Многих читателей эта книга привлечет благодаря разделам, посвященным военной истории, а не экономике. Вполне возможно, они захотят сразу же обратиться к той или иной заинтересовавшей их истории: о стоимости замкового строительства в эпоху Высокого Средневековья, о происхождении и роли кондотьеров, или военных наемников, или же об итальянских городах-государствах эпохи Возрождения, о принятии стратегических решений генералами эпохи Просвещения, об «информационной войне» во время Гражданской войны в Америке, о стратегических бомбардировках Германии в ходе Второй мировой войны или решении Франции о разработке ядерного вооружения на ранних этапах холодной войны. Для их удобства мы старались писать главы так, чтобы их можно было читать независимо друг от друга, и все же главу, посвященную экономике (глава первая), не следует обходить стороной. Если вы сначала захотите удовлетворить свои аппетиты в разделах по истории, то переходите к главе об экономике, когда почувствуете, что вы уже готовы, – возможно, вы найдете ее восхитительным десертом.
«Замки, битвы и бомбы» – это наша попытка написать военную историю с точки зрения экономической теории. Мы рассмотрим шесть конкретных случаев. Они задают временные рамки, охватывая последнюю тысячу лет – второе тысячелетие нашей эры. Пять рассмотренных нами случаев касаются Европы, а один – Северной Америки. Мы бы с удовольствием расширили сферу и рамки исследования, но по ряду причин это показалось излишне амбициозным. Даже избранные нами случаи могут показаться некоторым читателям не всегда уместными. Например, когда мы рассматриваем период холодной войны (1945–1991), на ум сразу же приходит конфликт между бывшим Советским Союзом и Соединенными Штатами, а отнюдь не то, как Франция стала наращивать свой ядерный потенциал. Столь ценным не только для Франции, но и для истории в целом этот пример делает то, что вступление Франции в ядерную эпоху изменило динамику противостояния сверхдержав. До Франции Великобритания уже овладела атомным оружием, но, как и в наше время, она была слишком ориентирована на Соединенные Штаты, чтобы считаться в полной мере самостоятельным игроком на мировой арене. Напротив, стремление Франции вернуть былое величие – как и сейчас – внесло сумятицу в и без того крайне опасную гонку вооружений.
Вместо шахматной партии один на один в стиле Бобби Фишер против Бориса Спасского третий игрок начал передвигать фигуры поперек доски, что раздражало американцев и совсем не облегчало жизнь СССР. Теперь же, когда целый ряд государств претендует на создание, расширение и обладание своим собственным атомным арсеналом, исследование того, что воодушевляло французов в 1950-х и 1960-х годах, покажется совершенно неуместным. Заинтересовать экономиста в данном случае может то наблюдение, что традиционные неядерные силы обходились Франции да и всем остальным совсем недешево. Верно ли, что, пытаясь удовлетворить эти насущные потребности, Франция обратилась к созданию своих ударных сил по причине их рентабельности по сравнению с традиционными вооруженными силами, а также для того, чтобы с их помощью вернуть и улучшить свои переговорные позиции если не в мире, то в Европе? В седьмой главе мы задаемся именно этим вопросом.
Если оглянуться на недавнее прошлое, легко заметить, как много исторических работ посвящено эпохе мировых войн (1914–1945). Существует даже экономическая история этих бедствий[1]. Бóльшая часть этих работ посвящена «экономике войны»: вопросам финансирования войны, материальных ресурсов, необходимых, получаемых и потребляемых в ходе нее, ее экономического воздействия и последствий для стран-участниц, а также превращения экономики из гражданской в военную. Одним словом, речь идет о тех вопросах, в которых, как представляется, должен разбираться именно экономист. Но в действительности вопросы, имеющие отношение к экономике, этим не ограничиваются, распространяясь на сферу ведения самих боевых действий. В качестве иллюстрации в шестой главе мы приводим один характерный пример, который к тому же изменил представления о современной войне: стратегические бомбардировки Германии в ходе Второй мировой войны. Благодаря признанию, которое получили данные операции, – разумеется, среди военных, – подобные же операции с тех пор стали проводиться практически во всех войнах, которые вели США. Несомненно, рейды тысячи бомбардировщиков[2] на немецкие города были эффектным применением грубой военной силы, но были ли они эффективными? То, что военные стратеги при проведении операций не принимали в расчет экономический принцип убывающей отдачи, является тревожным сигналом. Любой зубривший до утра студент знает, что хотя усилия и могут помочь пройти предстоящий экзамен, затрата на подготовку большего количества часов вовсе не означает автоматического получения более высокой оценки на экзамене. Как говорится, считаются не затраченные часы, а то, как именно они были затрачены. То же относится и к бомбардировкам: просто бросая все больше бомбардировщиков в рейды на Берлин, вероятно, и можно победить в войне, но, скорее всего, это лишь приведет к многократному увеличению потерь союзников. Если бы экономическое понятие убывающей отдачи было бы оценено по достоинству, страны антигитлеровской коалиции, возможно, гораздо осторожнее отнеслись бы к вопросу технологических инноваций в европейской воздушной войне. Они могли бы сохранить множество жизней, поскольку ни один род войск не нес таких потерь пропорционально своей численности, как авиация, и ни один пожар не был более разрушительным, чем огненные бури в результате массированных бомбардировок. И, если уж нам приходится воевать, неплохо бы знать, какие еще простые экономические понятия могут помочь нам снизить потери.
