Потребовалось два дня, чтобы попасть в Темарин, и еще один день, чтобы добраться до окраин Кавелле, столицы страны, и до сих пор поездка проходила относительно спокойно. У Софронии в животе все сжалось, и она гадает, из-за ухабистой ли это дороги, или из-за ее нервозности по поводу того, что она наконец-то встретит Леопольда лицом к лицу, а возможно, и то и другое вместе. Еще и новый темаринский корсет затянут так туго, что ей приходится дышать очень поверхностно, чтобы не чувствовать, как китовый ус впивается в ее грудную клетку.
Все, что она может сделать, чтобы сосредоточиться на медленных, неглубоких вдохах, – это слушать, как ее спутницы по карете болтают на быстром темаринском языке, который она понимает где-то лишь на три четверти. Она думала, что говорит на нем свободно, но, с другой стороны, никогда и не практиковалась ни с кем, кто говорил бы по-настоящему свободно на темаринском.
Одна из женщин, герцогиня Генриетта, – троюродная тетя Леопольда, а другая, герцогиня Бруна, – его тетя по отцовской линии. Когда они ей представлялись, Софрония улыбалась и кивала, словно ее не заставили заучить родословную королевской семьи Темарина еще до ее шестого дня рождения. Как будто она не знает, что муж герцогини Бруны, любитель азартных игр и женщин, оставил некогда прославленную семью по уши в долгах, или что старший сын герцогини Генриетты поразительно похож на камердинера ее мужа. После стольких лет изучения их имен, имен и возрастов их мужей, детей и других родственников, личная встреча с ними производит странное впечатление. У нее на глазах словно оживают персонажи из книги. Громкие и пьяные персонажи.
Она переводит взгляд в окно на тихий лес окраин Кавелле, стараясь не думать о том, что ее ждет впереди. Примерно через час она наконец встретится с Леопольдом. Это кажется нереальным, ведь за последнее десятилетие они обменялись, должно быть, сотнями писем. Письма, которые сначала были сухими и натянутыми и содержали обычно лишь несколько формальностей, со временем превратились в пачки страниц, в которых подробно излагались их личные мысли и подробности повседневной жизни. Ей кажется, что в некотором смысле она уже знает Леопольда лучше, чем кого-либо другого, кроме, может быть, своих сестер.
Но это не так, напоминает она себе. Досье, которое дала ей мать, доказывает это. Леопольд, которого она знала, не стал бы утраивать налоги для своих подданных, чтобы увеличить собственное богатство. Он не стал бы выселять две дюжины семей и разрушать их деревню, чтобы построить новый охотничий домик. Он бы не стал казнить того, кто нарисовал на него карикатуру. Но настоящий Леопольд сделал все это и даже больше с тех пор, как занял трон в прошлом году.
На самом деле, она знает его не больше, чем он знает ее, и она этого больше не забудет.
«Все в Темарине наши враги, Софрония, – говорила ее мать, передавая досье. – Если ты не будешь об этом помнить, то всех нас обречешь».
Герцогиня Бруна прочищает горло, снова обращая внимание Софронии на себя. Она пытается вспомнить, о чем они говорили и о чем та спрашивала. Что-то о Бессемии и об ее матери.
– Она спросила, правдивы ли слухи о вашей матери, – мягко говорит кто-то по-бессемиански. Горничная, которая помогла ей одеться сегодня утром в гостинице. Хотя тогда она не сказала ей ни слова. Софрония с удивлением понимает, что та отлично говорит по-бессемиански, без малейшего акцента.
– Какие? – спрашивает Софрония герцогинь по-темарински. Женщины думают, что она пошутила, и заливаются смехом. Софрония снова смотрит на горничную, которая примерно того же возраста, что и она, ее светлые волосы почти того же цвета и зачесаны в тугой пучок. Девушка красивая, но в ней нет той помпезности, которая, кажется, определяет темаринскую красоту.
– Ты очень хорошо говоришь по-бессемиански, – замечает Софрония.
Щеки девушки розовеют, и она опускает взгляд.
– Спасибо, Ваше Высочество. Это мой родной язык, поэтому герцогиня пожелала, чтобы я сопровождала ее в путешествии. Я выросла недалеко от дворца.
Софрония смотрит на женщин и обнаруживает, что они наблюдают за ней, оценивают ее. Она не знает, чья это горничная, но это не имеет значения.
– Как тебя зовут? – спрашивает Софрония.
Та открывает рот, чтобы ответить, но герцогиня Бруна перебивает.
– Виоли, – огрызается она на горничную. – Принеси мой веер. Жара адская.
Девушка – Виоли – спешит открыть ридикюль, который носит с собой, и, вытащив богато украшенный золотой веер, передает его герцогине Бруне. Та немедленно начинает им обмахиваться.
– Бедняжка, – добавляет она, глядя на Софронию. – Ты, должно быть, тоже задыхаешься. Эта карета – просто настоящая теплица.
– Я в порядке, спасибо, – говорит Софрония.
