Светлана Сергеевна возвращалась с Лёней от мамы. Выехать пришлось очень рано, так как смена начиналась в шесть утра. Проезжая мимо лесного массива в пятидесяти километрах от города, дремавший всю дорогу Лёня проснулся.
– Ма, останови.
– Зачем?
– Отлить надо.
Светлана вырулила на обочину, а Лёня, как сайгак, поскакал через канаву к ближайшим деревьям. Через минуту Светлана услышала крик. Лёня бежал с позеленевшим лицом и орал:
– Ма! Быстрее! Там девушка! Вся в крови!
Светлана ломанулась к месту, указанному сыном. От увиденного у неё перехватило дыхание. Совсем молодая девочка в порванной футболке, вся в крови и грязи. Живого места не наблюдалось. То, что она была жестоко изнасилована, Света поняла сразу.
– Лёня, посмотри на меня. Сейчас бежишь к машине и срочно вызываешь скорую и полицию. Потом принесёшь воду, аптечку и полотенца.
Светлана перевернула девушку на спину и услышала слабый стон. Жива. Это хорошо.
– Потерпи, маленькая. Потерпи, хорошая, – Света погладила её по волосам. Пальцы запутались в запёкшейся крови, она выругалась. – Что ж за зверь это сделал?
Лёня вернулся быстро. В трясущихся руках держал воду, полотенца, аптечку. Зачем-то принёс биту из багажника.
– Господи! Сын, бита тебе зачем?
– А вдруг эта тварь где-то рядом? – он заикался. Зелень на лице сменилась бледностью, а глаза горели злостью.
«Защитник растёт», – с гордостью подумала Света. Муж погиб рано, Лёне было всего восемь лет. Сослуживцы мужа Светлану с сыном не бросали, помогали продуктами, Лёньку к спорту приобщили, в походы и на сборы брали. В свои семнадцать Лёня был спортивно развитым, активным, а самое главное, правильным парнем. Замуж Света так и не вышла, хотя звали. Тот же Илья – Лёнькин крёстный, друг мужа. Сын называл его батей и намекал на то, что пора посмотреть на окружающих мужчин. Возможно, Светлана и посмотрела бы, но, работая в больнице в две смены, сил смотреть на мужчин не было.
Света пропитала водой полотенце и смочила разбитые губы. Девушка снова застонала и приоткрыла глаза.
– Ч-ч-чшш… Солнышко. Всё будет хорошо. Я врач. Я тебе помогу.
Девочка снова закрыла глаза и провалилась в темноту. Скорая приехала быстро. Светлана проинформировала бригаду:
– Девушка, шестнадцать-девятнадцать лет. Избита, изнасилована, возможно внутреннее кровотечение. В двадцатую везём.
– Почему в двадцатую? Семнадцатая ближе.
– В двадцатую, сказала! К себе её положу!
– Хорошо. Оформите быстро?
– Да. Быстро доедем – быстро отпущу. Грузите, и поосторожнее. На ней живого места нет.
Светлана подошла к сыну.
– Лёнь, позвони Илье. Попроси тебя с машиной забрать. Я еду в больницу.
Раннее утро, отсутствие пробок и желание бригады быстрее освободиться обеспечило скорое прибытие в больницу. Девушка в сознание так и не пришла. В приёмное отделение позвонили заранее, так что на улице их уже ждали.
– Светлана Сергеевна, что у вас?
– Девушка, избита, изнасилована. В первую очередь ко мне на УЗИ брюшной полости. Потом рентген и анализы. Разместите в одиночную.
Через четыре часа Светлана сидела бледная в палате с девушкой, увешанной капельницами и аппаратурой. Внутреннее кровотечение удалось быстро локализовать. Переливание крови восстановит потерю. После того, как смыли кровь, обнаружилось множество гематом, ожогов от сигарет и порезов. Ощущение, что по ней прошёлся бульдозер. В сознание девушка ещё не пришла.
В палату тихо зашла медсестра Алина:
– Светлана Сергеевна, полиция пришла.
– Проведи в мой кабинет, – Светлана погладила девочку по голове и вышла.
В кабинете сидели Илья и Костя. Света прошла к своему креслу и устало опустилась.
– Привет, Свет. За машиной Егора отправил. Здесь, наверное, я нужнее.
– Да, Илья. Спасибо. Что мы имеем? Девушка лет шестнадцати-девятнадцати. Били долго и сильно. На руках и шее следы от верёвки. На внутренней стороне бедра порезы и ожоги, как будто бычки тушили. Внутренние разрывы половых органов и заднего прохода. Могу предположить, что насильников было несколько. Весь материал, что обнаружила, отправила в лабораторию. Она была девственницей. Господи! Что за зверьё это сделало!
– Как она себя чувствует? – Костя потёр виски́.
– В сознание не приходила. Сердцебиение ровное, пульс слабый. Физически вытащим. Психолог поработает. Дальше не знаю. Что-нибудь нашли в лесу?
– Нет. В радиусе пяти километров ничего нет. Предположение, что выбросили из машины, не подтвердилось. Следы ведут в лес. Похоже, ползла. Как много, сказать не могу. Дождёмся, пока девочка очнётся.
– Хорошо. Ждать здесь смысла нет. Как появятся изменения – сразу позвоню. Илья, заскочишь к Лёне? Проверишь, как он?
– Не волнуйся, Свет. Проверю, поговорю, всё объясню.
– Спасибо, – Света подошла, уткнулась лбом Илье в грудь. – Что бы мы без тебя делали.
Илья погладил женщину по спине.
– Всё хорошо, Свет. Всё хорошо.
Я металась в удушающем плену, пыталась открыть глаза, но ничего не получалось. Малейшее шевеление веками доставляло сумасшедшую боль в голове. Монотонное пищание выворачивало наизнанку. Сквозь писк услышала спокойный приятный голос:
– Давай, Солнышко, открывай глазки. Всё уже кончилось. Ты в больнице, мы тебя подлатали. Открывай глазки.
Этот голос показался знакомым. Именно к нему я тянулась сквозь тьму. Именно он шептал: «Потерпи, маленькая, потерпи, хорошая». С трудом открыла глаза. Рядом на стуле сидела женщина лет сорока со светлыми волосами, собранными в пучок, и добрыми глазами. Повернуть голову и осмотреться не было сил. Наверное, женщина увидела вопрос в моих глазах и поспешила ответить:
– Я врач, Светлана Сергеевна. Мы нашли тебя на обочине и привезли в больницу. Как тебя зовут?
– Ка… Ка… Кажется… Не знаю… – еле выдавила из себя.
– Что с тобой произошло, помнишь?
– Не… Нет. Пить…
Врач приподняла мне голову и поднесла стакан:
– Потихонечку, маленькими глотками. Молодец. Лежи, отдыхай, подойду позже.
И я снова провалилась в темноту, слушая удаляющееся пищание.
Светлана вышла из палаты и позвонила Илье.
– Илюш, девочка очнулась. Она говорит, что не помнит ничего. Дала ей успокоительное, пусть до завтра поспит. Приезжайте утром часам к десяти.
В ординаторской пахло кофе, пыльным матрасом и лекарствами, пропитавшими собой все помещения больницы. Света любила раннее утро, когда в привычный медикаментозный запах врывались пары хлорки от только что вымытых полов. Они навевали настроение свежести, чистоты и начала нового дня.
Светлане так и не удалось сомкнуть глаз этой ночью. Причиной были не пациенты, лежащие в блоке, Света думала о неизвестной девочке, найденной в лесу. Хорошо, что бедняжка не помнит случившееся с ней, с таким сложно смириться и продолжать нормально жить.
Несколько раз Светлана заходила в палату, проверяла температуру и действие успокоительных. Девушка спала, вздрагивая иногда и хмуря брови. Света осторожно гладила её по голове, и девушка расслаблялась, дыша тише и ровнее.
Когда-то Светлана мечтала о дочери, планировала её появление, обсуждала с мужем. Ненормированная тяжёлая работа в больнице первой и опасная профессия следователя второго не давали решиться на ещё одного ребёнка. Но желание часто пересиливает страх. Света забеременела как раз в тот проклятый год, когда Лёньке исполнилось восемь лет и когда муж «разрабатывал» оборзевшую группировку.
Светлана никогда не забудет тот день. С утра её мучило плохое предчувствие, болела голова и тянуло поясницу. Пять месяцев беременности, долгожданная дочка… Илья заявился поздно вечером, и по его лицу она всё поняла. Когда сослуживцы хоронили её мужа, Света лежала под капельницами после преждевременных родов нежизнеспособного плода. Жестокая формулировка. Носишь ребёнка, разговариваешь с ним, а это, оказывается, всего лишь плод. Гинеколог с большим стажем, не раз отправлявшая такие трупики на утилизацию, с того дня слово «плод» она не произносила.
– Светлана Сергеевна, полиция пришла. Просят Вас подойти к девятой палате, – выдернула из воспоминаний дежурная медсестра.
– Спасибо, Наташ. Сейчас подойду.
Она потёрла лицо, разгоняя кровь, пригладила волосы и тяжело поднялась с дивана. В груди пекло от сдерживаемых в течение последних суток слёз. Пережив и повидав многое, к такому Светлана была не готова. Может, усталость, может, стресс, может, приближающаяся годовщина смерти мужа и невыжившей дочери, но только такой одинокой и разбитой она не чувствовала себя давно.
– Здравствуй, Свет. Ты как?
От Ильи не укрылось её состояние: тёмные круги под глазами и скорбные складки в опущенных уголках губ. Он обнял жену покойного друга, которую полюбил уже очень давно, с первого взгляда, когда увидел веснушчатую девчонку на дискотеке. Тогда его опередил Вадим, пригласив Светку на танец. Илья отступил, не стал мешать, и страдал, видя счастливую улыбку Светки, адресованную не ему, ставя подпись свидетеля на свадьбе, не его, крестя сына в церкви, тоже не его. Илья так и не женился, не смог привести другую женщину в дом. Любовницы были, но на его спальне лежало табу.
