От второго пилота несло бензином, как от заправщика автомобильной станции, и, когда он заходил в рубку управления, этот отвратительный запах начинал щекотать ноздри. Он теперь постоянно оставался в воздухе. От него начинала кружиться голова. Клейменову стали приходить мысли разбить лобовое стекло аэроплана, чтобы впустить в кабину эти чистые, белые, как пух, облака, через которые они летели вот уже несколько часов.
Аэроплан, нагруженный бомбами и дополнительными баками с топливом, установленными в салоне, так что там и не развернуться стало, напоминал бочку с порохом и был куда опаснее ядра, на котором барон Мюнхгаузен отправился осматривать турецкие позиции.
Система подачи топлива к двигателям через пару часов полета дала течь. Второй пилот измучился, пока ее починил, сам испачкался и одежду испачкал. На полу салона сейчас должны быть лужи испаряющегося бензина – без противогаза, пожалуй, и не вздохнешь, а если побудешь там немного, то начнутся галлюцинации.
Иногда в разрывах облаков мелькали силуэты других аэропланов, похожие на огромных рыб, рыскающих в воде в поисках добычи. Забравшись слишком далеко на территорию противника, они вынуждены были молчать и не вели радиопереговоров, чтобы не выдать себя, поэтому Клейменов не знал, все ли из девяти аэропланов с ним. Даже если останется хотя бы один, он все равно с настойчивостью одержимого будет держать курс на Берлин, пока его не собьют или пока он не вывалит на город тонну смерти, которую несет в своем трюме.
Впрочем, их совсем не обстреливали, когда они миновали линию фронта, и чем дальше летели, тем слабее становилась противовоздушная оборона германцев, а возле Берлина, по сообщениям разведки, и вовсе не было зениток и эскадр боевых аэропланов.
Как же приятно ощущать, что они все еще шли стаей, что зенитный огонь не разметал их, что их не рассеяли истребители германцев!
Клейменов чувствовал себя неуютно в этом аэроплане, где кроме него был только второй пилот. Ведь обычно в экипаже было восемь человек и, случись что, каждый мог занять позицию за одним из семи пулеметов. Тогда к нему не подобрался бы ни один истребитель, но пришлось пожертвовать безопасностью ради того, чтобы взять на борт побольше бомб и топлива.
Поначалу крылья покрылись изморозью, потом чуть обледенели, как и стекло кабины, и поэтому казалось, что они всего за несколько часов попали из осени в зиму.
Он видел всполохи света, отражавшиеся на облаках, ощущал раскаты грома. Но это было несколько часов назад, а теперь его окружало только убаюкивающее урчание двигателей.
Клейменов уже давно поглядывал на часы, прикидывая, когда первая волна аэропланов, отправившаяся в этот путь на час раньше их, должна добраться до Берлина.
Он не услышал, как хлопнула дверь, отделявшая рубку управления от салона, но почувствовал, что второй пилот вошел, потому что запах бензина стал просто невыносим.
– Вы не устали, Сергей Иванович? – второй пилот сел рядышком в кресло.
Нет ничего невыносимее сидеть без дела и ждать. Второй пилот просто хотел занять свободное время пустым разговором.
– Нет, Александр Васильевич, – сказал Клейменов, морщась.
– Небо облачное. Нам повезло.
– Постучите по дереву. Главное-то еще впереди.
– Уже стучу. А все-таки синоптики – молодцы. Удивительно точно выбрали время для налета. И не знаю, удалось бы нам без облаков незаметно пролететь через неприятельские позиции.
В его голосе был юношеский восторг, будто они отправились не на опаснейшее задание, а на загородную прогулку. Второй пилот был моложе Клейменова на десять лет, а летную школу окончил всего три месяца назад, но, несмотря на то что уже участвовал в нескольких налетах, кажется, все еще не понял, что война далека от романтизма. Он вызвался лететь добровольцем, хотя эта дорога могла оказаться только в один конец.
Господи, зачем ему все это? Он ведь ничего не видел в этой жизни.
