– Держись, братишка. Все будет пучком, – я приложил свой кулак к маленькой ручке Тимура.
Он меня не слышит, но я разговаривал и буду продолжать разговаривать с ним. Не знаю, сколько ему еще осталось пробыть на этой земле, поэтому не хочу упускать возможность побыть рядом.
– Я уговорю Вебера, и он сделает тебе операцию. Ты проснешься, снова будешь самостоятельно дышать. Следующим летом поедем на карьер, помнишь наше место?
Смуглый, темноглазый мальчишка лежал на белой подушке и не отвечал мне. В этой одинокой палате, окутанный трубками и проводами, совсем маленький и беззащитный. О нем больше некому позаботиться. Кроме меня. Так выходит. Я тоже всегда был один, днем и ночью меня окружали люди, всегда проходившие мимо. Я тоже нередко попадал в эту больницу, меня лечили и отправляли домой или к властям. Я сбегал. Всегда. Дома, в прокуренной насквозь квартире, не мог никогда оставаться. Мать под кайфом трахалась со всеми, кто давал на дозу и на кусок хлеба, когда ее отпускало. Обо мне она забыла, кажется, сразу после моего рождения. С Тимуром было немного иначе. Она вроде даже попыталась бросить наркоту. Правда, не слишком долго пыталась.
Я держал за руку своего младшего братика и все думал о том, смогу ли уговорить бессердечного хирурга помочь ему. Еще сегодня утром на парковке поджидал его, специально подгадал выловить немца, когда тот будет уходить домой. Сам не знаю, на что понадеялся. Обжег пальцы пеплом, растерял свою уверенность, когда хирург показался на крыльце больницы. Когда этот парень, уверенной походкой плейбоя и баловня судьбы, направился к своему любимому мотоциклу, за который любой пацан из нашего двора половину жизни не раздумывая отдаст. Кожаная косуха сидела на его широких плечах как родная, непослушные волосы трепал ветер, ремень на темно-синих джинсах подчеркивал каменный пресс, а глаза, как обычно, были настолько холодны к окружающему миру, что создавалось впечатление, даже сама земля должна поблагодарить его за то, что он ступает по ней. Кстати, ступал ногами, обутыми в коричневые кожаные ботинки как минимум сорок четвертого размера. Вот уж кого мне бы не удалось уложить одним ударом. Загорелая после отпуска кожа блестела в утренних лучах солнца, острые скулы были напряжены, а густые черные брови до предела сведены на переносице. Я сразу решил, что это все его недовольство тем, что ему пришлось задержаться на целую ночь. Саша сказала, он так и не спускался на ультразвуковое обследование.