Был уже вечер, когда измученный Феоктистов ввалился в свой номер гостиницы. Им владело такое сильное раздражение, что он не знал, что с ним делать и как выразить его, чтобы хотя бы немного ослабить напряжение внутри себя. Все было не просто плохо, а отвратительно. Театр ему совершенно не понравился, артисты были какие-то все вялые, словно перед этим целую ночь разгружали вагоны или кутили в режиме non-stop. Режиссер какой-то тоже невнятный, и кажется, после попойки. По крайней мере, Феоктистову показалось, что он даже по-настоящему не познакомился с пьесой. Так, пробежал ее по диагонали. То, что он нес по ее поводу, вызвало у Феоктистова такую злость, что он с трудом удержался, чтобы не послать его в нокаут. Такое однажды с ним случилось, правда, в самом начале карьеры. Постановщик так исказил, а скорее изгадил его первое произведение, что он набросился на него сразу после премьеры. Завязалась настоящая потасовка, которую пришлось разнимать тем, кто находился рядом. Вот и сейчас его снова посетило то же самое желание. В какой-то момент Феоктистов ясно понял, что ничего хорошего из его приезда сюда не вылупится, здесь совсем не тот уровень – типичная убогая российская глубинка.
Когда он вырвался из театра, то отправился на прогулку по городу. И она подтвердила уже возникшую ранее у него мысль, что он напрасно сюда приехал. Город оказался невероятно запущенный; некогда он был красив, о чем свидетельствовали остатки когда-то роскошных фасадов зданий. Но это было давно, в последнее же время за ними явно никто не следил, все обветшало так, что могло в любой момент обвалиться прямо на головы прохожих, а что еще каким-то чудом сохранилось, грозило исчезнуть в самом ближайшем будущем.
Ему стало одновременно тошно и грустно, этот город напоминал его жизнь, которая так же обвалилась, как фасады многих зданий, мимо которых он проходил. И символично, что он оказался именно в этом, а не в другом населенном пункте. Здесь время явно остановилось, у него – тоже, они с этим городом побратимы, вот потому и оказались вместе.
Потом Феоктистов стал думать, что эти его мысли – классический мазохизм, что ими он, словно раскаленным прутом, ковыряет свою душевную рану, от чего она болит только сильней. А ему это как раз и надо; как ни странно, но в каком-то извращенном смысле становится даже легче. Он упивается своими несчастьями и неудачами, как когда-то упивался своим счастьем и успехами. Плюс сменился на минус, а все остальное осталось неизменным.
Он пообедал в кафе. Еда оказалась на удивление вкусной, что на какое-то время несколько улучшило его настроение, но ненадолго. Он снова стал бродить по улицам, возле одной полуразрушенной, но действующей церкви остановился, затем зашел внутрь.
Верующих было немного, горели свечи, с икон укоризненно глядели лики святых. К Богу он всю жизнь относился равнодушно, он и верил и не верил; за прожитые годы Феоктистов так и не удосужился выработать четкую позицию по этому вопросу. Было много других более важных и интересных дел. А это, считал Феоктистов, могло и подождать своего часа. Но сейчас он вдруг поймал себя на мысли: а не наступает ли момент, когда надо что-то для себя решить? Или еще можно отложить решение до лучших времен? Но не будет ли потом совсем поздно?
Так и не решив вопрос, Феоктистов вышел из церкви. Больше блуждать по городу не хотелось, он видел достаточно, чтобы окончательно осознать, что совершил ошибку со своим приездом сюда. Поставили бы пьесу и без драматурга; когда он покинет сей мир, кто будет приезжать от его имени? Хотя большая вероятность, что после его смерти его творения тоже умрут. О них забудут, как о потерянном носовом платке.
Настроение окончательно испортилось, он зашел в магазин, купил бутылку водки. И сейчас, оказавшись в номере, его охватило непреодолимое желание поскорей напиться и тем самым забыться. Феоктистов плюхнулся в кресло, достал из портфеля свою покупку. Затем огляделся в поисках стакана. Но нигде его не обнаружил.
– Что за паршивая гостиница, даже стакана нет, – раздраженно буркнул он. – Что я должен из горла хлестать эту гадость? Город дрянь, театрик дрянь, актеришки дрянь. Повсюду одна дрянь. Кормят тоже дрянь. – Это было не правдой, поел в кафе он хорошо, но сказать иначе в силу набранной отрицательной инерции он уже не мог. – Феоктистов откупорил бутылку и прямо из горлышка сделал большой глоток. – А вот водка не дрянь, водка мерзость. А это хуже, чем дрянь, Или дрянь, хуже, чем мерзость. Никак не разберу. И зачем я только сюда приехал. В этом нет никакого смысла, – пошло его сознание по второму кругу. – Ну, поставят эти идиоты мою пьесу, кто об этом узнает? Надо завтра же и смываться. Ну, их к чертовой матери. В городе, где такая мерзкая водка, нормальному человеку нечего делать. Итак, решено, уезжаю. Узнать только надо, когда поезд?
