Глава 3 Страшная ночь

Чтобы прояснить эту часть моего повествования, прилагаю план второго этажа поместья Стайлз-Корт. Обращаю внимание читателя, что в комнаты прислуги из левой части здания ведет отдельная дверь. Эти служебные помещения не имеют сообщения с правым крылом, где расположены комнаты Инглторпов.



Посреди ночи меня разбудил Лоуренс Кавендиш – крайне встревоженный, со свечой в руке. Я сразу понял, что стряслось нечто из ряда вон выходящее.

– В чем дело? – спросил я, садясь в постели и пытаясь собраться с мыслями.

– Мы боимся, что с мамой случилась беда. Похоже, у нее что-то вроде припадка. А она, как назло, заперлась изнутри.

– Иду сейчас же.

Спрыгнув с кровати и на ходу натягивая халат, я поспешил за Лоуренсом через коридор и галерею в правое крыло дома. У двери в спальню миссис Инглторп к нам присоединились Джон и пара насмерть перепуганных служанок.

– Что же нам делать, как по-твоему? – обратился к брату Лоуренс, и я подумал, что никогда еще присущая его характеру нерешительность не проявлялась так заметно.

Джон яростно подергал ручку двери, но это не возымело никакого эффекта. Очевидно, дверь была заперта изнутри на замок, или даже на задвижку. Тем временем все домочадцы были уже на ногах. Из спальни доносились душераздирающие стоны. Нельзя было терять ни минуты.

– Сэр, попробуйте попасть к ней через комнату мистера Инглторпа!– вскричала Доркас. – Ах, бедняжка, как же она там мучается!

Внезапно я понял, что из всех обитателей дома не видно и не слышно одного лишь Альфреда Инглторпа. Джон отворил дверь его спальни. Там царила кромешная тьма, но Лоуренс осветил все углы свечой. Ни малейшего следа присутствия хозяина, постель даже не смята.

Мы кинулись к смежной двери, но и она оказалась заперта со стороны спальни миссис Инглторп. Положение было отчаянным.

– Господи, как же нам быть, сэр? – причитала Доркас.

– Попытаемся выломать двери, что же нам еще остается. Но это дело нелегкое, – вздохнул Джон. – Вот что: пошлите кого-то из горничных вниз разбудить Бэйли, и пусть он немедленно отправляется за доктором Уилкинсом. А мы тем временем займемся дверями. Погодите-ка, я вспомнил: ведь из комнаты Синтии тоже можно попасть к матери?

– Да, сэр, но эта дверь всегда заперта на задвижку, ее никогда не открывали.

– Надо все-таки проверить.

Джон помчался по коридору к спальне Синтии.

Мэри Кавендиш уже находилась там, тщетно пытаясь разбудить девушку. Но у Синтии, видимо, сон был на редкость крепкий. Спустя пару мгновений Джон вернулся.

– Бесполезно. Там тоже заперто. Что ж, будем ломать внутреннюю дверь: она выглядит податливее, чем та, коридорная.

Мы дружно налегли на дверь и попытались ее высадить. Дверная коробка была сработана на совесть и долго сопротивлялась нашим усилиям. Наконец она затрещала под натиском и дверь с оглушительным грохотом распахнулась.

Всей гурьбой мы ввалились в спальню, причем Лоуренс по-прежнему сжимал в руке свечу. Миссис Инглторп содрогалась на постели в сильнейших конвульсиях. Рядом с кроватью валялся ночной столик, должно быть, опрокинутый во время припадка. Но когда мы вошли, судороги прекратились и бедная женщина обессиленно откинулась на подушки.

Джон бросился через всю комнату к газовому рожку и зажег свет. Снарядив горничную Энни в столовую за бренди, он склонился над матерью. Тем временем я отпер дверь в коридор.

Члены семейства больше явно не нуждались в моих услугах. Я повернулся к Лоуренсу, чтобы спросить, не пора ли мне незаметно исчезнуть, но слова застыли у меня на губах. Никогда прежде мне не доводилось видеть человека, объятого таким неописуемым ужасом. Лицо было белым как мел, рука со свечой дрожала так, что воск то и дело с треском проливался на ковер. В глазах застыла паника, или какое-то сходное чувство, они неподвижно смотрели в одну точку поверх моей головы. Я невольно проследил за его взглядом, но не увидел ничего, что могло бы вызвать такую ошеломительную реакцию. В камине дотлевали угольки, а на каминной полке выстроились в ряд разные безделушки. Все выглядело абсолютно невинно.

В жестоких мучениях миссис Инглторп, видимо, наступило затишье. Она даже смогла заговорить – отрывистыми короткими фразами, то и дело хватая ртом воздух.

