Кто-то мне рассказывал, что нет ничего хуже женщины-следователя. Потому, когда я вошел в маленькую комнату, у меня невольно вырвалось какое-то нечленораздельное словцо, означающее крайнюю степень досады. За исцарапанным письменным столом сидела немолодая мадам в каком-то странном одеянии, напоминающем индийское сари или халабуду кришнаитов. Пальцы ее были украшены стальными перстнями, похожими на маленькие ручки от дверей шкафа, на запястьях подрагивали горошинами многочисленные браслеты, с шеи на грудь свисали гирлянды полированных лепестков и конусов из черного дерева. Следователь подняла на меня свои томные глаза, окруженные коричневыми тенями, слегка тряхнула головой, отчего ее длинные волосы, низвергающиеся до локтей с прямого пробора, колыхнулись волной.
– Садись! – не совсем вежливо сказала она, оттопырив указательный палец, указывающий на стул рядом со столом, прошлась долгим взглядом по моему лицу, майке с изображением символа ливерпульского яхт-клуба, осмотрела джинсы и произвела глубокий вздох. Эта будет копать, как могильный червь, подумал я и стал не вовремя вспоминать, что в подобной ситуации делают умные люди. Кажется, отказываются давать какие-либо показания и подписывать бумаги без адвоката.
Следователь словно прочла мои мысли. Прикуривая длинную тонкую сигарету, кивнула на стопку листов опроса, лежащую на краю стола, и сказала:
– Бери лист и пиши все, что видел на Диком острове девятнадцатого и вчера в Морском. Коротко и по существу.
Я потянулся за бумагой.
– Видите ли, сначала я хотел бы кое-что объяснить.
– Никаких объяснений! – оборвала следователь. – Что делал, что видел. Больше мне ничего не надо. Комментарии и личные выводы оставь при себе.
– Вы на меня давите, – сказал я честно. – Мне нужен адвокат.
Следователь даже курить перестала и посмотрела на меня так, как учитель на первоклассника, утверждающего, что дважды два – пять.
– Чего? – протянула она и от умиления даже глаза закрыла. Кажется, этой заразе я понравился, и она кокетничала передо мной изо всех своих дамских сил. – Адвокат?.. О, Господи! Начитались всякой ерунды, умными стали. Не нужен тебе адвокат. Никто на тебя не давит. Пиши, что говорят и не задавай вопросов.
Она снова тряхнула головой, пуская по волосам волну. Я взял ручку со стола и придвинул лист к себе. Надо изложить факты так, подумал я, глядя на белое поле, чтобы обвинение в мой адрес по этой бумажке никак не складывалось.
Пока я трудился над сочинением, следователь курила и бесцеремонно разглядывала меня.
– На море живешь, а такой белый, – сказала она. Это был первый человек, который назвал меня белым. Должно быть, она до меня имела дело только с неграми.
– Это я побледнел от волнения, – ответил я, не поднимая головы.
– А с чего это ты такой волнительный? Меня, что ли, испугался? Так я не кусаюсь, можно сказать… Женат?
Я зачем-то соврал и кивнул.
– Дети?
– Четверо.
– Ух ты, какой активный! И все у вас тут, на море, такие активные?
– Большинство, – ответил я. – Наш район на первом месте по рождаемости на полуострове. Здесь у нас особый сорт винограда произрастает, "Конек-горбунок" называется, в просторечье – "Жеребец". Так от него и все дела.
Женщина щурилась, на коричневых губах играла усмешка. Ей нравился мой глупый юмор. Но это было мне во вред. Если следователю понравился подозреваемый – будет вести дело до тех пор, пока не надоест. Судебной практике такие случаи известны. Все это плохо кончается.
Я протянул исписанный лист женщине. Она взяла его и, отстранив подальше от глаз, стала читать. Лист мелкого почерка с двух сторон она читала минут пять, что-то помечая карандашом в тексте и неожиданно вернула его мне.
