Лотту разбудило хихиканье. Вздрогнув, она выпрямилась в кресле-качалке, и ребёнок тревожно толкнулся внутри.
«Опять эти мерзавки!»
С трудом поднявшись, Лотта сошла с крыльца. Кажется, или ветер донёс запах пудинга с патокой?
«Не кажется», – поняла Лотта, ощутив приступ тошноты. Дрянные девчонки всегда приносили сладкое: ссыпали у дуба липкие карамельки, подкладывали листья лопуха с каплями мёда, бросали тёмные крошки домашнего брауни… Играли в кормление фей. Фей!
Лотта давно не верила в сказки. И терпеть не могла соседских детей, что порой пробирались в их сад то через живую изгородь, то через невысокий забор и играли возле дуба. Дуб этот был древним, раскидистым, мрачным – именно таким, каким должно быть дерево из сказки. Лотта сто раз просила Рика, чтобы он срубил его. Вызвал бригаду рабочих и привёл сад в порядок. Но муж неизменно отвечал отказом. Как это так: срубить Этот Дуб? Он же помнил три поколения семьи! Да он сам в детстве облазил его сверху донизу, прочитал под ним сотню книжек, качался на качелях, подвешенных к ветвям…
«И Рик-младший полюбит его», – добавлял муж, ласково гладя её живот. Лотта криво улыбалась и чуток остывала. Какое счастье, что она ждёт мальчика! Лотта, выросшая с тремя сёстрами и не имевшая подруг, терпеть не могла девочек.
Особенно этих. Вэнди и Флору.
Ловкие, как обезьянки, с жабье-широкими ртами, они сразу вызвали неприязнь. А уж когда повадились в сад…
«Да пусть играют. Старины Дуба на всех хватит, – беззаботно говорил щедрый Рик, любивший детей. – Они же не вандалят? Нет. Славные малышки…»
Лотта протестовала. Кричала на «славных малышек» так, что те убегали, сверкая пятками. Сжав кулаки, ходила к соседям и жаловалась, после чего несносные девки затихали на пару недель. Родители мялись, объясняя, что девочки не хотели ничего плохого, они всего лишь угощали фей… воображаемых, разумеется… а крошки могут склевать птички, хорошо же? Они добрые, они не желают зла, но, конечно, это недопустимо, они поговорят с ними, да-да, поговорят…
Однако со временем у дуба вновь появлялись сладкие крошки, а нижние ветви украшали ленточки. Поймать детей с поличным теперь не удавалось. Они всегда успевали улизнуть.
…Как и в этот раз.
«Чертовки!» – подумала Лотта, рассматривая примятую траву и кусочки пудинга на листьях. Рядом, в чудно́й миске из коры, белела лужица сливок.
Сын снова сильно толкнул её, и Лотта поморщилась. Ей нельзя нервничать: это передаётся младенцу. Вот придёт с работы Рик – и можно будет пожаловаться.
Но в назначенный час Рик не пришёл: позвонив, сообщил, что задержится на работе из-за форс-мажора.
«Ложись без меня, родная. Не жди», – сказал он. Пожевав губу, расстроенная Лотта всё же позвонила соседям, чтобы высказать наболевшее, и легла в кровать. В ушах так и стояли извинения родичей Вэнди и Флоры. Наверное, из-за этого и случилась дикая мигрень. Приняв таблетку, Лотта часа два пялилась в потолок и гладила живот. В уме крутились треклятые девки. Вот ведь закон мировой подлости: если пытаешься не думать о чём-то, то лишь об этом и думаешь!
Не выдержав, Лотта встала и пошла на кухню – попить воды. Кухонное окно выходило в сад, занавески не задёрнуты, и дуб, освещённый неверным светом луны, был хорошо виден в темноте.
…А рядом с ним танцевали две фигуры.
Лотта застыла. Стакан с водой в её руке мелко затрясся.
Голые, в чём мать родила, там, без всяких сомнений, плясали Вэнди и Флора. Лохматые, без привычных косичек-хвостиков, они походили на туземцев, что беснуются у костра в каком-то диком, первобытном танце. Или ведьм, которые на шабаше призывают своего хозяина.
