Проводив Влада, друзья с аппетитом и не спеша пообедали. Шнайдер собирался уехать четырехчасовым поездом, поэтому сейчас, довольный своей удачной вылазкой в лавку зеленщика, не в меру разговорился, чему способствовало обычное возлияние, которое Пéтрович себе позволить не мог. На встречу со вдовой он должен был пойти в полной форме.
Распрощавшись со Шнайдером, Пéтрович направился вглубь аристократического квартала.
Дворецкий открыл ему парадную дверь и проводил его в гостиную. Там, на диване, сидела миниатюрная, очень миловидная женщина, возраст которой было трудно угадать. Пéтровичу тут же на ум пришла соответствующая поговорка «Маленькая собачка всегда щенок.» Аудитор поклонился, протянул свою визитную карточку и представился:
– Доктор Пéтрович, аудитор, частная практика.
– Здравствуйте, доктор. А я фрау Кауниц. Прошу вас, – и она указала на кресло напротив дивана.
– Фрау Кауниц, надеюсь, что доктор Эдер объяснил вам цель моего визита? – сев в кресло и положив на колени папку с бумагами, спросил аудитор.
– Да, ответила женщина, – он очень подробно рассказал, почему он выбрал вас для выполнения столь непростой миссии. Как я понимаю, я должна дать согласие на привлечение вас в качестве опекуна моего сына. Если я правильно его поняла, то, как только расследование убийства моего мужа будет завершено, то я смогу истребовать свое право на опеку через суд.
– Совершенно верно, – согласился Пéтрович. – Поскольку все бумаги для реституции уже подготовлены, то в них надо добавить только мои полномочия. Поэтому дело о реституции может быть закрыто достаточно быстро. Что же касается расследования убийства вашего мужа, то доктор Эдер назвал его перспективы достаточно туманными. Это значит, что реституция может завершиться до того, как закончится расследование. Поэтому, когда оно закончится, то вам будет достаточно обратиться в любой суд здесь, и он подтвердит ваше право. А до этого я буду исполнять свои обязанности лишь формально. Поскольку у меня не будет права распоряжаться собственностью вашего сына.
– А почему доктор Эдер считает перспективы расследования туманными? По-моему, здесь все ясно. Моего мужа убил его брат.
– Зачем ему было это делать? – спросил Пéтрович.
– Чтобы расчистить себе дорогу к пятнадцати миллионам долларов.
– А как же ваш сын?
– Мой мальчик неизлечимо болен. И, к моему великому сожалению, вынужден проходить курсы терапии, поддерживающей его хрупкое здоровье, в клинике этого негодяя. Так что жизнь моего сына в его руках. – Она взяла с журнального столика, стоявшего рядом с диваном, пачку сигарет и зажигалку. Пéтрович не стал суетиться и предлагать ей закурить, но вместо этого спросил:
– А почему вы не обратитесь в другую клинику?
– На другую клинику у меня просто не хватит средств. – Женщина наконец закурила сигарету. – Этот негодяй был так предусмотрителен, что сумел организовать лечение по минимальному тарифу.
– А почему вы называете своего деверя негодяем? Я пока слышал о нем только хорошее.
– От кого вы это слышали?
– От доктора Эдера.
– Доктор Эдер многого не знает. Если честно, то когда он рассказал мне о намерении пригласить вас, и о том, что ваша кандидатура одобрена этим негодяем, я хотела сразу отказать вам. Потому что у меня возникло ощущение, что это его очередной дьявольский план. В котором вы играете незавидную роль покорного исполнителя его воли.
– Почему же вы передумали?
– А я еще не приняла решение. Я согласилась только переговорить с вами, чтобы посмотреть, что вы за фрукт, и уже потом принять решение.
– То есть, я вам должен понравиться?
– Нравиться мне совершенно необязательно. Вы должны вызывать доверие. Пока я вам не доверяю.
– Я это чувствую, раз вы не хотите мне рассказать, почему вы считаете своего деверя негодяем.
– Это очень личное. Я об этом не рассказывала даже на исповеди. И тем более не собираюсь рассказывать вам.
– Пусть будет так, – сказал Пéтрович. – Тогда, чтобы завоевать ваше доверие, я должен представить вам некоторые гарантии, что я вас не обману. Как я понимаю, вы далеки от моего профессионального мира, поэтому ссылка на мою репутацию там вас не устроит. Но я могу предложить нечто другое. В вашем квартале, по соседству, живут две семьи, которым я помогал в очень непростых ситуациях. А моя работа осложнялась тем, что в ткань уголовных дел вплелись мои личные отношения с заказчиками. Точнее, с заказчицами. Одна их них была моей студенческой любовью, а другая моей будущей женой. Если хотите, я могу назвать их имена. Может быть, их рассказ убедит вас в том, что мне можно доверять?
Пéтрович заметил, что взгляд собеседницы изменился. В нем появился интерес. Наконец женщина сказала:
– А вы не боитесь быть откровенным. Это делает вам честь. Скажите, а как вы поступите, если следствие придет к выводу, что мужа убила я?
Вот это вопрос, подумал Пéтрович. Да, разговор получался совсем непростым. Ну что же, будем отвечать:
– Фрау Кауниц, ваша материальная выгода от смерти мужа очень невелика. Для уплаты долгов мужа вам придется продать дом и переехать с сыном в маленькую квартиру. Также, как и я, в случае, если суд вам вернет право опеки, вы не сможете продать недвижимость в Восточной Европе. Так что серьезных корыстных побуждений убить своего мужа я не нахожу. Если это сделали вы, то вами должен был двигать другой, личный мотив. У меня был случай, когда женщина убила своего любовника из-за опасения, что он раскроет ее финансовые махинации. Но я представил дело таким образом, что суд согласился считать мотивом убийства не корысть, а обыкновенную женскую ревность. И вместо максимального срока та женщина получила срок минимальный. Достоверность моего рассказа может подтвердить следователь, которые ведет ваше дело. Такой ответ вас устроит?
Женщина прищурилась, затушила сигарету и сказала:
– Та бумага, которую составил доктор Эдер и которую я должна подписать, она при вас?
– Да.
– Дайте мне ее посмотреть.
Пéтрович достал из папки доверенность и протянул собеседнице. Та взяла ее и начала внимательно читать. Наконец она подняла голову и посмотрела на аудитора:
– Доктор Пéтрович, последние несколько секунд чаша весов еще колебалась. Я согласна подписать эту бумагу. И знаете, почему? Потому, что вместе с этой бумагой вы не протянули мне ручку для подписи. Значит, вы не давили на меня, и до этой самой последней секунды вы оставляли за мной право выбора. А теперь дайте мне ручку.