– Так не пойдет, – сказала она. – Ты суешь нос не в свои дела. Про деловой костюм, на котором, якобы, не было ни капли крови, не надо – это дело экспертизы уточнять, была кровь или нет. Затем: накидка. К чему это? Ты уверен, что накидка принадлежала Милосердовой? Кто сказал, что ее нашли в твоей лодке? Да, начальнику лодочной станции показалось, что в твоей. Но в тот день лодками, в том числе и твоей, пользовалось полсотни отдыхающих. Любой из них мог нечаянно забыть накидку в лодке.
Я слушал следователя и не мог понять, куда она клонит. Выходило так, что она сама подсказывала мне алиби.
– Дальше, – продолжала она, глядя на мое сочинение, как редактор на текст заметки начинающего журналиста. – Ты пишешь про какое-то письмо. С чего ты взял, что кто-то намеревался тебя подставить? Почерк, похожий на твой? Ну и что? Да мало ли на свете почерков? Миллионы людей на земле пишут приблизительно так же, как и ты… Подписано именем Кирилл? А что, кроме тебя, такого красивого и неповторимого, больше нет Кириллов?
Сюда бы Анну, чтобы послушала эту речь! – подумал я. Блеск! Вот, что значит профессионализм! А я, дурак, испугался того, что следователь – женщина.
– Про Караева тут ты вообще наворотил черт знает чего! – покачала головой следователь, стряхивая пепел на мой труд. Ушел за вином, пришел с вином… Ты что, алкоголик? Зачем на полстраницы расписывать про твое вино и каких-то глупых продавщиц винного отдела? А убийца в маске? Это вообще шедевр детективного жанра! Милый мой, на курорте десятки людей с удовольствием занимаются оздоровительным бегом, и если каждого бегущего принимать за преступника, то какой же тогда беспредел начнется!
Что-то она начала гнуть не в ту сторону.
– Извините, – прервал я ее. – Но я же сам видел, как он перемахнул через забор. И на лице была маска!
– Куда он перемахнул? – усталым голосом спросила женщина. – К соседу? Так может быть, это и был сосед, который воровал у Караева помидоры, а ты его застукал. Маска на лице? На нервной почве, хороший мой, обычную налобную повязку можно принять за маску.
– Хорошо, – сказал я, налегая грудью на стол. – Но ведь вы не станете отрицать, что Караева задушили проволокой?
– Задушили или он сам задушился? – уточнила следователь, как и я склоняясь над столом. – А это, как говорят одесситы, две очень большие разницы. Ты не эксперт. Ты ограничился лишь беглым осмотром трупа и тут же сделал выводы. Так нельзя, сладкий ты мой! Каждое твое предположение, каждое слово нуждается в доказательстве! Караев повесился на лодочном стальном фале, привязанном к деревянному карнизу. Когда ты вернулся из магазина, карниз уже оборвался под тяжестью трупа, и тело вместе с карнизом рухнуло на пол. А ты нафантазировал, что его убили, закрутили стальную проволоку на горле! Слышал, как из комнаты доносились какие-то звуки? А то, что это кошка могла прыгнуть на подоконник или на шкаф с посудой, ты не предполагаешь?
Она взяла опросный лист двумя руками и, с улыбкой глядя на меня, медленно порвала его на мелкие кусочки.
Со мной творилось что-то странное. Я испытывал огромное облегчение, словно тяжкая ноша свалилась с моих плеч. Но вместе с тем в душу закрадывалось подозрение, что меня, попросту говоря, надувают, нарочно подводят к выводу, что никакого убийства не было, что все это лишь родилось в моем воспаленном воображении.
– Значит так, – сказала следователь волевым тоном. – Возьми чистый лист и пиши заново. И без всяких фантазий. Только то, в чем ты уверен, как говорится, на все сто, и коротко. Был на острове, видел под скалой на гальке пятно крови. Потом обнаружил труп Милосердовой в трюме яхты. Лодка пропала. Добрался до берега вплавь. Точка. Со следующего абзаца: посетил особняк, где скрывался капитан яхты "Ассоль" Караев…
– Скрывался? – удивился я.
