Внезапно кусты снова затрещали, и от соседнего забора показался бегущий сломя голову Дмитрий Ильич:
– Забыл! Камфору забыл!
Анатолий дважды растерянно моргнул, а отец уже проскочил в дом и вылетел оттуда, сжимая в кулаке пузырек темного стекла – раствор камфоры на персиковом масле, который готовил он сам для подкожных впрыскиваний. Спрыгнул со ступенек террасы, но тут же с криком повалился на траву, высоко вскинув руку, в которой держал пузырек, чтобы тот не разбился.
– Папа!
Анатолий одним прыжком оказался рядом, вгляделся в мигом побледневшее лицо отца:
– Что? Нога? Как нога? Не перелом?
– Ерунда, вывихнул лодыжку, – прохрипел Дмитрий Ильич, с профессиональной стремительностью ставя диагноз. – Вправь! Быстро, ну!
Анатолий не зря был студентом-медиком, да еще сыном хирурга: вправить вывих, даже самый сложный, ему ничего не стоило. Короткий, болезненный крик отца – и лодыжка встала на место.
– Потерпи, сейчас наложим тугую повязку, – пробормотал Анатолий, намереваясь подхватить отца на руки и внести в дом, однако Дмитрий Ильич властно приказал:
– Некогда! Возьми вон фартук, затяни. Потом отнесешь меня к Филатовым. Там нельзя ни минуты терять!
В голосе его была такая тревога, что Анатолий не стал спорить: расстегнул сандалию отца, осторожно ее снял и использовал вместо лубка, зафиксировав вправленную лодыжку с помощью материнского кружевного фартука, висевшего на перилах террасы. В другое время он не преминул бы поиронизировать, да и отец посмеялся бы над собой, но сейчас Дмитрия Ильича буквально колотило от беспокойства, причем отнюдь не за себя, поэтому Анатолий предложил:
– Давай я сбегаю к соседям. Что, подкожное впрыскивание нужно сделать?
– Да, мальчику с сердцем худо, – сказал отец, пытаясь приподняться. – Но тебя одного они не впустят, бери меня на руки, неси!
Анатолий послушно поднял Дмитрия Ильича на руки и, спотыкаясь от тяжести, зашагал к забору, разделяющему участки.
Только он вошел в калитку, как на крыльце появился угрюмого обличья человек с бородой в косоворотке и поддевке. При виде его Анатолий неожиданно вспомнил, как в 1911 году они с матерью возвращались от киевских родственников. С ними был двоюродный брат Анатолия, годом его младше, которого они возили с собой. За несколько дней до этого в киевском театре был убит Столыпин, все находились под впечатлением этого ужасного события. Только отъехали, к ним в купе вошел какой-то человек в поддевке и косоворотке, в смазных сапогах, простонародного, развязного вида, которого хотелось назвать мужиком. Он бесцеремонно занял свободное место и, не обращая внимания на детей, начал вести себя настолько нахально и назойливо, что тринадцатилетний Анатолий, не выдержав, завизжал, чтобы «мужик» пошел прочь от мамы, не то он его застрелит.
Разумеется, стрелять было не из чего, но, заслышав его истошный крик и испуганный голос госпожи Башиловой, в купе заглянул кондуктор. Можно было ожидать, что мужик извинится, однако он сидел развалясь и только похихикивал, глядя на переконфуженного кондуктора.
Мать Анатолия взмолилась перевести ее с детьми в другое купе, что кондуктор и исполнил. Вскоре, уже в Петербурге, Анатолий, рассматривая картинки в журнале «Огонек», воскликнул: «Мама, смотри, этот человек ехал с нами в вагоне из Киева!» Мать сначала не поверила, но, взглянув на картинку, так и ахнула, узнав нахального вагонного соседа. Под картинкой было написано: «Григорий Распутин».
Вот и сейчас в первую минуту Анатолию показалось, что перед ними Распутин, однако появившийся на крыльце человек напоминал его только одеждой и звероватым видом.
– Это мой сын, – крикнул Дмитрий Ильич. – Я ногу вывихнул, не могу идти, не могу стоять. Помоги, Клим!
Человек по имени Клим перехватил Дмитрия Ильича из рук Анатолия легко, будто малого ребенка, и понес было в дом, но Дмитрий Ильич сказал:
– Пусть сын укол сделает! Я не смогу сидя! Пропусти, Клим!
– Сами знаете, господин Башилов, что не велено, никак нельзя… – начал было Клим, однако в это мгновение из-за его спины появилась невысокая плотненькая девушка в белой свободной блузе и светлой юбке. Ее русые волосы были заплетены в две короткие толстые косы и перекинуты на грудь.
– Ваш сын? – спросила она встревоженно. – Вы ручаетесь за него, Дмитрий Ильич?…
– Как за себя, – твердо ответил Башилов-старший, и девушка пристально взглянула на Анатолия своими светлыми глазами.
