Ночь длинна.
Мальчик вышел из дома, и его тут же окутала пелена утреннего тумана, пахнущего георгинами. Он знал этот запах. Его девочка высаживала георгины около дома каждое лето на аккуратной клумбе, обложенной белыми кирпичами.
Он подошел и провел рукой по влажным цветам. Теперь все в его жизни будет по-другому. Так думают все, кто познал первую любовь, но не дошел до глубины истинной и последней.
Ночь длинна и тем притягательна. Под этой белой сонной луной, висящей на небе, уже начинающем светлеть, можно успеть многое.
Из клумбы георгинов, словно узник из цепей, с шумом выбилась птица и, громко хлопая крыльями, унеслась прочь. Мальчик почувствовал, как по его спине, теплой после постели, волной пробежала омерзительно холодная волна страха. Все было неожиданно, а потому шокировало.
Волна застыла где-то в затылке натянутой резиной.
«Не бойся, ты же мужчина», – вспомнил он слова отца.
Резина стала расслабляться и вскоре безвольно повисла, как тряпка.
«Впереди темно», – подумал он, приказал сам себе не бояться и сделал шаг по тропинке, почти черной на фоне серого окружения.
Мальчик шел домой.
Через несколько шагов он глухо вскрикнул и схватился за лицо. Ветка, свисающая над самой тропинкой, стала на его пути. Чувствуя на руке кровь, мальчик поспешил домой.
Грязный, отвратительно пахнущий человек в плаще, перепачканном спермой, повалил девочку на пол в прихожей.
От его дыхания ее стошнило, но он не давал ей повернуться на бок, разорвал на девочке майку и, скуля, стал ронять ей на грудь капли слюны.
Она задыхалась, пытаясь повернуться, чтобы не захлебнуться, выбивалась из сил, но он держал ее и бешеными, почти желтыми гепатитными глазами пожирал грудь.
Девочка захлебывалась, но в неполных пятнадцать трудно понять, что так приходит смерть. Она дергалась, стараясь освободить свои тридцать восемь килограммов из-под этой гнетущей кучи падали, но не продвигалась ни на сантиметр.
Повизгивая от восторга, он пытался хоть что-то сделать свободной рукой со своим членом. Глядя в стекленеющие глаза девочки, маньяк добился лишь падения очередной порции слизи в свою грязную ладонь с узловатыми пальцами. Он мог насладиться лишь этим, но не превратить девочку в женщину. По той простой причине, что для этого нужен мужчина.
Стараясь не терять ни капли секундного оргазма, и без того уходящего, он впился в обнаженную маленькую грудь зубами. Лишь почувствовав во рту вкус железа, садист, продолжая рычать, скатился с девочки и задышал как подыхающая лошадь, редко и шумно.
Мальчик уже подходил к дому, а в прихожей дома родителей девочки грязный человек в плаще достал из кармана складной нож.
В шесть часов в деревне напротив, через речку, включали громкоговоритель. Первые звуки гимна страны возвещали о том, что наступил новый день. Но радио молчало, значит, шести еще не было.
Внезапно мальчик услышал торопливые, неровные шаги. По тропинке кто-то двигался.
Мальчик уже час как был дома. Он вышел во двор, чтобы полить цветы. День обещал быть жарким, и земля должна была принять воду до восхода солнца.
По тропинке шел человек в сером плаще. Мальчик никогда не видел его в городке. Очевидно, это был чей-то гость, стремящийся уехать на той же электричке, на которой приедут его родители. На шесть семнадцать.
Мальчик сделал шаг к калитке и зацепил ногой металлическую лейку. Она, звякнув, упала на бок.
Человек резко обернулся.
Этой секунды хватило мальчику на то, чтобы понять одну простую вещь. Уверенный в себе, спокойный человек всегда смотрит в глаза. Трус и зверь отведет взгляд.
Сейчас мальчик знал наверняка: человек в мятом плаще боялся.
В деревне, что через речку, хрипло затрещал, заработал громкоговоритель. По радио зазвучал гимн страны.
Мальчик вернулся в дом и подошел к зеркалу. На него смотрел крепкий для своих лет подросток с пластырем на правой брови.
«Папа обязательно спросит, откуда это, – подумалось ему. – Скажу, что ударился об косяк».
Он не хотел выдавать их с девочкой тайну.
Черников вывел «Тойоту» из гаража и стал медленно пробираться между домов. Он ехал к жене, точнее сказать, к вдове Андрея Вирта. В его кармане лежал камень. Откуда он взялся в квартире покойного? Как бриллиант мог быть связан с его смертью? Теперь на эти вопросы предстояло ответить этой женщине.
Он по привычке оставил машину у соседнего дома, бодрым шагом подошел к подъезду и у самой двери замедлил шаг. На лавочке рядом сидели самые желанные источники информации для любого опера – бабушки. Если их разговорить, то можно стать обладателем такого количества информации, какое не содержит ни одна энциклопедия. Весь смысл в том, чтобы потом просеять ее, вычленить сообщения о погоде, пенсии, резком скачке цен на молоко и выкинуть их из головы. В итоге останутся три-четыре фразы в виде текста телеграммы, ровно половина из которых никоим образом не будет иметь отношения к делу. Но одна-две очень часто играют решающую роль.