– Мне уже лучше… как глупо было… запирать двери…

На кровать упала тень, и я поднял глаза. У двери стояла Мэри Кавендиш, обхватившая за плечи Синтию. Казалось, она поддерживает девушку, чтобы та не упала. Синтия явно была не в себе и мало что соображала. Ее лицо пылало, она несколько раз зевнула.

– Бедняжка Синтия, она так напугана, – тихонько сказала миссис Кавендиш.

На Мэри был белый халат, в котором она работала на ферме, и я понял что сейчас гораздо позднее, чем я воображал. Только теперь я заметил, что за оконными шторами пробивается рассвет и что часы на каминной полке показывают без чего-то пять.

От жуткого сдавленного вопля со стороны постели у меня кровь застыла в жилах. Передышка кончилась и несчастная старуха корчилась в новом приступе конвульсий. Эти спазмы, видимо, были еще мучительнее предыдущих. Не зная, как их облегчить, мы беспомощно толпились вокруг кровати. Последняя судорога изогнула тело страдалицы так, что какое-то время она опиралась только на пятки и затылок. Тщетно Джон и Мэри пытались влить в нее еще немного бренди. Минуты шли… Очередной пароксизм – и тело снова выгнулось дикой дугой.

В комнату решительным шагом вторгся доктор Бауэрштейн и застыл рядом с нами. В тот же миг, впившись взглядом в доктора, миссис Инглторп прохрипела:

– Альфред… Альфред… – и вытянулась на постели без малейших признаков жизни.

Бауэрштейн бросился к ней, схватил за руки и принялся энергично сгибать их и разгибать – я сообразил, что это приемы искусственного дыхания. Не прекращая своих манипуляций, он отдал слугам несколько отрывистых приказов. Повинуясь властном жесту доктора, мы попятились к дверям и уже оттуда зачарованно следили за его попытками спасти умирающую. Кажется, уже тогда все мы в глубине души осознавали их безнадежность. А по лицу Бауэрштейна я понял, что он и сам не питает на этот счет никаких иллюзий.

Наконец он распрямился и удрученно покачал головой. В этот момент в коридоре раздался топот и в спальню вбежал суетливый низенький толстячок – личный врач миссис Инглторп, доктор Уилкинс.

В нескольких словах Бауэрштейн пояснил, что проходил мимо парковых ворот, когда оттуда выехала машина, посланная за доктором Уилкинсом, и, узнав, в чем дело, со всех ног побежал в дом. Потом обреченно махнул рукой в сторону тела, распростертого на постели.

– Оч-чень грустно. Весь-ма прискорбно, – пробормотал доктор Уилкинс. – Бедняжка! Вечно так утруждала себя, так перенапрягалась – вопреки моим рекомендациям! Я предупреждал ее! Сердце было далеко не в порядке! «Поберегите себя»! – да, именно так я ей и говорил! – «Поберегите себя!» Но куда там! Ее стремление к добрым делам было неукротимым! Вот организм и не выдержал. Организм взбун-то-вался!

На протяжении этого монолога, я заметил, как доктор Бауэрштейн сверлит местного эскулапа взглядом. Настойчиво и веско Бауэрштейн произнес:

– Конвульсии были необычайно сильны, доктор Уилкинс. Жаль, что вы не успели засвидетельствовать это лично. Подобные спазмы не соответствуют признакам инфаркта – скорее, они похожи на столбняк или эклампсию.

– А-а! – протянул доктор Уилкинс с умным видом.

– Нам лучше переговорить с глазу на глаз, – Бауэрштейн обратился к Джону. – Вы не возражаете?

– Конечно, как скажете.

Все вышли в коридор, оставив докторов наедине. Дверь закрылась и я отчетливо услышал, как в замке повернулся ключ.

Медленно мы спускались по лестнице. Я чувствовал необыкновенное возбуждение. Без хвастовства скажу, что обладаю незаурядным дедуктивным талантом, и поведение доктора Бауэрштейна породило в моем мозгу целый вихрь самых диких и невероятных гипотез. Мэри Кавендиш коснулась моей руки.

– В чем дело? Почему доктор Бауэрштейн ведет себя так странно?

Я пристально посмотрел на нее.

– Сказать вам, что я думаю?

– Конечно!

Я огляделся, но нас вроде бы никто не мог подслушать, остальные находились слишком далеко. Понизив голос до шепота, я продолжал: – Должно быть, ее отравили! Уверен, доктор Бауэрштейн подозревает именно это.

– Отравили?!

Мэри отшатнулась к стене, зрачки ее расширились от ужаса. И вдруг она закричала так пронзительно, что я вздрогнул:

– Нет! Нет! Этого не может быть!