– Держусь.
Света нехотя оторвалась от него, отпуская тепло и спокойствие, исходящее от Ильи. Нужно было соглашаться на его предложение, тогда бы она не чувствовала своё одиночество, была бы замужем, может быть, родила бы дочку. Что сейчас об этом говорить… Он стал реже приходить, часто уединяется, когда звонит телефон. Скорее всего, у него появилась женщина, пора уже. Шесть лет прошло после её отказа.
Они тихо зашли в палату, боясь разбудить пострадавшую от насилия. Девушка лежала с закрытыми глазами, но, услышав шаги, открыла их и попыталась повернуть голову. Гематомы на открытых частях тела почернели и стали выглядеть ужаснее, чем вчера.
– Доброе утро. Я врач, Светлана Сергеевна. Помните?
Девушка кивнула, и Илья решился подойти ближе к кровати. Он двигался медленно, старался не делать резких движений и считывал её реакцию. Испуга вроде бы не наблюдалось, только настороженность и складка на лбу, отдающая переживаемой болью.
– Меня зовут Илья Андреевич, следователь, – представился он, выставляя вперёд руки в успокаивающем жесте. – Мне нужно задать Вам несколько вопросов.
Девушка посмотрела на Светлану и кивнула, переведя взгляд на Илью. Растерянности, замешательства – ничего этого не было. Девушка оставалась спокойна, как будто смирилась с тем, что с ней произошло. Илья присел на стул и достал засаленный блокнот и погрызенную ручку – издержки нервной профессии.
– Как Вас зовут?
– Не знаю.
– Помните, что с Вами произошло?
– Нет.
Простые вопросы, односложные ответы, не проясняющие картину. Отсутствие реакции – шок или хорошо запрятанные переживания внутри?
– Вас избили, изнасиловали. Неужели ничего не помните?
Илья начал выводить девушку на эмоции, за что получил осуждающий взгляд от Светланы. Разве можно так, без подготовки, без предварительного разговора? Жёстко, холодно, как будто перед ним преступник, а не потерпевшая.
– Нет.
Девушка держалась, только складка на лбу стала резче, да брови сошлись в одну линию, показывая, что она начала злиться.
– Над Вами несколько часов издевались, тушили бычки, пихали…
– Илья! Замолчи немедленно! – взорвалась Светлана. – Как ты можешь?! Так нельзя!
– Я ничего не помню. Ни как зовут, ни что со мной сделали, – чётко, выделяя каждое слово, проговорила потерпевшая. – Буду благодарна, если вы избавите меня от подробностей.
Девушка демонстративно повернула голову к стене и закрыла глаза, показывая, что разговор закончен. Илья резко встал, отодвинул стул, громко прочертив металлическими ножками по полу, и вышел. Светлана погладила девушку по руке и сорвалась за ним.
– Мне кажется… Да нет. Я уверен, что она знает, кто с ней это сделал, помнит, как его зовут, просто боится. Чувствует себя в опасности, не хочет, чтобы насильники узнали о ней.
Илья метался по коридору и грыз колпачок от ручки. Глядя на него, Светлана перестала злиться. Он не жестокий. Он переживает, когда выключает следователя. Какая она дура, что упустила такого мужчину.
Я помню всё! Ярко, до чёрных пятен в глазах, больно, до скрипа в костях! Всё! До каждой мелкой детали! Я помню, кем была в прошлой жизни, перечёркнутой предательством! Лемохова Карина Марковна! Восемнадцать лет! Наследница корпорации Лемохова! Бывшая!
Это слышит только серая стена, в которую я со злостью выплёвываю каждое слово. Сейчас она стала моей подружкой-подушкой, готовой молча выслушать любые мои стенания.
Меня держат на успокоительных и обезболивающих, но даже через такую блокаду я чувствую каждую поломанную косточку, каждый след от ожога, каждый порез и разрыв. Мне не нужно смотреть в зеркало, чтобы увидеть, что со мной сделали эти монстры. Я и без зеркала знаю, что один глаз заплыл, нос сломан, уголки рта порваны, от насыщенных синяков невозможно рассмотреть натуральный цвет кожи, а язвы от глубоких ожогов на внутренней стороне бёдер останутся со мной навсегда. Что-то поправит пластика, что-то скроет загар, что-то сотрётся с годами, вот только рубцы с души ничто не сотрёт. С годами они перестанут кровоточить, гнить, будут грубеть, утолщаться, и с ними будет грубеть и утолщаться моя душа и сердце.
Мне хочется встать, дойти до ванной комнаты, забраться под обжигающие струи воды, с надеждой согреться снаружи и внутри, но одно шевеление пальцами рук доставляет неимоверную боль, что говорить о всём теле.
Как я выдержала этот кошмар? Как мне удалось сбежать? Оплошность со стороны охреневших от количества выпитого садистов. Всего лишь малюсенькая оплошность, спасшая мою жизнь. Они просто забыли связать руки после того, как я потеряла в сотый раз сознание. Решили, что я почти труп, и завалились спать в палатку. Под пьяный храп я разгрызала верёвку, тянущуюся от шеи к дереву, оборачиваясь на шелестящее от ветра полотно.
Комары, мошкара, впивающиеся в израненное тело, было меньшее, что волновало меня. Ползти. Ползти, не останавливаясь, не обращая внимания на корни, сдирающие пластами кожу. Я ползла, проваливаясь в тошнотворную муть, теряясь в реальности, превозмогая одуряющую боль, пока не увидела просвет меж деревьев.
Не знаю, что заставило Светлану остановиться и зайти в лес, но это меня спасло. Теперь я в больнице под контролем врачей, жива, со временем пойду на поправку и буду двигаться уверенными шагами к мести, пока не уничтожу эту парочку уродов.
– Илюш, надо сделать девочке документы, – Света накрыла рукой руку мужчины, сидящего напротив неё и задумчиво пьющего кофе.
– Какие? – он удивлённо поднял на неё глаза.
– Какие-нибудь. Паспорт, полис, что там ещё? – Светлана пожала плечами, вспоминая весь перечень необходимых бумаг. – Возможно, она решила начать новую жизнь, спрятаться от преступников. Мы должны ей помочь.
– Я подумаю, а пока мне нужно пробить по базе подходящих по возрасту пропавших. Держи меня в курсе, Свет.
Илья поднялся из-за стола, обнял женщину и поехал в участок. Работы предстояло много. Самый пропадаемый возраст. Подростки ругаются с родителями, влюбляются, бегут от погрязшей в алкоголе семьи. Единственное спасение для них – сбежать, затеряться в большом городе, манящем большими возможностями. Сколько таких девочек оказывается в притонах, на трассах, в руках извращенцев? Сколько подсаживается на наркоту и выпадает из окон, поверив, что могут летать? Архив забит такими делами, впитавшими в себя разочарование в жизни, отсутствие возможности что-либо поправить.
Он сидел весь день, просматривая сводки, всю ночь, сверяя данные и фотографии. На одних – девчонки задорно улыбались, на других – смотрели исподлобья, третьи – были сделаны неблагополучными родителями с девчонками чуть ли не в ползунках.
Отёкшее, перекошенное от побоев лицо не давало чёткой картинки для сравнения с базой, поэтому утром у следователя было семнадцать претенденток на вылет из списка без вести пропавших. Осталось приехать в больницу и припереть девчонку к стене, пока Светлана отсыпается дома.
Илья был уверен, что девушка сломается, стоит на неё надавить. Имя, фамилия, возраст – мелочи. Ему нужно было добраться до тех сволочей, что спокойно сотворили такое с человеком. Больные люди. Нет. Нелюди. И такая болезнь, к сожалению, лечится только пулей в лоб.
Илья Андреевич Боронов всегда чувствовал гнилые душонки и часто писал в отчётах «застрелен при попытке сопротивления». Убийцы, находящиеся в его разработке, редко доходили до суда. Скорее всего, неправильно выступать в роли решателя судеб, но после неприятного случая восемь лет назад он им стал.
Сложный год. Вытягивание Светки из депрессии после смерти мужа, замена Лёньке отца, сорвавшиеся с цепей сумасшедшие. Наверное, лишний день в високосный год сносит крышу. По весне стали находить тела девушек. Страшное зрелище от работы ножом. После экспертизы патологоанатома у всего отдела зашевелились волосы. Все девушки умирали от разрыва сердца, из чего выходило, что их поддерживали в сознании, пока вырезали куски плоти, медленно, методично, со знанием дела. С такой жестокостью следователи столкнулись впервые, и с каждым новым убийством сотрудники приходили в бешенство от своей беспомощности. Психолог пытался воссоздать портрет маньяка, который был слишком далёк от оригинала.
Так бы и бегали в поиске страшного извращенца, но помогла случайность, или промах преступника. Нечеловеческий крик, полный боли, услышала парочка тинейджеров, забредших в лесополосу под действием таблеток, принятых в ночном клубе. Их звонок на номер службы спасения поднял весь участок, и через двадцать минут район был оцеплен. Девушку это не спасло, опоздали совсем чуть-чуть, зато вместе со слоняющимися без дела жителями в сети попал самый обычный мужичок. Ветеринар, примерный семьянин с добрыми глазами и открытой улыбкой.
Когда тот со слезами рассказывал, что выискивает по ночам бездомных кошечек и собачек, затем лечит, стерилизует и пристраивает в питомник, женская часть участка умилённо шмыгала носиками и вытирала слёзки, а Илья видел перед собой монстра с тёмной, прогнившей душой.
