Я плохо помню, чем занималась после того, как положила трубку. Кажется, разбирала пакет с купленными по дороге домой продуктами. Я все-таки решила немного приготовиться к надвигающемуся празднику и угробила на это почти все оставшиеся деньги. Даже купила раскидистую еловую ветку с десятком крупных шишек. Кажется, уложив продукты в холодильник, я принялась искать, где у нас с Женей припрятаны новогодние украшения. А потом, достав с антресолей кучу коробок с барахлом, бросила все это на пол в прихожей и уселась на корточки у стены.
Телефон молчал. Никто не желал мне звонить и выяснять, являюсь ли я последней, кто вчера видел Ивана живым. Я, наивная, полагала, что мне позвонят сразу же, и добросовестно пыталась восстановить в памяти все детали нашей встречи. Первой и последней. А потом, незаметно для себя, стала думать совсем о другом. Мне подумалось, что если бы я все-таки пригласила Ивана на чай – как следует пригласила – всего этого могло и не случиться. Но я ведь испугалась за свою драгоценную независимость – как же, а вдруг парень начнет делать мне какие-то авансы! Особенно повлиял на мое решение его прощальный поцелуй. Я не привыкла к такой простоте отношений. А пугаться было нечего…
И конечно, меня начала мучить совесть. Эти вечные «если бы, да кабы»… И ничего не помогало, хотя я внушала себе, что это чаепитие все равно состоялось бы при Шурочке. И тогда она узнала бы всю правду, о том, что Женя здесь больше не живет… Хотя… Может, она уже знает? Ведь она пригрозила, что поедет к брату в магазин.
Я заставила себя встать и подойти к телефону. Открыла блокнот, набрала номер магазина. Попросила позвать к телефону Евгения Зотова.
– Он занят, – нелюбезно ответили мне через несколько минут.
– Пожалуйста, передайте ему, чтобы срочно позвонил Наде, – попросила я и добавила: – Это в самом деле срочно.
И стала ждать, пытаясь как-то отвлечься, доставая из коробки елочные украшения. Мы с Женей встречали Новый год всего два раза и оба раза наряжали елку самодельными игрушками. Я привыкла к этому с детства и считала, что только такой наряд на елке принесет в дом счастье. Уже за месяц до Нового года я шила звезды из блестящей цветной тесьмы, делала фонарики из старых бусин и шелковой бахромы… Получалось здорово. Женя тоже мастерил украшения, очень оригинальные. У его бабушки было несколько старинных будильников в жутком виде и нерабочем состоянии. Он их выпросил, когда был еще подростком, и тогда же разобрал на детали. И теперь увешивал елку этими деталями – бронзовыми зубчатыми колесами, пружинами, стрелками… Мне это очень нравилось – во-первых, красиво, во-вторых, символично. Все-таки в полночь начиналось новое время. Теперь, когда я достала все эти самодельные игрушки, у меня возникли сомнения. Вешать их на елку вместе или ограничиться собственными творениями? Пока я раздумывала, зазвонил телефон.
Это был Женя. В каком настроении – по голосу не определишь, так как он говорил очень сдержанно. Телефон стоял у заведующей, и хотя та, в общем, была довольно терпимой дамой, свой кабинет из деликатности не покидала.
– Случилось что-нибудь? – спросил он. Не похоже было, что Женя очень беспокоится.
– Кое-что, – сдержанно, в тон ему ответила я. – Твой друг погиб.
Я услышала тихий, долгий выдох. Потом – пауза. И наконец, все так же спокойно, он спросил:
– Кто именно?
– Иван.
– Кто?!
О, наконец-то его прорвало! Он крикнул так, что я невольно отвела трубку подальше от уха.
– Иван, твой приятель, – повторила я. – Его убили.
– Не может быть, откуда ты это взяла?!
– Мне его подружка сообщила. А сама она узнала где-то час назад. И теперь со мной будет беседовать милиция.
– Постой-постой, – я слышала, как у него садится от волнения голос. – Ты здесь при чем? Как это случилось?
