Загадки священного Грааля - читать онлайн

1. Гипотеза кельтофилов

В последнее время в области историко-литературных исследований выдвинут на одно из первых мест и получает более и более значения вопрос о происхождении и степени оригинальности канвы различных словесных произведений.

Друиды, или Обращение британцев в христианство. С гравюры С. Ф. Равенета к «Путешествию по Уэльсу» Т. Пеннанта, 1752

Этот вопрос был впервые ясно поставлен в качестве научной задачи[1] с началом основательного значения словесных памятников, которое можно полагать с включения в материал науки литературной истории словесных произведений всех времен и народов и распространения вместе с тем параллельного изучения отдельных литератур, причем вошел в употребление сравнительный метод.

Новейшая разработка словесных произведений различных эпох и национальностей показала с достаточной ясностью, в какой мере могут прикрываться народной окраской в сущности принадлежащие не одной только народности[2], а также извне заимствованные мотивы[3], и знающему это вполне понятна важность и необходимость исследования словесных памятников со стороны их основы. Разыскания в таком направлении не составляют, конечно, литературной истории в собственном смысле этого слова, но тем не менее играют роль первостепенных подготовительных работ к созданию этой ожидаемой еще науки, которая нуждается прежде всего в обстоятельном раскрытии внешней истории обнимаемых ею данных.

Составляющие предмет нашего исследования средневековые романы бретонского цикла благодаря ярко выдававшемуся особенному их содержанию, а также значению были одними из самых первых произведений, возбуждавших такого рода изучение. Одними из первых по трудности объяснения начальной их ткани являются они и теперь[4].

После забвения, которому бретонские романы начали подпадать с переломом в западноевропейском обществе и с появлением в нем новых идей[5], они выступили вновь на свет только в XVIII столетии. В период Возрождения и в последующее время внимание французов было обращено главным образом на классических писателей[6]. В Германии бретонские романы были выдвинуты школой так называемых «Швейцарцев», отличавшихся горячей любовью к родной старине, зачатки которой проглядывают уже у гуманистов и поборников Реформации, не сделавших, впрочем, многого для изучения средневековой литературы, а также у некоторых литературно-ученых деятелей XVII столетия. К старине обратился и Готтшед со своими сторонниками. Тогда-то тесные связи старонемецкой литературы с французской заставили немцев подумать и о последней[7]. Во Франции бретонские романы привлекли к себе внимание среди общего изучения истории романа[8], интерес к которому вызвало в прошлом столетии издание целого ряда анализов романических произведений[9], после чего опять наступило затишье в разработке романов.

В минувшем же столетии оригинальные черты бретонских романов возбудили вопрос о том, какой национальности (о французской не думали) принадлежали сказания, вошедшие в эти произведения.

Сначала интересовались преимущественно романтическими их диковинками и подробности бретонских романов сближали с различными восточными и произошедшими будто бы от последних скандинавскими[10] и классическими[11] сказаниями. Эти сближения, при огромном количестве сродных, если брать их в отдельности, поэтических мотивов у различных национальностей, могли бы быть продолжены до весьма широких размеров, но, конечно, не повели бы ни к чему.

Осмеивая упомянутые нами теории, Ритсон[12] утверждал, что начало романических подробностей – в собственном суеверии тогдашнего европейского Запада. К такому объяснению склонялись и некоторые французы, поверхностно судившие о предмете[13].

С Востока перешли, таким образом, на Запад. Некоторые обратились к Уэльсу и Бретани и выдвинули пресловутую кельтскую гипотезу[14], получившую опору в особенности в изданной в 30-х и 40-х годах настоящего столетия «Мабиногион»[15]. На первых порах количество ее сторонников было невелико, и в XIX т. «Histoire littéraire de la France», вышедшем в 1838 г.[16], она была принята не в чистом виде, а с примесью прежних теорий. Число ее поборников стало видимо увеличиваться с 40-х годов, когда передовыми бойцами за нее явились у немцев San-Marte (А. Schulz)[17], а у французов Hers. de la Villemarqué[18], положившие начало обстоятельной и научной разработке вопроса.

Параллельно кельтской теории держалась провансальская, главным представителем которой был Фориэль. Признавая кельтскую основу сказаний об Артуре и его сподвижниках, Фориэль думал, однако, что эти сказания получили романическую форму в Провансе.