Впрочем, если ему суждено вернуться, то даже через много-много лет ему будет о чем рассказать, тыча пальцем в грудь и показывая поблескивающие ордена и медали. Стоил ли этот рассказ того риска, которому они подвергались? Тысячу раз Клейменов мог повторить, что «да».
Похоже, второй пилот тоже только и делал, что глядел на часы, все думая, ну отчего время течет так медленно, и так был увлечен этим занятием, что пропустил тот момент, когда Клейменов утопил рычаг, управляющий закрылками.
– Ой, – только и сказал он, покрепче обхватив руками подлокотники, чтобы не съехать с пилотского кресла и не уткнуться носом в панель с приборами.
«Мальчишка», – усмехнулся Клейменов, краем глаза следивший за вторым пилотом.
Рычаг шел с трудом, поскрипывая, потому что на закрылках тоже образовалась наледь, сцементировав их с крыльями в единое целое. Потребовалось усилие, чтобы разорвать эту связь. Аэроплан стал заваливаться носом вниз, будто корабль, получивший пробоину. Двигатели недовольно завыли.
– Снижаемся, – сказал Клейменов в рацию.
Вряд ли этот короткий сигнал уловил неприятель, а если и уловил – что это изменит? Теперь они могли не таиться. Ведь через несколько минут они должны уже оказаться над Берлином, и за это время ни один аэроплан не успеет помешать им выполнить их миссию. Только бы они не ошиблись, а то вынырнешь из облаков и поймешь, что никакого Берлина под тобой нет, он лежит где-то совсем в стороне, и, чтобы добраться до него, уже не хватает топлива, а если и хватает, то его уж точно окажется недостаточно для возвращения…
Следом за ними приближались сумерки, валом накатываясь на этот мир.
По стеклу пилотской кабины побежали ручейки.
У Клейменова задрожали ноги, когда аэроплан пробил облачный слой и под ним открылась бездна, а сердце учащенно забилось, как бывало это, когда в детстве он мчался с крутой горки на санках. Но ведь тогда под полозьями был лед, а сейчас только пустота. На сотни и сотни метров одна пустота. Он получал несказанное удовольствие каждый раз от этого ощущения.
Клейменов завертел головой по сторонам, ища аэропланы своих подчиненных.
– Все здесь, – второй пилот помог ему сосчитать их и замахал руками товарищам, будто они могли различить его жесты и у них не было других дел, кроме как отвечать на его приветствие.
– Отлично, – кивнул Клейменов.
У него и вправду гора с плеч свалилась.
По земле скользили крылатые тени.
«Ангелы смерти». Вот как их надо называть, а вместо трехцветных кругов на крыльях нарисовать косы и черепа, как сделали это в одной из эскадр истребителей, но такая расцветка сродни той, что покрывали себя дикари, думая, что она испугает врагов. Никому она не страшна.
– Берлин? – в голосе второго пилота было больше вопроса, чем утверждения.
– Надеюсь, – сказал Клейменов.
Над горизонтом поднималось зарево пожаров, так похожее на закат. Но солнце коснется горизонта только через полчаса.
Клейменов не раз бывал в Берлине до начала войны, но никогда не видел его сверху. Не сказать, что он любил этот город, Будапешт и Вена нравились ему больше, но угрызения совести Клейменов все равно испытывал, ведь он так и не превратился в машину, которая может нести только смерть.
Вряд ли сейчас там, внизу, творился ад. В окопах, обстреливаемых перед началом наступления тяжелой артиллерией, куда как хуже, и еще хуже тем, кто идет в атаку, когда от осколков и пуль, сметающих все на своем пути – живое это или не живое, укрыться абсолютно негде.
Но в Берлине сейчас все равно было скверно, обезумевшие от неожиданности обыватели должны бегать по улицам, забиваться от страха в подвалы, зажимать уши ладонями, чтобы не слышать, как гудят падающие с небес бомбы, а сквозь толпу пробиваться пожарные команды.
«Будешь ли ты спать спокойно по ночам, вспоминая о том, сколько убило людей твоими бомбами? Станешь ли ты и вправду гордиться тем, что когда-то бомбил Берлин?»