Я объяснила ему ситуацию. Женя, окончательно перестав стесняться в выражениях, закричал:
– Блин, ну теперь ты понимаешь, что нечего всюду совать свой нос?! Если бы ты не заявилась вчера в студию, тебя бы никто не тряс!
Я возмутилась:
– Никто меня и не трясет! Я милиции не боюсь, ведь я простой свидетель! И кстати, у меня тоже есть свидетель, что мы с Иваном расстались у подъезда и он уехал от меня живой!
– Кто же это? Бабушка-соседка?
– Твоя сестра! – выпалила я. – Она ждала меня в подъезде и все видела в окно!
Он умолк. Где-то на заднем плане я расслышала недовольный женский голос. Видимо, заведующей не нравилось, что по служебному телефону ведут столь эмоциональные личные разговоры. Женя быстро извинился, явно не передо мной, и заговорил тише:
– Ты хочешь сказать, Шура вчера приезжала к тебе?
– А ты не знал? Она и к тебе собиралась, чтобы узнать, разбежались мы или нет.
– Ты проговорилась?
– Она сама догадывается. Это нелегко скрыть.
Женя вздохнул и еще раз извинился – видимо, заведующая окончательно потеряла терпение.
– Послушай, Надя, – быстро произнес он. – Сиди дома, никуда не выходи. И если будут звонить, трубку не бери!
– Но почему?
– Я приеду, и мы все обсудим, – отрезал он. – Дождись меня, слышишь?
– Да что обсудим? – удивилась я, но он первый повесил трубку. Перезвонить я не решилась, во второй раз его точно не пригласили бы к телефону.
– Черт! – сказала я, неизвестно кому, и стукнула кулаком по дивану. Что-то больно кольнуло меня в ребро ладони. Я обнаружила, что ударила прямо по большой часовой стрелке – красивой узорной стрелке, которая когда-то отмеряла минуты. На коже выступила бусинка крови, я машинально ее слизнула. Совсем как в детстве, когда ненавидишь йод, перекись и пластырь и думаешь, что никогда не станешь взрослым. Время мне отомстило.
Я так и не нарядила в тот вечер свою еловую ветку. У меня все из рук валилось после этого разговора. Я только поставила ее в воду, в большую керамическую вазу, и через некоторое время меня стали пугать сухие, отчетливые щелчки. Это, чешуйка за чешуйкой, в тепле стали раскрываться шишки.
Поужинала я всухомятку, готовить не хотелось. Потом сварила себе кофе, поставила первый попавшийся под руку диск из Жениной коллекции. И тут же выключила музыку. Я чувствовала себя такой же потерянной, как и в первые дни исчезновения Жени. А может быть, еще хуже. Да, теперь мы общаемся… Но я все меньше его узнаю. Я перестала его понимать, а он отказывается давать объяснения. Это было ужасно. Уж лучше бы я не ходила в музыкальный магазин, не звонила Ивану. В конце концов, я бы как-нибудь перетерпела все это. Я бы справилась…
Я не отнеслась слишком серьезно к запрету Жени выходить из дома и не брать трубку. Скорее всего, он все преувеличил и всерьез решил, что у милиции будут ко мне какие-то претензии. Можно было даже радоваться, что Женя так за меня испугался…
Но радоваться почему-то не хотелось. Конечно, я никуда в тот вечер не пошла – незачем было. А трубку не брала по очень простой причине – мне никто не звонил. Ни одна живая душа. Даже Шурочка – хотя она так и не переговорила с братом. Впрочем, она на меня обиделась. Своим родителям я звонила вчера. Мама спрашивала меня, как мы с Женей собираемся встречать Новый год. Приглашала прийти к ним хотя бы ненадолго. Я ответила, что сама еще не знаю, как все сложится. Кстати, своей маме я тоже ничего не рассказала. Не хотелось выслушивать упреки и соболезнования перед Новым годом. Не хотелось, чтобы меня жалели.
Я бродила по квартире как неприкаянная и не знала, за что взяться. Дел по хозяйству за последние дни накопилось немало, но мне не хотелось ни стирать, ни прибираться. Мне хотелось только, чтобы он наконец приехал. Ведь Женя ясно сказал дождаться его! Вот только не уточнил, к какому часу его ждать.