Ветеринара опросили и отпустили домой лечить бедных животных дальше. Боронов потерял покой. Свои вечера он стал проводить за слежкой. Айболит притих, возвращался домой после работы, никуда не ходил, всегда был на глазах. Притих и маньяк. Только псих всегда остаётся психом.
В тот вечер ветеринар был каким-то дёрганым, нервным, злым. Он шёл домой, опустив голову, задевал плечами прохожих и огрызался на их замечания. Окончательно крышу снесло в квартире, а под нож попала жена, прожившая с супругом пять спокойных лет. Длительное воздержание, напряжение, страх сделали чёрное дело. Жену спасти не удалось, а болезнь Илья вылечил – пулей.
Глядя на девушку в палате, такую маленькую, беззащитную, руки чесались от потребности вырезать эту опухоль с поверхности земли, обезопасить общество от заразы. А ключики к информации были у маленькой, беззащитной девочки, лежащей под капельницами в Светланином отделении.
– Доброе утро, – Илья просунул голову в палату, а затем зашёл сам.
Девушка лежала всё в том же положении, и всё так же на неё было больно смотреть, но желание покарать ублюдков было сильнее жалости.
– Давайте проясним некоторые детали, – он сел на стул и открыл папку с ориентировками. – Я подобрал подходящих пропавших девушек, попробуем вместе определить, есть ли среди них Вы.
В течение часа он называл фамилии, имена, возраст, адреса, показывал фотографии и отслеживал реакцию девушки. Реакция равнялась нулю. Ни одна мышца не дёрнулась, ни разу в глазах не промелькнуло чего-нибудь необычного, живого, тревожащего. Перед ним лежала хрупкая девушка со стальным стержнем внутри и крепкими нервами, или он ошибался в своих выводах в отношении её памяти.
– Я не уверен, что Вы ничего не помните, но готов помочь, – сдался Илья, застёгивая папку. – С Вами побеседует психолог, а я отправлю запрос на новый паспорт. Какое имя предпочитаете?
– Катерина, – подумав, ответила девушка. – Фамилия и отчество на Ваше усмотрение.
– Сука! Ты такая же, как твоя мать! Ты даже стонешь и пищишь, как эта потаскушка! Оооо… Как она скулила, когда мы натягивали её вдвоём! Высокомерная тварь! А как она умоляла не трогать тебя, в ногах ползала, готова была на всё, лишь бы её маленькую доченьку не трахнули! Она, даже стоя на подоконнике, просила пощадить тебя! А как эта сука визжала, отправившись в свободное падение!
Закрывая глаза, каждый раз слышу признание в убийстве моей матери. Всё списали на неосторожность во время мытья окон. Поскользнулась, потеряла равновесие, не удержалась. Какие окна, когда у нас был штат прислуги? Они рассчитывали, что я умру, поэтому без стеснения вываливали всю грязь, окружавшую меня последние годы и тщательно скрываемую. Как я раньше не замечала, что мама всё время кутается в глухую одежду? Как я не обратила внимания, что с приездом его племянника мама по нескольку дней не встаёт с постели? Сколько времени она переносила издевательства и насилие? Шесть? Восемь лет? Когда он снял маску, перестав прятать от неё своё уродливое нутро?
– Катюш, как ты себя чувствуешь?
Мне ещё не сделали паспорт, но Светлана уже называет меня новым именем. Непривычно. Рефлексы отказываются на него реагировать, но я привыкну, заставлю их откликаться на Катерину. Сделаю всё, чтобы срастись с этим именем.
– С каждым днём лучше, – отвечаю, подтверждая кивком.
Если бы не порванный рот со стягивающей коркой, постоянно трескающейся от напряжения губ, я бы, скорее всего, улыбнулась этой душевной женщине. Чем-то она напоминает мне маму, такая же добрая, отзывчивая, заботливая. Мамочка, почему с нами такое произошло?
– Хочешь, отвезу тебя в сквер? Погода отличная, – приоткрывает окно, запуская шум улицы и лёгкие порывы ветерка.
– Нет, не хочу выходить на улицу, – мотаю головой. – Можно Вас попросить кое-что?
– Конечно, – она садится на стул и внимательно смотрит на меня.
– Мне нужна толстая тетрадь и карандаш. Буду записывать в неё свои сны. Может, удастся что-нибудь вспомнить.
– Завтра принесу, а ты подумай о прогулке. Витамин D очень хорошо помогает организму восстановиться.
Светлана встаёт и оставляет меня одну, а я усиленно пялюсь в посеревший потолок, боясь закрыть глаза и увидеть своё восемнадцатилетие.
После смены Светлана забежала в магазин, закупилась канцтоварами и книгами. Правило «не привязываться к пациентам» в данном случае не сработало. Катя лежала в больнице уже пятую неделю, и Света прикипела к ней, как к родной дочери, о которой она мечтала всю жизнь. Да и как можно было не прикипеть, видя, с каким усердием девочка сражается за нормальную жизнь. Не истерит, не сползает в депрессию, пытается строить планы на будущее, включив в них поступление в университет.
Илья тоже проникся к мало́й уважением. Сильная. Сильнее многих мужиков. Не физически, конечно. Но этот стержень внутри невозможно было сломать. Слегка погнуть? Да. Но не сломать. А ещё девчонка сближала его со Светланой. Лишний повод позвонить, приехать, посидеть за чашечкой кофе, обсудить продвижение расследования. Сдвигов не наблюдалось, но это тоже было дополнительной темой для общения.
Сегодня он как раз спешил к Свете, чтобы вручить в руки свеженький, хрустящий паспорт. Боронов приложил максимум усилий для скорейшего утверждения запроса и выдачи новых документов, не беспокоя Катерину. Илья верил, что совместная опека и забота о девушке добавят плюсиков в его копилку и помешают сказать нет, когда он снова сделает предложение любимой женщине. А делать он собирался совсем скоро, как только пристроит девочку в хорошее место.
Да что там девочка. Илья готов был достать звезду с неба ради улыбки Светика, ради её касания к его руке, ради дружеского объятия, переходящего в страсть. Как долго он мечтает ощутить её вкус, подмять под себя, заполнить собой. Кто-то скажет: сорок лет, и такие пошлые мысли. Илья готов был с пеной у рта доказывать, что в сорок жизнь только начинается, а страсть насыщается более яркой и густой палитрой, в отличие от пубертатного периода.
Света как чувствовала, что в гости нагрянет Илья, испекла по-быстрому шарлотку и всунула в духовку курочку с картошкой, посыпанную сыром. Она старалась напомнить о себе как о хорошей хозяйке, пролезть в сердце через желудок. Илья ведь так любит её шарлотку.
О да! Паспорт сделал то, что Илья не мог получить много лет. Света взвизгнула, выскочила из-за стола и повисла на мужчине, лихорадочно разбрасывая поцелуи по его лицу. Осталось только чуть повернуть голову и завладеть губами, мягко и неспешно затягивая в плен. Света замерла, секунды анализировала случившийся конфуз и ответила, сдалась, позволила проникнуть глубже. Илья проник… раздвинул губки языком, чиркнул по зубкам, ощупал ребристость нёба, столкнулся с юрким язычком и сплёлся в страстном танце. Рука легла на небольшую грудь, сжала через ткань, выбивая двойной стон: её – низкий, невесомый, наполненный облегчением, его – рычащий, хриплый, показывающий, как долго он этого ждал.
Хлопок двери и крик «Я дома!» уберёг кухонный стол от бурного секса. Лёня, вошедший на кухню, застал мать на корточках, вытаскивающую противень из духовки с пышущей жаром курицей, а Илью – сидящего за столом со сжатыми кулаками и полотенцем, лежащим небрежной кучкой на трепещущей ширинке. Блеск в глазах обоих и пышный румянец на материных щеках подтвердили его догадки и одновременно обрадовали. Мама ещё молодая и имеет право на второй шанс создать семью, а батя – зачётный мужик. Лучшей кандидатуры представить нельзя.
За ужином обсуждали Катину дальнейшую судьбу. Паспорт – важная вещь, но такая малость. Где жить, с чего начать, куда устроиться на работу. А институт? Без школьного аттестата и баллов ЕГЭ на обучении можно было поставить жирный крест.
– Я что-нибудь придумаю, – пообещал Илья, кидая на Свету жадные взгляды.
– Пожить Катя может у нас, – поспешил озвучить предложение Лёня. – Мы её нашли, спасли и не можем бросить. Тем более я всегда мечтал о сестрёнке, правда, о младшей, но старшая – тоже неплохо.
Светлана не сдержалась, всхлипнула и пролила поток слёз. Хороший у неё сын вырос: щедрый, благородный, мужественный. Весь в отца и Илью. Чувствуется правильное воспитание, привитые ценности, разжёванные настоящим мужчиной.
– Я так горжусь вами, – Света расплылась в кривой солёной улыбке. – Мне с вами очень повезло.
Илья не знал, чему он больше обрадовался. Тому, что Катя оказалась пристроена в лучшие руки во всём мире, или тому, что у него появилась возможность ещё раз отличиться и достать ту самую звезду в виде диплома и приличных оценок. Сложно, но выполнимо. Осталось только выяснить, что из школьной программы помнит Катя, и организовать внеплановое тестирование и сдачу экзаменов. С армейским корешем провернуть такую операцию возможно, а потом настанет время делать предложение.
В это время Карина, а в новой жизни Катерина, металась по больничной койке, засасываемая в кошмар своего совершеннолетия. Она снова, как наяву, визжала, разрываясь от боли, когда ублюдки проверяли, как глубоко влезет бутылка из-под виски, сколько слоёв кожи сплавит бычок, прежде чем потухнет, и силу давления на горло верёвки, чтобы побагровело лицо, дыхание почти прервалось, но сознание не отключалось.