Мало-помалу кельтская теория получила значительный кредит в науке, но все-таки не восторжествовала окончательно над продолжениями прежних и вновь являвшимися гипотезами, а в последнее время встречает опять значительную оппозицию.

Рукоятка кельтского бронзового котла в виде головы бога Ахелоя. V в до н. э. Погребение близ г. Лаво, Франция

Таким образом, вопрос, которым уже немало времени занимается европейская наука, несмотря на то что в ряду посвященных ему ученых работ есть довольно солидные, остается вопросом и до настоящего времени, так как, при существовании противоречащих одно другому решений, ни одно из них не получило первенства и ни одно не считает себя подорванным другими. До какой степени этот предмет не установился еще в науке, можно видеть из того, что занимающийся почти сорок лет романами Круглого Стола Paulin Paris выставил в 1872 г. многое касательно легенды о Граале, совершенно несогласное с тем, которое было высказано им в 1868 г. На ходе вопроса об основе бретонских романов, как и на ходе множества других вопросов, мы наглядно убеждаемся в медленном приближении человечества к открытию научных истин.

Причина неудовлетворительности явившихся доселе работ по вопросу о бретонских романах – частью в узости круга источников, которые принимались во внимание (в особенности это можно сказать о французских ученых), частью – в распространении положений, верных относительно одной частности вопроса, на весь вопрос (это мы замечаем в теориях кельтской и выдвинутой против нее в последнее время), а частью – в неправильности метода, которым пользовались многие ученые.

