Сижу у себя в каюте, вяжу как заведённая. Как будто, если руки остановятся, дышать перестану. Стук в дверь. Нет, настоящий стук в дверь я бы не услышала, конечно, но тут звонок так настроен. Потрогаешь дверь снаружи – внутри стучит. Вот когда мы с Алтонгирелом ругались у Азамата под дверью, кто-то из нас её коснулся… Славные были времена.
Открываю не глядя, пусть там хоть сама смерть за мной пришла… и быстро понимаю свою ошибку: за дверью Алтонгирел. Стоит, молчит. Каюту мою осматривает.
– Добрый вечер, – говорю хрипловато. Ну, чего хотел-то, выкладывай уже!
– Ты не знаешь, где Азамат? – спрашивает без выражения.
– Собирался о чём-то поговорить с пилотами, – отвечаю, мучительно вспомнив, что он там сказал, когда от меня драпал. Сильно сомневаюсь, что ему действительно нужно было к пилотам.
– Тебе он, значит, отчитывается, – замечает Алтонгирел.
Пожимаю плечами. Лучше сейчас духовника не злить, ещё не факт, что Азамат прибежит на мои вопли после нашего душещипательного расставания. Впрочем, Алтонгирел решает, что достаточно налюбовался на меня, и уходит.
Жму на закрывание двери, а сама всё ощутимее дёргаюсь. Он явно ожидал увидеть Азамата у меня. Почему? Думает, мы вообще не расстаёмся, что ли? Или он уже проверил кухню, гостиную, каюту… и прочие места, где капитан может быть, а его там нет? Блин, ну не прячется же он от меня под столом! Вообще, что за бред, здоровенный мужик на собственном корабле… Ну не нравится со мной – не общайся. Я тихо посижу до высадки. Нет, надо нагнести трагедию, а сейчас Алтоша его найдёт, ещё не дай бог выведает, что я его потрогала, а потом примется мне кнопки на стул подкладывать. Или там перец в чай. Супер.
С постепенно ухудшающимся (хотя, казалось бы, куда ещё?) настроением продолжаю вязать до ужина, периодически порываясь куда-нибудь пойти и сознаться в паре преступлений, только непонятно, кому и в каких. Вроде ничего не сделала, а чувство, как будто вот-вот загребут. На ужин, впрочем, я бы не пошла – какая еда, когда внутри всё в узлы завязалось – но постучался Тирбиш и позвал. Если б я ещё ему отказала, то побила бы личный рекорд по количеству оскорблений в сутки.
Ну, во всяком случае, Азамат нашёлся. Может, Алтонгирел просто воспользовался случаем меня попугать. Сажусь подальше от обоих, поглядываю исподтишка. Азамат выглядит нормально, если только немного задумчиво. Зачерпнёт ложку – и зависает. Зато Алтонгирел присутствует в реальности во всей красе – как глянул на меня разок, я чуть от пиалы край не откусила. Надо будет попросить Тирбиша проводить меня до каюты потом, а то не видать мне Гарнета.
Тирбиш, кстати, рассказывает что-то смешное. Наёмники похохатывают. Я мучительно пью какую-то на редкость невкусную зелёную гажу. Просить чаю не решаюсь. Сидящий с краю мужик с родинкой перехватывает инициативу в разговоре:
– Я этой джингошской морде объясняю-объясняю про электричество, уже нарисовал всё, расписал… Он тыкает пальцем в синусоиду и говорит: «Провод же прямой, как это может там помещаться?!»
Народ грохает, надеюсь, никто не замечает, как меня скрючило. Притворяюсь, что подавилась. Тирбиш поворачивается ко мне, утирает глаза.
– Вы извините, что мы на муданжском разговариваем, вам скучно, наверное…
– Да ничего, – говорю, покашливая. – Я вон не понимаю и давлюсь, а судя по тому, как вы ржёте, я вообще живой бы не ушла.
Гогочут.
– А вы сами расскажите что-нибудь весёлое с Земли, – просит юноша классического индейского вида.
