Так что, ничего нельзя сделать даже в условиях тяжелейшего кризиса глобальной системы, построенной на долларе? Можно в связи с кризисом подумать о замене доллара на другую ликвидность, и для этого сегодня есть серьезные предпосылки. Во-первых, промышленный потенциал США съежился относительно других государств – европейские государства и Япония, восстановившиеся после Второй мировой войны, а затем и страны Азиатско-Тихоокеанского региона, включая стремительно выросший Китай, постепенно теснили США на глобальном рынке. Во-вторых, значительные запасы нефти сегодня контролируются национальными частными или государственными компаниями, и хотя глобальный рынок нефти пока еще торгуется за доллары, сам уровень добычи, а вместе с ним и цена на нефть, к которой привязаны цены на другие энергоносители, сегодня лишь отчасти регулируется американцами. В-третьих, военно-политического могущества США оказалось недостаточно для того, чтобы контролировать ситуацию в глобальном масштабе и гарантировать глобальную безопасность. Естественно, росту глобальной безопасности не способствовала и откровенно авантюрная политика администрации Буша II, провоцировавшая угрозы, вместо того чтобы предотвращать их.
Все время с того момента, как доллар занял свой привилегированный статус, три кита, служившие его основанием, сдувались. Долларовая же масса все это время росла. Рост долларовой массы спрофилирован ссудным процентом, под который банковская система США снабжает долларами мировую экономику, поэтому рост денежной массы является экспоненциальным (с переменным во времени показателем экспоненты). Однако рост международной торговли, ведущейся за доллары, начиная с некоторого момента, не может быть экспоненциальным просто потому, что он упирается в естественные ресурсные, транзитные и демографические ограничения. Кроме того, доллар оказался вытесненным из внутриевропейской торговли после введения евро.
Возникшая ситуация, при которой рост денежной массы есть функция производной самого роста и фактически слабо связан с реальными показателями глобального товарооборота и промышленного производства, привела к тому, что доллар, являющийся по своему статусу единой количественной мерой стоимости, перестал быть ей функционально, по сути. Лишнюю долларовую массу необходимо было поглощать, чтобы не допустить раскручивания высокой глобальной инфляции, и до некоторого предела такими поглотителями являлись: ВПК США, глобальный рынок информационных товаров и технологий (включая медиарынок), рынок фьючерсных контрактов на основные виды сырья и рынок финансового страхования.
Из всех этих рынков только рынок финансового страхования не обладает естественными структурными ограничениями на свой объем – перестраховываться, теоретически, можно до бесконечности. Но есть одна проблема – чем более сложными становятся страховые схемы и соответствующие им финансовые инструменты, тем более узкий и специфический круг инвесторов готов инвестировать в такие инструменты, а это значит, что они становятся менее ликвидными. «Высокие финансовые технологии», которыми прославились США накануне кризиса, невозможно двинуть в массы. Это привело к тому, что средства, аккумулированные в соответствующих инструментах, могут зависать, если на эти инструменты не находится в конкретный момент времени конечного покупателя, – это ведь не простой потребительский кредит и не ипотека по фиксированной ставке, которая понятна простому потребителю банковских продуктов.
«Страшно далеки они от народа», эти «финансовые декабристы», устроившие последнюю «революцию» на финансовом рынке и прославившиеся «упаковкой» ипотечных кредитов и замысловатыми кредитными схемами с такими минимальными нормами реального обеспечения, о которых просто неприлично говорить вслух. Но это еще полбеды, в которую (беду) попала американская экономика. Вторая половина беды – невозможность адекватной количественной оценки рисков, связанных с этими сложными продуктами, потому что в условиях резко упавшей накануне острой фазы кризиса в сентябре 2008-го года ликвидности их рынка стандартные модели оценки рисков, построенные на аппарате теории вероятностей, дают сбой. Гауссовы кривые и прочие гладкие распределения работают до тех пор, пока временем простоя сделки можно пренебречь, в предположении, что спрос моментально находит предложение.