Во всяком случае, думает она, в воздухе витает холодок. Хотя, учитывая, что две герцогини распили между собой бутылку шампанского, нет ничего удивительного в том, что им жарко.
– Такая милая девушка, – говорит герцогиня Генриетта, щелкая языком и делая еще один большой глоток из своего хрустального фужера с шампанским.
Карета резко поворачивает влево, и фужер выпадает из ее рук. Он разбивается об пол, и шампанское разливается на шелковые туфли Софронии.
– Что, черт возьми, это было? – гневно спрашивает герцогиня Бруна, захлопывая веер и открывая окно. Как только она это делает, карету наполняют яростные крики, и Софрония насчитывает пять голосов, в двух из которых узнает голоса кучера и лакея.
– Только не еще одно нападение, – произносит герцогиня Генриетта скорее раздраженно, чем встревоженно. Она закатывает глаза и снова закрывает окно. – Этот лес становится проблемой.
Софрония смотрит в собственное окно и видит группу из трех человек в масках, каждый из которых держит кинжал. Один приставил лезвие к горлу лакея, а кучер в поисках чего-то обыскивает скамейку.
– Они ранят лакея, – тревожится Софрония. Она не понимает, почему эти женщины так спокойны: у грабителей есть кинжалы, а их единственная защита – это пустая бутылка из-под шампанского. Софрония думает о том, что при необходимости она могла бы сделать из нее оружие, хотя это вызовет у ее спутниц очень много вопросов. Но герцогини ведут себя так, будто разбитый бокал с шампанским – наихудшая из их проблем, и даже Виоли не кажется особенно обеспокоенной.
– Не волнуйтесь, Ваше Высочество, – с бледной улыбкой говорит герцогиня Генриетта. – К сожалению, в этих краях это становится обычным явлением – хулиганы ищут легкую монету, – но у кучера достаточно денег, чтобы обеспечить безопасный проход. Это всего лишь временная задержка.
Она звучит уверенно, но тревога Софронии не утихает. Она снова обращает внимание за окно.
Кучер протягивает белый бархатный мешочек, перевязанный золотой кисточкой, одному из грабителей, тот берет его, заглядывает внутрь и взвешивает на ладони содержимое. Он кладет его в карман и кивает мужчине, приставившему кинжал к горлу лакея. Лакея отпускают, и Софрония замечает, что он тоже не выглядит особенно обеспокоенным.
– Я не знала, что уровень преступности в этих краях настолько высок, – говорит Софрония, закрывая занавес.
– Отчаявшиеся люди совершают отчаянные поступки, Ваше Высочество, – мягко поясняет Виоли.
– Ты хотела сказать «недостойные люди», – рявкает герцогиня Бруна.
Софрония более склонна согласиться с Виоли, но не может произнести это вслух. Резкого повышения налогов в Темарине было достаточно, чтобы довести до отчаяния многих людей.
Раздается звук приближающихся лошадей. Трое грабителей тоже их слышат и бросаются бежать, но через несколько секунд на дороге появляется дюжина солдат с поднятыми пистолетами верхом на лошадях.
– Стоять! – кричит скачущий впереди мужчина. Софрония узнает его форму по золотым погонам и трем желтым полосам на рукаве – это глава личной охраны короля, но она не понимает, что он здесь делает. Должно быть, трое грабителей тоже поняли, кто это, потому что все они замирают, подняв руки вверх. Все еще держа пистолет, гвардеец спешивается и направляется к грабителям.
– Вы арестованы во имя Его Величества короля Леопольда.
Он хватает одного из грабителей сзади за шею и срывает с него маску. Мальчику не больше четырнадцати, и он выглядит так, словно сейчас заплачет. Гвардеец снимает маски с двух других, и те выглядят еще младше, но его это, кажется, не беспокоит.
– Наденьте на них наручники! – кричит он, и его люди спешиваются и делают, как он приказывает. Они связывают мальчикам руки за спиной более грубо, чем это кажется необходимым. Один из мальчиков вскрикивает, и Софрония видит, что его рука сгибается под неестественным углом.
– Король Леопольд хотел удивить вас, встретив ваш экипаж, – говорит герцогиня Бруна. – И какой удачный момент он выбрал.
– Принцесса Софрония, вы здесь? – кричит начальник охраны в сторону кареты. – Теперь вы в безопасности.
Рука Софронии сжимается на ручке двери, и ей кажется, что гвардейцы пугают ее больше, чем грабители. Но она знает свою роль в этой пьесе, поэтому открывает дверь кареты, позволяет лакею вывести ее на полуденное солнце и поднимает руку в перчатке, прикрывая глаза. Она лучезарно улыбается гвардейцу.
– О, спасибо, сэр, – благодарит она его по-темарински. – Мы были так напуганы.
Гвардеец низко кланяется:
– Мне жаль, что ваше первое впечатление о Темарине было таким неприятным, принцесса.
– Софрония! – зовет кто-то.