В тот вечер он так и не приехал. А ранним утром следующего дня я проснулась от громкой музыки у соседей. Немного полежала, не включая света, и чертыхнулась – неужели обязательно начинать праздник в такое дикое время? Сняла с полки будильник, разглядела стрелки. С ума сойти, всего начало восьмого! Но судя по многочисленным шумам, весь дом уже был на ногах. Значит, и мне заснуть не удастся. Слышимость здесь была просто безобразная, я слышала даже, как храпит во сне сосед.
Что ж, придется вставать. Я накинула халат, сунула ноги в теплые тапочки из искусственного меха. Они изображали тигрят, это был подарок Шурочки на мой прошлый день рождения. Ведь по году я Тигр. В этих смешных тапочках я отправилась умываться и только в ванной, уже почистив зубы, вдруг поняла, что, проходя через прихожую, видела свет на кухне. Он пробивался сквозь толстое желтое стекло в двери. Неужели я его не выключила, когда ложилась?
– Доброе утро, – измученным голосом произнес Женя, поднимая голову со сложенных на столе рук. Глаза у него покраснели, светлые волосы растрепались и торчали вихрами. Я прислонилась к дверному косяку.
– У тебя кончился кофе, – сказал он, видя, что я не двигаюсь с места.
– Знаю, – мне наконец удалось поверить, что он вернулся. – Вчера сварила последнюю порцию. Но у меня еще есть чай.
Он поморщился, давая понять, что чай – это не то, что ему нужно. Потом раскрыл стоявший у ножки стола пакет и достал оттуда, как из мешка Деда Мороза, бутылку коньяка, шоколадные конфеты, копченый рулет и пакет мандаринов. Прямо продуктовый заказ (с небольшими поправками на современный выбор продуктов). Такие заказы мои родители получали к Новому году на своем предприятии. Я до сих пор помню, какие давали конфеты и как пахли те три-четыре мандаринки, которые входили в набор. Этот запах ледяных, принесенных с мороза мандаринов навсегда остался для меня связанным с новогодней елкой.
– Давай выпьем, – сказал он, разложив на стол все это богатство.
– С утра? – поинтересовалась я. – Раньше у тебя не было таких привычек.
Он попросил достать рюмки и не разводить демагогию. Я послушалась. Коньяк оказался превосходным – довольно мягким, душистым, чуть обжигающим. Я сразу избавилась от последних остатков сонливости. Да и пора было – музыка у соседей уже гремела вовсю. Видимо, они решили увеличивать громкость с каждым часом, приближающим их к Новому году. Что же будет в полночь?
– Ты, как я понимаю, пришел в гости? – осторожно поинтересовалась я, когда он придвинул мне конфеты.
– Надя, я пока не могу тут жить, – не глядя на меня, произнес он. – Но потом обязательно сделаю так, что мы опять будем вместе.
– Если ты этого хочешь, так и будет, – как можно спокойней ответила я. – Потому что я тоже этого хочу.
Он выпил еще. Наверное, Женя пришел совсем недавно, потому что, когда я коснулась его руки, пальцы у него были совсем ледяные после улицы.
– Ты давно тут сидишь? – спросила я. – Почему ты меня не разбудил?
Вместо ответа он налил мне еще одну рюмку. Я отодвинула ее:
– Больше не хочу. До полуночи у нас еще будет время напиться.
– Но я не смогу остаться до полуночи.
Он по-прежнему не встречался со мной взглядом. А я… Я могла собой гордиться. За эти дни я научилась сносить удары. Если не ждешь ничего хорошего, то перестаешь удивляться плохому. Я и бровью не двинула, когда услышала его заявление. В общем-то я давно поняла, что у него подобралась другая компания на Новый год.
– Если позвонит твоя сестра или мама, что я им скажу? – спросила я, отворачиваясь к плите и беря спички. – Посоветуй, что соврать. Где мы, по легенде, проводим эту ночь?