У Лотты пересохло во рту. Ну, знаете ли, это уже ни в какие рамки…
С травы вдруг поднялся светлячок. Затем ещё один. И ещё. Стая огоньков, что походили на шаровые молнии, зависли в трёх футах от земли, и девочки радостно засмеялись. Они раскинули руки и заплясали быстрей, кружась вокруг дуба. Огоньки закружились вместе с ними, точно там, внутри сияния, прятались крохотные фигурки, тоже раскинувшие руки. Фигурки…
Стакан выскользнул из ослабевших пальцев и разбился вдребезги. Лотта ахнула, когда один из осколков отлетел ей в лодыжку; по коже щекотно заструилась кровь.
«Аптечка! Быстрее!»
Заметавшись, Лотта бросила последний взгляд в окно – да так и оцепенела, позабыв о ранке. Ведь там, где пару секунд назад плясали незваные гости, уже никого не было. А утром…
***
Тяжёлый взгляд Лотты упёрся в круг примятой травы и медленно перешёл на человечков, сидевших у корней дуба. Неказистые, как и все детские поделки, они были сделаны из веточек и желудей, а руки-ноги обмотаны паутиной.
«Напугать меня решили. Навредить ребёнку!»
Полыхнула ярость. Оскалившись, Лотта что было сил пнула первую фигурку. Затем отшвырнула вторую и растоптала всё в труху.
«Так, да? А я вот так!»
Проспавшись, успокоившись, Лотта поняла, что видела спектакль. Мерзкие девчонки специально явились в сад ночью, чтобы напугать. Наверное, слышали, как она говорила, что часто страдает бессонницей. Огоньки же были всего лишь светлячками. Никаких фей нет. Не существует.
«Мелкие дрянные гадины! – зло думала Лотта, идя по супермаркету с тележкой. – Ещё этих уродов подкинули!»
Впереди, в отделе со сладким, вдруг мелькнули знакомые косички, и глаза Лотты нехорошо сузились.
«Так-так…»
Вэнди не успела взять с полки «Сникерс». Рука Лотты схватила её за запястье и резко повернула к себе.
– Что, опять подарочки феям?
– М-миссис Гордон, – пролепетала девочка, – что…
Лотта шагнула вплотную, чуть не притиснув её животом к стеллажу.
– Какого чёрта вы плясали в моём саду? Я запрещала! Совсем тупые?
Широкий рот испуганно приоткрылся.
– Плясали? Я не…
– Плясали-плясали! Ночью! У дуба!
– Мы спали, миссис Гордон, – запротестовала Вэнди. – Вам показа…
– Ах, показалось? – Лотта хохотнула. – Человечки из веток тоже показались?
– К-какие человечки?..
– А такие! Из желудей, с паутиной!
Внезапно Вэнди сама схватила Лотту за руку свободной рукой. Глаза её расширились.
– Где они? Это же подарки фей! Для нас!
– Врунья, – выплюнула Лотта. – Это вы с сестрицей сделали.
– Нет! Что вы сотворили с ними? Куда дели?
– Раздавила, как тараканов, – с удовольствием ответила Лотта, и Вэнди стала молочно-белой.
– Но… так же нельзя…
Рука на запястье сжалась крепче.
– Нельзя – лазать в чужие сады, деточка. Вот что нельзя, – прошипела Лотта, отпустив Вэнди.
Та попятилась, глядя на неё во все глаза.
– Феи не простят, – вдруг прошептала девочка. – Вы поплатитесь.
Лотта заставила себя ухмыльнуться. Однако от взгляда девчонки по спине прошёлся противный холодок. Руки безотчётно сомкнулись на животе, словно почуяв опасность для младенца.
– Феи не простят, – ещё тише повторила Вэнди, прежде чем убежать.
Лотта сглотнула и быстрей пошла на кассу.
***
С того дня начались кошмары, адски заболела голова. Рик-младший стал пинаться в животе всё ожесточённей. Вэнди и Флора взяли паузу, больше не показываясь у них в саду, но Лотта не перестала скрежетать зубами при мысли о них и «феях».
«Они не простят. Как же!» – пыталась фыркать Лотта.
Но чем ближе к рождению сына – тем страшней ей становилось. Дуб же, корявый исполин среди мшистой зелени сада, с каждым днём тревожил её всё больше. Его узловатые ветви и корни проникали в сны, тянулись к ней, будто щупальца кракена. Не раз и не два Лотта просыпалась в слезах и, глотая слова, умоляла Рика срубить чёртово дерево.
