Вернувшись домой, она впала в какую-то растерянность. Что-то надо было делать, но что? Позвонила районному врачу и договорилась о больничном, потом пошла в кухню. Открыла холодильник, но есть не хотелось. Налила кофе и вернулась в комнату. Села перед телевизором. Теперь она безработная. Позвонить мужу? Смысл-то какой? Придет вечером, тогда и поговорим. Потом Лара вскочила и метнулась в спальню. Распахнула шкаф. Один за другим она вытаскивала костюмы Сергея. Выворачивала карманы. Обнюхивала, осматривала. Потом перешла к его столу. Бумаги, блокноты, жаль, нет записной книжки – она у него с собой. «А что я думаю там найти? Телефоны его сотрудниц? Ирочки? А почему нет? Отдел достаточно молодой, часто встречались помимо работы, куда-то ездили.
Я ведь знаю, что это неправда, не мог мой Сергуля. Это я бываю сумасшедшей, особенно весной накатывает что-то темное и тащит за собой». Звуки и краски становятся ярче и резче, и тогда ей требуется выплеснуть это на кого-то. «Да, – Лара взглянула на себя в зеркало, – я такая, и ничего с этим не поделать». Но муж – он нормальный и спокойный. Она всегда знала, о чем Сергей думает, всегда с полуслова понимала, что он чувствует. Само собой, иногда она устраивала сцены, или они ссорились, но это было как-то не всерьез. И Сергуля знал, что это не всерьез, что ей просто нужно покричать, пошуметь, иной раз уйти из дому, хлопнув дверью. В таких случаях Лара шла гулять. Просто ходила по городу до изнеможения. Сергуля подшучивал над женой, говорил, что у нее темперамент как у восточной женщины, а она лишь улыбалась, четко понимая, что есть граница, которую нельзя перейти. Потому что муж человек серьезный и если что – он не простит. Это Лара знала наверняка, хоть они и ни разу об этом не говорили. Просто инстинкт подсказывал ей не переступать черту. И муж никогда не стал бы ей лгать. Если бы другая женщина появилась в его жизни – она почуяла бы. А скорее всего, Сергей сказал бы сам, не захотел бы лгать. Она уставилась на вещи мужа, разбросанные по комнате. Идиотка. Теперь все убирать.
Лара аккуратно собрала все вещи, разложила и развесила по местам. Потом достала пылесос и принялась за уборку. Ей вдруг показалось, что в доме пыльно и душно. Она почистила ковры, вымыла пол, ванну и туалет, вытерла пыль. Квартира не слишком большая – стандартная двушка, правда, с планировкой им повезло – кухня десять метров и небольшой холл значительно увеличивали жизненное пространство. Лара устала, но ей все казалось, что надо сделать что-то еще. После перекура она решила помыть цветы: это трудоемкое дело, и оно обещало полную занятость еще на час как минимум. Цветов у нее довольно много, правда, в основном то, что называется декоративно-лиственные. Короче, было много зеленых и пестрых листьев, но цвели они как-то нерегулярно. Она по очереди таскала тяжеленные горшки в душ, пристраивала их в ванну на специальной табуреточке и осторожно поливала из лейки отстоявшейся водой. Часть листьев требовалось еще и протереть, а один огромный фикус и монстеру Лара регулярно натирала специальным воском, купленным за такие деньги, что стыдно сказать. Листья приобретали потрясающий блеск и значительно меньше пылились. В разгар операции «Душ» домой явился Данила. С удивлением уставился на взмыленную Лару:
– Ты чего это, мам?
– А что?
– Ты их мыла на прошлой неделе.
– Черт. Правда. – Лара, опустив лейку, тупо посмотрела на цветы. Потом упрямо сказала: – Ну и что? Ты же тоже каждую неделю моешься – может, и им понравится.
– Ну ты даешь! Смотри не ляпни где такое. А то люди и правда подумают, что я моюсь раз в неделю…
Он ушел в кухню, и через некоторое время его голос долетел, приглушенный недрами холодильника, куда он растерянно таращился:
– Мам, а что у нас на обед?
– На обед? – Лара, сидевшая на краю ванной и тупо возившая тряпочкой по листьям спатифиллума, встрепенулась. Ах ты господи, она забыла, что собиралась провернуть мясо и сделать картофельную запеканку. Чем же его кормить?
Отпихнув сына, она сама залезла в холодильник. Так. Творог, сыр… банка шпрот, а в морозилке? Кажется, там должны быть пельмени.
