Расставание с женой получилось совсем не таким, как планировалось, присутствовала некоторая нервозность.
Зоя выглядела мрачной, была малоразговорчива. Все попытки Тимофея как-то расшевелить любимую женщину заканчивались тотальным провалом. Стараясь выглядеть бодрым, он сложил вещи в небольшой кожаный чемодан; взял бритву и помазок, купленные накануне Зоей, кусочек хозяйственного мыла и щелкнул замками.
– Все, милая, мне пора!
– Может, мне тебя проводить?
– Не нужно. Доберусь сам, здесь недалеко.
Уже остановившись у дверей, Зоя задала вопрос, который тревожил ее более всего:
– Ты надолго?
Обманывать ее не хотелось, но и держать в беспокойном ожидании тоже не подобало.
– Эта командировка… недели на четыре, но она может затянуться. Не знаю, как там пойдет дальше… Возможно, придется задержаться на два месяца, а может, на три… Я человек военный, куда отправили, туда и еду. Ты, главное, не переживай, все будет в порядке!
– Обещай писать мне почаще.
– Конечно, буду, – ответил Романцев, – ты же знаешь, насколько я люблю эпистолярный жанр.
– Я серьезно, а ты все шутишь.
– Я тоже серьезно.
Поставив на пол чемодан, Тимофей нежно притянул Зою к себе, почувстовав ладонями ее худенькие плечи, ощутил на губах горечь ее прощального поцелуя и заторопился за порог, скрипнувший под тяжелой поступью.
От крыльца отходил бодро, осознавая, что жена стоит у окна и смотрит ему вслед. Хотелось обернуться, приветливо махнуть рукой, но, опасаясь натолкнуться на застывшее побледневшее лицо любимой женщины, сумел перебороть желание и ускорил шаг. Так уж было заведено между ними, что до вокзала он добирается один, налегке, без груза переживаний, оставляя слезы расставания где-то в глубине квартиры.
До Червоноармейска[1], пункта назначения, как это нередко бывает во время войны, добирался на перекладных. Сначала был поезд до Киева, в котором он нашел даже местечко у окна среди молодого необстрелянного пополнения, отправлявшегося на фронт, а дальше летел на грузовом залатанном самолете вместе с несколькими командировочными, удобно разместившись между баулами с бельем.
Червоноармейск был освобожден еще четыре месяца назад, линия фронта продвинулась километров на пятнадцать под самые Броды, так что город можно было считать глубоким тылом. Его уже очистили от завалов, на дорогах было довольно оживленно, и по обе стороны от трасс, напоминанием о недавних сражениях, возвышались еще не восстановленные здания. Отдельные пробоины заделывали наспех побитыми почерневшими кирпичами, которые горами возвышались на пустырях, а потому едва ли не каждый отстроенный дом пестрил разноцветьем. Обходились пока без штукатурки (не до того!), но вот запах свежей краски присутствовал повсюду, и это обнадеживало.
Добравшись до отдела контрразведки армии, расположившегося в трехэтажном сером здании с приметной отметиной под самой крышей, – пробоина от снаряда была заделана красным обожженным кирпичом, – Тимофей Романцев козырнул бойцу, стоявшему у входа, и вошел внутрь. Следовало отметиться о прибытии, а потом двигаться дальше в штаб семьдесят первой стрелковой дивизии.
Он отыскал канцелярию – всего-то небольшая комната с тремя столами, за одним из которых, покрытым затертой коричневой клеенкой, сидел немолодой майор с орденом Красного Знамени.
– Здравия желаю, товарищ майор… Разрешите? – Тимофей шагнул в комнату.
Майор посмотрел на вошедшего и произнес:
– Проходите, товарищ капитан, что у вас?
– Капитан Романцев… Мне бы встать на учет, – сказал он, протянув военный билет и предписание.
Майор внимательно прочитал предписание и поднял усталые глаза на Романцева:
– Здесь в выписке из приказа написано, что вы прибыли «для дальнейшего прохождения службы».
– Так точно, товарищ майор!
Майор вдумчиво пролистал военный билет.
– Из вашего послужного списка видно, что биография у вас самая что ни на есть боевая. И назначение в Москву вы получили вполне заслуженно… А обратно-то почему? Не поладили с начальством, что ли?
