Глава пятая
3 года назад
Ник
Я понимал, что это рано или поздно должно было наступить. Но всегда думал, что ещё есть время. Что буду готов к этому. Что восприму это как нечто само собой разумеющееся и не стану чувствовать себя так, как чувствовал в тот момент.
В один осенний день, когда мы с Эмили сидели в столовой, я размышлял обо всём и ни о чём сразу.
О матери, которая постоянно пропадает у бабушки. Порой я даже скучал по ней. Жаль, но она никогда не брала меня с собой, невзирая на то, на какой срок оставляет нас с отцом наедине. Всё потому, что она боялась за мою психику, видите ли. Какая ирония. Знала бы она, что нахождение дома одинаково опасно для всех видов здоровья, как и нахождение в одном доме с бабушкой.
Бабушка была серьёзно больна. Шизофрения с каждым днём проявляла себя всё в более яркой форме и порой находиться рядом со старушкой, которая превращалась в самого настоящего монстра, по рассказам матери, было попросту опасно. Временами, когда мама возвращалась домой, видел на ней синяки и ссадины, её глаза всегда были опухшими в какой-то степени от слёз, но чаще из-за похмелья.
Да, я знал, что она начала выпивать. Это началось ещё до болезни бабушки. А если быть точным, то со смерти Джеймса.
Она думала, что я этого не замечал, что никто не замечал. Но даже ещё до поступления в школу, когда моё времяпрепровождение было крепко завязано с досугом матери, то и дело ловил её за тем, как она, морщась пила что-то из стакана.
Она говорила, что это кислый сок для взрослых, а иногда специальная вода, которую нельзя детям, а порой, что это было горькое лекарство, утоляющее боль.
Об отце, который тоже не слишком часто бывал дома из-за работы, мыслей было меньше всего. А если и были, то лишь негативные.
Я ненавидел его. Возможно, чуть меньше, чем себя, но всё же ненависть к нему была в миллионы раз сильнее любого чувства, что порой вспыхивало в моей душе.
– Ник, – мягкий голос Эмили вернул меня в шумную столовую. Хоть и ненавидел это место, то, что вокруг, тех, кто вокруг, но ради неё я готов был терпеть и даже наслаждаться нахождением тут. Лишь бы продолжать присутствовать в её жизни. Несмотря ни на что.
Да, я заметил, как наши отношения стали не такими воздушными, как это было даже пару лет назад. Вроде бы и не такой большой срок, но она изменилась. Как и её интересы. Даже тем для разговоров стало в разы меньше.
Точками соприкосновения служила школа, музыка, всякие новинки кино и, на крайний случай, погода. Насколько всё может стать ужасным в общении, когда ты начинаешь говорить о погоде? Когда других тем нет.
– Ник, приём. Земля вызывает, – Эм помахала перед моим лицом рукой, снова выводя из задумчивости.
И я вновь посмотрел на неё.
Сколько бы времени я ни проводил с ней, каждый раз отмечал что-то необычное, что поражало словно молнией, будто не видел это множество раз до сего момента.
Мне нравилось смотреть на её зелёные глаза, опушённые коричневыми ресницами, на её русые волосы, которые всегда были такими мягкими на вид, как и на ощупь.
Мне нравилось чувствовать то, что чувствовал, находясь рядом с ней. Я не знал, что это. Но мне это нравилось. Даже нравилось не знать.
– М-м?
– Ник, я хотела сказать, что сегодня домой пойду с Амандой и девочками. Нам по пути нужно будет ещё заскочить в магазин. У Дэми скоро день рождения, и она хочет выбрать платье, – видя, с каким энтузиазмом она всё это рассказывала, то, как хочет с ними пойти, вызвало какую-то тупую боль в груди.
Ты же знал.
Ну и что? Пусть идёт.
Ты же ничтожество. Не забывай это.
Помни это столько, сколько тебе осталось жить.
– Ник, ты обиделся? – Эм схватила мои руки, лежащие на столе, крепко сжимая. Она выглядела несчастной, глядя в моё лицо.
Я выглядел обиженно?
Нет. Ты делаешь её несчастной.
– Нет, конечно, Эм. Иди. Мне не нужна нянька, которая сопроводит домой в целости и сохранности, – я не хотел убирать руки, ведь они только начали согреваться её теплом. Но казалось, что она обжигала меня.