Он разогнал дым моей сигареты:
– Шура не позвонит.
– Почему?
– Я вчера вечером к ним ездил и все уладил. Они заранее передают тебе свои поздравления… И беспокоить тебя больше не будут.
– И все-таки, что ты им соврал?
Наконец мне удалось поймать его взгляд. Глаза у него были… Какие-то больные. Но может быть, вторая рюмка просто оказалась лишней.
– Я сказал, что мы на несколько дней уезжаем кататься на лыжах, – без улыбки пояснил Женя. – По горящим путевкам.
Я засмеялась, представив себе Шурочкино удивление. Ладно, она вполне могла не знать, что я равнодушна к зимним видам спорта, но уж о своем брате она знала все!
– Как же она тебе поверила? – удивилась я. – Ты же, как школу окончил, на лыжи больше не вставал, сам говорил!
– Мы и поедем туда учиться, – хладнокровно возразил Женя. – И вообще не переживай. Это не твоя головная боль. Кстати…
Он сделал паузу, которая тянулась до тех пор, пока моя сигарета не дотлела до фильтра. Наконец я раздавила окурок, встала, приоткрыла форточку. На улице оказалось на удивление тепло. Я даже слышала, как капает с крыши. Новый год и оттепель…
– Я ведь пришел поговорить о другом, – сказал он наконец.
Я обернулась, а он, столкнувшись со мной взглядом, быстро отвел глаза в сторону. Интересная у него появилась манера. Раньше он столько не суетился.
– Скажи, тебе не звонили из милиции? – спросил он.
Я пожала плечами:
– Ты же запретил мне брать трубку.
– Значит, кто-то звонил?
Я его успокоила, сказав, что просто хотела проверить его реакцию. Мне, в самом деле, было интересно увидеть – встревожится он или нет? Он встревожился, хотя очень старался это скрыть. Но Женя может обманывать кого угодно, только не меня. Я слишком долго любовалась его лицом, чтобы не выучить наизусть все оттенки его мимики.
– Если позвонят, ты скажешь, что ни с каким Иваном никогда не встречалась, – как бы между прочим произнес он. И взял мои сигареты.
В первый момент я ушам своим не поверила. А потом мне стало очень не по себе. Меня обдало какой-то ледяной волной, и в этом была виновата вовсе не приоткрытая форточка.
Но я все-таки ее закрыла. Поставила на плиту чайник. Достала чашки. Мне нужно было заняться чем-то очень обычным, чтобы удержаться на плаву. Потому что реальность начинала мне казаться все менее реальной. В какой-то момент меня даже посетила совершенно безумная мысль. Как-никак, а Женя сейчас живет в своей долгожданной второй жизни. Не знаю уж, какими путями, но он туда попал. А если эта вторая жизнь стала явью, то, может, его первая жизнь окажется всего лишь сном? И в том числе я. Прямо как в той китайской головоломке, про человека, который уснул, и ему приснилось, что он бабочка. Причем бабочка, которой в это время снится, что она тот самый человек. Короче, когда тот несчастный проснулся, он так и не смог разобраться, где же правда, а где сон. Ему все казалось одинаково реальным.
– Что за чушь, – наконец сказала я. Надо было что-то сказать, потому что он снова замолчал. – Почему это я должна врать, что не встречалась с ним?
– Желаешь заполучить проблемы? – спросил он.
– Не понимаю… Ты что – угрожаешь мне?!
– Да я хочу спасти тебя от неприятностей, дурочка, – он даже протянул руку, но я сделала вид, что не замечаю этого. Во мне что-то медленно вскипало, прямо как в чайнике, который уже начинал потихоньку шуметь на огне.
– Может быть, я и дурочка, – пытаясь сдерживаться, произнесла я. – Только не сумасшедшая. Пока еще. И врать милиции не собираюсь. И вообще… Какого черта ты меня просишь об этом?! Ты-то какое отношение имеешь к убийству?!
Женя поджал губы – я видела, что они у него подрагивают. Он тоже был на пределе.
– Никакого отношения, – ответил он. – Успокойся, я не убивал его. И не знал, что его убили. Ты же сама это поняла, когда позвонила мне в магазин.
