наш человек.
Возле станции метро – лотки с яркой печатной продукцией: журналы, календари, книжки.
Среди книжек есть как дельные, так и наукообразные (в моём восприятии «наукообразные» графически видится как «паукообразные»).
Одна из книжек называется «Геракл – праотец славян».
К сему:
«Только змеи сбрасывают кожу, Мы меняем души, не тела…»
Так поступает и история; сбрасывает сама себя, обновляется и, новорождённая, ползёт дальше.
А к скинутому стерву – сбираются носовские с фоменками, потирают ручки, берутся за пильцы свои и топорики и, кряхтя и приговаривая, рубят сброшенное на кусочки, на пазлы; и составляют всё новых и новых кадавров, на потеху и позорище потребителю.
Страшно любя «Волхва» Фаулза, и именно что перевод Кузьминского, вспомнил тут:
Платон обожал до зубовного скрежета Небесный аналог свекольника свежего. Но сколько ни думай про эйдосный борщ, В тарелку его всё равно не нальёшь.
(со всем согласен, кроме разве одного: свекольник и борщ – не одно и то же)
Ища материалы к реферату по Книге Иова, наткнулся на просторах интернета на уже готовый реферат.
Радует уже курсив в начале страницы: «Книга Иова 1. – раздел Кулинария, Стенограмма радиопередач.»
Ну и далее ещё радостнее:
«Книга Иова среди других книг Ветхого Завета особая. Она может быть одна такая, потому что она как будто допрашивает человека. На ней поверяются убеждения человека: вера-безверие, христианство – иудейство, стиль мышления западного христианства, христианского востока. Начало мудрости – страх Божий. Об этом разнообразно говорят книги Ветхого Завета, однако спросим, какая из Книг Ветхого Завета специально говорит о том, что есть страх Божий и научает мудрости? Это книга Иова».
Вот ещё перл:
«Богословие, уклонившееся от мудрости, не излагается в Ветхом Завете нигде, только в Книге Иова. В Ветхом Завете также нигде не излагается учение о сатане, только в Книге Иова.
Наверное, ошибочное богословие и демонология – вещи слишком опасные для ума, однако книга Иова включает в себя и то и другое. Она научает такой мудрости, которая покрывает эти опасности и побеждает их. Книга Иова самая сложная книга Ветхого Завета и в богословском отношении и по языку. К ней просто не подступишься».
(впрочем, с последней мыслью готов согласиться)
Что так поздно, осень, в гости к нам пришла, Уж не хочет сердце света и тепла.
Кто-то рассказал мне однажды молитву:
«Как хорошо, Господи! только бы лучше не было».
Депрессия и вакуум смысла – эпидемия; один за другим страдающие этим приходят, в том числе в храм к священнику; и сам священник такой же, и не он один…
Читаем у Франкла, в работе «Экзистенциальная динамика и невротическое бегство»:
«Мне представляется, что экзистенциальный вакуум является следствием двойной потери: потери инстинктов, обеспечивающих безопасность животного в окружающем мире, и в более поздний период потери традиций, которым подчинялась жизнь человека в прежние времена. Сегодня инстинкты не подсказывают человеку, как он должен действовать, равно как и традиции больше не являются руководством к действию».
Это, вроде бы, и так; про это множество раз говорено теми и семи…
Думаю о том, что сама вот эта потеря традиций сама уже достаточно давно успела стать – традицией.
(Всё, что отсюда вытекает, етс).
Болящий дух врачует песнопенье…
У метро «Чистые Пруды» есть такая щель под названием «У дяди Бори».
Там музыка всякая продаётся. Рок в основном.
Ну и некое количество того, что эти рокеры называют «классика».
Вот я там ХТК нашёл весь, «Фабиана», «Страсти» Шютца на СД…
И вчера вот – Моцарта, фортепьянные концерты №13,15,16,17,18,19, исполняют музыканты из Зальцбурга.
Сущая лечоба (по революцьонному выражению).