Даже при всей любви к боли, мне нравилась другая. Не эта.
И только при упоминании о ней, сразу почувствовал, как нога начала подёргиваться.
Хотел сорваться с места и скорее пойти домой.
Скоро. Терпи.
– Ну да, ты же уже большой мальчик, – усмехнулась она, отпивая какао из стаканчика.
– Да.
– Но завтра ты точно от меня не отделаешься, – она шутливо показала мне язык.
Она явно была счастлива, что отделалась от меня сегодня. В этом я был абсолютно уверен.
Как бы то ни было, означало это лишь одно. Больше времени для самого себя. И его стало много. И, чего уж греха таить, с каждым днём становилось всё больше.
Когда пришёл домой, внимательно прислушался к пустоте стен.
– Пап? Ты дома? – встретив в ответ лишь тишину, бросил ключи на тумбочку и, отшвырнув кеды в дальний угол, пошёл к себе.
Есть не хотелось, но я был голоден.
Голоден до другой пищи, которая накормит мою страдающую душу.
Бросив рюкзак на пол своей комнаты, рухнул на кровать, ощущая, как она прогибается под моей тяжестью.
Все мы склонны прогибаться. Кто-то под кого-то, кто-то под что-то, но, в целом, под жизнь. Под ту самую штуку, которой наивно полагаем, что управляем сами. Какая глупость.
Хотя мы сами взращиваем в себе этих мелких монстров, чтобы потом лишь потакать им, кормить их, влача своё гнусное существование, называя это жизнью.
Мой монстр ненасытен и мерзок. Он практически всегда хочет есть. И пока не дам ему то, чего желает, он будет мучить меня. Доводить до агонии.
Поначалу я сопротивлялся ему. Столько, сколько мог. Но всё было бесполезно. Было уже поздно.
Находясь во тьме, породив его однажды, больше не мог избавиться. И теперь лишь кормил.
Мои руки дрожали, пока тянулся к прикроватной тумбочке.
От страха? Или от предвкушения?
От желания? Или от освобождения?
Исцеления. Спасения. Облегчения.
Да.
Вытащив тонкий скальпель, который вот уже несколько лет являлся моим верным другом, надавил на лезвие подушечкой большого пальца, ощущая тягучее чувство наслаждения, хлынувшее по венам.
Я долго думал, где стоит начинать делать это? Как делать так, чтобы этого никто не увидел?
Возможно, я стыдился. А быть может, хотел, чтобы эта тайна была только моей. А может, не хотел, чтобы кто-то ещё видел это уродство.
Стянув через голову рубашку, посмотрел на испещрённый тонкими шрамами торс. Для меня выбор этого места был самым верным.
Раздеваться ни перед кем я не планировал. Точнее, оголяться полностью. То, что нужно мне, то, что нужно девушкам, ниже, с точки зрения эстетики, всё в норме. Остальное их не касалось. Не их дело.
В целом, кроме спортивных раздевалок в школе, больше проблем не возникало. На всяческие медосмотры отец разрешения не давал, ссылаясь на то, что у нас семейный врач, и заключения, зачастую купленные, свидетельствовали о том, что всё идеально.
Но мы оба знали, почему покупались справки. Почему я не ходил к врачам.
Устроившись удобнее на подушках, коснулся бледной кожи лезвием, слегка надавливая. Чувствуя пульсацию, исходящую от обжигающей полосы, которую оставлял металл, судорожно выдохнул.
Для полного облегчения посмотрел на тонкие струйки багровой крови, плавно стекающие вниз. Они не только были похожи на прекрасный рисунок, который творил я сам, черпая краску из самого же себя, используя кожу как холст. Они дарили блаженство и эйфорию.
Словно наркотик.
Мои глаза закатились от наслаждения, а голова откинулась назад на мягкие подушки.
– Да-а....
Сегодня мне было мало. Тупая боль, засевшая внутри, была слишком глубоко. Чтобы выпустить её, нужно больше. Глубже.
Облизнув пересохшие губы, сделал ещё один порез, в этот раз надавливая чуть сильнее.
Да. Вот так.
Ты молодец.
На лице расплылась блаженная улыбка.
Это то, что я делал, пока никто не видел.
Это мой маленький секрет.
Который навсегда останется за стеклом.