Она в который раз грызла зубами верёвку, потому что сломанные пальцы не давали справиться с узлом, и боялась не успеть. Не успеть освободиться. Не успеть отползти подальше. Не успеть попытаться спасти свою жизнь. Вынырнув с криком из густого морока, наполненного кровью и запахом палёного мяса, Карина снова боялась. Теперь она боялась не успеть набраться сил. Не успеть выйти на нужный уровень. Не успеть отомстить.
– Девушка. Мне, пожалуйста, вон тот букетик. Да, да. Этот, с ромашками.
– Это не ромашки, а хризантемы, – просветила продавец цветочного ларька.
– Да какая на хрен разница, ромашки, хризантемы? Главное, чтобы не завял к вечеру.
Илья торопился к окончанию дежурства Светланы и решил показать себя во всей красе. Света должна увидеть, что он не солдафон какой-то, что он может быть романтиком. Их вчерашний поцелуй, такой нежный, такой страстный, такой обещающий… Жалко, что не удалось продвинуться дальше, да и не получится на её территории, где в любой, самый неподходящий момент может появиться Лёнька.
На цветы Илья делал большую ставку. Света растечётся лужицей, позволит себя поцеловать, ответит, согласится поехать к мужчине домой, а там Илья всё уже подготовил. Свечи, тортик, бутылочка шампанского, разобранный диван, застеленный новым комплектом белья с ромашками, или хризантемами, чёрт его знает.
Света немного задержалась, забежав к Катерине и обрадовав ту хрустящим паспортом и канцелярскими товарами. Помимо толстой тетради, Света купила разукрашку и цветные карандаши.
– Катюш, это для разработки пальцев полезно, – с улыбкой объяснила Светлана.
– Спасибо, Светлана Сергеевна, за заботу, – Катя чуть не прослезилась от тёплого внимания.
– Катюш, да брось ты эту официальность. Давай «Света», и на ты? Тем более у меня к тебе интересное предложение.
Катя оторвалась от подарков и заинтересованно посмотрела на Светлану.
– Мы с Лёней хотим, чтобы ты жила с нами. Свободная комната есть, – на одном дыхании выдала Светлана. – Я привязалась к тебе, Катюш, как к дочери, о которой всегда мечтала. Так что соглашайся. Мы будем рады.
Катя не знала, что сказать. Неожиданное и щедрое предложение. Сколько бы она здесь ни лежала, мысли о будущем не отпускали. Где, а главное, на что жить? Наивностью Катерина больше не страдала, понимала, что одного паспорта мало. Таким девочкам, имеющим только документы, прямая дорога в столице была на панель, чего Катя смертельно боялась. Ей на всю жизнь хватило половой жизни, с лихвой.
– Спасибо, Светлана Сергеевна… Света… Я обязательно найду работу… Я буду помогать… Я не буду в напряг… Обещаю…
От эмоций её трясло. Это как клубника со сливками после горьких кореньев длительное время, как сочный стейк после поедания кактуса в пустыне, как нежность после цепей и кнута. Откуда-то взялись слёзы, крупные, солёные до боли, до перехвата дыхания. Захотелось Свету назвать мамой, так необходимой в такой сложный период жизни.
– Кать, ну ты чего? Всё будет хорошо. Всё у нас наладится, – присоединилась к разливу жидкости Светлана, коряво обнимая Катю и просчитывая дату выписки. – Давай послезавтра на выписку и будем обживаться.
Илья, не дождавшись Светланы у входа, поднялся наверх и застал девчонок, сидящих на кровати и поливающих бельё, вцепившимися друг в друга.
– Отставить! – гаркнул, заходя в палату. – Устроили потоп! Что-то случилось, чего я не знаю?
– Нет, Илюш. Просто Катя согласилась жить с нами, – Света оторвалась от девушки и размазала солёные дорожки по щекам.
– Всё-таки женщины странные, не поддающиеся научному объяснению существа, – потёр подбородок Илья. – Ты, Катюш, лучше скажи, как у тебя дела со школьной программой? Помнишь что-нибудь?
– Школьную помню, – подумав, просопела Катя. – Кажется, я даже сдавала экзамены. Наверное…
– Тогда готовься к тестированию, пересдаче ЕГЭ и поступлению в университет, – довольно хлопнул в ладоши, бросая в копилку ещё плюсиков. – Справишься – с осени начнёшь учиться.
Катя, а точнее Карина, школьную программу знала в идеале. Красный аттестат, высшие баллы по ЕГЭ, бюджет в престижном университете столицы. Всё это было там, в прошлой жизни, у Карины, а не у Катерины. Катерине придётся заново сдавать экзамены, выгрызать бюджетное место, строить новую жизнь с чистого листа, как в этой толстой тетрадке с красочной обложкой, будущем дневнике, которому Карина доверит свою забытую жизнь.
Илья утащил Свету из палаты, пообещав Катерине сообщить день тестирования, и порекомендовал пока потренировать пальцы после множественных переломов и четырёхнедельного бездействия в гипсе, чем Катя и занялась, взяв красный карандаш и начав раскрашивать первую картинку. Душа начала отогреваться, требуя ярких красок в повседневную серость. Руки работали плохо, пальцы слабо держали карандаш, который постоянно выскальзывал и терялся в пододеяльнике, но Катя не сдавалась. Поднимала, сжимала, водила по бумаге, раскрашивала, заходя за края.
– У меня всё получится. Я справлюсь. Я научусь. Я смогла выбраться из леса, выжить, а орудовать карандашом тем более смогу, – подбадривала себя Катя, покрывая бледной краснотой очередной лепесток.
Илья привёз Свету к себе домой, изнемогая от желания. Столько лет, месяцев, дней. Наконец, она станет его, и больше он её от себя не отпустит. Женится, уговорит на ребёнка и будет страстно любить каждую ночь. Он начнёт любить прямо сейчас. Свечи с шампанским подождут.
Тело невольно сократилось, когда Илья провёл по Светиной спине рукой. Как давно такое касание означало что-то больше, чем дружеское. Сухие, тёплые губы накрыли её, обозначая, для чего она здесь. Илья подхватил Свету, отнёс в единственную комнату к разобранному дивану, поставил на пол и медленно стал освобождать желанную женщину из одежды. Он хотел нетерпеливо содрать мешающуюся ткань, но боялся напугать своим напором.
Светлана смущалась, переживала, её преследовала неуверенность. Как это, быть с другим мужчиной, кроме мужа? Вдруг ему не понравится? Вдруг она его не удовлетворит?
Уже лёжа на груди Ильи, мокрая и удовлетворённая, Света млела от удовольствия. Она ещё ощущала умелые пальцы, играющие сложную мелодию на сосредоточии женственности, одуряющую наполненность, задевающую чувствительные точки, и глубокие толчки, выбивающие душу, заставляющие кричать на пике наслаждения, зажигающие вокруг яркие звёзды.
Как давно Света не испытывала таких эмоций, отдаваемых любимым мужчиной. Как давно Илья не погружался душой настолько глубоко в любимую женщину. Да никогда не погружался. Со Светой это было впервые.
– Слушай меня, доченька. Слушай внимательно. Если со мной что-нибудь случится, найди Тухманова Романа Аристарховича, юриста. Он раньше работал с твоим отцом, теперь он, скорее всего, в Москве. Обратись к нему. Он поможет. Мне не успел, а тебе поможет.
Мама вцепилась в мою руку, а в глазах, кроме боли и страха, ничего не осталось. Это я сейчас понимаю, чем был наполнен её взгляд, а тогда свалила всё на усталость и болезнь. Наш разговор, которому я не придала большого значения, состоялся за два месяца до её смерти и на протяжении полугода после не всплывал, пока у меня не появилось время и причины анализировать прошлую жизнь. Пока я не оказалась на краю пропасти.
Когда на мою семью легла чёрная метка? После аварии, унёсшей жизнь моего отца, или до? Когда эти мрази решили проложить себе дорожку к деньгам Лемоховых?
Артур Волков стремительно набирал обороты. Молодой, умный, амбициозный, вливающий свежие идеи, с лёгкостью привлекающий новых партнёров и клиентов. От него исходила бешеная энергетика, манящая искупаться в искрящихся волнах. Артур очень быстро продвинулся по карьерной лестнице, выместив старый состав с ключевых мест, и занял пост первого помощника отца, втеревшись к нему в доверие так же легко, как щёлкнуть пальцами.
У нас в доме он появился под Новый год на вечеринке, очаровав гостей-родственников, мою маму и, конечно же, меня, десятилетнюю девчонку. Душа компании, способный не только поддержать любую тему, но и восполнить паузы, перетянув внимание на себя. Замечательное качество, учитывая достигнутое положение из офисного планктона.
С того дня Волков стал частым гостем. Забрать или привезти важные документы, обсудить новое направление, посоветоваться на тему скидок и акций, пропустить пару стаканчиков виски. Незаметно он стал практически членом семьи, проводя с нами все выходные, которые папа всегда освобождал для любимой жены и дочери.
– Ты мне как сын, о котором я мечтал, – не уставал повторять отец, впуская его в нашу жизнь всё глубже.
Через полгода папа сорвался ночью из дома после телефонного звонка и разбился, не вписавшись в поворот. Страшная потеря для нас с мамой, которую Артур помогал пережить, находясь рядом, взяв на себя все заботы, организацию похорон, управление компанией.
Сначала он приезжал каждый день, потом стал оставаться на ночь, а спустя месяца три я застала его, выходящего утром из спальни матери и подмигивающего мне. Мама стала оживать, я беситься. То ли от ревности, то ли от обиды. Чёрт его знает. Детский максимализм, не принимающий их отношения. Как так можно? Мама старше его на шесть лет, да и вообще, папа совсем недавно погиб.