К портрету современника (по мотивам прочитанного там и сям в ленте):
– идти пешком девять км до райцентра под дождём по просёлочной непролазной дороге, чтобы в почтовом отделении обрести связь и настрочить со смартфона в фейсбук: «Наконец я на даче! ни убивающего душу и мозги интернета, ни мобильной связи, единение с природой, какая благодать!…»
(ну и ещё девять км обратно, разумеется)
2 октября Шукшин умер.
Вот думаю…
Христианами – их никак нельзя назвать. Это ясно.
(разве что в сопливо-розовом пиетическом смысле сегодняшнего времечка: «христианин – тот, кто хороший!…»)
Но они все… как бы сказать… настоящие.
Слава Тебе, Боже! я жизнь свою провёл среди них. Большую часть.
Я их видел, немногих, но – «таких».
Когда они уходят – как-то особо тошно. Остаёшься как и обычно один, но… как бы наутро с похмелья, посередь лесопилки или чего-то такого («на работе»), в загаженном балке, на дощатом столе – пустая банка из-под кильки, засохший наломанный хлеб, мухи, пустая залапанная пальцами стеклотара…
Но над тайгой – рассвет.
Все обратили внимание на песню Высоцкого, спетую на смерть Шукшина: после слов «но в слёзы мужиков вгоняя» – пауза такая… и бренчат струны.
Бренчать; делать; не подать виду.
Преподобне отче Сергие, наставниче монахов и собеседниче ангелов…
«Наставниче монахов»:
Всем известно, что преп. Сергий и его радонежские собратия стали родоначальниками огромного количества монастырей, внесли вклад в культуру и государственность Руси, и пр.
Но я не про это.
А про самую душу русской святости – как на картинах Нестерова («Сияние серого цвета», по Честертону) – про анонимность.
Если бы преподобному Андрею Рублёву кто-то сказал про авторские права, копирайт и про всё такое – он бы просто не понял, о чём речь… И преподобный Сергий – трудов не писал.
Ни книги, ни иконы – не надписывались; утверждение себя родного и неповторимого, «автора», в «табели о рангах» – было немыслимо…
Кому-то тут видится неразвитость русской религиозной культуры («Взяли не глядя греческое, сунули в гугл-переводчик, и пользуются!…») – а я (вслед, например, за Карташовым) вижу и некую особенность русской святости: сирость.
(Что такое, к слову рещи, наши имена!… они ведь – и не наши; они – знаки, чтобы различить каждого из нас в толпе…
Настоящие имена свои мы обретём и познаем только – в Царстве, когда даст Господь каждому белый камень, и на камне – написано НАСТОЯЩЕЕ имя, которого никто не знает, только тот, кто получает…).
Есть таки русская святость. И это прекрасно. И рядом с ней есть святость – грузинская, еврейская, европейская, и так далее.
Люди в Церкви ведь и не должны быть одинаковыми, как солдатики – дети одной оловянной ложки.
Кто думает, что должны – либерально ли, консервативно ли думает, неважно – тот дитя комсомола и КПСС, не Церкви…
«И жизнь поёт на всех щебетах мира».
«Собеседниче ангелов»:
Подумалось: ангелы – слуги Божьи, активное подразделение, ими держится и управляется вся Вселенная, от механизмов вращения галактик до хода водомерки по глади пруда, от вулкана до сердца человеческого… Ребёнок подрос, стал большой, ему теперь доверено многое, он тоже включился в активный труд в хозяйстве Отца – вот что примерно значит «собеседниче ангелов».
Что такое наша жизнь, подлинная жизнь…
Антоновка.
Кислая, пряная, ароматная, никем не ценимая… падалица.
Даже искусницы печения шарлоток, «мастерицы виноватых взоров», устают и отчаиваются, – так она обильна.
Точки сбоку. Червь поядаяй.
Падение, глухое, на доски крыльца, стук в тишине, – и так всю долгую предосеннюю ночь…
Пока не взойдёт день.
Приложимо ко всей нашей постмодернистской обстановке:
«это всё придумал Миядзаки в восемнадцатом году» (Наша жизнь похожа на жизнь, как колдунья Юбаба – на сестру её Дзенибу…)
Типичная реакция закоренелого фб-пользователя на любое проявление мирового зла:
«Но откуда у меня с ним 108 общих друзей?!»