Выбор Гражданской войны в США в качестве объекта исследования в пятой главе для разъяснения специфики эпохи революций (1789–1914) был продиктован важнейшей из революций – промышленной. В то время как французская революция революционизировала способы ведения войны, индустриализация еще не набрала достаточно оборотов, чтобы всерьез повлиять на ход и итоги военных действий. Гражданская война в США была первой крупномасштабной войной, прошедшей в индустриальном контексте. Это означало появление на поле боя новых технических достижений и, что важнее, продукции массового производства. С точки зрения информационных потоков три нововведения данной эпохи представляются наиболее значительными: телеграф, железная дорога и газета. Сегодня никого не нужно убеждать в важности введения электронных коммуникаций, чем был тогда телеграф. Но благодаря увеличению дальности и скорости перемещений людей железная дорога также служила средством передачи информации. А газеты вследствие усовершенствованной полиграфии и распространения грамотности использовались в качестве источника информации и способа распространения дезинформации обеими сторонами. Объединение отдельных аспектов экономики информации с ролью информации при ведении военных действий – вообще относительно новое явление, особенно применительно к рассматриваемому нами случаю Гражданской войны в США.
В военной истории период 1618–1815 гг. иногда называется «эпохой битв», что обусловило выбор объекта исследования, тесно связанного с определенным аспектом сражений. Вопрос, который рассматривается нами в четвертой главе, касается принятия решений командующими, а именно решений о том, принять сражение или уклониться от него, поскольку принятие решений является важнейшим элементом экономического анализа поведения. Принятие подобного решения в этот период было важным делом и влияло на каждую крупную кампанию. Признавая то, что сражение является не случайным событием, а результатом тщательно обдуманного решения, практически каждый «великий капитан» той эпохи считал решение принять бой важным вопросом, требующим значительного внимания. С началом сражения набор доступных возможностей резко сокращался, а контроль генералов над ситуацией стремительно ослабевал. Это в особенности было верно в отношении затяжных сражений, в ходе которых противостоящие армии могли с легкостью превратиться в пьяные толпы головорезов. Сражение могло принести величайшую возможную награду, победу, но цена ее могла быть очень высокой: смерть солдата и сдача армии вражескому генералу. Таким образом, вступать в бой предпочитали, все тщательно обдумав.
Использование десятков тысяч солдат-контрактников в текущих войнах в Афганистане и Ираке привлекло внимание общественности к проблеме комплектования «официальных» вооруженных сил того или иного государства. Вопрос этот для исследователей данной области отнюдь не нов. Частные военные и охранные компании уже использовались самыми различными государствами и группировками во время войн в бывшей Югославии в 1990-х, как и во время многочисленных африканских войн того же десятилетия. «Наемников» прославленного французского иностранного легиона все еще окружает ореол романтики, и, по крайней мере, американские читатели должны были слышать о роли «гессенцев»[3] в революционной войне за независимость от Великобритании. Если задуматься, исключительно государственные вооруженные силы, полностью укомплектованные молодым мужским населением страны, в сущности, представляют собой аномалию с исторической точки зрения. Вопреки ироническим и насмешливым ярлыкам «наемник» и «солдат удачи» спрос и предложение на военном рынке труда всегда были высокими, и просто удивительно, как мало написано об этом рынке с экономической точки зрения. В одном из легендарных примеров историки обычно связывают упадок общепринятой практики использования военных наемников в эпоху итальянского Возрождения (1300–1600) – кондотьеров, столь категорично выставленных в черном свете Макиавелли, – с изменением политической судьбы их работодателей и с развитием военной технологии. Это действительно были важные изменения. Но почему бы также не рассмотреть, как мы это сделаем в главе третьей, природу самих контрактов (они назывались кондотта), благодаря которым контрактники и были названы кондотьерами? Возобновление традиции частного военного подряда сегодня подтверждает, что подобные контракты – важнейший аспект этого ремесла, требующий пристального изучения. Возможно, силовой рынок может быть организован совсем иначе, чем следует из сложившихся у нас представлений[4].