Последней каплей стал кошмар, в котором снова танцевали голые девки. Огоньки светлячков кружились над их головами, словно живые нимбы, но эти создания вовсе не были святыми. Они обливали недвижную, лежащую у корней дуба, Лотту патокой, сыпали сверху разноцветные бусины «Скиттлс»… И огоньки, вдруг обращаясь в крылатых человечков, накидывались на неё, орущую недобитой свиньёй. В нутре вспыхивала боль, между ног плескалось горячее и красное; феи обгрызали пуповину Рика-младшего и несли его в Дуб. В дупло. В своё логово. И там…
– Сруби его, сруби, сруби!.. – завыла Лотта утром, заламывая руки, и потеряла сознание.
Очнулась она рядом с семейным доктором, что щупал её пульс.
– Всё хорошо, миссис Гордон. Вы в порядке, малыш тоже.
Лотта сглотнула. И лишь после услышала, как в саду работает бензопила.
***
Всё, наконец, стало хорошо. Сон улучшился, на щёки вернулся румянец… Лотта вновь стала улыбаться, а Рик-младший – подобающе вести себя.
«Скоро увидимся, маленький», – шептала Лотта, любяще гладя живот. От кошмарного дуба не осталось и пенька.
Лишь однажды радость её омрачилась: в день, когда вернулись девчонки, что, как выяснилось, уезжали в другой город.
Лотту, опять задремавшую в кресле на веранде, разбудил крик. Продрав глаза, она увидела там, где стоял дуб, две сутулые, поникшие фигурки.
– Что, не ожидали, да? – с нескрываемым злорадством сказала Лотта, не спеша подойдя к ним со спины.
Вэнди и Флора не шевельнулись.
– Ищите себе другое место для игр. Уходите. Чего застыли?
Старшая, Вэнди, резко обернулась, и Лотта невольно попятилась: столько неприкрытой злости было на детском лице.
– Вы поплатитесь, – сказала девочка. Дёрнула за руку сестру, и обе они побежали к изгороди.
– Только попробуйте вернуться!.. – опомнившись, прокричала Лотта им вслед. Щёки её пылали, сердце болезненно колотилось.
…Но это всё были пустяки. Пустяки по сравнению с тем, что на следующее утро обнаружила Лотта.
Там, на земле, где стоял почивший дуб, лежал пластиковый пупс, запятнанный красным. А рядом, как, бывало, сладкое подношение, на листе лопуха багровели свежие капли крови.
«Феи не простят», – шепнул ветер, и ноги Лотты подломились. Живот резанула ужасная боль, стало мокро и страшно.
– Рик! – не своим голосом закричала Лотта.
И всё потемнело.
***
Она не знала, сколько прошло времени. Лишь запомнила резкий, больничный запах, свет и людей: в халатах, масках и шапочках. Где-то, без сомнения близко, стоял Рик. Наверное, это он держал её за руку, как тисками, пока врачи тащили из истерзанной утробы их первенца. Их сладкого Рика-младшего…
Его глаза были голубыми, а личико – красным и сморщенным. Лотта чётко запомнила это, перед тем, как погрузиться в сон без сновидений.
Но, когда малыша принесли покормить, улыбка вдруг застыла на её лице.
– Что такое, дорогая?
– Это не наш сын.
– Что? – поперхнулся Рик.
– Это не наш сын!..
И были слёзы, и был вызов медсестры с успокоительным, осмотр малыша и новые разговоры.
– Шарлотта, родная, тебе показалось…
– Его глаза были голубыми, голубыми!
– Карие глазки, замечательные, как у твоей мамы…
– Нет!
Младенец лежал на руках отца и, некормленый, тихонько плакал. Вдруг задохнувшись, Лотта вспомнила ужас на месте дуба.
– Что? Пупс в крови? – нахмурился Рик после её рассказа.
– Ты должен был увидеть!
– Милая, я прибежал на крик, я видел только тебя. Тебе показа…
– Это всё девчонки! Всё из-за них! Это они, это…
«Феи не простят».
Лотта осеклась. Взгляд её перешёл на младенца – и встретился с таким же внимательным взглядом тёмных глазок.
«Вы поплатитесь».
– Подкидыш фей, – прошептала Лотта, вспомнив детские сказки.