– Можно сказать и так… Как бы это поделикатнее выразиться… Адюльтер у меня случился с дочкой начальника.
В глазах майора сверкнуло любопытство. Сидеть за бумагами скучновато, а тут какая-то занимательная любовная драма, так чего же не послушать, но капитан хранил молчание.
– Вот как… Бывает, – не дождавшись продолжения, протянул майор.
– А потом мне в войсках как-то привычнее, – честно ответил Тимофей.
– Верю… На учет я вас поставил, – голос майора заметно потеплел. – Штаб семьдесят первой дивизии сейчас находится в Немировке, это буквально в нескольких километрах от Бровки. Вам нужно будет еще зайти к начальнику отдела контрразведки «СМЕРШ» тринадцатой армии полковнику Александрову, он предупредил меня о вашем прибытии.
– Где мне его найти?
– Его кабинет находится в конце коридора, комната номер восемь.
– Разрешите идти, товарищ майор?
– Идите.
Тимофей прошел в конец коридора, отыскал нужную дверь и негромко постучался.
– Разрешите, товарищ полковник! Капитан Романцев…
У самого окна за столом, перелистывая раскрытую папку с бумагами, сидел моложавый сухощавый полковник лет сорока. Внимательно посмотрев на вошедшего, он дружески спросил:
– Романцев?
– Так точно!
– Прибыл, значит. Располагайся… Как там Георгий Валентинович? – спросил Александров, когда Тимофей присел.
– Он передает вам привет, товарищ полковник, – с готовностью произнес Романцев.
Губы Александрова растянулись в благодушной улыбке. Стало понятно, что полковник умеет ценить дружбу.
– Спасибо… Общение с Георгием Валентиновичем для меня всегда большое удовольствие, нас судьба еще до войны свела, в Питере… – Он вдруг сразу сделался серьезным и продолжил: – А теперь давай о делах. Здесь у нас неспокойно. Хотя где сейчас спокойно? Вот вроде бы мы служим в глубоком тылу… Но только дня не проходит, чтобы бандеровцы какой-нибудь сельсовет не уничтожили или какую-нибудь небольшую военную часть не обстреляли. Лютуют хуже зверей! Если узнают, что кто-то из крестьян симпатизирует Советской власти, заявляются в село и прилюдно устраивают над ними казнь… Всех запугали! Взять хотя бы место вашей будущей службы. Там полновластный хозяин – Гамула Остап. Жесткий, волевой, беспощадный! Для него без разницы, кто перед ним: женщина или старик, убивает всех! Никого не жалеет! Резня недавно на Волыни произошла, так этот Гамула был одним из главных ее инициаторов… У него какой-то особый счет к полякам и евреям.
– Чего добиваются бандеровцы? Откуда такая жестокость?
– Хм, откуда такая жестокость, спрашиваешь… Их лозунг: «Украина для украинцев!» – все остальные для них просто лишние. И еще им важно запугать местное население, чтобы оно не шло с советской властью ни на какой контакт.
– Кто он там, этот Гамула?
– Так называемый куренной атаман. Под его началом около трех тысяч стволов, считай, целый полк! В его распоряжении имеется целое артиллерийское подразделение. Это уже по-настоящему серьезная сила. Шастает со своими повстанцами по всей Львовской области, наведет страху, полютует – и снова в лесах прячется.
– Как же к нему подобраться?
– Непростая задача… Еще полгода назад мы к нему трех человек внедрили, казалось бы, все складывалось хорошо, несколько раз наши люди выходили на связь, а потом все трое пропали без вести… Что с ними случилось, до сих пор не известно. Даже не знаем, что матерям сообщить… Или вот недавний случай. Информация пришла, что Гамула должен появиться в селе Марчуки, ну, мы и отправили туда взвод. Остановились по соседству на хуторах, чтобы внимание к себе не привлекать, так он всех бойцов вырезал, а командиру отряда и хозяину, у которого он остановился, головы отрезал. Даже после смерти над трупами поиздевались… Думаем, что без предательства тут не обошлось. Этот хозяин связником нашим был. Конечно, там серьезно работает следственная группа, примем самые жесткие меры в отношении виновных, но разве людей вернешь?
– Как выглядит этот Гамула?
