Наутро я проснулась и обнаружила, что судорожно стискиваю в кулаке мамино ожерелье. Часы на башне дворца короля Джеррольда как раз били шесть. Отлично. Я и собиралась встать пораньше – иначе мне не успеть попрощаться со всеми своими любимыми местечками.
Я надела платье, спрятала под него ожерелье и прокралась в кладовую, а там обнаружился целый поднос свежевыпеченных булочек. Булочки были горячие, и я подбросила две штуки в воздух и поймала в подол. Потом, не сводя глаз со своего завтрака, побежала к выходу из дома – и налетела прямо на отца.
Он стоял у порога и ждал, когда Натан подгонит коляску.
– Элеонора, сейчас мне некогда с тобой возиться. Беги сбей с ног кого-нибудь другого.
И передай Мэнди, что я привезу поверенного. Пусть приготовит нам обед.
Я и побежала – ведь он мне приказал. Мало того что заклятие было опасное, оно вечно ставило меня в дурацкое положение – к тому же, по-моему, это из-за него я была такая неуклюжая. Вот сейчас, например, мне приказали сбить кого-нибудь с ног.
Навстречу шла Берта с тазом мокрого белья. Я послушно налетела на нее, она уронила таз и с размаху села на плиты пола. Мои платья, чулки и панталоны вывалились на пол. Я помогла Берте собрать белье, но теперь ей нужно было все перестирать заново.
– Знаете, сударыня, мне и один-то раз не очень просто собрать вам вещи в дорогу, а тут еще по два раза все переделывать! – отругала меня Берта.
Мне пришлось извиняться, а потом – передавать Мэнди папины слова, а потом – сесть за стол и позавтракать как следует, потому что Мэнди так велела, – и только тогда я наконец отправилась в королевский зверинец под самыми стенами дворца.
Больше всего я любила смотреть на диковинных зверей и говорящих птиц. Все диковинные звери, кроме гидры (она обитала в болоте) и малютки-дракона, – единорог, табунчик кентавров и семейка грифонов – жили на намытом островке, окруженном ответвлением дворцового рва.
Дракона держали в железной клетке. Он был очень красивый – свирепый, но маленький и поэтому не страшный – и, похоже, особенно любил извергать пламя и злобно сверкать рубиновыми глазами.
Я купила у разносчика кусочек желтого сыра и поджарила на драконьем огне – это была та еще задачка: надо было держать сыр не слишком далеко, а то не зажарится, но и не слишком близко, а то дракончик его сцапает.
Интересно, куда король Джеррольд денет дракончика, когда тот подрастет. А еще интересно, вернусь ли я домой и узнаю ли, что с ним сталось.
За клеткой дракончика, на берегу рва, стоял кентавр и смотрел на меня. Едят ли кентавры сыр? Я осторожно подошла ко рву – только бы не спугнуть прекрасное создание.
– На, – сказал сзади чей-то голос.
Я обернулась. Это был принц Чармант, и он протягивал мне яблоко.
– Спасибо.
Держа руку с яблоком перед собой, я двинулась ко рву. Кентавр раздул ноздри и шагнул мне навстречу. Я бросила яблоко. К нему тут же подскакали два других кентавра, но мой поймал угощение и с громким хрустом принялся за еду.
– А я всегда жду, что они поблагодарят меня или скажут: «Чего таращишься?», – призналась я.
– Они не очень умные, говорить не умеют. Посмотри, глаза у них совсем пустые, – со знанием дела объяснил принц.
Это я и сама знала, но он, наверное, считал, будто это такая обязанность царственной особы – все объяснять подданным.
– Даже если бы они умели говорить, все равно, судя по глазам, сказать им было бы нечего, – заметила я.
Последовало удивленное молчание.
– Остроумно! Ты остроумная. Совсем как госпожа Элеонора. – Лицо у принца потемнело. – Прости. Зря я тебе напомнил.
– Я часто о ней думаю, – ответила я. Не часто, а все время.
Мы двинулись вдоль рва.
– А ты хочешь яблочко? – Принц вручил мне еще одно яблоко.
Мне захотелось снова посмешить его. Я постучала в землю правым башмаком, словно копытом, мотнула головой, словно гривой тряхнула. Вытаращив глаза, я тупо уставилась на Чара и с громким хрустом надкусила яблоко.
Да, он засмеялся. А потом сделал официальное заявление:
– Ты мне нравишься. Даже очень.
И вытащил из сумки третье яблоко – себе.
Мне он тоже нравился. Он не был ни заносчивым, ни скованным, не то что верховный советник Томас.
Нам кланялись все встречные киррийцы и даже иностранцы – эльфы и гномы. Я не знала, как полагается ответить, а Чар каждый раз поднимал согнутую в локте руку – это был королевский салют. Видно было, что у него это вошло в привычку, – как вошло в привычку все объяснять. Мне, наверное, достаточно низко склонять голову. Ну их, реверансы, того и гляди, шлепнешься.
Мы поравнялись с клетками, где жили попугаи, – еще одно мое любимое местечко. Попугаи болтали на всех языках на свете – и на заморских человеческих, и на наречиях других рас – гномьем, эльфийском, огрском и абдеджи (великанском). Я обожала передразнивать птиц, хотя смысла их слов не понимала.