Петербург вот не застал татаро-монгольского ига.
А Москва до сих пор пахнет нравами ордынской ханской ставки…
Карта московского метро – как трещины на бараньей лопатке.
Думаю: если бы Христос пришёл в мир современного кинематографа, как бы мы Его опознали?…
Правильно: Он бы якшался с самыми отверженными, сиречь с зомбеями.
(это я включил «Землю мёртвых» Ромеро.
Не знаю, как там дальше, но в первых кадрах – замечательный диалог.
Там истребители зомбеев, люди из мира живых, смотрят на оных из укрытия.
– Между нами и ими – большая разница…
– Да?…
– Они притворяются живыми.
– А мы?… разве не притворяемся живыми?…)
Алкоголизм, махровый цветок на грядке самости, гордыни – в процессе его преодоления есть начаток того, что мы в Церкви именуем соборностью.
Осознать, признать себя погибающим, и призвать на помощь Бога – раз и людей – два.
Смириться с тем, что – не бэтмен.
Вопросить «как спастись?!» – и воззвать «помогите!»
Собственно, ответом на это – и есть Церковь, койнония, семья.
Присоединение к Триединому Богу.
дорогая моя столица,
золотая моя орда…
при всей неприютности Москвы, при всех её тротуарных плитках и неверии слезам… Москва – огромный миниатюрный (иначе не скажешь; был у моего Саввы такой «гигантский карлик») образ России.
Про Валаама:
Хорошая мысля
Приходит от осля.
По поводу пятого и предыдущих сезонов «ИГРЫ ПРЕСТОЛОВ»:
Вот думаю: насколько жизнь вечная, настоящая, подлинная, – проще и ярче, чем наша запутанная, временная, доооооолгая падшая смертная…
Вот взывают нецыи к Богу в простоте и порыве: воскреси нам Неда Старка, Джона Сноу и Короля-за-Стеной!…
А Господь говорит: Да я разве против!… я хоть щас.
Но вот вы Мне вокресите сперва вот этого – вертящего своими героями как хочет (как будто хоть что-то понял в карусельной мясорубке жизни) толстого, икающего и пукающего, смертного, 1948 года рождения упёртого старика, Джорджа Мартина, со всеми его котами и кошками, с его возлюбленными клубами «Нью-Йорк Джетс» и «Нью-Йорк Метс», крещённого в католичестве, но попробуй его спроси о вере – так и выпячивает то верхнюю атеистическую, то нижнюю агностическую губу…
Да просто тёщу свою или сына своего – преобразите.
Да хотя бы в чём-то – себя самого.
Хоть на йоту.
Да хоть захотите преобразить.
…и что? как оно?
легко?
…то-то.
Сегодня умер Юрий Мамлеев.
«Москва нежилась, древнела, отдыхала и успокаивалась в лучах ещё не заходящего вечернего солнца. Стояло лето 197… года, и небо над Москвой было таким бездонно-чистым и открытым, как будто в мире наступало какое-то сверхъестественно безмятежное время».
Кто бы и как ни относился к его творчеству – но Мамлеев необыкновенно ЦЕЛЕН.
Нынешнему суетному веку даже трудно понять, что это такое…
ЗАДРЕМАЛ В СКВЕРЕ НАД КНИГОЙ
Вот за облаком мятое облако
Поплывёт между сомкнутых век,
И на чёрную книгу Мамлеева
Умозрительный выпадет снег, —
С края жизни твоей, с края зрения,
Или с края скамьи, может быть,
Кто-то встал и уходит тихонечко,
Навсегда, чтоб тебя не будить.
Изменить одну буковку в официальном сообщении фб, вылезшем с утра:
«…вы добавили друг другу в друзья…» – и сразу красочная картина: вековечная коммунальная кухня, Ада Петровна потихоньку добавляет Рае Ивановне в кастрюлю керосину, в то время как Рая Ивановна добавляет Аде Петровне в сковородку персоли.