– Поставь воду и свари себе пельмени.
Лара плюхнулась за стол и притянула к себе пепельницу.
Данила некоторое время гремел посудой, потом спросил:
– Ты будешь?
– Нет.
– Мам, что-нибудь случилось?
– С чего ты взял?
– Ты какая-то… нервная.
– Нет, ничего.
– Мне в школе сказали, что вроде ты уволиться хочешь?
Ах, сплетники малолетние. Как бы ему это объяснить, чтобы ничего не объяснять?
– Знаешь, я действительно нервная и действительно хочу… поискать себе другую работу. Я… тебе попозже все расскажу, ладно?
– Как хочешь.
Лара беспокойно заерзала на стуле, глядя в спину сыну, который мешал пельмени у плиты.
– Не сутулься, – сказала она машинально, потом, помедлив, добавила: – Я просто не знаю, как тебе рассказать. Может, это у меня кризис среднего возраста начался – перемен хочется.
– Климакс, что ли?
– Балда! Климакс – это после пятидесяти, а я еще, можно сказать, девушка.
Данила ухмыльнулся:
– Смотри, как бы не стать бабушкой.
– Нас не запугаешь, – храбро ответила Лара, но, встав так, чтобы сын не видел, перекрестилась, поплевала через левое плечо и скрестила пальцы. В бабушки пока не хотелось.
– Ну и куда ты решила податься?
– Не знаю еще. – Женщиной вновь овладели раздражение и беспокойство.
Нет, тут думать невозможно, надо где-то уединиться. Пойти в комнату? Она все равно будет инстинктивно прислушиваться, что делает сын за стеной… Намекнуть, чтобы сходил погулял? Она выглянула в окно. Похоже, собирался дождь. Ветер гнул деревья, торопливо срывая лиственные одежки, – они отслужили сезон и вышли из моды. Весной деревья оденутся в новую коллекцию все того же кутюрье.
Нехорошо как-то выгонять ребенка из дому. Пожалуй, ей самой не помешает проветриться. Она торопливо оделась: джинсы, белый свитер, синяя куртка из плащовки. Белые кроссовки – универсальный наряд для городской улицы. Крикнула сыну «Я ушла!», вышла из подъезда, торопливо застегнула куртку – ветер стал холодным и злым, всего за пару часов превратив золотую осень в промозглое межсезонье. Женщина дошла до метро, доехала до центра и неспешно побрела куда глаза глядят, углубляясь в старые московские улочки.
Ах, эти улочки…
Машин на них все больше, а тротуары, сколько их ни ремонтируют, все равно всегда в ямах, и люки торчат в самых неподходящих местах. Наверное, асфальт крошится от топота множества ног… Она тоже когда-то исходила их все, улица за улицей, переулок за переулком. Конечно, не одна. Иногда они гуляли с Сергулей, но нечасто. Сергуля Москву любил, но терпеть не мог много ходить пешком, и красоты архитектуры его быстро утомляли. Через полчаса он начинал намекать, что самое время найти какой-нибудь укромный уголок, где можно было бы присесть и где их поцелуям не мешали бы укоризненные взгляды прохожих.
Надо сказать, что дело не всегда ограничивалось поцелуями. Лара тихонько хихикнула, вспомнив, как однажды вечером в парке на них набежал милицейский патруль. Она едва успела соскользнуть с колен Сергея и одернуть юбку. Муж – да, точно, они были женаты уже год – неторопливо и уверенно извлек из кармана рубашки паспорт, улыбаясь протянул ментам, те полистали и, откозыряв, отошли. Хорошо, что ему не пришлось вставать: Сергей был в свитере, и никто не заметил, что брюки у него расстегнуты, и, встань он, они просто соскользнули бы… Так что их с Сергеем карта Москвы состояла не только из мест прогулок.