– Ну, если не нравится это слово, то подыщи другое! – скривила губы следователь. – Напиши "временно проживал". Обязательно про стол, заставленный бутылками, и про реакцию капитана, когда ты предложил ему поговорить о гибели Милосердовой. А потом – про труп Караева, лежащий на полу со стальным фалом на шее… Все ясно, красавчик? Вперед!
– Подождите, – сказал я, массируя пальцами лоб, словно у меня началась мигрень. – Мне не ясно одно: к чему вы меня подводите? К какому выводу?
– Делать выводы, лапочка, это наша работа. От тебя же, как от свидетеля, требуются только четкие и вразумительные факты.
– Так я, значит, свидетель?
– Точно так, дорогой.
– Разве свидетелей привозят в милицию силой?
– За этот сервис благодари своего приятеля – фамилии не помню, рыженький такой лейтенант. Это он попросил доставить тебя со всеми удобствами, чтобы ты по жаре в автобусе не трясся.
– Понятно, – задумчиво произнес я. – Кое-что понятно… Значит, в убийстве Милосердовой вы подозреваете Караева?
Следователь мило рассмеялась.
– Ну что ты, родненький! Милосердову, скорее всего, никто не убивал. Следствие приходит к выводу, что это несчастный случай. Дамочка поднялась в туфельках на скалу, чтобы полюбоваться морем, не удержалась и свалилась вниз. Караев, который был с ней в тот день, перетащил ее на яхту, а потом почему-то решил, что его наверняка обвинят в убийстве, сел на весельную лодку, отплыл от острова подальше, затем, чтобы запутать следствие, прыгнул в воду и добрался до берега уже вплавь. Может быть, он до сегодняшнего дня тихо лакал бы портвейн на даче своего хозяина, но ты смертельно напугал его своим приходом и расспросами о Милосердовой. Когда ты пошел в магазин, он наверняка решил, что ты вернешься с нарядом милиции, и не придумал ничего более лучшего, чем повеситься… Вот так-то выглядит сырмяжная правда жизни, котик. Поверь мне, опытной во всех делах женщине: частный сыск – не для тебя. В самом деле, занимайся лучше ловлей крабов. Или любовью. Это намного приятнее, чем придумывать убийц и самому же их разыскивать.
– Так, наверное, я и сделаю, – ответил я.
– Вот и умница, – кивнула женщина, опуская выпачканный в помаде окурок в глубокую пепельницу. – Можешь за мои добрые советы угостить меня шампанским. Но только вечером! На службе я не употребляю.
Она внимательно прочитала второй вариант моих показаний, кивнула, спрятала лист в папку.
– Теперь все правильно. И у тебя душа будет спокойна, что не написал глупостей, за которые потом можно долго расплачиваться, и следствие не уведешь в другую сторону… Давай повестку, я распишусь.
– У меня нет никакой повестки.
– Ах, да! – вспомнила женщина. – Тебя же доставили сюда с почестями. Тогда можешь быть свободен. И насчет шампанского не забудь!
Она вытянула свои коричневые губы в трубочку, поцеловала воздух. Пот градом катился с меня, когда я вышел из кабинета в коридор. Спустился по лестнице на первый этаж. Дежурный за стеклом лишь на мгновение поднял голову и опустил ее снова. Я здесь уже никому не был нужен.
Ноги несли меня к выходу, но перед самой дверью я остановился и повернулся к дежурному.
– Послушайте! – сказал я. – Как мне найти лейтенанта Кныша?
Дежурный молча поднял трубку, сдвинул какой-то тумблер на пульте и сказал:
– Володя! Тут тобой интересуются. – Дежурный поднял глаза. – Как ваша фамилия?
– Вацура.
– Мацура, – ответил дежурный в трубку и снова мне: – Сейчас выйдет.
Кныш появился в вестибюле через минуту, увидел меня и, как показалось, неестественно улыбнулся:
– Привет, привет! Отстрелялся уже? Ну вот видишь, как все хорошо кончается!