Клейменов увидел тень сомнения во взгляде второго пилота, потому что тот начал что-то понимать.
До земли было слишком далеко, но когда он выходил на бомбежку, то ему показалось, что он видит, как люди там, на улицах, указывают на его аэроплан пальцами, стоят в оцепенении, будто окаменев, и, закрыв глаза, ждут, когда к ним придет смерть.
Огонь поглотил железнодорожный вокзал. Крыша его провалилась, языки пламени облизывали стены, а на путях продолжали взрываться вагоны и цистерны, разбрасывая далеко вокруг куски оплавленного металла, который жужжал в воздухе так же противно и страшно, как шрапнель. Пожарные команды даже не пробовали сюда пробраться. Потушить этот пожар было невозможно, и лучшее, что можно сделать в этой ситуации, – отогнать подальше все еще не объятые пламенем вагоны, чтобы не взорвались и они, и эвакуировать жителей ближайших кварталов. Пожарных команд не хватало.
«Первая волна чертовски метко отбомбилась».
Он боялся увидеть на улицах полуистлевшие обломки бомбардировщика.
Второй пилот был уже в салоне, ждал приказа, открыв бомболюк.
Канцелярия кайзера тоже горела. Не сильно. Огонь вырывался из нескольких окон, тянулся к крыше. Судя по всему, в нее попала всего одна бомба, а остальные перепахали площадь перед ней. Стена одного из домов обвалилась, перегородив улицу баррикадой. Вряд ли стоило надеяться, что удастся убить кайзера. Никто такой задачи и не ставил.
Как же его подмывало опуститься еще пониже, чтобы сбросить бомбы наверняка, но тогда была вероятность того, что его заденет собственными же осколками.
Унтер-ден-Линден завалило каменными осколками.
Клейменов ничего не слышал за надсадным ревом двигателей. Не слышал проклятий, которыми осыпают его жители города, не слышал автоматных и ружейных выстрелов.
– Бомбы, – сказал он спокойно. Во рту было сухо. На душе противно.
Аэроплан вздрогнул, освобождаясь от бомб, чуть рванулся вверх. Клейменов надавил на рычаг, управляющий закрылками, чтобы удержать аэроплан на прежнем курсе, но тот все время рвался к небесам.
Своих бомб он не видел, а только те, что вываливались из трюмов других аэропланов. Черные точки. Каждый аэроплан нес тонну бомб.
Сами аэропланы тоже были черными на фоне серого неба.
Спустя несколько секунд до него донеслись раскаты грома. Клейменов не удивился бы, если второй пилот отправился бы к хвосту посмотреть на свою работу, но он опять почувствовал рядом с собой запах бензина. Второе кресло заскрипело.
– Поздравляю, Александр Васильевич, с удачной бомбежкой, – сказал Клейменов.
– Спасибо, Сергей Иванович, но я не видел, попал кто-нибудь или нет из нашей волны в канцелярию кайзера, – сказал второй пилот.
– Неужели вы думали убить самого кайзера?
– Почему бы и нет?
– Действительно… Но это не так уж и важно. Вы ведь понимаете, что важен сам факт этого налета.
– Да, – кивнул второй пилот.
Возбуждение быстро покинуло его, и теперь в его движениях была грусть.
– Держитесь покрепче, – предупредил Клейменов второго пилота.
Тот вцепился в подлокотники кресла.
– Спасибо, господа, – сказал Клейменов в рацию, – а теперь домой.
Этот путь будет потруднее. Теперь о них знали и вряд ли дадут спокойно вернуться, а истребители сопровождения присоединятся к ним ой как не скоро.
Клейменов заложил крутой вираж, заваливаясь на правый борт, и синхронно с ним этот же маневр сделали все остальные аэропланы. Как же красиво они смотрелись сейчас! Но вряд ли кто-то любовался их полетом. Скорее, вслед им неслись проклятия, а на их перехват летели все германские истребители с ближайших аэродромов, что не бросились еще в погоню за первой волной русских бомбардировщиков.
Их ждет еще один сюрприз. Ведь спустя час на город должна накатиться третья волна…