– Александр Борисович, – спросил мелодичный голос, – разрешите войти?
– Да, Томочка, – ответил Турецкий, отталкиваясь от стола и, закинув руки за голову, отъезжая в кресле к стене.
«Если бы она еще и молчать умела! – подумал он, не без удовольствия оглядывая девушку. – Но, к сожалению, совершенные женщины исключительно редко попа…даются, гораздо чаще те, что попой…»
Турецкий усмехнулся незатейливому каламбуру. Приняв улыбку на свой счет, секретарша засияла. Она давно неровно дышала к Турецкому, но издалека. Помог случай. Томочка печатала приказ о повышении старшего следователя Турецкого до помощника генерального прокурора, и когда дошла до пункта, что ему полагается секретарь, чуть не завизжала от восторга. Она провела значительную подготовительную работу, чтобы оказаться на этом месте.
Мало того что Томочка не могла даже на короткое время прикрыть свой аккуратный ротик, она постоянно несла такую чепуху, что Турецкий, уже к исходу первого дня общения, принял решение расстаться с ней. Она здесь находилась лишь ввиду полнейшего отсутствия времени на подбор толковой помощницы. Однако каждый раз при появлении девушки он все яснее понимал, что пора бросать дела и пускаться на поиски.
– Александр Борисович, вам письмо, – произнесла она таким тоном, что Турецкий испугался, уж не написала ли его она сама.
Девушка, низко наклонившись, подала нераспечатанный конверт. Турецкий его с неподдельным интересом повертел и произнес:
– Ого, из ФСБ, со штампом «секретно».
– Интересно, его по почте прислали? – спросила секретарша. – Ведь какой-нибудь любопытный мог вскрыть и прочитать. Я правильно поступила, что не стала сама открывать конверт?
– Конечно, правильно, – Турецкий важно кивнул. – Запомни, документы такого рода доставляются исключительно фельдъегерской почтой.
– Интересно! – расширились глаза девушки от загадочного слова. – А что в нем?
– Хочешь посмотреть?
– Да, – сглотнув, произнесла Томочка.
– Пожалуйста. Однако я буду вынужден внести тебя в реестр ознакомленных со сверхсекретным документом, – нравоучительно произнес Турецкий, разрывая конверт. – И свою мечту о загранпутешествиях можешь смело отложить лет на пять.
– А меня уже здесь нет! – раздалось откуда-то из-за двери.
Турецкий прочитал документ и нервно забарабанил пальцами по столу. Затем, вскочив, забегал по кабинету и, наконец, направился прямиком в кабинет заместителя генерального прокурора Меркулова.
В приемной творилось нечто кошмарное. Секретарша Клавдия Сергеевна грудью стояла, не пропуская толпу ожидавших аудиенции. И одолеть эту грудь было под силу совсем немногим.
Когда Турецкому было надо, он прошибал все препоны и преграды. Почти неуловимым движением, не меняя скорости, он обхватил секретаршу за талию, приподнял, на мгновение прижал к себе и, быстро переставив в сторону, скрылся за дверью кабинета.
– Почему его пропустили? – возмутился один из ожидавших.
– А вы видели, что он со мной сделал? – парировала секретарша. – Кто повторит, того тоже пропущу без очереди!
Народ в приемной одобрительно засмеялся. Однако желающих повторить подвиг Турецкого не нашлось.
– Константин Дмитриевич, – официально обратился Турецкий к сидевшему во главе стола для заседаний в окружении нескольких с иголочки одетых посетителей Меркулову. – Прочитайте, а потом скажите, интересует ли вас мое мнение? Извините, что прервал.
– Прошу прощения, – извинился Меркулов перед собеседниками, спуская на кончик носа очки.
Он углубился в изучение документа, и по мере чтения эмоции несколько раз отразились на его лице. Наконец Меркулов оторвался и сказал:
– Александр Борисович, это очень хорошо, что вы сразу обратились ко мне. Ваша точка зрения мне вполне ясна. Я даю добро на выяснение всех возникших вопросов. Когда будет информация, незамедлительно обращайтесь. А сейчас я продолжу. Мы и так у наших уважаемых… товарищей банкиров забрали достаточно их драгоценного времени.
При слове «товарищи» по лицам господ пробежала легкая тень, однако они постарались сдержаться. Но по тому, как им было нелегко это сделать, Турецкий с ходу уловил уровень «крутизны» делегации и степень важности дела, с которым они обратились к заместителю генерального прокурора. Такого рода небольшими психологическими провокациями Александр Борисович и сам пользовался постоянно.
