Перед домом простирался довольно широкий двор, огороженный высоким забором с накрепко запертыми воротами, и только изгородь, отделяющая соседский огород, была низкой. Весь двор покрывала мягкая зеленая трава – ни одного вытоптанного кусочка земли, несколько тщательно ухоженных клумб, аккуратная поленница, ажурная кованая скамейка – все говорило о том, что и без сбежавшего домового Яга отлично справляется с хозяйством. На улице народа оказалось гораздо больше. Через сплошной забор Яги разглядеть хоть что-нибудь возможности не было, поэтому люди заходили к соседям, что-то выспрашивали у девочки, сидевшей на поленнице, не сводя глаз со двора Яги. Соседская девчонка, до этого внимательно читавшая книжку, теперь то и дело поднимала голову и кричала каждому посетителю, что мать во дворце, сегодня может и не прийти. Гости, не огорчаясь, уходили, не забыв на обратном пути поглазеть в мою сторону. Как корова в витрине! Сидеть на скамейке не хотелось, поэтому я тоже решила испытать терпение девочки с книжкой.
– Привет! Как тебя зовут? Меня – Даша. – Я облокотилась на забор, предусмотрительно низкий между двумя огородами. Видимо, Яга тоже была не прочь поболтать с соседкой.
– Знаю, ты пятнадцатая невеста царя. Я – Аксинья. – Девочка с любопытством разглядывала меня черными умными глазенками. – Я про царских невест все знаю.
Для города, в котором из информаторов одна Кикимора, очень хорошо осведомленный народ.
– Моя мама во дворце работает, – продолжила девочка. – Она невестам удобства обеспечивает и за порядком присматривает. Ее почти никогда нет дома, – печально подвела итог Аксинья.
– Понятно. Ты скучаешь?
– Я привыкла, – резко ответила малышка.
– А что ты читаешь?
Девочка глубоко, по-взрослому, вздохнула.
– Я не читаю, я только учусь. Всего несколько букв знаю, а в школу меня не берут. Говорят – рожать учить не надо, а остальное бабам ни к чему.
– Хочешь научу? – предложила я, раздосадованная мужским шовинизмом. К тому же Аксинья мне понравилась. Смышленая девчонка со смешными, торчащими в разные стороны косичками.
– А ты умеешь? – недоверчиво прищурилась собеседница, но уже пошла навстречу, захватив с собой книжку.
Получив утвердительный ответ, Аксинья невозмутимо отодвинула доску в заборе, пролезла к Яге во двор и уселась на скамейку. Я села рядом, взяла книжку. Да, не азбука, но хотя бы детская, буквы большие. Оказалось, девочка знает только три буквы, так что начать пришлось с алфавита. Аксинья быстро запоминала и вскоре уже прилично складывала буквы в слога.
– А считать ты умеешь? – На меня напал преподавательский азарт.
– До десяти! А ты дальше знаешь? – Мне попалась сомневающаяся ученица.
– Смотри…
Я разложила прутики на скамейке. Девочка все схватывала на лету. Удивительное желание учиться, редко встречающееся у детей.
– Ты очень способная, – похвалила я. – Зря тебя в школу не берут.
– Маленькая, говорят, – пожала плечами Аксинья. – А еще мама рассказывает, Прокоп Фомич девочек не любит. Только он и мальчиков не любит, но про девочек говорит, что их учить бесполезно. Девкам замуж выходить, детей рожать да пироги печь. Учить их – только время переводить. – Зажав нос, передразнила учителя девочка.
Я не выдержала и засмеялась:
– А ты не согласна?
– Нет, конечно. Я замуж вообще не пойду. От мальчишек одни беды. Мама обещала мне настоящего учителя нанять. Звездочета нашего. Я хорошо-хорошо учиться буду, и он меня в помощники возьмет. Я ученой стану.
Потрясающе! Кажется, в Трисемнадцатом государстве зарождается феминистское движение, а царь и не в курсе.
– У нас дома много книжек. Мне мама всегда покупает. Я их все прочитаю.
– Я тебе помогу, – пообещала я, впечатленная детской целеустремленностью.
– Это ты, что ли, пятнадцатая царева невеста? – вмешался зычный мужской голос.
Из широко распахнутой калитки в воротах уверенно шагнул парень. В распахнутой на груди рубашке, небрежно подвязанный поясом, шитым золотыми нитками. Резко очерченные черты лица и лохматая шапка блестящих на солнце кудрей, коричневых, с рыжеватым отливом.