На вид ей было пятнадцать-шестнадцать лет, однако смотрела она по-взрослому серьезно и проницательно.
Анатолию показалось, что он уже где-то видел эту девушку, но сейчас не мог вспомнить где, а главное, не понимал причин для того, чтобы мерить его этим испытующим и даже подозрительным взглядом. Его поразило, что она не смутилась, не покраснела, не заиграла глазами – словом, никак не отреагировала на красоту его лица, а последнее было настолько для него привычно, что надоело до тошноты. Но сейчас такое равнодушие, тем более от столь юного существа, не в шутку уязвило.
Он сам смутился, рассердился из-за этого и вызывающе бросил:
– Отец ногу вывихнул, так спешил доставить камфору вашему брату, а вы тут время тратите, чтобы меня рентгеном просветить!
Если он надеялся, что девушка растеряется, услышав слово, которое, конечно, не каждому-всякому было знакомо, то надеялся напрасно. Она только высокомерно вздернула голову и взглянула на Анатолия свысока, хотя вообще-то едва ли доставала ему до плеча. Но вот как-то так это у нее получилось – взглянуть свысока…
Но тут из дома донесся женский испуганный голос:
– Аня, скорей!
Девушка вздрогнула и, велев мужику:
– Пропусти, Клим! – бросилась в дом, сделав Анатолию приглашающий жест.
Он в два прыжка, через ступеньки, вскочил на невысокое крыльцо, чувствуя спиной колючий взгляд мужика, и прошел следом за девушкой сначала в сени, потом в просторную комнату, а затем в небольшую комнатку, где на кровати неподвижно лежал мальчик лет одиннадцати-двенадцати – бледный впрозелень.
Глаза его были незряче устремлены к потолку, на лице застыло испуганное выражение, он слабо хватал ртом воздух.
Двое, мужчина и женщина, находившиеся в комнате, при появлении Анатолия поспешно вышли через другую дверь. В их фигурах, мельком им замеченных, тоже было что-то знакомое, а впрочем, еще более знакомым показалось ему лицо мальчика.
На кого он похож? На кого похожа его сестра? И эти двое взрослых – кого они напоминали?!
Однако сейчас было не до пустых размышлений и не до разгадывания всяких загадок.
– Посади меня, – скомандовал Дмитрий Ильич сторожу Климу, и тот послушно опустил его в кресло рядом с лежащим мальчиком, затем с тревогой взглянул на ребенка и поспешно вышел.
– Открывай камфору, – приказал отец Анатолию и закричал сердито: – Аня! Где шприцы?!
– Ах! Несу! – раздался ее встревоженный голос, и девушка вбежала, неся перед собой металлический стерилизатор, прихваченный с двух сторон кухонным полотенцем.
Брякнула его на стол, бросила полотенце, смешно подув на обожженный палец, и встала у притолоки за спиной Анатолия.
Анатолий, совершенно ничего не понимая в этой суете, непонятно нервничая в присутствии этой высокомерной и в то же время перепуганной девчонки, сорвал крышку со стерилизатора, пинцетом выхватил шприц, вставил поршень, открыл пузырек, но раствор показался ему густоват – масло успело остыть. Анатолий обернул флакон краем полотенца и опустил в стерилизатор. В кипятке масло распустилось мгновенно.
Тем временем отец откинул одеяло на больном и смазал спиртом его предплечье.
Анатолий проворно набрал раствор в шприц, насадил стерильную иглу и принялся делать подкожные впрыскивания. Ему всегда особенно удавались именно подкожные и внутримышечные уколы, а вот внутривенных он побаивался. К счастью, камфору никогда не впрыскивали внутривенно – чтобы не было жировой эмболии.
Отец то разминал места уколов, чтобы инъекции поскорей разошлись, то осторожно массировал грудь мальчику в области сердца. Постепенно затравленное выражение исчезло с лица ребенка, он вздохнул глубже, огляделся, позвал:
– Мама! Мама, ты где?
Аня отошла от притолоки, подсела к мальчику, ласково провела ладонью по его влажным от пота волосам:
– Ну что ты, Сереженька? Получше тебе?
– Получше, – слабо выдохнул тот. – Только я к маме очень хочу.
Аня покосилась на дверь, за которой, как показалось Анатолию, замерла женщина, бывшая рядом с мальчиком раньше, и тихо сказала:
– Потерпи немножко. Мама сейчас придет.
– Нет, я не к тете Наде, я к настоящей маме хочу, – заплакал ребенок. – Хочу домой! В Казань!
У Ани задрожали губы, глаза налились слезами. Она с молящим выражением взглянула на Дмитрия Ильича; тот кивнул, вынул из нагрудного кармана ампулу, подал Анатолию:
– Внутримышечно вколи. Успокоительное.
Тот взял другой шприц, сделал очередную инъекцию. Веки мальчика медленно сомкнулись, лицо стало спокойным, возбужденное дыхание выровнялось.