Напрягаю мозги, пытаюсь вспомнить что-нибудь, что не потребует тонны объяснений.
– Ну вот однажды лежала у нас одна бабулька со сломанной ногой. Медсестра приносит ей обед, а бабулька жалуется, мол, у меня мышь в тумбочке. Ну сестра, понятно, думает, сбрендила старая, вот и мерещится. Сказала врачу. Тот вызвал психиатра на консультацию. Ну это тоже врач такой, который мозги лечит. Он, короче, пришёл, с бабулькой побеседовал, потом выходит, сестре отдаёт карту. Ну это куда записывают, чем болеешь и чем лечить. Сестра открывает, читает: при осмотре больной в тумбочке у кровати выявлена мышь, одна штука, откормленная. Рекомендуемое лечение: вызвать дератизаторов…
Потом ещё что-то рассказываю. И другие ребята тоже. Хохочем все вместе, я уже не разбираю, кто на каком языке говорит, просто рыдаю, рожей на столе. Хорошо хоть Тирбиш тарелку у меня забрал. К счастью, кажется, остальные тоже слишком увлечены травлей баек, чтобы замечать, что я что-то понимаю, чего не должна. Господи, ну меня и колбасит. Уже вся слезами истекла, третья салфетка идёт. Хохочу как обкуренная. Видимо, стресс выходит. Голова ватная, руки дрожат. Хорошо, что не ела почти, а то ещё сплохело бы…
***
При помощи Тирбиша и Эцагана доплетаюсь до каюты. Я бы и одним Тирбишем обошлась, но он же стесняется меня трогать! По этому поводу я хохотала ещё минуты три, пока он не решил, что меня уже пора уносить.
– Вы извините, ребят, – говорю заплетающимся языком. – Меня что-то жестоко колбасит сегодня.
– Вы просто вчера перенервничали, – успокаивает меня Эцаган. – Ничего, поспите, и всё будет хорошо.
Уложили меня на кровать, пожелали спокойной ночи и ушли. Я отрубаюсь мгновенно.
***
Просыпаюсь в ночи. Чувствую, что-то не так. Кто-то у меня в комнате. Неуклюжей рукой протираю глаза: ого, Алтонгирел. Что он тут забыл? Стоит, смотрит в иллюминатор, там опять зима. Я же выключала! Может, правда, он включил? Это что, и есть его страшная месть?
Оборачивается ко мне, глаза закрыты, губы поджал… нет, погодите… не поджал, а как будто кожа срослась, и нет никакого рта… и глаза такие же. Ой, мама! Это что ж за симптом?!
Погоди, подруга, это, наверное, просто розыгрыш. Маска или что-то такое. Напугать меня решил. Идиот. Тянет ко мне руки, я отодвигаюсь. Тянет дальше. Ну всё уже, на всю длину вытянул, хватит! Кончики его пальцев лопаются, из них выезжают кости и продолжают приближаться ко мне, закапывая кровью одеяло. Я вскакиваю, отбегаю на другой конец кровати. Бляха-муха, а это он как сделал?!
Стена у меня за спиной внезапно исчезает, еле успеваю отшатнуться. Там открытый космос. Из меня выжимается весь воздух, я не могу дышать. Мимо проплывает искорёженное заиндевевшее тело Кирилла. Я бы закричала, но не могу ведь!
Выскакиваю за дверь, она герметичная. Тут можно подышать. В коридоре тусуется толпа первобытных людей с каменными топорами, при виде меня они начинают облизываться. Самый большой из них поверх криво обрезанной шкуры носит галстук, концом которого он вытирает слюни.
И тут всё взрывается, я падаю, но провалиться сквозь пол не могу, потому что меня нет в списках. Зажимаю глаза и уши. Ничего не происходит.
Осторожно открываю один глаз: надо мной на коленях стоит Алтонгирел с каменным ножом. Замахивается. Я снова зажмуриваюсь, но удара не следует.
Постепенно просыпается сознание. Ради эксперимента открываю глаза ещё раз: весь пол усыпан трупами детей, у дальней стены стоит Сашка с пулемётом и безумной улыбкой.