Феоктистов хотел уже звонить на вокзал, когда раздался стук в дверь. Кого там еще принесло? – недовольно подумал он.
– Входите! – громко и раздраженно крикнул он.
Дверь отворилась, и в номер вошла Аркашова. Феоктистов пристально посмотрел на нее. Лицо было знакомое, но где он ее видел, не помнил.
– Я вас где-то видел, – произнес он. – Да вы же артисточка, – внезапно вспомнил Феоктистов. – Та, что ко мне приставала. Хотите продолжить?
– Извините, за вторжение, но я потеряла кошелек. А там последние деньги.
– Вы думаете, что это я украл?
– Я везде искала. Вы – последняя надежда. До зарплаты еще больше недели, а у меня больше денег нет.
– Вы хотите проверить мои карманы, нет ли у меня вашего кошелька? – Феоктистов демонстративно вывернул карманы. – Как видите, кошелька нет. Так что можете уходить. Я хочу побыть один. У меня великая тоска.
Взгляд Аркашовой уперся в стоящую на столе бутылку.
– Кошелек мог куда-нибудь закатиться, можно я поищу.
– И много было там денег?
– Нет, всего 300 рублей.
– Ищите, где хотите. Даже в унитазе, – сделал широкий жест Феоктистов.
– Спасибо, вы очень добры.
Поиски продолжались минут двадцать, но не принесли никаких позитивных результатов. Грустно вздохнув, она посмотрела на Феоктистова.
– Извините, но видно я потеряла кошелек в другом месте. Я пойду. Спокойной ночи.
Аркашова направилась к двери.
– Постойте! – остановил ее Феоктистов. – Вы сказали, что это у вас последние деньги.
Аркашова, не дойдя до двери несколько шагов, остановилась и посмотрела на Феоктистова.
– Да. Но вы не беспокойтесь, я выкручусь. Я привыкла, что у меня деньги кончаются задолго до дня зарплаты. В этот раз закончатся на несколько дней раньше. Только и всего.
– А как же вы живете? Что едите?
– О, этим все в порядке, у меня целый погреб забит картошкой. У меня свой огород, мои урожаи считаются в городе самыми высокими. Ко мне даже приходят учиться, как выращивать картофель. Но у них все равно почему-то так не получается. До свидания.
– Да подождите вы. А почему у них так не получается?
– Не знаю. Просто не получается.
– Вы что знаете секреты?
– Я ж сказала: не знаю.
– Но неужели вы будете есть одну картошку?
– Но почему одну, у меня есть немного сала.
– И все?
– И все.
– И вам нравится такая жизнь?
– В общем, да.
– Ничего не понимаю. Это же кошмар, целую неделю жрать одну картошку. Лучше уж удавиться.
– Не лучше. Лучше есть картошку.
– Вы странная женщина. Может вы не совсем нормальная. Да на кой сдался вам этот театр? Какую роль вы получили в моей пьесе? Кажется, там всего несколько десятков слов.
– Что делать, я актриса второго плана. Я знаю свой шесток.
– Что вы знаете? – не понял Феоктистов.
– Свой шесток, – повторила Аркашова.
– То есть, вы знаете, что вы плохая актриса – и вас это не колышет.
– Это не так, я неплохая актриса. Просто я актриса второго плана. Должны же быть актеры второго плана. Не могут же быть все звезды. У каждого в жизни свое место. Я знаю свое место. Только и всего.
Феоктистов несколько секунд задумчиво молчал.
– Может, вы блаженная?
– Не блаженная.
– А какая?
– Такая, какая есть.
– А какая вы есть? Почему вы не отвечаете? – спросил Феоктистов, не дождавшись ответа.
– Мне кажется, этот разговор бессмысленный. Я пойду. В вашем номере нет моего кошелька.
– А какой был у вас кошелек? Вдруг я его случайно найду.
Аркашова достала из сумки и показывала ему кошелек.
– Вот такой кошелек. У меня их два – один для денег, другой для трамвайных талонов. Я не первый раз теряю кошелек, вот и решила деньги и талоны носить в разных кошельках. Тогда хоть что-то остается. А то если потеряю сразу все, придется пешком идти домой. А это далеко, я живу на окраине.
– А что нельзя проехать разок бесплатно?
– Я пробовала, не получается.
– Что значит, не получается?
– Мне стыдно ехать бесплатно.
– Вы уверенны, что вы абсолютно нормальны?
– Я надеюсь на это. А сейчас мне пора идти. Пешком – это почти час.
Аркашова вышла из номера так стремительно, что Феоктистов только и успел проводить ее глазами.
Надо было этой дуре дать денег на трамвай, мелькнула мысль. А ведь, правда, пешком попрется домой. С не станет. А, впрочем, черт с ней.