Недоумение Турецкого было вполне обоснованно. В полученном официальном письме на имя помощника генерального прокурора Турецкого сообщалось, что возбужденное Генеральной прокуратурой дело по поводу убийства генерал-майора в отставке Копчика закрыто в связи с естественностью смерти.
Едва Турецкий вернулся в свой кабинет, раздался телефонный звонок. Он поднял трубку. Послышался веселый голос Меркулова:
– Саня, едва выпроводил посетителей. А там еще такая толпа, видел?
– Что, и все серьезные люди?
– Да так, шелупонь. Бабок наворовали, нескольких гаишников и адвокатов прикупили, а теперь считают, что все кругом продается.
– Наверное, решили, что ты цену поднимаешь? – усмехнулся Турецкий.
– Как в воду глядел, – подтвердил Меркулов и продолжил: – Так как ты считаешь, он сам себе распорол брюхо крест-накрест? У него что, крыша на почве дзен-буддизма поехала?
– Ну, во-первых, не надо на дзен-буддизм наезжать! Весьма симпатичная мирная философия, – посчитал нужным возразить Турецкий. – Знаешь, Костя, это непросто провести ножом по грудине, когда все внутренние органы уже лежат перед тобой на полу.
– А если с нее начать? – высказал предположение Меркулов.
– Судмедэксперт придерживался при осмотре иного мнения. Впрочем, если накачаться какой-нибудь дрянью, можно сделать все что угодно, но скажи: с каких пор у нас такой вид смерти стал считаться естественным?
– В общем, Саня, передавай привет Сигизмунду Тоевичу, ты ведь к нему в Лефортово намылился? – уточнил Меркулов, добавив: – А я попробую пощупать господина Лескова за одно место…
– Ладно, я думаю, пока достаточно. А когда появится информация, будет видно…
Турецкий знал, что в Москве почти полтора десятка судебно-медицинских моргов. Однако он все же надеялся, что тело Копчика повезли именно в Лефортовский. Прежде всего, из-за близости следственного изолятора ФСБ. Но и старый лис Меркулов не зря приветы передает. Видно, знает уже что-то.
Приехав в морг, Турецкий уверенно направился по пропахшему формалином коридору к двери с надписью: «Начальник лаборатории». Постучав, толкнул дверь. Однако она не открылась. Турецкий на минуту задумался. В этот момент послышался скрежет двойного поворота ключа, и в приоткрывшуюся щель просунулось узкое лицо в роговых очках с огромными линзами. Турецкий приблизился вплотную и разглядел огромные, словно перезрелые вишни, зрачки. Голова отшатнулась.
Наконец Сигизмунд Тоевич Вербицкий разглядел посетителя и радостно распахнул дверь. Втащил за руку Турецкого в помещение, еще раз выглянув в коридор, повертел головой и захлопнул дверь.
– Здравствуйте, Сигизмунд Тоевич, – прошептал Турецкий.
– А вы не бойтесь! – ухмыльнулся Вербицкий. – В нашем анатомическом театре одного актера громкий голос никому не помешает. Кроме здесь присутствующих, продукты этилена никто вовнутрь уже не потребляет.
– Мне просто показалось, – опять понизил тон Турецкий, – что вы кого-то в коридоре высматривали.
– И мне показалось. Знаешь, Саша, чем больше здесь работаю, тем больше загадок ставит природа. Я уже перестал высокомерно относиться к ним. Иногда кажется, что они все понимают.
– Да ладно, перестаньте, Сигизмунд Тоевич.
– Я тебе потом один фокус покажу. Подходишь к холодильнику и начинаешь рассказывать о трупе, какой он красивый и хороший, вытаскиваешь, а на лице улыбка. А к другому подойдешь и грязью обольешь, такой, мол, растакой. Выкатываешь, а он рассвирепевший. Ладно, пойдем, там уже две рожи совсем, наверное, скисли.
За накрытым столом сидели два молодых человека и активно работали челюстями. Вербицкий манерно нахлобучил на свою абсолютно лишенную волос голову сине-зеленую шапочку и, учтиво склонив голову, представил:
– Турецкий Александр Борисович, прошу любить и жаловать. Очень интересный экземпляр. Если не доживу до вскрытия, то весьма советую обратить внимание на поджелудочную железу! При его образе жизни она давно должна была увеличиться раза в два или просто разложиться. Однако функционирует отменно. А это мои, так сказать, коллеги по цеху. Измайлов Павел Борисович и Суханов Петр Владиславович. Мне так и хочется назвать их апостолами. Но пока дальше определения «остолопы» они не тянут.
– Сигизмунд Тоевич, – обиженно протянул смахивающий на огромного теленка молодой парень.