– Никто толком не знает, – пожал плечами полковник. – Известно только, что молодой. Недурен собой, во всяком случае, так бабы рассказывают. Известно, что ходит в немецкой эсэсовской форме с нашивками куренного. Предпочитает советскую офицерскую фуражку… По какой-то непонятной причине среди бандеровцев она особенно в моде. А вот на кокарде – трезубец! Надо же такое удумать, – хмыкнул он, – советскую кокарду под трезубец переделывать. Гамула враг беспощадный, лютый, и лучше к нему не попадаться, спасения не будет! Так что с ними нужно поступать так же жестоко, как и они с нами. Никакого снисхождения! Вот так-то… Считайте, что выслушали от меня небольшой инструктаж перед отправкой к месту службы. Вас, конечно же, в дивизии еще более обстоятельно проинструктируют, когда будут вводить в курс дела, но счел своим долгом предупредить, на какое место службы направляетесь. И скажу еще так, полковник Утехин прекрасно разбирается в людях, и на такое нешуточное дело человека малодушного он бы никогда не отправил. – Прозвеневший телефонный звонок прервал разговор: – Полковник Александров… Ага, уже подъехала. Спасибо. – Полковник положил трубку и посмотрел на Тимофея: – Как раз сейчас в ваш район, на Немировку, едет машина, может захватить вас с собой.
– Был бы вам очень признателен, товарищ полковник!
– Пустяки… И еще раз хочу предупредить на прощание, вы едете служить в очень неспокойное место, никому не доверяйте. Утром он батрак и кланяется вам низенько, а вечером в спину стреляет. Несколько дней назад пропал ваш предшественник майор Севастьянов. Думаем, что его уже нет в живых. Попытайтесь узнать что-нибудь о нем.
– Задачу понял, товарищ полковник!
– Если возникнут какие-то вопросы, немедленно обращайся, я всегда на связи!
– Есть!
– Так что желаю успешной службы! – Пожатие у полковника Александрова оказалось весьма крепким.
Водителем потрепанной полуторки был обстоятельный сержант лет тридцати пяти. Взгляд недоверчивый и внимательный одновременно. На выцветшей гимнастерке висела медаль «За отвагу» и прямоугольная нашивка за тяжелое ранение. Выглядел бодро, на первый взгляд никакого видимого увечья, и только когда ускорял шаг, становилось заметно, что он слегка припадает на правую ногу. Внешность его вызывала расположение: большой, сильный, неторопливый, а широкая грудь была просто создана для орденов.
– Вы водитель?
– Так точно!
– Мне сказали, что вы можете меня подбросить до места.
– Меня тоже предупредили. Куда именно направляетесь, товарищ капитан?
– Мне в Немировку, под Бровками.
– Знаю, – кивнул сержант. – Я как раз через Батьков еду, рядом с Немировкой. Только у самого села дорога танками разбита. Весной в ней даже самоходки вязли. А сейчас на этой жаре все засохло, и такие колдобины образовались, что на полуторке не проехать, разве только на трехтонке. Можно, конечно, и в объезд, но это все время… Ничего, если я вас в километре от Немировки оставлю? Машина-то у меня старая, вся гремит, может не выдержать такого насилия, – начал он неловко оправдываться. – Я уже четвертый грузовик поменял, но ни один из них такой развалюхой не был. Сейчас сплошную фанеру штампуют. Вот посмотрите, даже кабина из фанеры. Я, конечно, понимаю, все железо на танки и пушки ушло… Надо бить фрица! Только ведь в этой полуторке из металла один лишь двигатель. Если меня где-то крепко тряхнет на кочке, моя машина просто вся рассыплется на дощечки.
Капитан Романцев улыбнулся. Ему нравился этот основательный и неторопливый сержант. В чем-то обыкновенный. Но именно от таких обыкновенных солдат и зависит успех победы. Выносливые, аккуратные, все понимающие. Для них любое дело – важная работа, которую следует выполнить исправно, будь то поездка в соседнюю часть, чтобы привезти бойцам пару мешков картошки, или штыковая рубка у бруствера противника.
– Не переживай, я привычный. Уж километр как-нибудь пройду. К тому же пешие прогулки полезны для здоровья.