Но, как говорится, время примиряет. В традицию вошли совместные походы, где я наблюдала за их яркой любовью. Артур буквально носил её на руках, смотрел в рот, предугадывал малейшие желания. Потихоньку он проникал и в моё сердце, пока не влез в него с грязными ногами. Грязные ноги я почувствовала значительно позже, в день своего совершеннолетия, а в тот момент я даже получала удовольствие от общения с ним, такого свежего, дружеского, всё понимающего. Как раз то, что нужно подростку.
Через неделю после первой годовщины смерти отца мама вышла замуж за Волкова. Скромное торжество с родственниками и главными партнёрами, избежавшее громкого обсуждения в прессе. Мама летала, мечтала родить Артуру ребёнка, даже забеременела, радуясь маленькой частице внутри.
Всё сломалось в один день, по крайней мере, для неё. Приезд Стаса, племянника Артура, ознаменовался громкой попойкой, пьяными криками и падением мамы с лестницы, повлёкшим за собой выкидыш. Из больницы мама вышла уже другой. Больше не было улыбок, лёгкого смеха, совместных походов и вечеринок. Она оставила часть души с маленькой частицей, закрывшись от окружающего мира.
Депрессия, закрытые шторы, замок на спальне. Гардероб стал преимущественно серым, балахонистым, закрытым, незаметным, как и сама мама.
Это сейчас я понимаю, что случилось той ночью, когда счастливая мамина жизнь разбилась, как стеклянный шар, разлетелась на осколки, впилась в кожу. Это сейчас я знаю, почему она стала такой, терпя, смирившись, простившись с нормальным существованием. Тогда я просто оставила её наедине с собой, с её бедой, с её горем. Теперь не знаю, что хуже? Моя слепота? Безразличие? Нежелание видеть проблему? Наверное, всё.
– Не ходи в поход, останься дома, Карин. Уроков много, дополнительный английский, секция айкидо.
Мама старалась уберечь меня, отговаривая от поездок и общего с Волковыми досуга, не имея возможности рассказать о своих переживаниях. Бедная. Столько лет страха и боли, столько сил всё это выносить, не бросить меня, не уйти из жизни.
Я старалась не волновать её лишний раз, налегала на учёбу, неся в дом отличные оценки, сертификаты с олимпиад, кубки с соревнований. Немного для облегчения ада, но мне казалось, что важнее этого нет.
За годы брака мама похудела, сгорбилась, посерела. От роскошных, длинных волос остались жидкие, продетые сединой пряди, висящие безжизненными лохмотьями. В свои сорок два она выглядела на пятьдесят с хвостиком и уже не была похожа на ту влюблённую дурочку с сияющими глазами.
Тяжело. Тяжело было узнать правду. Тяжело было анализировать и сопоставлять факты, накладывая на картинки прошлого. Тяжело писать сейчас, тыкаясь мордой в дерьмо, окружающее меня.
Почему он всё-таки сорвался? Врождённая жестокость? Ненависть к богатым и успешным? Продуманный, длительный план, от которого эта мразь получала извращённое удовольствие? Столько лет издеваться, насиловать, ломать, наблюдать за страданиями, запугивать. Что же в голове у этого ублюдка и его родственничка, творивших такое и кончающих от чужой боли?
Тяжело, но я пишу. Пишу, чтобы не забыть. Пишу, чтобы черпать злость из этих воспоминаний. Пишу, чтобы быть готовой отомстить. Убить? Легко. Но сначала сделать больно, уничтожить, превратить в пыль, лишить всего, а потом отрезать по куску, медленно и с удовольствием.
Елизавету выдали замуж в двадцать три, сразу после окончания университета. Договорной брак, чужой мужчина, старше на шестнадцать лет, затаённая обида на родителей. В их обществе такие браки были нормой, но Лиза была романтичной особой, не испорченной цинизмом и расчётливостью. Она мечтала встретить своего принца, влюбиться и прожить с ним всю жизнь, но ей пришлось подчиниться, смириться и вручить свою судьбу новоявленному мужу.
Марк Лемохов оказался в более выигрышном положении. У него был выбор, и он выбрал её, самую красивую, не испорченную светской жизнью и большими деньгами, молодую, свежую, способную удивляться и радоваться.
Свадьбу сыграли с размахом. Полторы тысячи гостей, гостиничный комплекс на берегу озера, главный подарок – слияние компаний. Казалось, Марк достиг всего, о чём мечтал. Так он думал, пока через год на свет не появилась крошка-дочь, похожая на Елизавету, только с тёмными волосиками. Маленькой Карине удалось сплотить супругов вокруг себя, получив крепкую семью и заботливых родителей.
Марк сам не мог себе ответить, любил ли он жену или тешил свою мужскую гордость её молодостью, но никогда за всё время их брака не позволял себе её обидеть. Лиза получала всё, что желала, всё, о чём мечтала, всё, кроме влюблённости в мужа. Елизавета научилась получать выгоду и удовольствие от замужества, платя Марку верностью и уважением. Достаточно много для неравного и договорного брака, чтобы сделать его лёгким, приемлемым, даже счастливым.
Лемохову приходилось много работать, уходя из дома рано, возвращаясь поздно, но выходные он посвящал только семье. Походы в кино, театры, ужины в ресторанах, пикники во дворе, выезды на природу. Он старался разнообразить семейный досуг, взахлёб напитываясь тёплой атмосферой перед тяжёлой неделей.
Карина росла послушной девочкой. Хорошие оценки, успехи в танцах и айкидо, тяга к иностранным языкам, и никаких детских истерик. Скорее всего, характер ей тоже достался от матери – спокойная, уравновешенная, слегка прохладная в чувствах, но при этом любознательная и умеющая радоваться мелочам.
Марк души не чаял в дочери, стремился больше проводить времени с ней, водить самостоятельно по кружкам, присутствовать на выступлениях, прилюдно гордиться её победами. По этой причине рядом с ним появился Артур Волков – молодой, умный, амбициозный. Если Артур хватался за потенциального клиента, то впивался зубами бульдожьей хваткой, не оставляя шанса уйти от контракта. Марк ценил коммуникабельность и целеустремлённость Волкова, приблизив его к себе, введя в семью, как сына, которого так и не получилось сделать. То ли возраст, то ли выматывающая нагрузка, но зачать второго ребёнка у Лемоховых так и не получилось.
В какой момент Марк расслабился, доверился постороннему человеку, не вывернул его подноготную? Эта оплошность стала концом семьи Лемохова, запустив истребление всего дорогого, что было в жизни Марка. Всё началось со звонка, или раньше, когда Марк расширил полномочия Волкова, сделав их равными себе.
– Марк, я выловил шпиона. Держу его в офисе. Приезжай.
Напряжение и ликование в голосе Артура подстегнули Лемохова к спонтанным, необдуманным действиям. Как он мог не отреагировать на ночной звонок, когда они уже пару месяцев вылавливают гниду, сливающую информацию конкурентам? Времени на вызов водителя и охраны у Марка не было. Любопытство и желание наказать гнали его вперёд. Темнота, проливной ливень, неустойчивое сцепление резины с дорогой, провалившаяся педаль тормоза…
Только сидя в искорёженной машине, делая пустые попытки вздохнуть и удержать воздух в пробитом лёгком, глядя затухающим взглядом в колючие, ледяные глаза человека, ставшего за короткое время почти сыном, Марк понял, какую глупость он совершил. Может, и можно было его спасти, вызвав неотложку, если бы кто-то хотел оставить в живых Марка Лемохова.
План Волкова Артура был до неприличия прост. Втесаться в доверие Лемохова, собрать в своих руках всю власть в компании, а затем устранить мешающее препятствие к большим деньгам. Наблюдая за последними вздохами Марка, Артур ликовал от удачно спланированной операции, аплодировал своему незаурядному уму и строил дальнейший план.
Всё оказалось легче, чем изначально Артур себе представлял. Жёсткий и непреклонный на работе Лемохов оказался пушистой душкой в лоне семьи. Дочь и жена были центром его мироздания, что сыграло на руку амбициям Волкова. Немного информации, слитой конкурентам, активный поиск виновных, безграничный доступ в святая святых – крепость Лемоховых, идеальное знание строения автомобилей, почерпнутое из прошлой работы механика в сервисе.
Осталось самое простое. Окружить вниманием безутешную вдову, заменить собой освободившееся сознание, совратить всё ещё молодую женщину, жениться и наложить лапы на состояние Лемоховых.
Елизавета была дезориентирована. Она привыкла находиться в объятиях крепких, надёжных рук мужа, сжилась с ролью послушной жены и примерной домохозяйки. А что сейчас? Выброшенная на сушу рыба, оставленная задыхаться под палящими лучами озверевшего солнца. У неё не было шансов устоять против магнетизма Артура, заполонившего собой всё пространство, раскрывшего её женственную сущность, давшего то, что не смог дать Марк. Она влюбилась первый раз, как глупая девчонка.
Волков даже стал получать удовольствие от игры в семьянина, приручая мелкую Каринку, порабощая Елизавету. План затягивался, переходя в долгоиграющее действо. Лиза взбрыкнула, отказавшись расписываться до годовщины смерти мужа, чем забросила крупную кость в сосуд ненависти Артура. Волков проглотил, согласился, но вырубил глубокую засечку на своей злой памяти, фантазируя на тему, как он накажет зарвавшуюся суку.
Держа невесту за руку и отвечая «да» на вопрос регистратора ЗАГСа, Артур продумывал время и способ устранения оставшихся Лемоховых. Ему казалось, что года в браке будет достаточно, прежде чем подстроить несчастный случай, но вмешался с того света Марк, оставив мудрёное завещание, спутавшее все карты Волкова.
