1
На следующее утро я проснулся рано. Не открывая глаз, определил, что солнце уже взошло и дождь прекратился. Сработал биологический часовой механизм, который никогда не ошибался.
Толстые каменные стены моей спальни надежно укрывали от шума, сюда не проникал ни один посторонний звук. Но я совершенно точно знал, что замок еще спит.
И тоже притворялся спящим. Как охотник в засаде, я ждал проявления первых утренних мыслей, и как только они появлялись, тут же протыкал их тонким наконечником короткого воображаемого копья. Я охотился за своими мыслями, которые надувались и лопались как мыльные пузыри, так и не успев оформиться во что–то осмысленное и логически завершенное.
Вот надулся и лопнул, пронзенный копьем, еще один пузырь…
Потом еще…
И еще…
Сохраняя как можно дольше физическую и умственную неподвижность, я отдалял момент своего окончательного пробуждения. А зачем мне было просыпаться? Что хорошего могло дать мне рождение очередного скучного дня? Ровным счетом ничего. Жизнь угощала одним и тем же блюдом: доброй порцией печали, приправленной щедрой специей тоски.
В конце концов, я не просил Творца (или кто там еще сотворил людей, драконов и других живых тварей), я не просил никого производить меня на этот свет, меня подкинули в эту жизнь, как нежеланное дитя, без моего ведома и согласия.
Кто–то очень хитрый и коварный создавал природу человека, отчасти и дракона. Живое существо наделено всякими инстинктами, оно всегда хочет есть, пить, совокупляться… И как бы ему тяжко не приходилось, оно из последних сил будет цепляться за жизнь, и будет по гроб жизни благодарить того, кто поможет удовлетворить эти животные инстинкты и убережет от смерти. Хотя на самом деле одна только смерть и освобождает от всех земных пут. Человека создали, как идеального раба.
…Рано или поздно, как бы я не сдерживал свое окончательное пробуждение, оно неизменно наступало. Мысленные пузыри размножались и начинали мелькать с такой частотой, что копье не поспевало за ними, и привычные будничные мысли, сменяя одна другую, постепенно заполняли все пространство сознания, а сердце наполнялось привычной тоской. Похоже, убить ее можно было уже лишь одновременно со мной. Тело, устав от неподвижности, тоже начинало подавать признаки жизни.