– Это смотря кому, – покачал головой сержант, явно не соглашаясь. – С год назад я через лес в штаб шел. Вот мину и зацепил, – указал он на покалеченную стопу. – Хорошо хоть живой остался, правда, ногу малость подкоротили.
– Так тебя же должны были комиссовать, – удивился Тимофей.
– Меня и комиссовали… – ответил сержант. – Домой вернулся, в Курскую область… А вместо избы – глубокая яма. Снарядом разнесло. Жена и двое ребятишек под обломками остались. – Говорил он спокойно, как делают это люди, пережившие давнее горе. Только ранняя седина, что обильно проступала в его густых темно-русых волосах, красноречиво свидетельствовала о том, что душа его крепко перепахана скорбью. Более ей не цвести. Не осталось на ней ни одного живого места. Там, где водилась благодать, лишь буераки с оврагами да крапива с чертополохом. – И вот… Думаю, что же мне делать-то… Неделю попил горькую, а потом опять попросился на фронт. Решил, что лучше уж от пули помереть, чем от водки. В строевую меня не взяли, оно и понятно, не в обиде… Но зато шоферить умею, хоть здесь как-то фронту буду полезен. А если доведется мне с каким-то гадом повстречаться, так я его зубами за горло возьму и не отпущу до тех самых пор, пока из него весь дух не выйдет.
– А тебе по какой надобности в Батьков?
– Триста сорок четвертый полк там стоит. Мука у них закончилась, вот везу, – указал сержант на кузов, из которого выглядывало несколько холщовых мешков с прилипшей на них соломой и с перевязанными горловинами. Дабы не разбросало груз на шальной дороге, они были небрежно прикрыты прохудившейся затертой рогожей и придавлены тяжелыми досками. – Только у нас еще один попутчик будет, почтальон. Потапом зовут… Не мог я ему отказать. Не легкое у него дело – похоронки-то по домам разносить, не каждый на такое пойдет. Он вообще наш человек! Помогает, как может. Вот недавно со своими приятелями концерт в госпитале провели, у всех такие голоса, что московским артистам не уступят. А запевала у них Потап, – не без гордости протянул сержант. – Не возражаете, товарищ капитан?
– Нисколько! Не на своем ведь горбу его везти. А куда он едет?
– Да в вашу сторону. Только он немного раньше сойдет. К свояку собрался, а там еще и письма кому-то передать нужно. А вот и он, – показал водитель на сухощавого высокого мужчину с кожаной черной сумкой на левом плече.
– Места-то еще остались? – улыбнулся подошедший мужчина.
– Кабину не обещаю, – сказал водитель, – капитан со мной едет, а вот кузов свободен.
– А мне все равно, главное, не на своих двоих, – весело заверил почтальон. – А то, бывает, так находишься по деревням, что без ног остаешься. – Он уверенно встал на колесо и легко перебросил гибкое пружинистое тело через деревянный борт.
– Ты там у меня за мукой присматривай, – шутливо наказал сержант.
– Не переживай, все будет в порядке! – рассмеялся почтальон.
– Ну что, товарищ капитан, поехали? – дружески, как старинному приятелю, предложил водитель и, распахнув дверцу, проворно забрался в кабину.
Тимофей устроился на пассажирском сиденье, где вместо кресла стоял небольшой табурет, обитый материей с ватой и привинченный металлическими уголками к дощатому полу. Машина явно не была рассчитана на долгие военные переходы, но в пределах города, с кратковременными выездами в сельскую местность, подходила вполне.
Полуторка затарахтела, затряслась и запылила по улице.
– Нам еще с полчаса по городу колесить, просто так не проехать, – пожаловался водитель. – Еще не все завалы разгребли, кое-где мины имеются, а вот дальше уже по грунтовке поедем. Там дело веселее пойдет!
Отчего-то город выглядел враждебно, хотя война ушла отсюда несколько месяцев назад. В нем присутствовал какой-то запах, сродни тому, которым Тимофей надышался в сорок первом, то ли дух застоявшейся гари, то ли поднятой пыли. Проклятый запах, очень нехороший, напомнивший удручающее тяжелое отступление. Вот только сейчас ситуация была совершенно иной – шли на запад, а значит, настроение и ощущения должны быть совершенно другими.
