Федор.
«Ты уже проиграл, козел! Судьбе, жизни, своей совести», – хочется выкрикнуть, но я оставляю слова при себе. Дожевываю кусок и неохотно выбрасываю сэндвич в мусорное ведро (да простит меня Игорь Евгеньевич).
Начинается снегопад. Снежинки мельтешат в свете уличного фонаря, освещающего площадку перед баром. Не самое удачное место для драки, но Андрюшу, похоже, это не останавливает. Он прет на меня буром, не обращая ни малейшего внимания на толпу, некстати вывалившуюся из двери.
Снег царапает щеку, когда мы падаем на землю. Кулак Андрея визжит возле уха, но я выставляю предплечье и даю отпор. Опрокидываю парня на спину и замахиваюсь, на долю секунды уловив блестящий в свете фонаря взгляд. Дерзкий, ненавидящий, режущий, как стекло.
– Я завалю тебя, сученыш… – шипит он, брызжа слюной мне на лицо.
– Посмотрим. – Цежу сквозь зубы и подкрепляю ответ ударом в челюсть.
Кровь Андрея, хлынувшая из рассеченной скулы, обволакивает мои пальцы липким теплом. Мне нравится чувствовать его страх, нравится, как запах крови касается моих ноздрей. Хочу, чтобы он тоже ощущал боль, как в скором времени ее будет чувствовать Варя, рожая этому недоноску малыша. В животе разливается тупая боль от точного удара Андрея коленом. Моя хватка слабеет. Андрей извивается подо мной и освобождается из захвата. Толкает меня на спину и заносит кулак над головой.
– За что? – кричит он, обрушивая кулак на мои сомкнутые в защитном блоке предплечья. – Неужели, из-за подруги? Или она не подруга тебе, а Федюня?
– Пошел ты.
Мы бьем друг друга отчаянно и жестоко, катаемся по влажному свежему снегу. Кричим. Плюемся кровью. Выкрикиваем ругательства. Перед глазами словно мелькает яркой вспышкой оранжевый шар. Он взрывается тысячами разноцветных конфетти, когда мой затылок касается грязного, истоптанного нашими ногами снега…
– Игорь Евгеньевич, еле разняли!
Похоже, тот самый амбал Сережа. Да, точно он – склоняется и напряженно всматривается в мое лицо. К его размытому силуэту добавляется такой же размытый облик Игоря Евгеньевича.
– Ну вы и устроили, ребятки. Может, скорую вызвать?
– Не надо. Я в порядке. – Кривясь от боли, я перекатываюсь набок и пытаюсь подняться.
– Давай помогу. – Сережа протягивает крепкую руку. – Зайди внутрь, умойся. Идти можешь?
– Да, я в норме. А где…
– Вон там валяется. Не хило ты его отделал, молоток! Позвонил папаше, сейчас сюда личный водитель приедет. Уходить тебе надо, малец. Евгеньич такси уже вызвал.
– Пойду, умоюсь.
Игорь Евгеньевич предлагает мне остаться в баре и отдохнуть, но я вежливо отказываюсь, не желая пренебрегать его гостеприимством. Умываюсь и прижимаю оторванные лоскуты куртки к груди. Ее давно нужно было выбросить и купить что-то новое и более стильное.
– Спасибо тебе за это, Андрюша. – С долей сарказма улыбаюсь своему отражению в зеркале.
Тепло от печки мягко касается саднящей кожи, когда я опускаюсь на сиденье такси.
– Позвони завтра, мало ли… Может, помощь нужна? – Игорь Евгеньевич неуклюже жмет мою руку и зябко кутается в распахнутую на груди куртку.
– Спасибо вам за все. – Киваю я и сую визитку в карман.
Водитель трогается с места. Свет фар разрезает вечернюю тьму, освещая опустевшую площадку и отъезжающий автомобиль папаши-профессора. Андрюша не угрожал расправой, не жаловался, напротив, отбивался от воплей и расспросов отца. Он просто уехал, метнув в мою сторону уничтожающий взгляд. Уехал, потому что я прав, а он… просто слизняк.
Во внутреннем кармане куртки оживает телефон. Прикрытый корочкой студенческого билета, аппарат удивительным образом не пострадал. Мне не хочется шевелить рукой, двигать разбитыми пальцами, но настойчивый абонент не оставляет выбора.
– Да, – отвечаю той, из-за кого я все это затеял.
– Федька, так ты приедешь? Лика, между прочим, уже пришла. – Колокольчиком звенит голос Вари.
Приеду ли я? Вряд ли. Разве что, если пожелаю вызвать у нее жалость. И при чем здесь Лика?
– Варька, я сейчас не в том виде, чтобы показываться на людях.
– Что случилось? – она вмиг меняет тон.
– Я подрался с Андреем.
– Господи, Федечка, а зачем? Я же не просила вмешиваться, я же… Что же теперь будет? Ты хоть знаешь, на что способен его папа? Фе-едь, а вдруг тебя отчислят?
– Не отчислят. Андрюша чувствует себя очень виноватым, будь уверена. И папа его меня видел.
