Шляпка – c'est tout[67].
Весна идет!
Профессор Кайгородов[68] уже приветствовал не то сыча, не то грача…
На дамских шляпках расцвели первые розы.
Сердце Петербурга – Гостиный двор – бьется и трепещет под наплывом «весенних настроений». По всем проходам этого гигантского сердца с утра до ночи неустанным шумным потоком движется толпа покупательниц.
Каких только нет между ними!
Дамы покупающие, дамы изнывающие, дамы просто созерцающие. Дамы с картонками, дамы со свертками, дамы с мужьями…
– Анна Николаевна! Вы куда бежите?
– Простите, милочка, не узнала вас… Я так измучена… Шестой час, а я с утра здесь. Нужно было купить пол-аршина ленточки… Муфту потеряла, не знаю где… И кошелек, оказывается, дома забыла!..
В магазинах давка и теснота.
На прилавках «хаос первозданный». Покупательницы толкаются, наступают друг другу на шлейфы, и раздающееся при этом томное «pardon» звучит как самое грубое русское «о, чтоб тебе!».
Измученные приказчики к трем часам дня уже теряют всякую логику.
– Возьмите этот помпадур-с, – говорят они, развертывая материю. – Ново! Оригинально! Ни у кого еще нет – для вас начинаем. Будете довольны! Все хвалят. Вчера шестьдесят кусков продали!
– Послушайте, я просила синюю, а вы мне показываете зеленую!..
– Совершенно наоборот – это зеленая-с!
– Да что я, не вижу, что ли! И вообще она мне не нравится…
– Совершенно наоборот – очень нравится-с!
– Сударыня! – раздается сладостный голос. – Пожал-те наверх. Получите разнообразие!..
– Мальчик! Проводи мадам!
Несчастнее всех чувствуют себя в этой сутолоке мужья, сопровождающие своих жен. Сначала еще пробуют острить и подшучивать над дамскими страстями.
«Бабы»… «Тряпки»… «Отчего нам не придет никогда в голову заниматься этой ерундой?..»
Но они скоро теряют последнюю бодрость духа, смолкают, бледнеют, и глаза их приобретают невинно фанатическое выражение прерафаэлитских девственниц.
– Мишель! Которая материя тебе больше нравится – голубая или сиреневая?
– Голубая… – раздается тихий стон.
– Ну так отрежьте мне десять аршин сиреневой, – обращается дама к приказчику. – Не обижайся, ты сам знаешь, что у тебя нет вкуса!
И он не обижается! После четырехчасовой беготни по Гостиному двору утрачиваются многие тонкости человеческой психики…
– Сколько стоит эта пряжка?
– Шесть рублей.
– Отчего же так дорого?
– Помилуйте, сударыня, – отвечает продавщица тоном оскорбленного достоинства, – ведь это настоящая медь! Чего же вы хотите?
– И камни плохие…
– Настоящее шлифованное стекло!
– Гм… Так нет ли у вас чего-нибудь попроще?
– Вот могу вам предложить.
И продавщица с торжествующим видом вынимает из ящика нечто вроде печной заслонки.
– Без всякого лишнего изящества – красиво, прочно, дешево…
Но самый центр, самый пульс жизни представляют шляпные магазины. Перья, птицы, цветы, ленты и еще многое «чему названия нет», и все это вертится, поднимается, опускается, примеряется…
Странные шляпки бывают на белом свете! Иная, посмотришь, шляпа как шляпа, а вглядись в нее – целая трагедия: на отогнутых полях, конвульсивно поджав лапы, беспомощно раскрыв клюв, умирает какая-нибудь белая или желтая птица, а тут же рядом, сияя «наглой красотой», расцветает букет гвоздики. Прямо «гражданский мотив».
Или представьте себе совершенно невинную шляпку с ленточками, цветочками, и вдруг вы видите, что из этих ленточек торчит маленькая золоченая лапка. Вдумайтесь в эту лапку! И вам покажется, будто туда, в самые недра шляпы, провалилась несчастная птица; ее уже не видно, только простертая вверх лапка отчаянно взывает о помощи.
Жутко становится!..
Но наши дамы мало обращают внимания на психологию шляпок.
– Послушайте, отчего это здесь какой-то неподрубленный лоскут болтается?
– Это самая последняя французская неглижа! – отвечает приказчик.
А как прельщают покупательниц продавщицы хороших магазинов. Они поют как сирены и, как соловьи, сами закрывают глаза, заслушиваясь своего пения!
Они заставят вас купить вместо намеченной вами хорошенькой розовой шляпки какой-нибудь коричневый ужас, и вы даже не заметите этого!
Им ничего не стоит водрузить над бледным измученным лицом пожилой женщины яркий зеленый колпак с угрожающими перьями и потом замереть в экстазе, словно они очарованы представшей пред ними красотой.
И несчастная загипнотизированная женщина покупает колпак и делается на весь сезон предметом издевательств уличной толпы, злорадства знакомых и стыда своих родственников!..
И натешившись вдоволь над одной жертвой, сирены-продавщицы принимаются за другую.
– Да, но се тро шер[69], слишком дорого, – слабо обороняется жертва.
– Вы, вероятно, хотите сказать, слишком дешево, – издевается продавщица, – взгляните! Ведь это натуральное воронье перо! Эта шляпка ничего не боится. Вы можете надевать ее и под дождь, и в концерт, и везде она будет одинаково хороша! Мы только потому и уступаем ее так дешево, что она приготовлена в нашей мастерской.
Через пять минут другая сирена поет над той же самой шляпкой, но уже перед другой покупательницей.
– Взгляните, какая работа! Здесь все подклеено, ничего нет натурального. Это наша мадам привозит из Парижа.
Слушал имеющий уши,
Думушку думал свою…[70]
Но вот мало-помалу магазины пустеют. Покупатели появляются реже. Временами заглядывает в дверь растерянная дама и, машинально спросив: «Не у вас ли я оставила кошелек?», идет дальше. Товары убираются на место, гасят электричество.