Две недели тестов, экзаменов, нервов. На удивление, даже вытесненные случившимся знания всплывают сами собой. Мой организм нацелился на победу, собрался, превозмогая слабость, и уверенно идёт вперёд. Илья очень помог, разворошив свои связи и дав шанс не сгинуть на кассе Макдака. Каждая профессия ценна, каждая профессия нужна, но я не просто так зубрила школьную программу, учила несколько языков, штудировала право на курсах и ставила нужную цель. Факультет юриспруденции готов был приоткрыть для меня свои двери, нужно было только немножко поднапрячься.
Тесты показали стопроцентное знание, по экзаменам собрала высшие баллы, откуда-то нашлось единственное оставшееся бюджетное место на интересующее меня направление.
– Катюш, почему юридический? – задаётся вопросом Илья, когда мы празднуем за ужином моё чудесное поступление.
Я уже две недели живу у Светланы и боюсь очнуться ото сна. Столько заботы, понимания, не побоюсь этого слова, любви испытывала только с отцом. Мама тоже меня любила, пока не ушла в своё новое счастье-несчастье и не отстранилась от меня.
– Хочу быть полезной людям, – невинно играю бровями. – Это что-то внутреннее. Не могу объяснить. Кажется, я всегда хотела стать юристом.
Здесь я не вру. Сколько себя помню, всегда рвалась защищать права обиженных. В детстве объясняла родителям, что муха, севшая на край тарелки, не виновата, что от мяса так одуряюще пахнет, а муравьи заползли в сахарницу от нехватки сладкого. Где ещё они могут полакомиться. Марик нассал отцу в тапки не из вредности, а от большой любви и нехватки внимания со стороны хозяина, а соседская собака прорыла под забором лаз от любопытства и любви к прекрасному, потому что у мамы на клумбе росли самые красивые цветы.
– Великий адвокат растёт, – смеялся папа после моей очередной защиты слабых и обиженных.
После его гибели эти слова не давали покоя. Самое тёплое, что я помнила из раннего детства, – то, как сияли его глаза в солнечных лучиках морщин, когда он это произносил. Именно тогда я решила стать юристом по уголовному праву. Именно идя к этой цели, развивала свои умственные и физические способности. Наверное, они сыграли не последнюю роль в моей борьбе за выживание, когда я ползла на брюхе.
– Замечательная профессия, – поддерживает мой выбор Светлана. – Можешь, Илюш, поспособствовать потом с практикой.
Илья улыбается Светлане, растворяется весь в ней, а я без стеснения смотрю на них и подтягиваю, как вампир, их радужную энергию, чтобы покупаться немного в её тепле. Красивая пара, подходящие друг другу два человечка. Она невысокая, миниатюрная, пахнущая печёными яблоками и корицей, требующая постоянную защиту от невзгод, и он – монументальный, как скала, с огромными кулачищами, пропахший порохом, надёжностью и нежностью к одной единственной. Почему они так долго шли к своему счастью? Зачем бежали от него по кругу, наступая друг другу на пятки?
– Конечно, поспособствую. Определю в свой отдел. Ты, Катюш, только учись хорошо, и через два года мы с мужиками научим тебя колоть орехи руками и вливать в глотку бутылку пива на время, не отрываясь от горлышка.
Лёня прыскает от смеха, Света застывает с открытым ртом, а Илья, выдержав несколько долгих секунд серьёзное лицо, взрывается от смеха.
– Да шучу я, Светунь, шучу. Только колка орехов.
Через неделю я с маниакальной жадностью вдыхаю запах аудитории. Мы успели всё. Благодаря Свете и Илье, мой гардероб пополнился новыми вещами, ящики стола тетрадями и ручками, а Лёня щедро отдал свой ноутбук, сказав, что ему достаточно планшета. Со слезами обещаю вернуть все потраченные на меня деньги и получаю слёзные объятия со стороны Светы, бубнящей, что ей для меня ничего не жалко. С того сырого дня эта заботливая женщина стала для меня мамой Светой.
Оглядываю своих сокурсников, заняв самую дальнюю парту, и прощупываю слои их обитания. Кучка в правом ряду относится к мажорам. Их громкий смех, нахальное поведение, брендовая одежда и взгляд хозяина мира говорят о больших деньгах, вложенных в их бесполезное существование. Когда-то я тоже была в их рядах, пока жизнь не ударила мордой о землю. Жалею? Наверное, нет. Слишком ценно моё окружение сейчас. Иногда грудь разрывает от желания подарить им весь мир, а затем прокалывает резкой болью от невозможности сделать это.
Первую парту оккупировали заучки, поступившие на бюджет своими мозгами. Странно, но себя я могу отнести и к их лагерю. Зубрилка, вытянувшая счастливый билет стараниями прошлых лет и заботой своей новой семьи. Может, стоит пересесть и держаться за интеллект?
Аудитория постепенно наполняется, и мои метания, с кем дружить и к кому примкнуть, решаются сами собой.
– Привет. Не занято?
Рыжая девчонка с весёлыми пружинками волос, зелёными глазами с кошачьим разрезом и кляксами веснушек на лице. Всегда тянуло к рыжим, к их непосредственности, неунывающему настроению и солнечному позитиву.
– Привет. Свободно. Кари… – спохватываюсь, делаю паузу, пока убираю со стула сумку, и выдыхаю. – Катерина.
– Алиса. Папа мент, мама судья, а я пока не решила, к какой конюшне прибиться, – выливает всю свою подноготную на одном дыхании и плюхается рядом.
Между парами узнаю об Алисе больше, чем о ком-либо за всю жизнь. Она трещит без умолку, заряжая своей открытостью и тягой к жизни. Тем, что мне так необходимо сейчас. Не пытаюсь вставить в её монолог свою выдуманную историю: и ей, и мне достаточно смешных приколов семьи Тереховых, которых скопилось на пару томов и от которых я первый раз за последнее время смеюсь до мышечной тяжести в животе.
День заканчиваем в кафе, просматривая семейные фотографии Алисы и поедая грушевый штрудель. Расстаёмся с чувством, что знаем друг друга несколько лет, хотя про меня Алиса ничего не знает. Никто не знает, кроме Карины и страничек дневника, спрятанных за красочной обложкой.
Стас стал гостить у нас каждый выходной, приезжая в пятницу и развлекаясь до понедельника. В эти дни мама переставала выходить из комнаты, отказывалась от еды, лежала в темноте и сжимала до побеления губ челюсть, сдерживая стоны. Тогда я думала, что у неё прогрессирует болезнь, но после того, как на своей шкуре прочувствовала забавы этих животных, пазл сошёлся – встать после них было невозможно.
Пульсирует в висках и под языком, скапливается горечь, как только я представляю, что они вытворяли с ней по ночам, пока я мирно обнимала подушку во сне. Хорошая звукоизоляция, удалённость от спальни не оставляли шанса крикам о помощи достигнуть до моих ушей. Может быть… Если бы я только узнала… Догадалась… Услышала…
Артур планомерно приучал меня к себе и племяннику, устраивая пикники и совместные походы, подшучивая в тему и делясь смешными подростковыми воспоминаниями. Я смеялась. Смеялась до слёз, до колик в животе, пока мама корчилась от побоев и изнасилований.
Что нужно было сказать бедной женщине, чем её запугать, чтобы она молча сносила всё это несколько лет? Сколько ей требовалось сил и мужества вставать поле этого и выдавливать скупые улыбки, лишь бы поддерживать иллюзию примерной семьи?
За год в нашем доме сменилась прислуга, в основном на не говорящую по-русски, а территория заполнилась охраной с уголовными мордами. Весь мир менялся вокруг меня, постепенно вымещая родное старое на чужое новое. Смена декораций и действующих лиц прошла как-то незаметно, между школой, кружками, секциями и пикниками. Просто в одно утро вышла, спустилась на завтрак, а там вместо Марии Зухра с монобровью и каркающим языком.
Через полтора года Стас, закончив университет, окончательно перебрался в наш город и дом. Я часто замечала на себе странные взгляды с его стороны и только сейчас смогла их идентифицировать, как хищные. Теперь я понимаю, что он пожирал меня, как будущий кусок мяса, планируя в своё время познакомить со всем разнообразием секса. Просто на тот момент я ещё была мала, и моя очередь почему-то не настала. Скорее всего, они ждали совершеннолетия, а мои пятнадцать не давали приблизиться к исполнению плана.
Первый звоночек дзынькнул летом того года, но внимания я на него не обратила. Четырёхдневный поход, в который Стас взял свою девушку. Девушкой её назвать можно было с натяжкой, но грудь, попа и яркий макияж присутствовали. Тогда я первый раз попробовала горячительные напитки, причём с подачи старших. Весёлые вечера у костра, сдобренные хорошей порцией пойла, и прорывающиеся сквозь алкогольный сон ночные звуки боли и страха.
Помню, Стас покинул нас раньше, таща за собой закутанную по самый нос девушку, которая с трудом передвигала ногами, цепляясь постоянно за коренья и подворачиваясь на неровностях.
– Не обращай внимания, Карин. Перепила девчонка. Алкогольное отравление, – отмахнулся от моего любопытствующего взгляда Артур. – Стасик до города её подкинет и приведёт в порядок.
После этого в моём меню на отдыхе появились напитки для взрослых, а у ублюдков – свежее мясо, которое иногда появлялось и в нашем доме. Самое главное, на них не поступило ни одного заявления, ни одной жалобы. Девушки появлялись вечером, обещающе улыбаясь, и уползали наутро, стиснув зубы, стараясь быстрее, в меру возможного, убраться из поместья Лемоховых.