Я замерла, парализованная наглым синим взглядом и насмешливой улыбкой. Парень беззастенчиво встал перед нами, упер руки в боки и оглядел меня с ног до головы, будто голую. Я аж задохнулась от его наглости.
– Ничего так, симпатичная. А звать, говорят, Дашкой?
– Говорят, в Москве кур доят, а пошли и не нашли. Сам-то кто будешь? – в тон ему ответила я.
Откуда только повылезали шутки-прибаутки? Я надеялась, что он не заметил моей растерянности. А он смотрел на меня с любопытством и в упор. Так на меня еще никто не глядел ни по ту сторону двери в чулан, ни по эту. От его взгляда по телу разбежались мурашки, вспыхнули щеки, вспотели ладошки. Внизу живота потеплело, дыхание сбилось. Я продолжала заливаться краской и молчать. Он тоже молчал и ухмылялся. К счастью, вмешалась Аксинья:
– Это Митька, стрелецкий посыльный. Нахал и шалопай, он Бабе-яге дальним родственником приходится, вот и захаживает сюда по делу и без дела. Мамка говорит, его драть в детстве надо было чаще, от него бы проку было больше.
– За рекомендации спасибо. – Парень заржал и ничуть не смутился. – Только смотри, чтобы тебя саму мамка не выдрала, у тебя опять коза сбежала.
Аксинья ахнула, подлетела к забору, оглядела свой огород, убедившись в пропаже, запричитала:
– Она не сбежала, это Васька, стервец, ее отпустил, чтоб ему пусто было! Не могла она сама убежать, я ее на две веревки привязывала. Прибить его следовало сразу после рождения!
У меня пропал дар речи. У маленькой девочки почти ангельской внешности, тянувшейся к знаниям, и такая отборная брань! А Митька хохотал, аж на скамейку плюхнулся и толкнул меня локтем в бок. Не сильно, но меня словно молния шибанула. Аксинья выбежала со двора, видимо, за козой, даже книжку забыла.
– Точно, Васька, – не унимался парень. – Это он ухаживает за ней так. Внимание проявляет.
– Интересное проявление симпатии.
– Ага. Только он козу не отпустил, а увел, – радовался Митя. – Обратно потом приведет, за поцелуй. Это я его научил.
– Нашел, чему мальчишку научить, еще и гордишься этим?
У Митьки был такой самодовольный вид, будто он Америку открыл.
– А чего бы не гордиться? – не понял парень. – Разговор только про щечку был, не про другое. А вот я бы…
Он придвинулся поближе ко мне и приобнял за талию. Собрав все свое самообладание, я смерила его ледяным взглядом, надеясь, что сердце не выскочит и не замечется по двору.
– У меня коза не пропала!
– Ну и глазюки, ледяные, уколоться можно, – недовольно брякнул Митя, но руки убрал.
– А что я невеста царская, тебя не смущает? – Интересные у них тут нравы.
– А что? У нас в Трисемнадцатом все полюбовно. Да и какая ты ему невеста, ты же его не видела!
– Это верно, сначала поглядеть надо. А то Яга уже решила, что я царицей стану.
– Может, и станешь, Яга зря болтать не будет. – Митя пожал плечами. – Ты не смотри, что старая, она еще о-го-го. На ушко наговорит, травкой напоит, и ни своих, ни чужих не найдешь.
– Что она «о-го-го», это я уже поняла. – Можно было бы добавить, что и почувствовала на себе. – И травки тоже оценила. – И спросила для поддержания светской беседы: мне почему-то не хотелось уходить и не хотелось, чтобы уходил Митя:
– Я всегда думала, что Баба-яга должна жить в избушке на курьих ножках. А тут вон какой терем.
– Ну и что, что терем. Избушка на курьих ножках тоже имеется. Да еще какая, с характером, с такой не каждая управится. Только она в вояж отправилась прошлым летом. Людей посмотреть, себя показать.
– В вояж?
Парень говорил про путешествующую избушку так буднично, как про курицу, перебежавшую дорогу.
– Ага, путешествует, – подтвердил Митя, в его глазах плясали золотые чертики.