Как известно, романы Круглого Стола – одно из крупнейших явлений в средневековой литературе не только Франции, но и всей Западной Европы, и принадлежат к самым видным созданиям наиболее блестящей поры этой литературы. Достаточно известно долговременное увлечение, с которым они принимались публикой Франции и других стран, в которые проникали, и их громадное влияние на тогдашнее общество и литературу. По словам Л. Моланда[19], несколько, впрочем, преувеличивающим дело, «быть может, ни в какой другой стране и ни в какой другой истории не найдется столь значительный и решительный пример влияния нравов на литературу и воздействия последней на нравы». Французский роман играл в тогдашнем западноевропейском обществе такую же роль, какая досталась ему опять в прошлом и нынешнем столетиях, даже большую, и, по словам того же писателя[20], «по мере того как историки дают более места философскому духу, они все более и более признают важное значение, какое должно приписать этим романам». Бретонские романы имели огромное значение в истории рыцарства. По словам Гольцмана[21], «это – первые продукты и проявления нового духа; они были учебниками, из которых обучались духу рыцарства, с его условными понятиями о чести, с его занятиями поэзией и его галантным обращением с женщинами, французы, так же как позже не слишком в том понятливые ученики их немцы». Романы Круглого Стола, из которых роман о Граале был выдан обработавшим первоначальную сагу даже за божественное откровение, имели успех везде, где только процветало рыцарство. Находили они доступ и в другие страны, например в Исландию, и Сан-Марте не несправедливо выразился о них, что «это была настоящая мировая литература» (Weltliteratur)[22]. В течение четырех столетий эти книги являлись творениями, в которых всецело воплощался идеал знати[23]. Ими наполнялись библиотеки аристократов[24] и ими же развлекались, после обильных столов, гости знатных феодалов[25]. Незнание рассказов из бретонской истории считалось, по словам одного тогдашнего писателя (Альфреда де Беверли)[26], признаком невежества, и эти басни вошли до такой степени в жизнь, что именами некоторых из действовавших в них лиц называли детей при крещении, под патронат этих романических героев отдавали турниры, иногда даже судебные поединки, и нарочно наделяли их гербами, которые брали потом у них[27]. В одном dit Мерлин является ревнителем христианских начал и, одарив бедного виллана богатством и почестями, лишает его всего этого, когда тот возгордился и оказался неблагодарным. В пророчества Мерлина верили довольно долго[28], и они были литературной формой, которой пользовались различные политические партии[29]. Бретонские романы читались даже монахами, иногда довольно явно обнаруживающими свое знакомство с названными произведениями[30]. Известность некоторых героев Круглого Стола достигла весьма широких размеров. Уже Алан аб Инсулис (в конце XII столетия) писал об Артуре: «В какое из мест, куда простирается христианское владычество, крылатая слава не занесла и где не сделала известным имени бритта Артура? Кто, спрошу, не толкует о нем, когда он, как говорят сами паломники, возвращающиеся с Востока, почти известнее азиатским народам, чем бриттам? Об Артуре говорят жители Востока, как и жители Запада, хотя их разделяет пространство всей земли. О нем говорит Египет, не молчит уединенный Босфор. Деяния его воспевает владыка государств Рим, да и сопернику некогда Рима Карфагену известны Брони Артура. Деяния Артура прославляют Антиохия, Армения, Палестина»[31]. В свое время это влияние бретонских романов на общество было не без пользы для последнего – в западноевропейской словесности они имели еще большее значение, совершив громадный переворот в ней. Известно, как мало было светских элементов в литературе до XII столетия. Рыцарские романы порешили навсегда господство церковного элемента в общественной литературе. Они положили начало эпическому изображению современного человека, хотя все еще ставили его в далеком прошедшем. В них мы усматриваем одно из первых проявлений ключа живой новоевропейской литературы, а не поддельной и искусственно возращенной; правда, и в этих романах немало чужого и наносного, но при всем том они были полны жизни. Это первые литературные произведения нового времени, в которых широко пробилась обыденная жизнь. С появлением романов бретонского цикла в новоевропейской литературе упрочилось существование этого рода литературных произведений, играющего в настоящее время – и совершенно справедливо[32] – такую видную роль. Уже Данлоп указал на ту заслугу романов Круглого Стола, что они «вдохнули вкус к чтению». Сильно заинтересовавши общество, они сообщили литературе огромную распространенность, раздвинули круг значения ее в обществе и привлекли к ней множество деятелей. Они породили целую литературу, до сих пор еще не поместившуюся в печати, что и немудрено. Наконец, в бретонских романах в первый раз получили значение в крупных размерах чисто литературные элементы: свобода фантазии, красота отдельных эпизодов, а также «описание любовных томлений и ласк», «тонкий анализ чувства» и «красноречие, многословное, расплывчатое и изысканное, но проникающее страстью, отличавшей труверов бретонского цикла». В этом их «достоинство, совершенно отличное от достоинства Chansons de Geste и заставившее поблекнуть славу феодального и каролингского цикла»[33]. В местностях с кельтским населением романы Круглого Стола проникли в народ в первоначальном и чистом виде и вызвали целый ряд сказаний, не народное происхождение которых доказано только в последнее время[34]. Артур доселе еще живет в народной памяти, равно и Мерлин[35]. Последний, скажем словами одного издателя, пользуется в народе, в особенности в деревнях, почти европейской известностью. Скорее забудется история – ясная и точная – человека, память о котором не носит на себе ничего чудесного; но как забыть эту фигуру, которая, как бы она неопределенна ни была, беспрестанно носится во время вечерних сумерек, когда перед глазами запоздавшего крестьянина рисуется на туманном горизонте черный абрис одного из этих странных друидских памятников, которых отдаленное происхождение оставляет для догадок вполне свободное поле?[36] Несколько позднее бретонские романы повлияли на испанскую литературу, но зато нашли там крайне восприимчивую почву[37]. В Англии обработка сюжетов, данных в этих романах, не прерывалась все время начиная со Средних веков, и Артура избирали нередко героем драматических и эпических произведений. В других странах занимающие нас памятники также не скоро сошли со сцены. Романы Круглого Стола и их сюжеты даже в последнее время предлагаются читающему обществу в поэтических переработках, не только в оригиналах и переводах. Равным образом позднейшие произведения этой литературы держались почти до последнего времени и в среде низших классов, причем романы испытали общую судьбу всех великих и передовых в свой век произведений.

Из всего сказанного достаточно, надеемся, ясна важность бретонских романов в истории литературы, а вместе с тем и весь интерес вопроса об источниках их.

Решение этого вопроса имеет значение не только по отношению к специальным памятникам, но может быть не без пользы и для уяснения приемов средневекового поэтического творчества и характера средневековой литературы вообще. Известно, что наряду с двумя другими огромными кругами средневековых эпопей романы Круглого Стола составляли целый отдельный цикл.

Мы уже говорили о бретонских романах как о самых ранних памятниках рыцарства. Вместе с вопросом об истории основных их сказаний поднимается нераздельно вопрос о начале идеала, господствовавшего несколько столетий в высших классах западноевропейского общества. Выработка более общих идеалов относится к позднейшему времени.