– Аня, позовите Клима, пусть поможет меня унести домой, а то для Анатолия я тяжеловат, – проговорил Дмитрий Ильич, пытаясь приподняться с кресла, но тотчас опускаясь с болезненной гримасой.
– Я запросто смогу тебя донести! – обиделся было Анатолий, однако Аня уже махнула рукой, выглянув на веранду, и здоровенный Клим явился, будто джинн из сказки про Аладдина, подхватил Дмитрия Ильича и легкой поступью вышел вон.
Анатолий начал было собирать шприцы, однако Аня нетерпеливо сказала, сунув ему в руки забытый отцом саквояж:
– Идемте. Я потом сама здесь уберу, – и они пошли с крыльца, причем Анатолий не сомневался, что мужчина и женщина немедленно вернулись в комнату и бросились к ребенку.
«Аня, Сережа, тетя Надя», – толклись в его голове имена, однако, сколько он их ни повторял, сколько ни перетасовывал, они ему ничего не говорили.
Перед калиткой, разделявшей два участка, Аня остановилась, протянула руку Анатолию. В каждом ее движении, в каждом жесте, в каждом взгляде была почти взрослая серьезность, даже некая умудренность, и Анатолий, который был года на два, на три старше ее, чувствовал себя мальчишкой. Это его раздражало, хотелось как-то восторжествовать над ней, дать ей понять свою силу, и он вспомнил способ, который действовал наверняка.
Взял ее руку, склонился, прижался к ней губами, взглянув исподлобья, нежно, с поволокой. Он знал, что его глаза приняли сейчас неотразимое для женщин выражение. Каждая в такое мгновение чувствовала себя единственной на свете для этого красавца, а на самом деле техника этого взгляда была четко отработана, и Анатолию было все равно, на кого смотреть – да хоть на корову!
Ну что ж, уловка сработала безотказно. Маленькая, изящная, хотя и несколько пухленькая ручка дрогнула около его губ, нежные щеки девушки залились краской. Она быстро вздохнула, словно всхлипнула, и, резко вырвав руку из пальцев Анатолия, понеслась к дому, чуть-чуть, самую малость припадая на правую ногу и косолапя.
Анатолий с видом победителя посмотрел ей вслед. Ну что ж, и эта милая девочка не смогла устоять перед ним, так же как не смогли и многие другие ее сестры по несчастью!
Аня вдруг приостановилась, начала подниматься по ступенькам медленней, и Анатолий понимал, что ей страшно хочется оглянуться. Вот сейчас оглянется!
Но нет – она резко, с вызовом вздернула голову, словно чувствовала его взгляд и хотела показать, что не подчинилась, не подчинилась ему!
В это мгновение что-то резко толкнуло Анатолия – он едва удержался на ногах. Оказывается, это звероватый Клим, относивший Дмитрия Ильича домой, возвращаясь, прошел мимо и задел его, даже не дав себе труда посторониться, а тем паче извиниться, только бросил на него угрожающий взгляд и буркнул:
– Домой идите, барин! А то как бы не заплутаться в чужом саду!
– Ах ты наглец, – прошипел было Анатолий, но Клим молча, не оглядываясь, протопал к крыльцу, взошел на него и канул за дверью.
– Что так долго? – встретил сына Дмитрий Ильич, сидевший в кресле на террасе.
Вера Савельевна стояла тут же, ломая руки; глаза были заплаканы.
Анатолий опустился на пол у ног отца и принялся заново, уже бинтами, перетягивать его вывихнутую лодыжку.
– Кто эти люди? – спросил он, не поднимая головы.
– Тебе это знать не нужно, – пробормотал Дмитрий Ильич. – Просто Филатовы, и все.
– Ты меня за дурака принимаешь? – усмехнулся Анатолий.
– Ты должен молчать, – прохрипел отец. – Я дал слово, что ты будешь молчать.
В голосе его было что-то такое, отчего у Анатолия мороз по коже прошел.
– Утром уедешь, – жестко сказал Дмитрий Ильич.
– Да в чем же он виноват?! – взрыдала Вера Савельевна и тут же зажала рот рукой.
– Никто ни в чем не виноват, – резко ответил ее муж. – Просто так сложилось. Неудачно сложилось. Но ты знай, сын, что я люблю тебя, и мать любит, но тут такие дела, что лучше тебе в них не вмешиваться. Так что утром на поезд… Прости уж, потом в городе встретимся и поговорим.
– Вообще я могу и сейчас уехать, – обиженно буркнул Анатолий.
– Мать пожалей, – дрожащим голосом попросил Дмитрий Ильич, и сын кивнул, поднялся с пола:
– Ладно, утром. А где бы тут льда найти? Тебе нужно холод к ноге, чтобы не отекло. Хотя уже поздновато, конечно…
– В погребе лед есть, – дрожащим голосом сказала мать. – Сейчас принесу.
– Я сам схожу, – возразил Анатолий, и ему показалось, что родители облегченно вздохнули, когда он вышел.