Дежурный, глядя на нас, стал улыбаться. Я пожал Кнышу руку и потянул его к выходу. Кныш незаметно упирался. Ему было легче разговаривать со мной при свидетеле, чем один на один.
– Я прошу тебя, давай выйдем, – сказал я настойчиво.
Кныш поморщился и посмотрел на часы.
– Старичок, у меня работы сейчас – выше головы!
– Только на минуту! – настаивал я.
Он вздохнул, будто делал мне огромное одолжение. Мне не нравилось, что он так себя вел. Мы вышли на улицу и встали в тени дерева.
– Ну что ты хочешь мне сказать? – спросил Кныш.
– Володя, объясни мне, что случилось?
Кныш кряхтел, смотрел по сторонам, бил ребром ладони по стволу дерева.
– Но могут же быть в моей работе тайны! – вспылил он. – Не все же рассказывать кому попало!
– Я – не кто попало, – жестко ответил я и сжал его локоть. – И ты об этом прекрасно знаешь. Я хочу знать правду.
– Ну какую, какую правду? Ну что тебе не ясно? – быстро заговорил он. – Следствие пришло к выводу, что смерть Милосердовой наступила в результате несчастного случая, а Караев повесился в состоянии депрессии – он был уверен, что его обвинят в убийстве женщины.
– Володя, я только что слышал эту чушь от следователя. Неужели ты и в самом деле веришь этому?
Кныш промолчал. Покусывая губы, он смотрел на толпящихся на автобусной остановке людей.
– Давай об этом поговорим вечером, – наконец сказал он.
– Нет, сейчас! Вечером я буду трахать твою следовательшу и слушать ее байки про то, как повесился Караев.
– Ну что ты ко мне пристал? – дернул рукой Кныш. – Ты понимаешь, что тебе повезло так, как ты даже мечтать не мог? Да с таким набором улик сидел бы ты сейчас на нарах и оч-ч-чень долго бы сидел! Радуйся свободе и трахайся с кем хочешь!
– Ты же честный парень, Володя, – сказал я упавшим голосом. – Ты помнишь, как мы с тобой Джо брали? А как красиво раскрутили дело о шантаже проституток? Мы с тобой никого не боялись и служили только справедливости…
– Ну хватит витийствовать! – перебил меня Кныш. – Слезы вышибаешь своим красноречием.
Он сунул в рот спичку и стал с остервенением ее грызть. Не глядя мне в глаза, тихо сказал:
– Тут, бля, такое дело началось… Коммерческий директор "Милосердия", которого мы посадили, объявил через своего адвоката, что если его не выпустят из-под стражи, тот он на суде сообщит совершенно потрясающие факты о вкладчиках "Милосердия"… Там, по его словам, замешаны очень высокие чины – и политики, и военные, и милиция. Оказывается, там прокручивали зарплату учителей, врачей и других бюджетников, а прибыль переводили в недвижимость за границей.
– Может быть, это всего лишь блеф?
– Он передал своему адвокату какие-то особые списки вкладчиков. Там такие фамилии, старичок, – за голову схватишься.
– Ну и что? Мою фамилию в эти списки тоже внесли, но это вовсе не значит, что я вкладывал бабки и покупал недвижимость за границей.
Кныш поморщился и искоса глянул на меня.
– Да кто ты такой! О тебе сразу забыли, когда целая команда "бугров" всплыла. А вслед за этим – короткое распоряжение из генпрокуратуры: дело Милосердовой закрыть за отсутствием состава преступления, всех подозреваемых из-под стражи освободить. Прислали к нам эту любвеобильную даму в занавеске, которая, как-будто, провела следствие повторно. Так что, можешь поблагодарить Бога за такое везение.
Я кивнул, сделал шаг в сторону.
– Хорошо, я так и сделаю. Только вот о чем я хочу тебя предупредить. Вы закрыли дело. А я – нет.
– Сумасшедший, – очень спокойно и уверенно ответил Кныш, повернулся ко мне спиной и пошел к себе.