– Господи, что же ты натворил, Федька? Я же не…
– Варь, завтра поговорим. Если я буду в состоянии встать с кровати. Пока, Варюха.
– До завтра, – сдавленно шепчет она и отбивает вызов.
Варя.
– Поленкина, ты неправильно ешь пиццу, – кисло поджав губы, произносит Лика. Поправляет идеально уложенную гульку и по очереди вытирает уголки губ. Прикиньте, каждый в отдельности? Затем складывает салфетку в идеальный квадрат и аккуратно кладет ее на край тарелки. Зануда! За что только я ее люблю?
– А как надо ефть? – нарочито неряшливо откусываю кусок со стороны теста и перевожу взгляд на Лесю с Майей, выписывающих на льду круги. Майка катается превосходно – сказываются многолетние занятия художественной гимнастикой. Да и Олеська тоже ничего… Она кокетливо кружится вокруг какого-то симпатичного блодинчика и многозначительно улыбается. Чего не скажешь обо мне – вот уж корова на льду. Сколько меня Федька не учил – все без толку! Жалко, что Олеська завтра уезжает – сегодня, можно сказать, наш прощальный вечер.
– Есть какие-то прописанные правила, а, Беккер? – продолжаю я. – Может, ты книгу напишешь о том, как надо смотреть, есть, разговаривать, сидеть, чопорно складывать руки или томно строить глазки? Как нравится парням? Ты же у нас в этом спец!
И что на меня нашло? Веду себя, как бессовестная хамка, неряшливо жую, а когда говорю, из моего рта вылетают остатки пищи. Ну при чем тут Лика? Да, она подсунула мне эту дурацкую книгу, но поведение Андрея – точно не ее вина. Да еще и с Федькой так некрасиво получилось.
В воздухе повисает вязкое, как желе, молчание, прерываемое моим чавканьем и внезапно сорвавшимся с губ Лики всхлипом.
– Я же не думала, что все так получится, – Лика теребит подол платья и достает из кармана сложенный в квадрат накрахмаленный платок. От ее слез он мгновенно теряет форму, превратившись в совсем неидеальный мятый комок. – Хочешь, я поговорю с Андреем? Объясню ему все, покаюсь?
– Зачем? Он сразу простит тебя и вновь воспылает ко мне любовью? – презрительно сощурившись, говорю я. – Не мели чушь, Беккер.
Мне так плохо, что я отравляю все вокруг. Брызжу ядом, как гадюка, а Лика терпит… Сидит, как истукан на краешке стула и виновато всхлипывает:
– Это все я, Варька… Я разрушила твою жизнь.
– Ладно, Личка, ты прости меня. Я превратилась в стерву с этими событиями. Ты знаешь, я Федьке по глупости сказала о беременности. Думала, он приедет сюда, и я признаюсь в авантюре. А он сразу поперся к Андрюше и…
– И? Договаривай, Поленкина, – визгливо спрашивает Лика. Компания за соседним столиком любопытно косится на нас. – Ты хочешь сказать, Федя не придет? И все эти старания, – она описывает взмахом ладошки скучное серое платье и стянутый на макушке «бубон», – зря?
– Мне очень жаль, Лика. Они подрались, и Федька сказал, что не сможет прийти.
– Я сама к нему поеду! – она решительно поднимается с места. – К чему эти переглядывания, перешептывания? Мне он нравится, я ему, судя по всему, тоже. Так почему мы медлим?
– Верно, – неуверенно протягиваю я. Если честно, я не замечала за Федей томных взглядов в сторону Лики, но если она так считает, то почему нет? Я вообще не замечала у него интереса к противоположному полу, странно, да? Все крутят романы, ссорятся и мирятся, страдают, а наш Федос только учится и работает. – Девчонки возвращаются! – взмахиваю ладонью в сторону раскрасневшихся Майи и Олеськи.
– Что вы тут, лентяйки, секретничаете без нас? – Майя тяжело дышит и устало опадает на соседнее кресло. – Фух! А Федя не придет, Варь?
Приходится пересказывать историю сначала. Майка многозначительно вздыхает, внимательно слушая, а потом изрекает мудрую (или не очень) мысль:
– Варюха, а давай ты пока не будешь признаваться в том, что не беременна? Поползут слухи, Андрюша до-олго будет чувствовать за собой вину. Представь картину: он идет по коридорам универа, а за его спиной перешептываются. – Заговорщицки произносит она.
– Ага, а потом меня на рафгофор вызовет декан. – Пережевывая пиццу, возражаю я.
– Ну и пусть! Скажешь, что ошиблась. Прошла обследование и бла бла бла. Зато после такого скандала к Андрюше ни одна девушка на пушечный выстрел не подойдет.
– Девчонки, а давайте поедем ко мне? – мечтательно добавляет Лика. – Пицца эта… дрянь полнейшая. А бабуля пироги собиралась печь. Как вы, не заняты?
Подавившись куском, я согласно киваю. Элеонора Альбертовна Беккер – это кладезь мудрости и образчик сохранившегося в современности дворянства. Ну что же, поеду по гостям – самое то для проветривания буйной головы от мыслей…