И захохотала в истерике.
***
…Перед выпиской Лотта узнала, что соседи переехали.
– Я думал, ты обрадуешься, – удивлённо сказал Рик, сообщивший эту новость.
Жена бледно улыбнулась ему.
– Да, милый. Это… здорово.
Рик-младший лежал на её руках и спокойно сосал грудь. Он вообще был спокойным: не кричал, не плакал… Медсёстры нарадоваться не могли: «У вас такой сладкий пупсик, миссис Гордон! Просто сказка!»
Сладкий. Сказка.
Лотта заставляла себя улыбаться. Паника прошла, курс успокоительного делал своё дело. Фей не существовало в природе. Но что-то, что-то… что-то заставляло застывать ледяной статуей, когда маленькие влажные губы обхватывали сосок. Как будто это было неправильно.
«Как будто это – Подкидыш фей», – добавил в мозгу непрошенный голос.
По телу Лотты прошла судорога.
«Их нет. Нет!»
Нет – также, как противных девок и окровавленного пупса, что вызвал у неё преждевременные роды. Ни следа крошек от пирогов, карамели и страшного дуба с лентами на ветвях. Нет и нет.
«Всё хорошо, – упрямо повторяла Лотта, зайдя в дом с младенцем на руках. – Всё хорошо».
Но это было не так.
***
В первую же ночь младенец закричал, точно его режут. Подскочив, Лотта включила свет и ринулась к кроватке.
Рик-младший встретил её невозмутимым взглядом.
– Что такое? – зевая, подошёл муж. – Есть хочет?
– Не знаю, – сглотнув, ответила Лотта. При свете ночника сын казался бледнее обычного. Глаза же, наоборот, напоминали тёмные пещеры.
«Или дупла», – подумалось Лотте, и она скорей отмела опасные мысли. Взяв малыша, поднесла его к груди.
– Не хочет? – спустя минуту спросил Рик.
– Нет…
Рика-младшего положили обратно в кроватку. Спустя час, когда родители только заснули, крик-сирена раздался вновь.
И опять – ангельски-безмятежный лик. И снова – нежелание кушать.
– Младенцы… – пробормотал муж, ложась обратно в кровать.
Лотта помедлила. Игра света, или на мизерных губах мелькнула улыбка? За секунду до выключения ночника?..
На третий крик Лотта вызвала врача. И плевать, что за ночной вызов придётся раскошелиться. Доктор осмотрел младенца, одобрительно сообщил, что тот здоровее всех, и уехал с чувством выполненного долга.
…Лотта лежала без сна до самого утра. И чувствовала, как младенец в кроватке неотрывно смотрит в её сторону.
***
Рика отправили в командировку. Эта новость прозвучала громом среди ясного неба, и от лица Лотты отлила краска.
«Я буду… с ним… одна?»
– Всего-то денёк, милая. Не скучай. Люблю тебя и малявку!
Влажный след от поцелуя Рика ещё подсыхал на щеке, когда Лотта вернулась в дом с крыльца. Этажом выше тут же грянул знакомый плач. Грудь зачесалась, словно обкусанная мошками.
«Всего один день, – твердила себе Лотта, поднимаясь по лестнице. – Всего один…»
Будь живы родители, можно было бы пригласить их. Но ни её, ни Риковых родных уже не было на этом свете. Нет подруг и даже соседей с детьми. Конечно, можно бы заказать сиделку, нянечку, но это, наверное, слишком уж дорого…
Младенец моргнул и протянул к ней пухлые ручки.
«Есть хочет. Ладно».
Под его требовательным взглядом Лотта не выдержала и почесала грудь ногтями. Малыш гугукнул, потянулся сильней.
«Ладно».
Взять на руки, сесть, выпустить из блузки одну грудь…
Резкая боль заставила вскрикнуть. Младенец впился в неё пониже соска и зарычал, как разъярённый дворовый кот.
«У него зубы!..» – прогремело в голове, и Лотта, не понимая, что делает, чисто рефлекторно ударила существо – не человека, нечисть! – по голове. Зубы разжались, и мягкое тельце, скатившись с её колен, шлёпнулось на пол.
Детский плач. Трясущаяся Лотта на ногах.
«Подкидыш фей. Подкидыш…»
Розовый ротик, распахнутый в невыносимом крике. Мягкий, слюнявый ротик без всяких там зубов.