В самом деле, тогда его реакция была вполне убедительна. Он впервые услышал о смерти Ивана. Однако… Он ведь мог и сыграть это удивление! Последняя мысль напугала меня еще больше. Если он столько врет, значит, у него есть веские причины… Господи, что он натворил?!
– Просто я навел кое-какие справки, – говорил Женя, гоняя по столу пустую рюмку. Вряд ли он сознавал, что делает это, потому что взгляд у него был абсолютно отсутствующий. – Иван вляпался в очень неприятную историю. Не знаю, рассказал он тебе или нет…
– Нет, – не выдержала я. – Мы говорили только о музыке.
– Но может, он тебе сказал, куда собирается ехать после того, как отвезет тебя домой? Он ведь сказал?
– Нет! Ничего он мне не говорил!
Женя внимательно посмотрел на меня:
– Точно?
– Да что ты прицепился?! Точно! Сказал, что ему нужно кое-куда заехать, и в самом деле уехал!
– Оно и к лучшему, – с видимым облегчением ответил Женя. – Чем меньше ты знаешь, тем спокойнее будешь жить. Так вот, я очень боюсь, что кто-то может подумать, что Иван рассказал тебе нечто важное, не касающееся музыки, разумеется. И в первую очередь опасаться в этом случае нужно будет не милиции. А совсем других людей.
Я присела за стол, поймала его руку. Пальцы все еще были ледяные. Я не знала, верить ему или нет. И кому вообще можно верить? Я понимала одно – он ужасно нервничает. Когда он в таком состоянии, у него руки всегда, как у покойника.
– Но как же я могу переменить показания? – мягко спросила я.
– Никаких показаний ты пока не давала, верно?
– Да, но… Подружка Ивана, Ксения, знает, что он подвез меня до дома. Я же сама ей это рассказала!
– Не важно, – бросил он с какой-то непостижимой небрежностью. – Она может болтать что угодно, а ты не подтверждай. Что она скажет в другой раз? Что это ты убила Ивана? Все отрицай. Никто ничего не докажет. И не общайся с нею больше. Я знаю ее, она всегда была слегка не в себе!
– Но Шура видела, как я выходила из его машины! – воскликнула я.
– Она не скажет. То есть скажет, что это было такси, – поправился он. – Это на случай, если кто-то из соседей видел, как ты подъехала на машине. А такси это было или нет – уже никто не вспомнит. Если будут спрашивать тебя о том вечере, говори, что никакого Ивана не видела, даже не знаешь, как он выглядел. Он ушел из студии задолго до того, как туда явилась ты. Так что никто ничего не докажет.
Я выпустила его пальцы, неподвижные, как у манекена. Наклонилась через стол, заглядывая ему в лицо. Жене все-таки пришлось встретиться со мной взглядом. Сперва он смотрел прямо, но потом не выдержал, и его глаза забегали, а потом он отвернулся.
– Так вот зачем ты ездил к своим? – спросила я. – Проинструктировать Шурочку?
Женя не ответил. Он зажег сигарету, встал и ушел в комнату. А я осталась на кухне. Чувствовала я себя ужасно. Если допустить, что он сказал правду и мои показания могут мне повредить… Тогда мне придется противоречить Ксении. Разве я решусь на такое?! Помимо позора, долгих разбирательств, я еще навлеку на себя подозрения. И еще… Ксении и так уже хватило потрясений. А тут еще я заявлю, что никогда не встречалась с Иваном. Как я буду после этого выглядеть в ее глазах? Хорошо, если просто трусихой, которая хочет поменьше общаться с милицией. Но скорее всего, я буду похожа на преступницу. Или сообщницу.
Я вошла в комнату и увидела, что Женя вытащил из-под шкафа дорожную сумку и складывает туда свои вещи. Подставка с дисками уже опустела. Он забрал почти все, оставив на местах дисков пять или шесть.
– Значит, едешь кататься на лыжах? – спросила я, останавливаясь над ним. Женя поднял голову:
– Как у тебя с деньгами?