В церковнославянском языке есть правило, которое мне, например, нравится (странно, да – правило и вдруг нравится!… типа про закон: паче мёда устом моим).
Правило простое: читаем так, как написано.
То есть если «хлеб наш насущный даждь нам днесь» – то «хлеп» и «дашть» есть ошибка.
Ещё то есть: чтоб прочесть, надо над собой, над своим речевым аппаратом, усилие/насилие некое совершить.
Благоутробное.
(и никакой буквы «ё»).
И вот с этой точки зрения пою я, не торопясь, главное – не торопясь! – известные строки советской песни:
И снег, и ветер,
и звЕзд ночный полЕт,
меня моЕ сердце
в тревожную даль зовЕЕЕт…
Спели?
Почувствовали ли, как на йоту изменилось ваше мироощущение?…
Книга Иова потрясает вся.
Но вот это место мне особенно дорого:
«И услышали трое друзей Иова о всех этих несчастьях, постигших его, и пошли каждый из своего места: Елифаз Феманитянин, Вилдад Савхеянин и Софар Наамитянин, и сошлись, чтобы идти вместе сетовать с ним и утешать его.
И подняв глаза свои издали, они не узнали его; и возвысили голос свой и зарыдали; и разодрал каждый верхнюю одежду свою, и бросали пыль над головами своими к небу.
И сидели с ним на земле семь дней и семь ночей; и никто не говорил ему ни слова, ибо видели, что страдание его весьма велико».
Из разговоров в алтаре:
– Тибет этот – опасное место… с его далай-ламами… Вот один православный епископ всё увлекался этим, вообще всякой инославной духовностью. И поехал, совершил туда восхождение, к этим ламам… А потом раз – и запил…
– И то верно. Чтоб запить, зачем в Тибет ехать? можно и сразу, на месте…
Время от времени меня спрашивают, почему я никак не хочу стать «своим в среде» (духовенства, например), любить начальство, делать хоть какую-то карьеру и проч., я же отвечаю сказочкой (какого она происхождения и где прочёл – не помню).
Жил-был мельник.
Был у него кот, и был осёл.
И вот как-то беседовали кот и осёл о жизни. Осёл говорит: «Ну вот почему так получается? Я всю жизнь работаю на хозяина – а он относится ко мне грубо, заставляет таскать тяжеленные мешки, лупит палкой, живу я в ветхом сарае… А ты, кот, вроде бы, особо не трудишься, а спишь на хозяйской кровати, кормят тебя вкусно, ласкают и умиляются…» – «Ха, сказал кот. Просто веди себя как я! Вот хозяин придёт усталый, сядет – я вспрыгну к нему на колени, громко замурлыкаю, потрусь о него своей шёрсткой, приласкаюсь – хозяину так приятно!…»
Осёл намотал на ус эти слова.
И, когда вечером уставший мельник присел на завалинку, осёл взгромоздился ему на колени со всеми копытами, заревел во всю глотку, стал тереться о него башкой…
Хозяин спихнул его и заорал: «Э, да наш осёл с ума спятил, заболел, видно!» – и отвели осла на живодёрню.
К сему же: конформизм – такой мальстрём, и как выбраться, если край воронки цепляет, и проч.
О тягостной ситуации, когда общаешься с тем, с кем никак не хочешь, но вынужден, а потом, набравшись духу, прекращаешь общение, и о рефлексии по этому поводу, бабушка Фая говорила, утешая меня: «Да и чо тебе с ними, поросят крестить?»
Случайно увидел на прав. сайте циферку: прав. гимназия Василия Великого, град Москва. Обучение – разовый взнос 600 тысяч, и за каждый год ещё по 500 тысяч…
Вот думаю о тех, кто отдал таки туда детей: если имеешь такие деньги, на хрена тебе ещё и православие?…
Визбор: «Люди Флинта гимн морям поют…»
Ага, а то как же.
Гимн морям они пели.
Если чего и хотели люди Флинта, то во-первых избежать виселицы, а во-вторых – денег.
За это я, например, люблю «Остров сокровищ» Стивенсона.
Во-первых, минимум прилагательных. Объект и действие; существительное и глагол.