С высоты пережитого хочется сказать этим девушкам спасибо. Неправильно, противно от своей жестокости, но хочется. Благодаря им, мама получала передышку, могла зализать раны и провести спокойную ночь. Хотя о каком спокойствии можно говорить в этом доме. Разве возможно спать спокойно, находясь рядом с Волковыми?
Настоящую радостную мамину улыбку я увидела в шестнадцать, когда попала в программу по обмену учащихся и улетала на год в Англию. Маму трясло от счастья, что я покидаю их на длительное время. Смешно до слёз, но тогда мне стало обидно от её радости. Я видела метания других родителей, провожающих своих детей и переживающих за них, и счастье своей списала на её нелюбовь ко мне. Глупая. Маленькая глупая дурочка. Мама действительно радовалась. Только радовалась тому, что я буду далеко от этих монстров. Год свободы для меня и очередной год боли для неё.
Время нещадно перемалывало пережитую боль, старые обиды, отправляло сегодняшние свершения во вчерашнее прошлое и уверенно бежало в будущее. Жизнь встала на свои рельсы, несясь по ухабам, подскакивая на кочках, проваливаясь в низинах.
Илью со Светой закрутили чувства, так похожие своей свежестью на первую весеннюю любовь. Такую же несдержанную, поглощающую всё вокруг, не терпящую постороннего внимания. Большую часть свободного времени Света проводила у Ильи, а тот всякими правдами и неправдами склонял её к браку.
У Лёни также выдался активный год. Постоянные сборы, соревнования, искренние попытки не просесть по оценкам в школе. Ну, а Катя была предоставлена самой себе. Днём в институте, стремительно выбиваясь в отличницы, вечером в кафе, бегая между столиками с подносом, ночью за ноутбуком, переводя изредка тексты и строча денежным лентяям курсовые. Как бы она ни надрывалась в рабочую неделю, все выходные посвящала подготовке к мести. Единоборства, обращение с холодным оружием, стрельба. Она лепила себя, своё тело, свою силу, свои умения.
Объяснять Илье и долго уговаривать не пришлось. Это же нормально, когда после насилия человек стремится себя защитить. Это же правильно, когда он не замыкается в себе, не трясётся, как осиновый лист, боясь жить дальше. Илья поддержал, направил к нужным инструкторам, провёл самостоятельно несколько занятий, прощупал бойцовские навыки, осевшие в подкорке сознания с прошлой жизни.
Катя раскрывалась, успокаивалась, потихоньку впускала Карину в новую жизнь, находя у себя то склонность к языкам, то умение скользить на сноуборде, то трясти бёдрами при исполнении зажигательного самба. Никогда ещё девушка не проживала столь насыщенную жизнь, сплетённую с желаниями и возможностями двоих – Катерины и Карины.
Кто стал самой популярной девчонкой на потоке? – зубрилка Катерина, мечта всех мальчишек в институте. Кто занимает первые места на соревнованиях по рукопашке? – новичок Катерина, перепрыгнувшая за полгода пару лет обучения. Катя, подталкиваемая Кариной, бросалась на всё со спортивной злостью, стремясь быть лучшей во всём. Такое маниакальное поведение иногда пугало Алиску, ставшую единственной подругой Катерины. Только Алиса до сих пор не знала, что Катя вовсе не Катя и что спортивная злость таковой не является. Злость была, кипела, бурлила, но к спорту никакого отношения не имела.
Глупое время тикало, подгоняло, заставляло двигаться, двигаться, двигаться и не останавливаться. Три, максимум четыре года, чтобы стать сильнее их, чтобы отомстить и вернуть свою фамилию – Лемохова, отобрать своё наследие и наказать… смертельно наказать.
– Катька! Ну пойдём сегодня в клуб! Отметим сдачу экзаменов и конец сессии! – прыгала вокруг Алиска, тряся смешными пружинками волос. – Оторвёмся немного, выпьем.
С того дня, ровно год назад, Катя больше не пила. Спиртное навсегда стало ассоциироваться с огнём, размером бутылок, с безнадёжностью и липким ожиданием смерти, а вот развеяться, возможно, будет нелишним. Лучше провести этот день в шумной компании, чем снова прокручивать минуту за минутой той ночи, зарывшись в одеяло.
– А пойдём. Потанцуем, – кивнула Катя, толкнув бедром подругу.
– Тогда домой чистить пёрышки. Мальчишки заедут за тобой в восемь.
Алиска ещё активнее заскакала вокруг Катерины, предвкушая потрясающий вечер. А как он может быть обыденным, когда подруга первый раз выбирается с ней потусить?
Они разошлись три часа назад, а Катерина до сих пор стояла перед открытой дверью гардероба, не зная, что надеть. Мама Света позаботилась и об этом, прикупив несколько клубных платьев и костюмов, но стоило Кате протянуть руку к какому-нибудь из них, её накрывало воспоминаниями Карины.
– Давай, Карин, поторопись! – кричал с первого этажа Стас. – Развлекательная программа ждать не будет!
Сегодня они шли в клуб отмечать её семнадцатилетие. Сегодня её мама ещё была жива. Она почти не вставала с кровати, как-то пережив годовое отсутствие дочери, злобу Артура из-за ускользнувшего куска мяса, распущенность Стаса, приводящего в её спальню посторонних баб.
Каринка с удовольствием перемеряла наряд за нарядом, предвкушая встречу с друзьями и одноклассниками, с которыми приходилось общаться только по скайпу, и не догадывалась, что творилось в её отсутствие дома.
Ослепляющие софиты, прыгающий в истерии танцпол, извивающиеся в позолоченных клетках стриптизёрши, удушающий запах сигаретного дыма и алкоголя. Эти два запаха перебивают в моём мозгу всё остальное. Пот, парфюм, перегоревшее масло, пережаренное мясо уходили на задний план. Дым и алкоголь пульсируют в голове, выворачивают наизнанку, парализуют двигательную функцию. Зачем я сюда пришла? Зачем проверяю границы своего равновесия? Зачем испытываю себя на страх? Он ведь никуда не делся. Как бы я его ни закапывала, как бы ни накрывала сверху новыми знаниями и тренировками, он всё равно присутствует, делая меня в момент маленькой девочкой.
Алиска тянет за руку, кричит, пританцовывает на ходу, и я послушно тянусь, как на привязи. Нужно бороться, нужно учиться адаптироваться в толпе, нужно заставить себя игнорировать эти запахи. Со страхом мне не победить. Надо выкорчёвывать его, пока есть время.
Музыка бьёт басами в такт моего частого сердцебиения, вызывая дребезжание внутренних органов и дрожь тела. С каждым шагом ноги становятся послушнее, сгибаясь и разгибаясь в правильной последовательности. Кручу головой, нащупываю взглядом бар и разворачиваюсь туда. Мне срочно нужно промочить горло, иначе наждак исцарапает его в кровь.
– Апельсиновый сок, – кричу бармену и осматриваю зал.
Алиска получает «секс на пляже», с блаженным завыванием присасывается к трубочке, а я удерживаю двумя руками влажный от прохлады стакан и смакую первый орошающий глоток. Жизнь налаживается, страх отползает, удаётся немного расслабиться. Находим наших ребят и врезаемся в бушующий поток.
Моя Катя совсем не умеет танцевать, поэтому на танцпол выпускаю Карину, позволяя ей полностью завладеть пространством и отдаться на волю пульсирующим битам. Ловлю волну за волной, сливаясь с общей бушующей истерией, веду бедром, прогибаюсь в спине, впитывая наркотическую эйфорию. Как давно не позволяла себя отпустить, выбросить всё из головы, перестать контролировать каждое движение, каждое слово, каждую мысль. Сейчас я в полёте. Позволяю чьим-то рукам коснуться талии, скользнуть на живот, прижаться к спине, повторить контуры, вывести общую восьмёрку, выдохнуть крепкое дыхание в волосы.
– Тимур, – слышу шёпот, щекочущий шею.
– Карина, – непроизвольно произношу.
– Артур! Я беременная! У нас будет малыш! – вылетела из ванной Елизавета и бросилась на шею любимого мужа.
Волков был ошарашен и зол. Зол до тёмных пятен в глазах, до крошева зубов, до нестерпимого зуда в пальцах сдавить ненавистную шею. Дура! Конченная дура! Не хватало только ещё одного ублюдка, мешающегося под ногами! Он еле сдержался, чтобы не свершить акт возмездия и не уничтожить зажравшуюся тварь раньше времени. Как он ненавидел богатых выскочек, вытирающих с детства жопы кусками золота! Пафосные индюки и манерные суки! Им достаточно было родиться с бриллиантовой ложкой в зубах.
Артуру не повезло. Отец – алкаш, избивающий мать каждый день и однажды убивший её при очередном затмении. Бабка, тянувшая озлобленного внучка на пенсию, отказывая себе в лекарствах и приличном питании ради ребёнка. Интернат для трудных подростков, где он учился выживать, выгрызать кусок хлеба, ненавидеть благополучные семьи, особенно имеющих деньги.
Деньги. Единственное, что он любил. Деньги и власть, а ещё страх в глазах жертвы. Страхом он упивался, как наркотиком. Наверное, это семейные гены, гнилая кровь, потому что племянник страдал той же зависимостью. На этой почве они и сошлись. Несправедливо обиженные жизнью, не получившие по своей ложке.
Волков не стал долго размышлять и уже к концу недели обзавёлся таблетками для медикаментозного аборта. Никаких шансов, никаких раздумий, никаких угрызений совести. Оставалось только дождаться удобного момента и подсунуть жёнушке пилюли. Сделать это оказалось непросто. Елизавета повернулась на почве беременности. Здоровое питание, гимнастика, йога, отказ от всех таблеток.