Так. За ужином меня колбасило. Потом я сколько-то спала, а теперь у меня глюки. Похоже на какой-то психодизлептик. Эйфория – отключка – делирий. Галлюцинации визуальные и слуховые. Галлюциноген мог быть в чае, потому и вкус был такой мерзкий. Повезло, что я сейчас действительно нормально соображаю, хоть и не могу полагаться на то, что вижу. Мне нужно промыть желудок и хорошо бы антидот вколоть, но не факт, что он есть в мешке, да и я не рискну в таком состоянии браться за шприц. Сорбент бы нащупать…
Несмотря на зажатые уши, вздрагиваю от чудовищного воя, непроизвольно оборачиваюсь – зря, зато теперь знаю, как выглядит бэнши. Плохо только, что она так похожа на маму. Отворачиваюсь.
Так, пока у меня просветление, мне нужно, чтобы мне помогли найти лекарства. Я не знаю, сколько я приняла этой дряни, поэтому не могу предсказать, когда кончатся глюки. Возможно, через несколько часов. А поскольку я была в отвратном настроении, когда принимала, то глюки у меня будут исключительно кошмарные. К тому же я могу сама себе навредить случайно. Статистика самоубийств под психодизлептиками… Так, не будем о грустном, вот уже и стены порастают ядовитыми грибами, а глюки запросто могут мне дать соматическую симптоматику… Мне нужно срочно кого-то найти.
Я лежу на полу перед своей каютой. По идее, за спиной у меня кухня, а спереди гостиная. Из гостиной я знаю, как найти каюту Азамата. Где все остальные, я без понятия. Ладно, объясняться буду после детоксикации, а пока что аккуратно встали и пошли.
Приходится придерживаться за стену и буквально ползти по ней, потому что сейчас я запросто могу развернуться и пойти в другую сторону, не заметив, да и вообще не очень понимаю – вот это уже пол или ещё воздух? На стене растёт всякая склизкая дрянь, но меня этим не проберёшь, я знаю, что это глюки. Ну вот, допросилась, теперь из стены торчат лица. Кусаются, гады! Но глюкам главное не верить, а то как бы на осязание не перекинулись.
Навстречу попадается Тирбиш, из носа у него висит змея. Протягиваю руку, щупаю его: нет, глюк. Идём дальше. Одна из кают открыта, освещена. Там сидят Дюпониха с Квиггли и обсуждают безопасность. Куски обгорелой плоти болтаются при движениях. Чего теперь-то обсуждать, думаю.
Эй, нет. Не хватало только ясность мысли утратить.
Доплетаюсь до гостиной. Во рту пересохло безбожно. На диване лежит Алтонгирел со вспоротым животом, рядом сидит Эцаган и накручивает его кишки на бигуди. Знаю, что глюк, даже проверять не буду.
На ощупь считаю двери – конечно, как только понадобилось отсчитать, я их сразу стала видеть тыщами, ну или совсем ни одной. Ну да ничего, руки вы мне не заморочите. Тем более что у капитана дверь не запирается. А вот и она.
***
Захожу, зачем-то задвигая дверь за собой. Вижу Азамата, он вроде как спит, одеяло сбилось, подушку только что не надел на голову. Лица не вижу, но это и к лучшему в нынешнем состоянии. Так, теперь надо проверить, что он не глюк. Подхожу, трогаю его за плечо. Вроде и правда человек лежит. Смещаю руку пониже, на рёбра. Ага, дышит. Залезаю на кровать, начинаю его расталкивать.
– Азамат! Помоги! У меня галлюцинации! Мне нужно найти лекарство.
Бормочет что-то невнятно, не просыпается. А может, это я не вижу и не слышу. Внезапно кладёт руку мне под мышку, пригибает к кровати, я падаю. Прижимает к себе, накрывает одеялом.
– Всё хорошо, – говорит почему-то по-муданжски. – Всё хорошо, тебе просто приснилось. Я с тобой. Спи.
Больше ничего не помню.