Наши глаза встретились. Повисло молчание. Я, как ни старалась, не могла отвести взор, и сказать больше было нечего. Ситуация становилась абсурдной. Я не выдержала и засмеялась. Митька тоже. На хохот вышла Яга.
– Гляжу, уже познакомились? Да у вас тут веселье?
– Здорово, бабуль. Как жизнь? – радостно откликнулся парень.
– Хорошо, милый. – Яга улыбалась, сразу видно, родственничку рада, соскучилась, должно быть. – Ты Емелю не видал? Этот брехун мне с утра еще чистотела привезти обещал, а уж солнце садится.
– А к какому утру, не сказал? Может, через неделю? – пошутил Митька.
Яга засмеялась.
– И то верно! Емелю только за смертью посылать.
– Да я тоже его жду, мне тут воевода задание дал, так я бы на его печке враз смотался.
– Он давеча жаловался, что печка его своенравничать стала, – обеспокоенно поделилась Яга. – Я ему поленцев заговоренных приготовила…
Я не вмешивалась в разговор, пользуясь опустившимися сумерками, тайком разглядывала нового знакомого. Высокий, широкоплечий, стройный, одним словом, впечатляющий. Митя разговаривал с бабкой, широко, белозубо улыбаясь и то и дело приглаживая пышные темные кудри. Вышитая белая рубашка открывала мускулистую загорелую грудь и сильные властные руки, в которых я уже успела побывать. Не помню, чтобы мне встречался парень, который вот так взбудоражил с первого взгляда. После долгих лет общения с противоположным полом, многочисленных ухаживаний и романов я наконец встретила мужчину, на которого хотела бы произвести впечатление. И, главное, где нашла? Не в соседнем офисе, не в банке, не в магазине автозапчастей – в сказке, в мире, о существовании которого знать не знала и до сих пор еще не очень в него верю. Опять залившись румянцем, словно школьница, не находя себе места, встала и подошла к забору. Соседний огород пустовал, в доме свет не горел.
– Аксинья еще не вернулась.
– Вернется, не переживай, – отмахнулся Митька. – И коза найдется.
Яга тоже махнула рукой, дескать, не впервой, и ушла в дом на стол накрывать, велев не задерживаться.
В калитку еле слышно поскребли, петли скрипнули, и во двор заглянула растрепанная голова с хулиганистыми глазами.
– Мить, я это – того… – Мальчишка запинался, опасливо поглядывая на меня. – Козу потерял. Ну то есть она сама убежала. Боднула меня и убежала. – Мальчишка потер худой зад.
Васька – догадалась я, а вслух сказала:
– Хорош ухажер, нечего сказать. Козу со двора увел, еще и потерял. Ну тогда тебе от матери Аксиньи и ремня получать. На этот раз без поцелуев обойдешься.
– Ничего, у него шкура толстая, потерпит, да, Вась? – Митя хохотал.
– Я уже от самой Аксиньи огреб.
Свет из окна упал на чумазую физиономию. Под глазом красовался синяк. Митька захохотал пуще прежнего.
– Боевую невесту ты себе, брат, выбрал.
– Ничего, вот женюсь… – Васька сощурил глаза. – К порядку приучу.
– Это ты на Аксинье жениться собрался? – На вид пацану было лет двенадцать, во всяком случае, до женитьбы еще расти и расти.
– А то на ком же? Мой отец на мамке женился, ей пятнадцать лет было. Аксинье через четыре года сравняется, я и женюсь. А там мужу не заперечит, – невозмутимо выложил планы мальчик.
– Деловой подход. – Мне нечего было возразить в ответ на такую железную логику. – Так Аксинья замуж не собирается, она учиться хочет.
– Да какая ей еще учеба нужна? Бабе чего нужно – дети и мужик! – уверенно разглагольствовал Вася. – И книжки читать некогда будет.
– Вот шовинист! Заморыш мелкий, а командует! – Я уже сама готова была возглавить феминистское движение в Трисемнадцатом царстве.
Тем временем издалека послышался голос Аксиньи.
– Зорька… Зорька-а-а!
Малолетний агрессор нырнул в кусты со словами; «Она и второй глаз подбить обещала».
Оставшись вдвоем на скамейке, мы с Митей засмеялись. Его лицо было так близко, что я чувствовала горячее дыхание, пахнущее мятой. Душа металась – то взлетала ввысь, то уходила в пятки, сердце сладко замирало.
«Господи, что я творю…» – пронеслось в голове.