К более очевидным предметам изучения военного дела в эпоху Высокого Средневековья (XI–XIII вв.) относятся строительство и использование замков, ведение завоевательных кампаний, эволюция вооружения, военной стратегии, обучение рыцаря, развитие средневековой армии и тактика боя. Но над всем этим, безусловно, возвышаются замковые башни. Их строительство, защита и осада определяли войну в ту эпоху, а все более позитивные и высокие оценки, выносимые современными историками в отношении средневековой армии, лишь подтверждают высокое значение замков. Опора на фортификационные сооружения казалась совершенно естественной, когда принято было считать, что тогдашние армии представляли собой простой сброд. Но эти армии оказались гораздо лучше организованными и управляемыми, чем предполагалось ранее, что делает изучение средневекового замка гораздо более интересным занятием. Наиболее важные изменения в вооружении касались техники взятия замков. Несмотря на то что сражения также имели большое значение, военачальники все чаще стремились их избегать, в большей степени сосредотачиваясь на маневрах, направленных на оборону замков или подход к ним. И даже лучший рыцарь Европы на своем лучшем коне, вооруженный лучшим копьем и облаченный в свои лучшие доспехи, не мог взять самый слабый европейский замок. Таким образом, посвященная замку вторая глава согласуется с возникшим среди историков интересом к замковому строительству. Как мы увидим, несмотря на огромные затраты на их постройку – бывало, что король спускал весь годовой доход на один замок, – затраты на замки вовсе не были деньгами, просто выброшенными на ветер. И, как это ни удивительно, экономическая наука прекрасно может объяснить нам, почему это было так.
Мы не рассчитываем, что наш читатель хорошо знаком с экономической теорией, и потому в первой главе мы решили изложить некоторые ее принципы. Любопытно, что по поводу того, в чем состоят основные принципы экономики, не существует единого мнения, но ни один экономист не будет спорить с шестью следующими утверждениями: во-первых, с представлением о том, что для того, чтобы сделать что-то одно, обычно приходится упустить возможность сделать что-то другое; во-вторых, с идеей о том, что стимулы воздействуют на поведение; в-третьих, с тем, что решения принимаются посредством сравнения дополнительных выгод с дополнительными издержками; в-четвертых, с тем, что информационная асимметрия делает положение одной из сторон более выгодным; в-пятых, с принципом, согласно которому с определенного момента дополнительные затраты приносят все меньшую отдачу; в-шестых, с представлением о том, что люди обычно заменяют относительно дешевый предмет относительно более дорогим, если они считаются сопоставимыми. (Яблоки и апельсины можно сопоставлять, если человеку хочется полакомиться каким-нибудь фруктом.) Эти принципы являются (почти) самоочевидными, но их детализация и вытекающие из них следствия – вовсе нет, и одна из наших задач состоит как раз в том, чтобы показать, как эти принципы проявились в эпизодах военной истории, избранных нами для рассмотрения в данной книге.
Несмотря на значительные успехи в историографии с 1960-х, историческим исследованиям недостает теоретической обоснованности. По каким критериям следует выбирать, упорядочивать и представлять исторические факты и какие именно события сможет предсказать историческая теория, причем таким образом, чтобы эти предсказания поддавались эмпирической проверке и могли быть опровергнуты? В Соединенных Штатах историки в особенности скептичны по отношению к теории. Ссылаясь на Ганса-Георга Гадамера и Вильгельма Дильтея, Брюс Мэзлиш пишет, что «как правило… историки, с недоверием относящиеся к отвлеченным теориям, занимаются своими исследованиями, игнорируя подобных эзотерических мыслителей»[5]. И военные историки не исключение. Но при всем этом единственный способ разъяснить историю заключается в том, чтобы позаимствовать теорию из других областей исследования, например, социологии, психологии, политологии или собственно экономики, или даже географии, климатологии и других естественных наук, что и было сделано, например, в двух недавно опубликованных и чрезвычайно популярных книгах Джареда Даймонда[6]. В этих и других академических дисциплинах теория развита лучше, чем в области истории. Благодаря этим исследовательским областям историю можно рассматривать как ряд конкретных примеров прикладной теории. Хотя ее послужной список совсем неплох, сама по себе экономика, конечно, не образует корпус безупречно стройной теории. Мы просим читателя расслабиться и развлечься. Даже если кто-то и полон предубеждений в отношении экономики, он все же может оценить то, как ее можно использовать[7].