Отвернувшись, она стремглав бросилась вверх по лестнице. Опасаясь, как бы ей не стало дурно, я побежал за ней, но догнал только в галерее. Смертельно бледная, она привалилась спиной к перилам, но от моей помощи отмахнулась почти раздраженно.

– Не надо, не трогайте меня. Я хочу побыть одна. Дайте мне пару минут. Я должна немного успокоиться. Пожалуйста, ступайте к остальным.

Я нехотя повиновался. Джон и Лоуренс сидели внизу в столовой. Мне пришлось разделить с ними несколько минут совместного молчания. Я прервал его вопросом, который, уверен, интересовал нас всех:

– А где же мистер Инглторп?

Джон медленно покачал головой.

– Где бы он ни был, в доме его нет.

Наши взгляды встретились. Где же, в самом деле, Альфред Инглторп? Его отсутствие было странным и необъяснимым. Мне вспомнились предсмертные слова миссис Инглторп. Что они значили? Что еще она могла бы нам сказать, если бы успела?

Наконец мы услышали, что наши доктора спускаются вниз. На бородатом лице Бауэрштейна нельзя было прочесть ни единой эмоции. Он явно решил держаться на заднем плане, уступив главную роль Уилкинсу. А того прямо-таки распирало от радостного возбуждения и чувства собственной значимости, хоть он и пытался сохранить подобающую случаю личину сдержанного профессионализма.

– Мистер Кавендиш, мне нужно ваше разрешение на вскрытие.

Лицо Джона передернулось.

– Разве это так уж необходимо? – мрачно спросил он.

– Абсолютно необходимо, – подал голос доктор Бауэрштейн.

– То есть, вы хотите сказать…

– То есть, я хочу сказать, что ни я, ни доктор Уилкинс в данных обстоятельствах не вправе подписать свидетельство о смерти.

Джон опустил голову.

– Что ж, полагаю, мне остается только дать свое согласие.

– Благодарю вас, – бодро сказал доктор Уилкинс. – Мы предполагаем провести аутопсию завтра вечером. – Он посмотрел в окно, откуда лился утренний свет и поправился: – Точнее, уже сегодня вечером. И, вы уж не взыщите, в такой ситуации никак не обойтись без процедуры дознания. Но не стоит переживать! Как правило, это простая формальность.

Наступила пауза, а затем доктор Бауэрштейн вытащил из кармана два ключа и протянул их Джону.

– Вот ключи от смежных спален. Я запер обе, и, по моему мнению, лучше им пока оставаться запертыми.

И на этом доктора откланялись.

В голове моей вертелась одна идея, и я чувствовал, что настал момент ее обсудить. Но только с предельной осторожностью. Я знал, что Джон испытывает ужас перед оглаской. Он был беспечным оптимистом, предпочитающим прятать голову в песок, лишь бы не замечать грядущих осложнений. Его будет нелегко убедить в преимуществах моего плана. Лоуренс, в свою очередь, был менее консервативен и обладал куда более развитым воображением. Я надеялся обрести в его лице союзника. В любом случае, мешкать нельзя. Пора брать штурвал в свои руки.

– Джон, выслушайте, что я хочу предложить.

– Я весь внимание.

– Помните, я рассказывал вам о своем друге Пуаро? Бельгийце, который поселился здесь у вас? Я еще говорил, что он бывший сыщик, и весьма знаменитый.

– Да, припоминаю.

– Прошу, позвольте пригласить его для расследования этого дела.

– Сейчас? Еще до вскрытия?

– Да, следует действовать как можно скорее, если… если дело нечисто.

– Чушь собачья! – взорвался Лоуренс. – Уверен, это проделки Бауэрштейна! Уилкинс и не думал ни о чем подобном, покуда Бауэрштейн не вбил это ему в башку. У всех гениев есть пунктик, и у Бауэрштейна это яды. Неудивительно, что ему повсюду мерещатся отравители.

Признаться, бурная реакция Лоуренса меня удивила. Он так редко проявлял сильные эмоции.

Джон явно колебался.

– Не могу с тобой согласиться Лоуренс, – наконец сказал он. – Мы должны последовать плану Гастингса, хоть я и предпочел бы выждать какое-то время. Может, еще удастся избежать публичного скандала.

– Нет-нет, вам незачем бояться огласки! – с жаром заверил я. – Пуаро – это воплощенная осмотрительность и деликатность!

– Что ж, будь по-вашему. Даю вам карт-бланш. Хотя если мы правы в своих подозрениях, расследование будет недолгим. Да простит мне Бог, если я возвожу напраслину на невиновного!

Я взглянул на часы. Было шесть утра. Медлить нельзя.

И все же я позволил себе пятиминутную задержку. Драгоценное время я потратил в библиотеке, разыскивая медицинский справочник и статью, в которой описывались симптомы отравления стрихнином.