Черников, покручивая на пальце ключи от машины, быстро осмотрел старушек, убедился в том, что ни одна из них не видела его сутки назад на осмотре, присел на лавку напротив и закурил. Сейчас было глупо задавать бабушкам вопросы, так как с момента обнаружения трупа Вирта разговоры шли только об этом. Оставалось слушать. На всякий случай он посмотрел на часы и успокоился. В его распоряжении было еще около полутора часов. А бабки, естественно, все до единой были главными свидетельницами убийства. Если они кого-то и не видели, то только убийцу. Впрочем, у каждой на сей счет была своя версия.
– Надеждины дружки и пришили муженька, – говорила одна. – Мыслимое ли дело по девкам мотаться!..
– Да и она еще та шалава, – возразила другая. – Андрей как уедет по командировкам, так она и давай мужиков в дом таскать. Ни стыда у бабы, ни совести.
– Знаем мы его командировки. За три дня до беды приехал, ага! В этом – как его?.. – микроавтобусе, с мужиками такими же беспутными, с десяток баб приволок. Я-то видела из окна!
Черников поерзал на лавке. За сексуальные подвиги мужа по ту сторону баррикады жена вырежет ему не глаза, а совсем другое. Пока он терял время.
– А может, это Надька его жизни лишила?
«Вот это уже версия, – подумал Сергей. – Только Надька вряд ли смогла бы справиться со своим стокилограммовым мужем».
– Нет, – возразила старушка, молчавшая до сих пор.
Она сидела, положив руки на костыль, и задумчиво глядела куда-то вдаль.
– Надежда здесь ни при чем. И дружки ее тоже. Это за Аллу ему смерть пришла.
Черников насторожился.
– Что за Алла? – довольно бесцеремонно, как и положено таким персонам, спросила одна представительница старушечьего «домового комитета». – И чего ж ты, Петровна, служивым ничего не сказала?
– Некогда мне, – вдруг заявила старушка с костылем и медленно поднялась. – Недосуг. Зять с дочкой должны скоро приехать. Пойду приберусь.
«Зять с дочкой, – отметил про себя Черников. – Не дочка с зятем, что было бы логичнее для матери, а именно зять с дочкой. Значит, уважает мужиков старая. Но, судя по виду, – только настоящих. Уж больно строга».
Он шагнул в подъезд за ней.
– Вам помочь? – скорее искренне, нежели из-за повода завязать разговор, предложил Сергей.
– Помоги, коли добрый человек.
– Помоги, коли добрый человек.
– Я добрый, – подтвердил Черников, помогая старушке преодолевать ступени. – Я… адвокат. Да, адвокат.
Опираясь на его руку, старушка прошла еще один пролет и тихо произнесла:
– Адвокат!.. Да от тебя дежурной частью за версту несет.
– Как это? – изумился Черников и даже потянул носом.
– Вот-вот! – подтвердила бабушка. – Даже нюхаешь как собака легавая. Мент ты.
Черников замер, остановилась и старушка.
– Ну, мент, – согласился Черников. – Это что, плохо? Хуже, чем бандит?
– А сейчас не поймешь, кто мент, кто бандит. Ты давай веди меня, коли вызвался! Что встал как вкопанный? И не тяни носом как пылесос. Одеколоном не от меня, а от тебя пахнет. По Вирту пришел? Пошли ко мне, поговорим.
– К вам же зять с дочкой должны приехать? – спросил Сергей, чувствуя, как впереди, на правильно выбранной им дороге, начинает мелькать огонек.
Старушка открыла дверь, забрала у Черникова костыль и проворчала:
– Месяц уже, окаянные, не едут. И один бог знает, когда соизволят.
Квартирка, несмотря на скромность обстановки, была чистой и ухоженной. В углу – непременная лампада с рушником и пара икон.
«Одна старая, вторая – из нынешних, церковных, по сто рублей, – мгновенно определил Сергей. – «Троеручица» середины девятнадцатого века и «Владимирская», купленная в местной церкви, не иначе».
– Ты кто у нас будешь, мил человек? – спросила старушка, занося в комнату из кухни чайный набор.
– В отделе по раскрытию убийств работаю, мать, – признался Черников.
– Вот так-то лучше. А то – адвокат!.. Ну а меня Клавдией Петровной Мыскиной зови. А позвала я тебя на улице вот зачем…
– Как это позвали? – не понял Черников.
– Я вас, ментов, за километр чувствую. Знала, что за мной попрешься. Поэтому и сказала про Аллу. А нет никакой Аллы… Не в том дело.
– Что-то больно обидные слова вы говорите, мамаша! – заявил Черников. – Мент, мент… Я – сотрудник полиции.
– Нет, ты – мент, – упрямо возразила бабка, наливая в чашки дымящийся чай. – Причем непременно поганый. Как и все вы. Моего мужа да сына по тюрьмам и лагерям замотали до гробовой доски.
«Ах, вон оно что, – догадался Черников. – Сейчас старая опоит меня зельем да шарахнет дореволюционным утюгом по башке. Таким будет итог моей оперативно-разыскной деятельности. В некрологе напишут, мол, геройски погиб при выполнении служебного долга. Тьфу!..»
– Ну, я-то, предположим, здесь ни при чем.
– Все вы при чем. Из одного помета.
– Мать, я очень занятой человек. – Черников устал от этого бессмысленного разговора. – Если вы хотели со мной поговорить, то начинайте.