– Мне хватит.
Я твердо решила ничего у него не брать. Еще не хватало, чтобы мне платили отступного! Но он достал из внутреннего кармана куртки несколько сложенных купюр. Пятисотрублевых.
– А «зеленых» ты еще не срубил на своей новой работе? – спросила я, не прикасаясь к деньгам.
– Если повезет, будут и «зеленые», – пообещал он, снова принимаясь складывать вещи. Он брал только самое лучшее, а лучшего у него было немало. Женя всегда любил хорошо одеться. Деньги он положил на выступ серванта. Спокойно, не упрашивая меня, не обращая внимания на колкости. Как будто ничего особенного не произошло. Он даже спросил, как я собираюсь провести новогоднюю ночь.
– Со своим новым другом, – мило ответила я.
– То есть? – Он встал. Ну и пусть он на две головы меня выше, ну и пусть он мужчина… Но если он попробует влепить мне пощечину, я отвечу тем же самым! Я еще не забыла, как он тряс меня в магазине!
Но бить меня он, кажется, не собирался. Лицо у Жени сделалось какое-то растерянное. Мне это доставило удовольствие, что скрывать.
– Что ты имеешь в виду под словом «друг»? – спросил он наконец.
– То же самое, что имела, когда говорила о тебе своей маме, – ответила я. – Только я с ним еще не спала. Как раз собираюсь.
Он начал улыбаться! Он мне не верил! Конечно, не верил, иначе вряд ли он стал бы так спокойно застегивать набитую до отказа сумку. И даже не раздражался, когда заедала молния. Я почти в отчаянии спросила:
– Ты, похоже, не думаешь, что я еще кому-то нравлюсь?
– Ну почему? Митя от тебя без ума. – Он взвесил сумку на руке, прикидывая, тяжело ли будет нести.
– Кстати, за что ты его так напугал? – осведомилась я, провожая Женю к двери. – Мальчик всего-то навсего проводил меня на презентацию.
– Да никто его не пугал. Это бабушка забила парня, и теперь ему везде мерещатся угрозы, – легко ответил он. – Митька страшно инфантильный, если разобраться, то ему на самом деле лет двенадцать.
Женя потянулся поцеловать меня, но я уклонилась. Он слегка повел плечом. На языке жестов это у него означало – «наплевать».
– Не скажешь, кто твой новый приятель? – спросил он, предлагая поддержать шутку.
– Не скажу, – в том же тоне ответила я. – Чтобы ты и на него наехал со своими крутыми дружками? Кстати…
Я придержала входную дверь, которую он к тому моменту уже успел приоткрыть:
– Когда милиция станет меня спрашивать, подвозил ли меня Иван, я отвечу правду. Твоя сестра может врать, если ей угодно, но тогда она ответит за свои ложные показания. Это наказуемо, между прочим.
Он снова сделал попытку открыть дверь, но я рванула ручку и захлопнула ее:
– Ты слышишь меня?! – теперь я не сдерживалась и перешла на высокие ноты. – Я скажу всю правду! И не собираюсь никого покрывать, даже тебя, если ты в этом замешан! И Ксения тоже скажет правду! Чем ты собрался меня купить?! Своим коньяком, мандаринами?! Или деньгами?! Подавись ты всем этим!
Я бросилась на кухню и смела обратно в пакет все принесенные им продукты. Потом заскочила в комнату и схватила деньги.
– Не делай глупостей, – крикнул он от двери, наблюдая за моими метаниями. – Я ничего не возьму.
– Нет, возьмешь, возьмешь! – я уже кричала. – И я все равно скажу всю правду!
Ну и чего я добилась? Он хлопнул дверью. А когда я, в халате и этих проклятых тигриных тапочках, выскочила на лестницу, его шаги уже раздавались на первом этаже. Он бежал – он сбежал. Я видела в окно, как он сел в стоящую рядом с подъездом машину. Толком я ее не рассмотрела, но сдается мне, это была та самая иномарка, которая фигурировала в жалобах Мити. Не могла же я бежать за машиной по снегу и лужам…