Никто, конечно же, не обещал, что наступление будет выложено цветами, вокруг все та же смерть, тяжелые ранения, увечья, горе, но все-таки… всегда как-то хочется думать о лучшем.
По обочинам дороги еще оставались воронки от бомб, наполовину и наспех засыпанные кирпичом и гравием, а кое-где просто обломками разбитого жилища, стоящего по соседству. До основательного ремонта дорог просто не доходили руки, да и времени не было: движению не мешают, и ладно! Имеются дела куда более насущные.
Но машин было много, в основном такие же грузовики и трехтонки, в кузовах которых, задорно поглядывая на пылящую пехоту, катили пассажиры. В одном месте им даже пришлось подождать минут пятнадцать, пропуская бойко двигающуюся колонну танков.
Еще через полчаса душной дороги выехали на грунтовый простор, оставив позади подлатанные коробки кирпичных зданий. Впереди показалась небольшая березовая рощица с крепкими стволами и с поломанными кронами, изрядно и некрасиво прореженная разрывами снарядов. Сейчас роща больше напоминала подлесок, порубленный неумелыми лесорубами.
Небо понемногу хмурилось. Еще какую-то минуту назад ясное, до боли в глазах синее, оно вдруг посерело на горизонте и, будто бы на что-то разобидевшись, прикрылось мохнатыми тучами. Как-то враз заметно посвежело.
– Ливень будет, – всмотрелся в небо водитель, осторожно объезжая колдобины, нарытые тяжелой техникой. – Уже который день невыносимое пекло. А после дождя задышится легче.
– Возможно, что и польет, – согласился Тимофей, думая о своем.
– Хотя, помню, на прошлой неделе вот точно такая же история была, тучи кружили, кружили, – сержант был расположен к разговору, длинная дорога утомляла, – а потом вдруг как-то все разом рассосалось.
Угнетало, что расставание с женой получилось скорым, без прежней душевности, что ли. А ведь хотелось, взявшись за руки, поговорить о самом простом и о том, что он к ней чувствует.
Далее потянулся однообразный сельский пейзаж. Совсем мирный, добродушный: скошенные поля, с расставленными без всякого порядка копнами, почерневшие избы с огороженным хозяйством, белые мазанки с посеревшими соломенными островерхими крышами. К домам тянулись узенькие натоптанные тропинки, упиравшиеся в низкие хлипкие плетни. Во дворах, иной раз поглядывая из-под ладони на проезжавшие машины, занимались хозяйством бабы. А вот мужиков не видать, разве только хворые, да старики, чинно сидевшие на лавках у самых плетней. От их прозорливых и внимательных взглядов не скрыться. Доброжелательно, как того требовал местный обычай, приветливо кивали каждой проезжавшей местной машине.
Вдруг по крыше кабины громко стукнули.
– Чуть не забыл… – воскликнул сержант. – Почтальон! Ему ведь сюда нужно.
Остановив машину, он подождал, когда тот спрыгнет с кузова.
– Не растрясло тебя там?
– Ничего, я привычный. Спасибо, браток.
– Тебе далеко еще топать-то?
– В это село, – махнул почтальон в сторону хат, растянувшихся вдоль дороги, – а потом еще в одно по соседству, с пяток верст будет. Письма бабам от фронтовиков везу… – Посмурнев, он добавил: – Хотя и похоронки тоже имеются. Вот все думаю, как отдать.
– Трудная у тебя работа.
– Кому-то тоже нужно ее делать. Ну, бывай! – Подправив на плече сползающую сумку, Потап зашагал к ближайшим хатам.
Машина тронулась, окатив подскочивших мальчуганов облаком дыма.
Далее тянулся небольшой спуск к неширокой, спокойно текущей по выступающим камням речушке, а там по мостку опять на косогор, к выстроившимся плотным рядком украинским хатам.
– Скоро подъедем, – объявил водитель, – мне вот по этой дороге ехать дальше в сторону леса, – показал он ладонью на лесную темно-зеленую полоску, запрятавшуюся в низине, – а вам, товарищ капитан, прямо. Но это недалеко, дальше будет поворот, а там уже и военная часть видна.
Понемногу вечерело. В сумерки запряталось широкое поле с высоко поднявшейся пшеницей, излучина реки посерела и напоминала безлюдную ровную дорогу.