Лотта качнулась. На груди её, из которой словно выдрали шмат мяса, не было ничего, кроме красноватых полосок от ногтей.
– Ты меня не обманешь, – неуверенно сказала Лотта.
Младенец моргнул – и заплакал ещё горше.
***
…Мать притворилась, что варит пиво в яичной скорлупе. И Подкидыш выдал себя удивлённым вопросом. Родители вынесли Подкидыша на мороз – и феи, сжалившись, забрали своё дитя, вернув людям их человеческое… Их прижигали раскалённым железом, хлестали крапивой… Всё, что угодно, лишь бы вернуть своё и своих.
«Где ты, мой голубоглазый?» – всхлипывала ночами Лотта. Отродье с глазами фей дышало в колыбельке, строя новые козни. Лотта больше не считала его сыном.
– Это Подкидыш, как ты не понимаешь?! – в отчаянии кричала она Рику.
– Это – послеродовое, милая… нервы… Роды были тяжкие, ты едва не умерла… – отмахивался он, вновь и вновь вызывая семейного врача.
Но таблетки не помогали. Лотта боялась всё сильнее, всё больше читала в интернете чёртовых сказок о феях, эльфах, фэйри… Она повесила на шею железный крест. Обвешала комнату гроздочками рябины. Она наивно думала, что это поможет, что клятый Подкидыш расчихается и исчезнет, а вместо него в кроватке ей улыбнётся её родной малыш.
Но ничего не происходило. Ни простое железо, ни рябина не пугали его: слишком уж был силён. Каждую ночь в спальне мерещились шорохи, а, стоило включить над кроваткой ночник, как Лотта видела улыбку младенца. Нехорошая, взрослая, она мигом исчезала, когда рядом появлялся папа Рик.
Рик водил её к психотерапевту, потом всё же нанял нянечку, стал уговаривать Лотту съездить на лечебные воды… Но всё было бесполезно.
– Я знаю, чего ты добиваешься, – сказала Лотта, вцепившись в детскую кроватку. Подкидыш безмятежно посмотрел на неё в ответ. – Ты хочешь, чтобы я попала в психушку. Не выйдет, дружок!
На последнем сеансе у психотерапевта Лотта расплакалась и закивала. Она всё поняла, конечно, поняла. Никаких фей нет. Это послеродовая депрессия, страх от глупой детской шутки…
Вернувшись домой, Лотта поцеловала радостного мужа и чмокнула сына в маковку на его глазах. Сегодня она сама посидит с малышом, больше не нужна няня.
– Вот и славно, – просиял Рик.
– Отдохни, милый. Сходи в паб… – улыбнулась ему Лотта.
Но, как только за мужем закрылась дверь, улыбка превратилась в гримасу. Настало время решительных действий.
Лотта вышла в сад и зажгла мангал для барбекю. Положила один шампур нагреваться.
«Пиво в яичной скорлупе. Крапива. Раскалённое железо. Пиво в яичной…» – повторяла Лотта, идя к младенцу.
Вот и он – серьёзный, уже подросший карапуз. Но впечатление обманчиво, обманчиво…
Он не сопротивлялся. Он не знал, что его ждёт. Не думал, что она на такое решится.
Считал её дурой.
Лотта положила младенца на место, едва заросшее травой: туда, где недавно высился дуб, принадлежавший феям. Взяла нагретый шампур и занесла его, как шпагу.
– Отправляйся к феям, – прошипела она. Оскалилась и…
– Лотта!!!
Рик, почуявший неладное, налетел ураганом. И они покатились по траве; Лотта рыдала, крича и отчаянно сопротивляясь.
– Дай мне прижечь его! Они вернут младшего! Вернут!..
Лотта завыла. Она выла, пока её вязали санитары. Выла, пока в предплечье не всадили иглу. Выла, пока теряла сознание.
Она проснулась лишь ночью, в камере с мягкими стенами. Грудь чесалась, ныла, полная молока; перед глазами стояла белёсая пелена.
«Всё будет хорошо», – из тумана выплыл Рик со знакомым кульком на руках – и исчез, словно его тоже забрали феи.
Лотта всхлипнула, спелёнатая ремнями.
А потом услышала, как внизу, под койкой, влажно чмокнули маленькие губы.