Своим счастьем Лиза бесила Артура ещё больше, вынуждая проводить больше времени вне дома. Она выживала его своей болтовнёй, обсуждением будущего ребёнка и глупыми капризами. Почему он должен был заезжать по дороге в магазин, чтобы купить этой придурочной козий сыр или мороженое? Почему он должен вставать ночью и бежать за водой с апельсинами? Он уже готов был запихать ей эти таблетки в глотку, только ситуация разрешилась сама, положив начало самым лучшим годам в его жизни, наполненным сладким экстазом страха.
– Мне удалось достать копию завещания Лемохова, – ворвался в кабинет Стас, тряся пачкой бумаг. – Получить быстро компанию и деньги не получится. Тухманов, сука, постарался.
Артур перечитал документ, потом ещё раз и ещё. По всему выходило, что всё наследовала Карина в восемнадцать лет, а опекунство до этого срока строго прописывало всего двоих человек – Елизавету и самого Тухманова Романа Аристарховича.
– Ну давай, будущий юрист, объясняй, что получается? Должна же быть какая-то польза от моей оплаты твоего обучения, – уставился на Стаса Артур.
– Херня, Артур, получается, – потёр Стас виски. – Стоит убрать твою жёнушку, сразу появится Тухманов, и ты останешься в пролёте. Придётся тебе Лизку терпеть до совершеннолетия падчерицы, а за это время добиться удочерения, чтобы остаться её единственным родственником.
В этот вечер Волковы хорошо выпили. Все думали, что они отмечают приезд Стаса, а они глушили свой просранный план. Карина уже крепко спала, когда Елизавета решила разогнать загулявших мужиков по комнатам. Это стало её ошибкой…
Артур схватил зарвавшуюся жену за волосы и приложил лицом о стену. От шока и ужаса Лиза онемела, застыла и смотрела на любимого мужа остекленелыми глазами. Как он посмел поднять на неё руку? В эти секунды она не знала, что удар о стену являлся всего лишь прелюдией к дальнейшему развлечению на троих.
В эту ночь Волковы избивали её, насиловали по одному и вместе, подвешивали измождённое тело за руки к турнику, секли, опять насиловали, и так до бесконечности, пока Лиза не отключилась от нестерпимой боли. Следы побоев и выкидыш замаскировали падением с лестницы, отправив в клинику к нечистому на руку доктору. В дальнейшем этот горе-врач несколько лет прикрывал развлечения Волковых, получая хорошее вознаграждение на лапу.
Елизавета очнулась на больничной койке, утыканная датчиками и капельницами. Она до сих пор не могла поверить, что вышла замуж за чудовище, но боль в теле, пустота в животе и протяжный сигнал кардиомонитора доказывали обратное.
– Я с тобой развожусь, – прошептала Артуру, как только он появился с наглой улыбкой в дверях палаты.
– Только попробуй, сука. Твоя дочь будет хорошо крутиться на моём члене. Уверена, что она переживёт такую ночку, как была у тебя?
У Лизы было время обдумать своё положение, пока она зализывала раны в больнице. Единственным человеком, который мог ей помочь, был Тухманов, с которым она попыталась связаться, когда вернулась домой. Романа Аристарховича не оказалось в стране, зато за попытку Елизавета получила урок. На выходные Волковы забрали Карину в поход, сделав последнее предупреждение матери.
Лиза ползала в ногах мужа, умоляя не трогать дочь и обещая быть послушной. В тот день она отдала себя в многолетнее рабство двум садистам, похоронив себя в боли и унижениях. Лишь бы с Кариночкой всё было нормально. Лишь бы у неё было время, а Елизавета что-нибудь придумает.
Моя Катя совсем не умеет танцевать, поэтому на танцпол выпускаю Карину, позволяя ей полностью завладеть пространством и отдаться на волю пульсирующим битам. Ловлю волну за волной, сливаясь с общей, бушующей истерией, веду бедром, прогибаюсь в спине, впитывая наркотическую эйфорию. Как давно не позволяла себя отпустить, выбросить всё из головы, перестать контролировать каждое движение, каждое слово, каждую мысль. Сейчас я в полёте. Позволяю чьим-то рукам коснуться талии, скользнуть на живот, прижаться к спине, повторить контуры, вывести общую восьмёрку, выдохнуть крепкое дыхание в волосы.
– Тимур, – слышу шёпот, щекочущий шею.
– Карина.
Непроизвольно произношу запретное имя, но, не успевая осознать оплошность, захлёбываюсь от возмущения. По плечу проходит горячая влажность чужих губ, вызывая непонятную реакцию. Вернувшись домой, спрятавшись под одеяло, я обязательно разложу свои ощущения по полочкам, как привыкла анализировать каждый день своей новой жизни, но не сейчас.
– Руки убрал! И губы тоже, если не хочешь лишиться ненужных частей тела! – со злостью выплёвываю, развернув голову в сторону нахала.
– Какая горячая и колючая девочка, – дыхание смещается к другому плечу и касается открытого участка шеи.
Его руки ещё на мне, и я вспоминаю приёмы самообороны, наступая с силой каблуком на ногу и резко толкая филейной частью назад. Надо отдать должное моему наглому партнёру по танцам – хватка у него мощная, как и реакция на выпад. Он за пару секунд скручивает мои руки, переворачивает к себе и вбивает в тело, обездвиживая и лишая возможности пошевелиться.
Начинает накрывать паника, сдавливая виски, рассеивая зрение, увеличивая ритм сердца и раскачивая нарушившуюся подачу воздуха. Непереносимость долгих касаний, тесноты объятий, близкого контакта с тестостероном вызывает удушливость, тошноту и потемнение в глазах. Меня затягивает в трясину беспомощности, забивая вязкой субстанцией рот и нос.
– Карина! Дыши! Дыши, девочка! Вдох-выдох! Давай! Вдох-выдох!
Требовательный голос вперемешку со шлепками по щекам выдёргивает из панического болота, и вечерняя свежесть наполняет лёгкие, расправляя и возвращая дыхательную функцию. Запахов сигарет, спиртного и пота больше нет. Меня обволакивает морская свежесть с нотками цитруса и хвойных смол.
Только уравновесив своё состояние, могу рассмотреть мужчину, ставшего причиной позорного обморока. Лет тридцать, плюс минус два года, высокий, а по сравнению с моими метр с кепкой просто гора каменных мышц, внушающих если не уважение, то уж точно неконтролируемый спазм в пятой точке. Чёрные волосы, коротко стриженные на висках и затылке, но с длинной модной чёлкой, смягчающей чрезмерную мужскую жёсткость на лице. Высокие скулы, прямые брови, чёткий контур полноватых губ и пронзительные глаза цвета крепкого кофе. Красив чёрт и притягателен своими горячими восточными корнями.
– Тимур, если вдруг забыла, – представляется, выпуская из своих рук, но не расслабляясь, оставаясь в готовности поймать моё качающееся тело.
– Катерина, – исправляю свою оплошность, уверенно смотря в кофейные глаза.
– Мне показалось, в первом варианте звучало Карина, – прищуривается и кривится в хищном оскале.
– Тебе показалось, – стою на своём. – Музыка громко играла.
– Хорошо. Показалось, так показалось, – соглашается, хотя всем видом показывает, что первый вариант принимает за истину. – И что же с тобой случилось, Катерина?
– Непереносимость чужих объятий. Не люблю, когда меня трогают без моего разрешения, – раскрываю свою маленькую особенность первый раз постороннему человеку. Удивительно, но ему почему-то легко об этом говорить. Что-то есть в нём, вызывающее доверие.
– Фобия? – сводит брови и заинтересованно смотрит на меня.
– Вроде того, – киваю, несколькими кадрами вспоминая, чем вызвана эта фобия. Мне нужно полностью доверять человеку, чтобы не биться в панике, когда он касается меня. Алиске тоже пришлось столкнуться с моей реакцией, затем втираться в доверие и постепенно приучать меня к своим обнимашкам.
– С рождения или приобретённая? – рассматривает, как психиатр, изучающий невменяемую зверюшку.
– Решил заняться психоанализом? – ощетиниваюсь, выпуская колючки. Не люблю, когда лезут на мою территорию, прощупывая недостатки и странности, а Тимур начал наглеть, потеряв ориентиры с незнакомой мной.
– Тихо. Тихо, девочка, – выставляет вперёд руки и показывает белизну и ровность улыбки. – Я всего лишь хочу познакомиться поближе.
– Прикольное развлечение – познакомиться поближе с девушкой, не переносящей посторонние касания. Ты идиот или мазохист? – отзеркаливаю его улыбку, благо в прошлой жизни два с лишним года носила брекеты.
– Иногда из постороннего можно стать близким, Карина-Катерина.
Его самоуверенность одновременно завораживает и пугает. Другой на его месте отнёс бы под кусток, положил на травку и свалил искать попроще вариант для бурной ночки. Этот же продолжает с интересом рассматривать, изучать, считывать эмоции.
– Катька! Я тебя потеряла!
От бойкой гадости, вертящейся на языке и стремящейся слететь по назначению, спасает Алиска, выскочившая из клуба и направляющаяся к нам. Взъерошенная, растрёпанная, пыхтящая похлеще паровоза.
– Весь клуб обыскала! – возмущается она и застывает, обратив внимание на Тимура. – Не помешала?
– Нет. Спасла от гневной тирады, – успокаиваю её. – Поехали домой. Натанцевалась я на сегодня.
Не даю шансов продолжить близкое знакомство, хватаю подругу за руку и быстрым шагом иду в сторону такси. Запихнув Алиску на заднее сидение, заношу свою ногу и притормаживаю на уверенных словах Тимура:
– Я найду тебя, девочка Катерина, и постараюсь стать ближе.