– Да? – спросил, сбивая сургуч со стеклянной двухсотпятидесятиграммовой бутылочки с надписью: «Спирт для инъекций» и разливая по банкам, которые ставят при простуде на спину, организатор застолья. – А как прикажете называть человека, начинающего вскрытие с брюшины?
– Но ведь разницы, по большому счету, нет?
– Разницы, конечно, нет, но существуют общепринятые правила. После вас исследование может продолжить другой человек, и он будет введен в заблуждение!
– Как это – другой?
– Вы всегда должны говорить себе: «Мементо мори!» Вчерашний пример вас ничему не научил? – спросил патологоанатом. – Парню двадцать пять лет. Ничем не болел. Внезапная смерть. До сих пор не найдено причины!
– Сигизмунд Тоевич, – вежливо перебил Турецкий, – может, мне в другой раз заехать?
– Александр Борисович, как вам не терпится сразу к телу! – печально проговорил Вербицкий. – Смотрите, вон там лежат, терпеливо ожидая очереди, несколько десятков тел, уже никуда не торопящихся. Быть может, при жизни они бы уже повздорили, организовали очередь. Самые хитрожопые уже лежали бы на столе, за которым мы закусываем. Разве не благо, что они мертвы? Все они считали себя незаменимыми, и что? Они ушли, а никто и не заметил! Так стоило ли прилагать неимоверные усилия для достижения мифических целей, если конец один? Короче, давайте выпьем за Екклезиаста, который эту мысль и сформулировал.
Турецкий опрокинул баночку со спиртом и не смог определить, сколько градусов в напитке. Он сделал жест, и ему накапали еще.
– Сигизмунд Тоевич, вы старый и мудрый. Наверняка уже знаете, зачем я здесь. Может, не будете томить душу?
– Видишь ли, Саша, конечно, знаю. Сейчас найдем молодым людям занятие минут на десять и займемся твоим Копчиком.
– Скажем так: нашим, – уточнил Турецкий, уловив на себе заинтересованный взгляд остолопов.
Спирт для инъекций действовал несколько своеобразно. В то время как голова работала ясно, а язык развязывался даже несколько более обычного, ноги повиноваться отказывались. Существенным усилием воли Турецкий оторвался от стула и, преодолевая качку, побрел к двери.
– Что, думаешь, поддался на старости лет старина Сигизмунд, – скрестив руки на груди, произнес патологоанатом, – угрозам и шантажу? Или того хуже, продался? Не то и не другое. В общем, так. Вскрытие проводил я лично. Хотя, если быть более точным, его сделали до меня. Труп привезли уже вскрытым. Я лишь сделал некоторые анализы и впервые, а повидал я немало, столкнулся со странной ситуацией. Обычно преступник убивает жертву, а затем инсценирует несчастный случай или самоубийство. Здесь все было наоборот. Генерал умер от инфаркта. Причем инфаркт был у него уже третьим и мог произойти в любую секунду. Неизвестному преступнику надо было вывести Копчика из состояния равновесия, достаточного для подъема верхней границы артериального давления буквально на пять миллиметров. По всей видимости, он пришел в качестве мстителя и, быть может, слегка ускорил естественный процесс. Но жить Копчику оставалось до вечернего скачка атмосферного давления. Зачем было глумиться над трупом? Это уже ваша проблема. Да, и еще одна деталь. Самурайский меч здесь ни при чем. Скорей употреблен был нож, наподобие скальпеля.
– Может, убийца не знал, что Копчик уже мертв?
– Может, но вряд ли. Кровь сворачивается в течение четырех-пяти минут. Его «вскрывали» минут через десять после смерти. Я думаю, что этого времени было уже достаточно, чтобы убедиться, что человек мертв.
– Но я видел лужу крови.
– Правильно, – кивнул Вербицкий, – с виду да, такая же алая жидкость, однако, если посмотреть в микроскоп, она вся, как паутиной, пронизана спикулами фибриногена.
– Значит, либо неуравновешенная личность, либо своего рода «контрольный выстрел»? – нахмурился Турецкий.
– А может, предупреждение кому или знак? Шишка из комитета, желающая лично побеседовать со столь ничтожным существом, каким являюсь я, явление достаточно редкое. Насколько мне не изменяет память, со времен Великого исхода подобное происходит впервые. Он, кстати, тут же, ссылаясь на государственную тайну, предложил заполнить только часть, касающуюся смерти от инфаркта. Я, естественно, не согласился, и протоколы официально изъяли, а меня устно предупредили, что в моих интересах помалкивать. После чего я позвонил Косте Меркулову, и он попросил приготовиться к встрече с тобой.