Когда эти условия нарушаются, эти модели оценки рисков отказывают. Все сложные финансовые продукты, которые продавались как некое новое качество финансового управления и благодаря которым доллар, функция количественной единой меры стоимости которого все более и более размывается, продавался уже как мера качества, на практике только ухудшили управление рисками. Качественно новые финансовые технологии порождают и качественно новые риски – об этом забыли те, кто радостно приветствовал в свое время появление этих замысловатых инструментов.
Те, кто в период кризиса постоянно говорит о бегстве в доллар как о переводе ликвидности в качество, просто не в курсе реального положения вещей на американском финансовом рынке или руководствуются просто слепой верой в его качество. Там сегодня уже нет никакого качества. С начала острой фазы кризиса нельзя даже сказать, плохое оно или хорошее, – там творится полный хаос, потому что больше нет адекватных моделей оценки рисков. Качество для капитала – это не просто свобода его приложения, открытость и конкурентность рынков, на которые он приходит, качество – это и предсказуемость финансовых рисков на рынке.
Именно эта предсказуемость напрочь отсутствует с начала кризиса в США, и стремительно таящий авторитет «финансовых гуру» вкупе с остатками кредита доверия к рейтинговым агентствам едва ли могут быть в период кризиса основой для рациональной веры в силу американской экономики. Как следствие единственным твердым гарантом становится само американское государство, которое удерживает финансовую систему уже не просто денежными вливаниями, а с помощью национализации. Парадоксальная в нормальной ситуации положительная оценка рынками национализации американских ипотечных гигантов осенью 2008 года свидетельствует о том, что инвесторы, в общем, уже тогда поняли, до чего все дошло, но что дальше?
Возникла странная, на первый взгляд, ситуация. С одной стороны, долларовая денежная масса многократно перекрывает тот необходимый объем средств, который нужен для обеспечения глобального товарооборота и кредитования реального сектора глобальной экономики. С другой стороны, денег нет. Понять, как такое может быть, можно на простом примере. Представьте себе мощный компьютер, на котором запущено множество приложений под управлением сложной операционной системы. Эти приложения пользуются различными правами доступа к различным ресурсам системы, система реагирует на их сигналы и посылает им свои. Ресурсов хватает, и все приложения функционируют нормально.
Но вот внутри операционной системы возник какой-то логический конфликт, и начинается то, что мы называем подвисанием. Система начинает оттягивать на себя процессорное время в попытках обработать возникшую ошибку. Если ошибка возникла в каком-то ключевом процессе в ядре операционной системы, сбой останавливает и все процессы, завязанные на тот, в котором возникла ошибка. И вот, вне зависимости от объема памяти и мощности процессора, компьютер, в операционной системе которого возникла системная ошибка, постепенно (или сразу) перестает реагировать на сигналы периферии, занятый каким-то своим внутренним процессом, оттянувшим на себя все ресурсы системы. То, что происходило осенью 2008-го в финансовой системе США, являющейся ядром глобальной экономики, укладывается в эту аналогию. Роль системной ошибки в данной аналогии играет неадекватная оценка рисков, роль «глючного» процесса – неадекватные алгоритмы их оценки, а роль процессорного времени – деньги. Непонятно? Ну что ж, попробую объяснить иначе…
Есть прямая физическая аналогия происходивших тогда в глобальной экономике процессов – они аналогичны заключительной фазе эволюции звезды. В своем устойчивом состоянии звезду удерживают две уравновешивающие друг друга силы – сила тяготения, стремящаяся сконцентрировать всю массу звезды в центре, и сила давления, подпитываемая ядерной реакцией в звездном веществе, благодаря которой звезда существует. Но по мере выгорания ядерного топлива и потери части внутренней энергии в виде излучения в окружающее пространство давление ослабевает, и звезда начинает сжиматься под действием силы тяготения. Это увеличивает плотность в центре и снова подпитывает ядерную реакцию. Сжатие на этой стадии идет медленно. Но когда в центре звезды в маленьком объеме скапливается значительная масса, процесс стягивания на нее остального звездного вещества при определенных условиях принимает лавинообразный характер. Этот процесс называется гравитационным коллапсом. Масса в данном примере – это денежная масса, ядерная реакция, благодаря которой звезда стабильна – деловая активность, а сила тяготения – ставка кредитования, стягивающая деньги к центру денежной системы.