Она снова поворачивается к гвардейцам, а потом видит его, и, несмотря ни на что, ее сердце начинает биться быстрее. Она сразу его узнает, хотя он выглядит немного иначе, чем на последнем портрете, присланном два года назад: его бронзовые волосы длиннее и вьются вокруг ушей, а черты лица кажутся более резкими – все мальчишеские округлости исчезли. И, самое главное, он настоящий. Не неподвижные и ограниченные двумя измерениями масло с холстом, а плоть, кровь и жизнь. Софрония не знала, что он может так улыбаться.
Она нервничает. Он так же улыбался, приговаривая художника к смертной казни? А когда изгонял тех жителей из их домов?
Через несколько секунд он слезает с лошади и приближается к ней, и вдруг она оказывается в его объятиях и обнимет его за шею. Почему-то он даже пахнет так, как она себе представляла: кедром и какими-то специями.
Когда они расходятся, на его лице появляется смущенная улыбка, и Софрония с опозданием вспоминает, что они не одни. Она оглядывается и видит, как две герцогини, Виоли и гвардейцы Леопольда наблюдают за ними со смесью восторга и замешательства на лицах. Даже грабители смотрят на них, но на их лицах лишь испуг.
– Прошу прощения, – говорит Леопольд, наклоняясь в поклоне и целуя тыльную сторону ее руки. – Я просто не могу поверить, что ты наконец-то здесь.
Софрония заставляет себя улыбнуться и пытается взять под контроль свое быстро бьющееся сердце и румянец, который, как она чувствует, проступает на ее щеках.
– Я тоже не могу в это поверить, – вторит она ему.
И это, по крайней мере, правда.
Леопольд помогает ей сесть перед собой на лошадь и, пока они пробираются через лес к Кавелле и дворцу, держит поводья по обе стороны от ее талии. Слух об их прибытии, должно быть, распространился, потому что люди на окраинах города выходят из домов, машут и приветствуют Леопольда и Софронию, а те машут в ответ. Однако им рады далеко не все. Она замечает, что добрая четверть толпы стоит в тишине, сурово наблюдая за ними с каменными выражениями на лицах. Но они не смеют издать и звука, и Софрония не может их в этом упрекнуть. Казнь художника послужила страшным предупреждением.
Со всех сторон их окружают гвардейцы Леопольда, а карета с герцогинями и Виоли замыкает свиту. Трое грабителей в наручниках идут рядом с гвардейскими лошадьми.
– Что с ними будет? – спрашивает Софрония Леопольда, все еще улыбаясь. Ее щеки начинают болеть, но она держится, продолжая махать рукой крестьянам, стоящим вдоль дороги.
– С кем? – смущенно спрашивает Леопольд.
– С мальчишками, – поясняет она, кивая в сторону одного из них, идущего за гвардейцем справа от них.
– А, ты про грабителей, – догадывается Леопольд, и она чувствует, как он пожимает плечами. – Не волнуйся, в Темарине к преступлениям относятся очень серьезно. Они будут должным образом наказаны.
Он произносит эти слова как утешение, но Софрония не успокаивается. Считает ли он, что художник тоже должным образом наказан?
– Они такие юные, – говорит она, стараясь сделать голос легким и воздушным. – Возможно, будет уместно проявить милость, в итоге ведь никто не пострадал.
– Но могли, – отвечает Леопольд. – И моя мама говорит, что важно напоминать людям о последствиях, иначе уровень преступности будет только расти.
Матери Леопольда, вдовствующей королеве Евгении, было всего четырнадцать, когда ее отправили в Темарин из Селларии, чтобы она вышла замуж за короля Карлайла и заключила перемирие, положившее конец Селестинской войне. Софрония знает об этом, потому что ее мать часто использовала это как пример своей доброты, ведь, прежде чем выдать дочерей замуж, она ждала, пока им не исполнится шестнадцать. Их шпионы сообщили, что после смерти короля Карлайла год назад королева Евгения стала более активно участвовать в темаринской политике и давать советы Леопольду, которому, когда он занял трон, было всего пятнадцать.
– Они примерно одного возраста с твоими братьями, – отмечает Софрония, думая о младших принцах: Гидеоне, которому было четырнадцать, и Риде, которому исполнилось двенадцать. – Я уверена, что твоя мать проявила бы сострадание.
– Мои братья никогда не грабили экипажи и не угрожали убить лакея, – отвечает Леопольд.
– Сомневаюсь, что эти мальчишки делали это ради развлечения. Посмотри на этого, – говорит она, кивая в сторону самого младшего на вид. – Кожа да кости. Как ты думаешь, когда он в последний раз ел?
Леопольд молчит.
– У тебя мягкое сердце, и я восхищаюсь этим, но они сделали свой выбор. Должны быть последствия.
Софрония пытается скрыть нарастающую тревогу, пока с каждым ударом лошадиных копыт в ее голове эхом отзываются слова матери. «Он наш враг, и ты больше этого не забудешь».