Во-вторых, никакой романтизации пиратства. Как есть, так и есть…
Но такое жизнеутверждение.
(У Саббатини я нашёл только подтверждение сего; реальная неблагоутробная обстановка – и Питер Блад, человек, действующий так, как он хочет…).
И как всегда – любовь спасает всё.
«Круглов, выйди из класса!…»
Как они близко, «детства моего чистые глазеёнки»… всегда – вот они.
Это я роюсь в своих записных тетрадях.
Там у меня, как у того троешника, записано всё подряд: адреса, телефоны, планируемые действия, всякое по учёбе в семинарии, так что найти нужное бывает…
Ага!! думаете, сейчас скажу «трудно»?
Как бы не так.
Легко.
Просто тут есть система, непонятная стороннему взгляду, но памятная мне самому…
Ведь, в конце концов, «капитал-то у мово вани в голове», и, если откажет мозг, то все эти подручные записи ничего не спасут.
А пока что – ориентируюсь в них свободно.
Так вот.
Довелось мне в сентябре быть у десятиклассника Андрюши на родительском собрании.
Я человек в некоторой степени законопослушный; пришёл, отсидел, всё, что надо, поимел себе в виду.
Но не суть.
А суть – про неистребимость навыков, благоприобретённых в детстве и отрочестве.
Листаю тетрадь – вижу запись, которую вёл на том собрании.
И вижу, что со школьных времён, когда я рисовал цельными уроками и был за то прещаем учителями, мало что изменилось:
Вчера на радио «Культура» записывал передачу с Владимиром Губайловским.
Слушая одно его стихотворение, подумал: а ведь верно. Тот, кто борется с самим собой, бывает одновременно не только победителем, но и побеждённым.
«Уход за волосами» – облысел, а потом умер.
Всенощная под воскресенье; кто-то её служит, кто-то пошёл исповедовать, остальные – вынимают частицы из просфорок. Просфорок – гора, несколько сотен. Налаженный механический ритм движений: воткнул копьецо – выдернул частицу – в чашку, просфорку в корзину, и тд., и тд.
Живо вспомнилось детство: как долгими зимними вечерами в Богучанах всей семьёй за большим столом в таком же механическом ритме лепили сотни пельменей.
Похожее ощущение: мир, поступательное делание, семья вместе.
И тёплый жёлтый свет сверху: там, за окном, стемнело, там почти ночь; ангел включил над нами лампу, поправил абажур.
Если уничтожить в море всех кровожадных акул и всех опасных электрических скатов – не всплывёт ли на их место ужасный Ктулху?…
Если достичь исцеления от мелких болячек – не всплывёт ли на их место вековечная хроническая хворь?…
Подумалось: наши ежедневные грехи, в которых каемся – порой как чёрные солнцезащитные очки: убери их одномоментно от нас – и мы ослепнем от сияния Настоящего.
А ведь нам жить вечно – именно при этом Свете.
Господи!… вот К ЧЕМУ надо готовиться.
А я чем занимаюсь.
– Батюшка, что делать?!! Не могу удержаться, воззреваю! Всюду, всюду женщины: на улице, в интернете… Воззреваю!
– Да… как рече наш русский народ, бедному ванюшке везде порносайтушки…
Стена Плача вся забита записками…
Эти записки приравнены к священным текстам: дважды в год, перед праздниками Песах и Йом Кипур, их аккуратно вытаскивают из щелей длинным штырём, пакуют в мешки и везут хоронить на кладбище.
Москвичи часто хвалят Сергиев Посад за экологию и воздух.
Тем не менее, несколько раз в месяц по утрам в воздухе (в районе Новоугличского шоссе, по крайней мере) стоит стойкий запах формальдегида (по-русски говоря, так пахнет, когда циркуляркой пилят ДСП, в его состав входят формальдегидные смолы).
Какая-то зараза функционирует неподалёку.
Дазайнер: хайдеггеровец-практик.
Часто идёт речь: как пишутся стихи.
По-всякому пишутся.
Ко мне чаще всего картинка приходит, етс.