– Это хорошо, – охотно отозвался Тимофей, – а то я на этих ухабах весь лоб порасшибал.
– Рессоры ни к черту, – спокойно согласился сержант, – надо бы загнать механикам, но как-то все времени нет. То одно, то другое… А начальство мне новую машину не дает, вся техника наперечет! Ты, говорят, на ней до Берлина еще докатишь. – И, немного помолчав, добавил с затаенной грустью: – Дай-то бог.
Грузовик весело скатился с горки, поскрипывая плохо пригнанными дребезжащими деталями. Впереди – изрытая поперек – грунтовка на Немировку.
– Здесь окопы, что ли, были? – удивился Романцев.
– Все так, – пояснил водитель, – через них передовая проходила. Где-то засыпали, а где-то на потом оставили. Но моя «ласточка» точно через них не пройдет, – погладил он жесткой ладонью приборы. – Так что, если мне нужно в Немировку, так я другую дорогу выбираю. Она подлиннее будет, но зато поглаже!
Полуторка остановилась точно на развилке.
– Значит, мне сюда? – кивнул Тимофей на рытвину.
Местность ему не понравилась. Обычно именно на таких участках – лесистых да изрытых, там, где еще совсем недавно шли бои, остаются мины. Следовало проявлять бдительность.
– Так точно, товарищ капитан, – молодцевато произнес сержант. – Бывайте! Может, еще и свидимся.
– Бывай, – ответил Тимофей, захлопнул дверцу, бодро соскочил на землю и, подхватив чемодан, заторопился по просеке – утрамбованной и гладкой, с вдавленным в чернозем придорожным серым булыжником. Тимофей не протопал и трехсот метров, как вдруг со стороны дороги услышал глухой разрыв. Так могла бабахнуть только ручная зажигательная граната. Сокращая расстояние, он побежал обратно через лес. И уже подходя к дороге, увидел через частокол елей, густо разросшихся вдоль обочины, полыхающую полуторку, точнее то, что от нее осталось.
Неподалеку хлопнул выстрел, и пуля, обжигая жаром висок, хищно впилась в древесину. Сверху, с дрогнувших веток, за воротник колюче посыпались сухие коричневые иглы. Пригнувшись, Тимофей выстрелил дважды на звук. Не попал: пули затерялись где-то в лесу. Увидел только метнувшийся силуэт, тотчас спрятавшийся за стволы сосен. Некоторое время он прислушивался к тому, что происходит: ни шума, ни шороха, лишь трескуче и злобно полыхал над машиной огонь, пожирая то последнее, что еще могло гореть.
Тимофей осторожно вышел из-за ствола, продолжая держать оружие наготове, и направился в сторону догорающей машины.
Сержант не лукавил, когда высказался, что большая часть машины собрана из древесины. Так оно и было в действительности, – автомобиль сгорел мгновенно, остались лишь металлическая рама кузова с колесами и окутанный дымом двигатель; на сиденье кабины через дым просматривался обугленный труп с лежавшими на руле руками. Одно дело, когда погибаешь над бруствером во время жестокого боя, чтобы бросить в наступающего врага гранату, и совсем другое, когда вот так, за много километров от передовой.
Обидно!
Бандеровцы организовали засаду, ждали удобного случая, чтобы подорвать проезжающую машину.
– Кто это сделал? – проскрежетал стиснутыми зубами капитан Романцев. – Кто?!
Повернувшись, посмотрел на притихший, как-то сразу насторожившийся лес, выглядевший в сгустившихся сумерках еще более враждебным, а потом зашагал в сторону Немировки.
Неожиданно Тимофей услышал звук приближающегося самолета, а еще через минуту рассмотрел военно-транспортный «Юнкерс Ю-52», делавший над чащей разворот. От фюзеляжа отделилось небольшое темное пятно, а еще через секунду раскрылся парашют, выглядевший на фоне серого неба темным размазанным пятном. Парашютист на какое-то время завис над лесом, словно раздумывал, куда следует полететь дальше, а затем, унесенный порывом ветра, спрятался за частокол торчавших вершин.
Диверсант! Нужно торопиться в часть! Вот и приехал на новое место…
Подхватив чемодан, Тимофей устремился через лес.