А вот гуляла она много с другим. Звали его Андрей, и он был похож на Блока в молодости: вьющиеся волосы, нервное, худощавое, но несомненно породистое лицо. Это был такой тайный роман, немножко непорядочный, хотя ничего между ни ми не было. Она любила Сергея и хотела за него замуж. Они уже все решили и осенью собирались пожениться. Но обидно было выйти замуж вот так – ведь мама говорила, да и вообще понятно было, что замужняя женщина – она цветов ни от кого не принимает, в кино с другим не пойдет и вообще… А это было так забавно. В конце концов, она всего-то ходила в десятый класс. И Лара точно знала, что Сергей ни о чем не узнает. Не должен узнать. Они созданы друг для друга – это не подлежало сомнению, хотя бы потому, что девушка всегда знала, чего он не потерпит. Сергуля, несмотря на всю кажущуюся мягкость, никогда не согласится делить ее с другим. Ни сейчас, ни потом. А потому ей ужасно хотелось хоть представить себе, как это могло бы быть – с другим. Андрей был студентом мехмата, и было ему уже солидно – сколько же ему тогда было? Да, лет двадцать пять. Познакомились они случайно. Лара шла в гости к знакомой, которая жила не в каком-нибудь нормальном районе типа Строгина или Марьина; нет, девушка обреталась в самом что ни на есть историческом центре нашего славного города. Проклиная все на свете, Лара шла по раздолбанным тротуарам, снег с которых не чистили никогда. Больше всего она боялась оступиться – не так-то просто топать по ледышкам в замшевых сапогах на шпильках. Поэтому девушка смотрела себе под ноги, прозевала нужный переулок и заплутала. Через некоторое время она остановилась, так как перестала понимать, где находится.
Впереди вдруг открылась набережная, а на углу – какой-то невероятный, абсолютно немосковский дом красного кирпича. Лара позабыла, куда шла, и, приоткрыв рот, таращилась на угол дома, который представлял собой совершенно готическую башенку, увенчанную длинным шпилем-шатром. Над ним или, вернее, фоном для него громоздилась еще одна башня – на этот раз основательно четырехугольная. Но и на этом чудеса не кончались. Крыша здания представляла собой нечто совершенно несусветное, словно кто-то, балуясь, сложил лист причудливыми складками и шутки ради увенчал дом многими гранями, соприкасающимися под разными углами. Лара пошла вдоль одной из стен и обнаружила на ней теремок. Самый что ни на есть настоящий теремок – витые столбики, снизу конструкцию подпирают какие-то вполне сказочные чудовища. А потом оказалось, что часть стен расцвечена изразцами. Керамические панно, покрытые городской пылью, больше обещали, чем показывали, но Лара разглядывала их с восторгом и все пыталась представить себе, каково это – жить в таком волшебном доме.
Лара брела, не глядя под ноги и прикидывая, как бы запомнить дорогу, потому что сюда просто необходимо вернуться с фотоаппаратом. Само собой, каблук ее суперсапожек попал в какую-то засаду, когда она влезла в сугроб, и она упала бы, не подхвати ее чьи-то руки. Насмешливый голос над самым ухом произнес:
– Вы не боитесь переломать ноги, девушка?
Он стоял на тротуаре совсем близко. Зеленые глаза смеялись, волнистые волосы трепал ветер.
– Я хочу узнать, как это называется.
– Что это?
– Ну, дом.
– Зачем?
– Интересно.
– Да? – Он удивленно разглядывал любопытную девчонку. Каштановые волосы, смело подстриженные асимметричным каре. Карие с желтыми точками глаза чуть восточного разреза и скулы высоковаты для славянки. Яркий от помады рот… Вульгарно, но она еще мала. А губы хорошего рисунка. Юбка, само собой, выше некуда. С высоты своих двадцати пяти Андрей усмехнулся: молодежь…
– Это так называемый доходный дом Перцовой, построен в начале двадцатого века, – пояснил он снисходительно.
– Ну и чудненько. – Лара попыталась выбраться из сугроба и опять чуть не упала.
Молодой человек ловко обхватил ее за талию и буквально выдернул из снежной ловушки. Поставил на тротуар и, все еще придерживая за талию, спросил:
– А почему такая модно прикинутая девушка интересуется старыми домами?
– Потому что мне нравится! И я вернусь сюда и буду его снимать!
– Вы увлекаетесь фотографией?
– Ну, в общем да. Только я снимаю не все… только то, что мне нравится. Части, понимаете? Чтобы было не как на открытках, а как видишь… Иногда даже получается – так, как чувствуешь! – гордо выпалила Лара, завороженно глядя в зеленые глаза и удивляясь, с чего это ее понесло откровенничать с незнакомым человеком.
– Было бы любопытно взглянуть… Пойдем прямо сейчас?
– Куда?
– За фотоаппаратом! Заодно и покажете, как можно снять то, что чувствуешь.
– Ну уж нет, быстрый какой… Сейчас я иду в гости. А кстати, вы не знаете, где тут Пожарский переулок?
– Идемте, я вас провожу. – Он решительно взял девушку под руку.