Реальная экономическая модель сложнее, потому что денежная масса в ней не сохраняется, а увеличивается, но суть примерно та же, что и в описанном выше природном феномене. И что же случится, если начать накачивать эту систему массой из центра, т. е. из ЦБ? Очевидно, что это только ускорит процесс коллапса, потому что новая масса не успеет дойти до периферии, где все еще активно идет ядерная реакция, – она застрянет в отработанном материале, расположенном ближе к центру и не порождающем новой энергии, т. е. деловой активности, однако усилит центростремительную силу тяготения.
Как это касается нашего российского рынка? До осени 2008-го мы были периферией, в которой, как раз, кипела высокая деловая активность, но это время прошло. Периферией мы как были, так и остались, но коллапс затронул и нас – нас стало затягивать ближе к центру глобального кризиса. Поскольку нас тянула вся масса, сосредоточенная ближе к центру, мы падали быстрее в процентном отношении, чем т. н. развитые рынки, развитость которых, в сущности, в современной модели глобальной экономики определяется близостью к глобальному эмиссионному центру – ФРС США.
Точный ответ на вопрос, чем все закончится, дать невозможно, так же как невозможно точно ответить и на вопрос о том, во что конкретно превратится сколлапсировавшая звезда, – есть несколько различных сценариев. Это, пользуясь физической аналогией, либо черная дыра, либо нейтронная звезда, либо сверхновая. В переводе на язык экономики эти аналогии конкретизировались осенью 2008 года в следующих перспективах:
1. Полный крах глобальной экономики, разрыв экономических связей и фрагментация глобального рынка – черная дыра. Это может произойти, если кризис закончится смертельным для глобальной экономики дефляционным шоком. Основная проблема современной глобальной экономики, из-за которой глобальная экономика, собственно, и оказалась там, где она оказалась, – это исчерпание возможностей для инвестиций в рамках существующей глобальной модели и тех ограничений спроса, которые существовали к началу кризиса.
Кстати, эта проблема касается всех, и радоваться ей на основании того, что она у доллара, в данном случае глупо. Проблема заключается в том, что темпы роста оборота капитала в глобальной экономике уже довольно давно начали падать. Пока было что заполнять – доллар реактивно растекался по всему миру. Сейчас практически не осталось экономик, в которых он бы не присутствовал. Наверное, последнее место, где доллара еще нет в наличном обращении, – это Северная Корея. Наращивать оборот, поглощая протекционистские экономики, уже практически невозможно. Наращивать оборот, перестраховывая глобальную экономику, можно только симулируя какие-то глобальные риски. «Война с террором» как раз является такой симуляцией.
Однако фактор страха чем дальше, тем хуже работает. К страху привыкаешь – мы уже практически не реагируем на сообщения о захватах заложников и взрывах. Злобных инопланетян тоже на горизонте не видно, да и вообще, фактор стресса в нынешней цивилизации стал настолько велик, что его трудно увеличить в относительном выражении. Все, кто склонны к запугиванию, уже запуганы. Рынок страха перенасыщен, поэтому рынок страхования тоже расти больше не будет без роста объемов, подлежащих страхованию. То есть он не может расти без роста кредитной массы. Рост же кредитной массы в глобальной экономике, не приводящий к высокой инфляции или даже гиперинфляции, уже невозможен без промышленного роста, а он уже прекратился – мир вступил в кризис и производство повсеместно сокращается.