А иногда – и это сущее мучение – приходит напев.
А никакой идеи, образов и прочего под него совершенно нету.
А напев хочет написаться.
И ходишь как дурак, мыча.
Вот сейчас: напев «Крошка Джон» (ну, в смысле, «Макферсон»).
смельчак, стульчак,
каракипчак
и ксения собчак,
где балерина волочко
лакает молочко
и тратата, и блаблабла,
и, б…, е…а м…,
и нам хоть треснь под эту песнь
не страшно умирать
Хоть тресни, в самом деле.
(и ходишь, как дурак, мыча,
рыча и щебеча)
Быть – я не могу, так хотя бы – выглядеть…
Ничего нас не спасает ни от чего, только – любовь.
С тем, кто тебя любит, можно перестать «выглядеть», он принимает тебя таким как есть.
Нет, не потакает злу в тебе, и гневается, бывает, и всё такое… но – принимает всего.
С тем, кто тебя любит, не страшно. Любовь изгоняет страх.
Любить Бога – человека – запятая: самого себя.
Ни одно из трёх не может быть без остальных двух.
А пока этой любви только чаю, но не обрёл – крест: мучаюсь…
Пытаюсь заполнить эту дыру чем попало, симулякрами релаксаций, тем, сем… всё проваливается в дыру.
И этот крест – до времени – неизбежен.
Не позволяй попам лениться! Чтоб воду в ступе не толочь, Попы обязаны молиться И день и ночь, и день и ночь.
Из комментариев, по поводу Розанова и чаемого сужения человека:
С утра, всыпая мюсли в смузи И полня кофеем бокал, «О человек, себя ты сузи!» Д. Карамазов восклицал.
Подошла после службы дама, неопределённого возраста и невеликого объёма, в очках, с рюкзачком, красным сопливым носом и обмотанная шарфом ручной по-видимому вязки, который размеров вышеестественных.
(Читающие всё последующее москвичи: не старайтесь никого угадать – дама иногородняя).
– Батюшка!… Батюшка!!… (произнесено это было так, что мне живо вспомнилась незабвенная Пряхина из «Театрального романа» Булгакова, с её «Бог Господь! Бог Господь!»).
– Да-да?…
– Я не знаю, что с ней делать!… Она истерит, буквально истерит!… Она по утрам превращается в чудовище!…
– Э-э?…
– Ну вот по утрам!… Поднимание её в школу – это ад!
– Простите… она – это кто?…
– Дочь, разумеется. Она в меня плюёт, она визжит!… Она неуправляема!… Я не знаю что делать уже. Какую молитву читать?!
– Да, но…
– О нет, выслушайте меня!! У неё от меня тайны! Она дерзит! Это ад, ад! Мы с ней стали как два врага! Я всё, всё ей отдала! Я плохая мать! я плохая мать!!! Я знаю, что я плохая мать!!!
(Батюшка не чужд блоггерства, потому при этих словах в голове у него синё воссиял тэг: #яплохаямать).
– Ей десять лет, но она совершенно неуправляема!…
(У батюшки в голове картинка – модель радиоуправляемого вертолётика, набрасывающегося на управляющего; у какого-то американского фантаста был такой рассказ, как игрушки-солдатики напали на человека…).
– А что будет в шестнадцать?!… Это ад, ад!! Батюшка, как на неё повлиять?!
(Батюшка местами поэт, поэтому при слове «влиять» у него в уме возникла картинка этакой огромной бутыли с коричневато-маслянистой жидкостью, из которой мерными взбульками нечто вливается в нечто… «Дамы с визгом и воплем: – Коньяк! – кинулись от краёв бассейна за колонны. Через несколько секунд бассейн был полон, и кот, трижды перевернувшись…», ну и т.д.).
– Стоп-стоп-стоп, говорю. Скажите, а вы вообще чем занимаетесь в жизни? Ну, кроме того, что, как я понял, вы – мама адского исчадия, чем ещё?
– Я?… я филолог. Я КАДРОВЫЙ филолог!! Я служитель слова, (с вызовом шмыгнув сопливым носом) если хотите!