Видение Святого Грааля королю Артуру и рыцарям Круглого Стола (из французской рукописи XV в.)

Как сказано прежде, видная доля участия в создании главных мотивов бретонских романов отводилась и теперь еще отводится некоторыми учеными кельтскому племени, занимавшему некогда немалую часть Европейского материка. Этим способом кельтофилы хотят как бы вознаградить покровительствуемую ими народность за то невнимание, какое она встречает в политической истории. Оказывается таким образом, что в том или ином приговоре по вопросу об источниках бретонских романов заинтересована до известной степени честь целого кельтского племени.

Наконец, этот вопрос не без значения и для древнейшей истории Британии. С отрицанием национального происхождения и содержания разбираемых легенд, с предположением, наоборот, проникновения их сюжетов в народ уже впоследствии придется сказать, что старые предания бриттов не дошли до нас вовсе.

Итак, в романах Круглого Стола науке дан весьма интересный сфинкс.

В настоящее время, когда сказания, легшие в основу бретонских романов, вызвали опыты объяснения с самых различных точек зрения, нередко решительно противоположных одна другой и не приведенных к соглашению, и когда являются попытки совершенно отринуть преобладавшие до сих пор взгляды, небесполезно, по нашему мнению, для успешного движения к последующему окинуть одним критическим взором добытые до сих пор результаты.

Задача настоящего труда в том и состоит, чтобы критически рассмотреть существующие в современной науке и имеющие ход в ней теории касательно основы романов Круглого Стола и тем содействовать постановке или, по крайней мере, движению этого вопроса на правильную дорогу; вместе с тем мы осмелились представить в настоящем исследовании и со своей стороны несколько соображений, могущих, по нашему мнению, способствовать решению вопроса.

Сообразно с целью нашей работы мы будем касаться лишь новейших гипотез, начиная с кельтской, и притом важнейших, т. е. более или менее оригинальных и обставленных научно; представляющих переделку и повторение мнений, высказанных другими, мы не будем и упоминать. В оценке теорий мы будем обращать внимание преимущественно на слабые их стороны; о том же, что мы сочтем верным, мы будем говорить настолько, насколько это будет необходимо для опровержения противоположных мнений, которые мы признаем несправедливыми.

В романах бретонского цикла фигурируют на первом плане: Грааль, переходящий от поколения к поколению и окруженный общиной хранителей и служителей, затем король Артур с рыцарями Круглого Стола и волшебник Мерлин. Нередко героями отдельных романов этого цикла являются витязи, не принадлежащие к братству Круглого Стола и только приходящие в то или другое соотношение с Артуром и его дружинниками; но первостепенными во всем цикле вообще по справедливости могут быть названы только что перечисленные нами деятели[38]. Сказания о них были основным ядром, около которого сгруппировались остальные, и мы займемся в настоящем исследовании главным образом ими, предоставляя себе в будущем подробнее остановиться на любимейших тогдашних романических типах, каковыми были Тристан и Ланселот.

Основные легенды бретонских романов, отделяемые одна от другой и иными исследователями, возникли, по нашему мнению, не в одной среде и неодинаково. Связь, какая придана им в дошедших до нас романах, принадлежит позднейшему времени[39]. Поэтому мы остановим внимание отдельно на каждом из основных сказаний занимающих нас романов. В разграничении и раздельном изучении этих сказаний, нам кажется, – единственный путь к правильной постановке нашего вопроса.

2. Сказание о святом Граале

В цикле повествований, содержащихся в бретонских романах, исходный пункт (première branche) составляет сказание о св. Граале, вследствие чего мы и даем ему первое место в нашем исследовании, хотя роман о Граале не был первым в хронологическом отношении.

После вывода Грааля с Востока, около 40-х годов настоящего (т. е. XIX. – Ред.) столетия, первообраз его начали открывать у кельтов.

Представитель крайнего кельтизма в нашем вопросе Вильемарк дает следующее происхождение Граалю.

Легенда о Граале перешла в романы из латинского пересказа ее, составленная каким-то бриттским отшельником в XIII столетии; анахорет же почерпнул идею чудесного сосуда у бардов, в произведениях которых встречается чаша, обладающая именем и качествами св. Грааля. Высказывая предположение, что бриттский отшельник вел жизнь бардов и знал их предания, Вильемарк ссылается при этом на Catalogue scriptor. majoris Britanniae Бале, которому насколько можно доверять – известно[40]