Смотрителя звали Саймон, и мы с ним дружили. Когда он увидел Чара, то тоже низко поклонился. И отвернулся к клетке – он как раз кормил ярко-оранжевого попугая.
– Новенький, – сказал Саймон. – Трещит по-гномьи не умолкая.
–, фвточор эвтугх брззай иртх иммадбеч эвтугх брззаЙ, – проскрипел попугай.
–, фвточор эвтугх брззай иртх иммадбеч эвтугх брззаЙ, – повторила я.
– Ты говоришь по-гномьи?! – поразился Чар.
– Мне нравится изображать разные звуки. А так я знаю всего несколько слов.
– Фавитчор эвтук бриззай… – Чар махнул рукой. – Нет, у тебя получалось лучше.
–, ачод дх ээйх афчуЗ уочлудвааЧ, – протрещал попутай.
– Вы понимаете, что он говорит? – спросила я Саймона: иногда ему удавалось переводить птичьи реплики.
Саймон мотнул головой:
– А вы, сударь?
– Нет. Булькают – и все.
Саймона позвали другие посетители, он извинился и отошел к ним. А Чар смотрел, как я прощаюсь со всеми птицами по очереди.
–, иккво пвач брззай уведьеЭ. – По-гномьи: «Скоро снова будем копать вместе».
– ахтхООн ШШинг! – По-огрски: «Доброй еды!»
– Айййи о-о-о (тут надо взвыть) бек ааау! – На абдеджи: «Я уже по тебе скучаю!»
– Порр оль песс ваддо. – По-эльфийски: «Гуляй в тени».
Я постаралась запомнить эту картину – и птиц, и Саймона.
– До свидания! – крикнула я ему, а он мне помахал.
Рядом с птичником жили огры, но между ними разбили сад, чтобы попугаи не растеряли перышки от страха. Мы немного погуляли среди клумб, и я поучила Чара кое-каким иностранным словам. Память у него была хорошая, но вытравить киррийский акцент было, похоже, безнадежной затеей.
– Если эльфы меня услышат, в жизни не пустят под деревья.
– А гномы дадут по голове киркой.
– Зато есть надежда, что огры-людоеды сочтут меня недостойным своей трапезы.
Мы как раз подошли к их хижине. Двери были надежно заперты, но все равно вокруг хижины, на расстоянии полета стрелы, стояли на посту гвардейцы. Один из огров исподлобья глядел на нас из окна.
Огры – существа очень опасные, и не только потому, что они такие огромные и жестокие. Они с первого взгляда видят все твои тайны и умеют этим пользоваться. И если хотят, мастерски умеют убеждать. Не успеет огр произнести одну-единственную фразу по-киррийски – а ты уже забываешь и про острые зубы, и про засохшую кровь под когтями, и про клочковатую жесткую щетину. В твоих глазах он становится красавцем, хуже того – добрым другом. А к концу второго предложения он очаровывает тебя так, что может делать с тобой что заблагорассудится – сварить заживо или сожрать сырым, если готовить некогда.
–, пвич аоойех жоаК, – пролепетал нежный голосок.
– Слышал? – спросила я.
– На огрский непохоже. Где это?…
–, пвич аоойех жоаК, – повторил голосок, на сей раз с надрывом.
Из ручья всего в нескольких футах от огрской хижины высунулся малютка-гном, едва выучившийся ходить. Мы с огром заметили его одновременно.
Ой, окно же не застекленное, сейчас огр вытянет руку и схватит малыша! Я бросилась к гномику, но Чар оказался проворнее. Он подхватил кроху за миг до того, как из окна высунулась огрская лапища. И отбежал обратно, прижимая к груди отчаянно извивавшегося гномика.
– Дай-ка его мне, – попросила я, решив, что смогу успокоить беднягу.
Чар сунул его мне.
– сзЕЕ фра миНН, – прошипел огр, свирепо глянув на Чара. – миНН ССинг сзЕЕ. миНН тООш форнс. – Потом он повернулся ко мне – уже с другим выражением. Он рассмеялся. – ммеу нгах суСС хиджиНН эМмонг. миНН вадз сзЕЕ уйв. сзЕЕ ААх орт хахдж эт-ССиф сзЕЕ. – От смеха по щекам у него потекли слезы, оставляя в грязи светлые полосы.
А потом он перешел на киррийский – даже не стараясь улестить меня:
– Иди сюда и принеси мне ребенка.
Я держалась. Надо было сопротивляться заклятию. От этого зависела и моя жизнь, и чужая.
От позыва бежать к нему колени у меня затряслись. Я держалась, и мышцы у меня свело, ноги прострелила боль. Гномик запищал и задергался – я так напряглась, что стиснула его.
Огр все хохотал и хохотал. А потом снова заговорил:
– Слушайся моего приказа. Подойди ко мне. Сейчас же.
Ноги сами шагнули вперед. Я остановилась, и меня снова затрясло. Еще шаг. Еще. В глазах у меня потемнело, я ничего не видела, кроме оскалившейся рожи, которая становилась все ближе и ближе.