Нам следует сразу же пояснить, что, хотя при написании книги мы в основном ориентировались на широкий круг читателей, эта книга вносит важный вклад в развитие научного знания. Например, если говорить о главе, посвященной кондотьерам, обычно исторические исследования сосредотачиваются на хитросплетениях политики и развитии военной технологии того времени, пренебрегая трудовыми контрактами, благодаря которым кондотьеры, собственно, и получили свое имя. Непосредственное рассмотрение самих контрактов, пусть и в чисто экономическом контексте, является новым шагом в этой области. Точно так же глава о Германии во время Второй мировой войны вносит независимый вклад в продолжающиеся споры об эффективности стратегических бомбардировок. И как бы много ни было написано об американской Гражданской войне – счет одних только книг уже идет на тысячи, – удивительно, насколько редко в этой литературе исследуется роль, которую сыграла в этой войне информация. Поэтому мы просим неспециалистов не обращать внимания на многочисленные примечания и сноски, предназначенные главным образом для специалистов, а ученых просим проявить терпение, когда для удобства рядового читателя мы излагаем тему или эпоху более пространно, чем это обычно принято у специалистов.
Насколько репрезентативны шесть примеров, отобранных нами, для решения основной задачи – соединения военной истории с экономикой? Пока мы этого не знаем. Однако мы, безусловно, знаем, что, отобрав шесть экономических принципов, а не один-другой, и применяя их к шести различным историческим эпохам, охватывающим тысячу лет истории, мы замахнулись на многое. На наш взгляд, результаты если и не в полной мере репрезентативны, то, по крайней мере, вдохновляют: оказывается, экономика способна предложить продуктивный способ пересмотра военной истории.
За комментарии к различным разделам книги мы выражаем благодарность профессорам Джереми Блэку, Марку Фисселу, Джею Пилцеру, Вэнди Тернер (историкам) и экономистам, принимавшим участие в Конференции по военной и мирной экономике, которая проходила в Университете Ратджерса, Ньюарк, май 2001 года, а также Пятой ежегодной конференции по военной и мирной экономике в бизнес-школе Мидлсекского университета в Лондоне в июне 2001 года. Мы также приносим благодарности анонимным рецензентам из издательства Чикагского университета, его тогдашнему редактору Дж. Алексу Шварцу, нынешнему редактору Дэвиду Первину и всем их коллегам по издательству. Мы также благодарим Маттиаса Сперле, Сертака Карги, Николаса Англевича, Милоша Николича и персонал Межбиблиотечной абонементной службы из Университета Огасты за исключительную помощь в проведении научно-исследовательских работ. Капитан Джозеф Гвидо предоставил крайне полезные комментарии на начальной стадии создания рукописи. За помощь в работе над третьей главой мы благодарим Надю А. Вебер-Гвидо, профессора Кристин Касалетто и профессора Данкана Робертсона (переводы), как и профессоров Стефана Сельцера и Уильяма Каферро (переписка). Мы также выражаем признательность Дебре ван Туйль (иллюстрации). Согласно обычной формуле, подтверждаем: все оставшиеся ошибки – на нашей совести. Мы выражаем особую благодарность профессорам Питеру Холлу и Стефану Марковски и всем их коллегам из кампуса Университета Нового Южного Уэльса в Академии австралийских вооруженных сил в Канберре, Австралия. Они обеспечили одного из нас самым гостеприимным, теплым и творческим окружением на время, когда он работал там приглашенным профессором в 2005 году, что во многом способствовало завершению данной книги.
Наконец, читавшие книгу в первой редакции задавали нам вопрос: почему мы не включили главу о текущих войнах Соединенных Штатов в Афганистане и в особенности Ираке? Возможно, самый краткий ответ заключается в том, что во всех этих случаях в отличие от приводимых нами примеров окончательного набора данных еще не существует. Однако если задача экономики состоит не только в объяснении, но и в прогнозировании, то разве из главной идеи нашего проекта – «инъекции» теории в историю – не следует, что мы должны предсказывать события будущего? И если психоисторики из научной фантастики Айзека Азимова подобного мастерства уже достигли, для нас это будет все еще едва ли выполнимой задачей, как это выяснили до нас другие – от Маркса до Толстого[8]. Перед тем как обращаться к будущему, выясним для начала, вносит ли теория, экономическая и любая другая, полезный вклад в объяснение прошлого. Достаточно сказать, что хотя многие экономические аспекты войн, ведущихся сейчас США, заслуживают внимания – от экономики терроризма до роли стран-изгоев, возникновения вооруженных сил нового типа, формирования альянсов и интенсивного использования частных военных компаний, – наши планы относительно этой книги сложились задолго до падения башен-близнецов Всемирного торгового центра в 2001 году. Тем не менее в заключительной, восьмой главе книги содержатся разделы, посвященные экономике терроризма, военных людских ресурсов, а также все более активному использованию правительствами частных военных и охранных компаний. Мы убеждены, что экономическая теория прекрасно применима не только к военной истории, но и к современным военным операциям.